На другое утро, едва открыв глаза, Генрих в одной рубашке побежал к тайнику. Нужно было посмотреть, все ли там в порядке.
Когда Вольфи увидел, что Генрих отодвигает шкаф, он бросился в другой угол: Вольфи боялся, как бы его снова не запрятали в тайник.
Матушка Кламм уже ушла на работу. Генрих и Вольфи остались одни до позднего вечера. Перед уходом мать успела сварить суп; он стоял на плите.
Генрих не пошел во двор. Он все думал, как бы получше устроить тайник. «А может быть, — думал он, — отцу долго придется сидеть в тайнике? Что он будет есть, когда проголодается? Нужно набрать съестного». Генрих взял сегодняшнюю порцию хлеба и четыре ореха, что остались у него со вчерашнего дня. Но ведь хлеб не положишь прямо на дно шкафа.
Генрих стал искать какую-нибудь корзинку или ящичек. Но он ничего не нашел, кроме отцовского ящика с инструментами. Вот и хорошо. Отец будет доволен, когда увидит в тайнике свой рабочий ящик, а там — с молотком, стамеской, клещами и пилкой — хлеб, да орехи, да яблоки. И Генрих, довольный, поставил рабочий ящик в тайник.
А может быть, ночью отец зазябнет? Когда его уводили, он не взял с собой ничего теплого. Генрих перевесил отцовскую кожаную куртку из передней части шкафа в заднюю, в тайник.
В это время с чердака послышались голоса. Вы помните, рядом с комнатой Кламмов был чердак для белья. Он отделялся от комнаты тонкой дощатой перегородкой. И шкаф стоял как раз у этой перегородки. Поэтому Генрих бросил работать, пока с чердака не уйдут, — а то еще могут услышать или в щелку увидеть. А про тайник не должен был знать никто, никто. Даже Хильде Штарк он не скажет.
И Генрих придвинул шкаф к стене. Вдруг на улице раздался крик. Вольфи заворчал и побежал к окну. Генрих за ним: он тоже хотел знать, что там внизу.
На улице стояла длинная очередь безработных: против дома было бюро по выдаче пособий. Генрих часто видал эти очереди и слыхал, как безработные сердятся и шумят. Но такого крика он еще никогда не слышал. Что-то там случилось.
Вот безработные машут кулаками. Вот двое полицейских пробиваются в толпе. Они кого-то хотят арестовать. Но безработные сбились еще тесней. Полицейские свистят. Они колотят безработных резиновыми дубинками. У одного полицейского вырывают дубинку.
— Хлеба и свободы! — доносится снизу.
А один парень звонко кричит:
— Долой фашизм!
Брррр! — рычит большой полицейский автомобиль на углу. Быстро, как молния, налетает, он на безработных. Вмиг с него соскакивают два десятка полицейских. Двадцать резиновых дубинок взвиваются в воздух и со свистом опускаются на головы безработных.
Вольфи лает и скалит зубы, положив передние лапы на подоконник. Генрих яростно бьет кулаком по подоконнику. А внизу — дикая суматоха.
У безработных нет никакого оружия. Им нечем защищаться. Они бегут. Многие кидаются к воротам домов. Но вот одни ворота запираются у них на глазах. Другие, третьи… Их не впускают. Куда же им бежать?
Генрих видит стройного парня, который так громко кричал. Парень перебегает улицу наискосок — и прямо к ним в ворота. За ним гонятся двое полицейских.
Генрих отскакивает от окна и бежит к двери. Он прислушивается. Куда побежит этот парень? У них во дворе нет ни одного местечка, где бы можно было спрятаться. Ему придется вбежать на лестницу. А может быть, он уже близко?
Генрих приоткрыл дверь. Рука его дрожала. Он хотел открыть дверь чуть-чуть, чтобы только взглянуть. Но Вольфи сунул морду в щель и протиснул всю голову.
Кто-то бежал по лестнице.
На третьем этаже шаги затихли.
— Пустите же на минутку! — услышал Генрих звучный голос. — Если они меня настигнут, то забьют насмерть.
Противный хриплый голос отвечал:
— Очень жаль, но мы никак не можем.
Слышно было, как захлопнулась дверь. Шаги раздались уже выше. На четвертом этаже они снова затихли. Стук в дверь. Никто не открывает. А в нижнем этаже гудят уже голоса полицейских:
— Не иначе, как этот мошенник побежал наверх.
— Ну, теперь он от нас не уйдет, — ответил другой.
И тяжелые сапоги затопали по лестнице.
Тут Генрих не мог сдержаться. Он распахнул дверь. Вольфи завилял хвостом: он понял, что Генрих ждет кого-то. А парень был уже здесь, тот самый: стройный парень с красивым звонким голосом. Ему было лет шестнадцать-семнадцать. С его разгоряченного лица катился пот, но он приветливо улыбался:
— Здравствуй, малыш! А я к вам как раз в гости…
Генрих знал, что это сказано так, нарочно. Он не ответил, но еще шире распахнул дверь. Потом быстро закрыл ее за беглецом. Топот полицейских приближался. Вольфи заворчал.
— Тсс! — сказал ему Генрих.
Парень приложил палец ко рту и прислушался.
Пыхтение и сопение бегущих людей слышны были уже у самой двери.
— Ну, где же этот плут? — спросил один.
— Тут чердак, — ответил другой.
— Но он заперт. Наверное, вбежал в какую-нибудь квартиру.
Генрих и беглец переглянулись.
— Я слышал, — снова заговорил второй полицейский, — когда мы были внизу, на третьем этаже открылась дверь. Пойдем-ка узнаем, кто это прячет у себя коммунистов.
Полицейские затопали вниз.
— Ну, дружок, — сказал парень с улыбкой, — пока удачно. Но так это не пройдет. Они обыщут квартиры и, конечно, вернутся сюда. Тут нельзя выйти на крышу? Или на чердак?
Отвечать не пришлось: парень быстро оглядел всю комнату. Он посмотрел в окно и внимательно осмотрел стены. Потом тихонько свистнул и сказал:
— Сущая мышеловка! Отсюда не выберешься. И спрятаться у вас негде. Я уж вижу. Давай-ка присядем и будем дожидаться фараонов. Когда тебя спросят, говори, что ты меня не хотел впускать. Понятно? Что я ворвался силой. Мне уж все равно. И так и так — тюрьма.
Генрих все еще не мог промолвить ни слова. Он молча смотрел на опрятного приветливого парня. У него были спутанные белокурые локоны, падавшие на лоб.
У Генриха сердце сжалось. Он-то знал, что в этой комнате можно отлично спрятаться! Но он устраивал тайник для отца. А если он отдаст его чужому парню, а отец убежит и вернется домой и ему негде будет укрыться? Как же быть? Открыть тайник? Отдать его другому? Генрих молчал.
Вольфи прыгнул на парня передними лапами, словно на старого знакомого.
Парень погладил Вольфи по голове.
— Ты — славный пес, — сказал он. — Здесь, кажется, живут хорошие товарищи. Кто твой отец, малыш?
— Кто твой отец, малыш?
— Безработный, — ответил Генрих едва слышно.
— А… а где же он теперь?
Генрих сильно покраснел и отвернулся.
— Что ты? Что же ты так покраснел? С ним что-нибудь случилось? Не схватила ли его тоже полиция?
Слезы выступили у Генриха на глазах.
Парень привлек его к себе и провел рукой по его волосам.
— Не вешай головы, малыш, — сказал он ласково. — Гордись своим отцом. Со многими из нас бывает то же. А мы не поддаемся, потому что держимся все вместе, понятно? Как ты мне хотел помочь, так и твоему отцу кто-нибудь поможет.
При этих словах Генриху вдруг все стало ясно. Как он помогает белокурому парню, так и его отцу помогут. Но ведь он ничем не помог. Он не показал тайника. Полиция найдет парня и схватит…
— В этой комнате можно спрятаться, — негромко сказал Генрих.
— Не думаю, — с печальной улыбкой покачал головой парень.
— Я устроил для отца хороший тайник. Вон тут… Помогите мне отодвинуть шкаф.
— Это замечательно! — воскликнул парень, увидев тайник. — Ты чудесный малый. Сейчас заберусь. Пока это местечко понадобится твоему отцу, меня тут давно не будет. А что это в коробке?
— Инструменты и орехи.
— Теперь придвинем шкаф поскорей к стене. Кто живет по соседству?
— Там чердак для белья.
— Ага! Одна тонкая перегородка. Ну-ка, толкай покрепче, малый.
Генрих нажал плечом на шкаф и толкал изо всех сил. Но шкаф стал тяжелый, и у Генриха нехватало сил.
— Что, не выходит? — спросил белокурый. — Постой-ка!
Он вцепился обеими руками в перегородку и подтянулся к ней вместе со шкафом. Генрих помогал ему.
— Вот так… Большое тебе спасибо, малыш, — послышалось из шкафа. — Теперь послушай: уходи-ка лучше. Пока полиция возится в доме, лучше, чтобы в комнате никого не было. Ты можешь потом сказать, что тебя не было дома и, значит, ты никого не мог впустить.
— Ладно, — ответил Генрих, — но Вольфи я оставлю тут.
— А если собака не пустит полицейских в комнату? Это будет подозрительно.
— Вольфи не шелохнется, если они не тронут шкафа. Так я ему прикажу. Вольфи — умный, дрессированный пес.
— Ну, тогда хорошо, — раздался голос из шкафа. — Как тебя звать, малыш?
— Генрих Кламм.
— Ты дельный малый. Мне бы еще хотелось поговорить с тобой. Приходи завтра к половине десятого на Мюнхенерштрассе, номер двадцать один. Я тебя буду ждать. Только никому не говори. А теперь уходи.
— Ухожу, — сказал Генрих, взял собаку за ошейник и скомандовал: — Вольфи, на место!
Вольфи сразу улегся на коврик возле скамьи, вытянул морду между передними лапами и посматривал на Генриха своими блестящими глазами.
— Смотри же, Вольфи, никому не давай двигать шкаф, — сказал ему Генрих.
Вольфи наморщил лоб с черным пятном над глазом. Он, видно, понимал, какое важное поручение ему дается.
Генрих быстро вышел из комнаты, запер дверь и спрятал ключ под половичок. Затем спустился во двор.
Когда он был уже почти внизу, он услышал, как полицейские выходят из квартиры и хриплый голос говорит:
— Нет! Только не у меня. Я бы никогда не впустила коммуниста в квартиру. Боже упаси! Но я видела, как он вбежал на пятый этаж и там и остался. Наверное, он спрятался на чердаке.
— Чердак заперт на замок, мы уже смотрели, — злобно проворчал один из полицейских.
— Но там есть еще и квартира. Больше он никуда не мог деваться.
— Посмотрим, — снова пробурчал шуцман, и они пошли снова наверх.
Генрих должен был скрыть свой испуг. Он притворился, что его нисколько не интересует, куда идут полицейские. Но он остался на лестнице и стал — для виду — играть своим стеклянным шариком. Он скатывал его со ступенек и снова ловил, но в то же время напряженно слушал, что творится наверху.
Полицейские постучались в комнату Кламмов и закричали:
— Откройте! Полиция!
Но им никто не открыл, и они сами вскрыли замок отмычкой. Все это произошло очень быстро. Затем они вошли в комнату.
Генрих затаил дыхание. Шарик едва не укатился совсем, потому что Генрих забыл о нем. Но вскоре полицейские вышли на лестницу.
— Никого нет! — с досадой воскликнул один из них.
Генрих весело улыбнулся и побежал за шариком, который укатился уже к самому крыльцу. Потом он вышел во двор и прошелся к воротам. Он хотел обождать у ворот, пока полицейские не уйдут. А потом он вернется домой.
Но полицейские не шли. Все получилось не так, как думал Генрих. В жизни Генриха Кламма случилось второе большое несчастье.