А Генрих стоял и ждал на улице, у ворот. Он был в прекрасном настроении. «Все неприятности кончились, — думал он. — Полицейские ведь ничего не нашли. Но почему же они не уходят? Что они делают в доме так долго? Может быть, они обыскивают и другие квартиры? Пускай себе, — ухмылялся Генрих. — Вот глупые шуцманы!»
Так он стоял и внимательно следил за воротами. Вдруг он заметил, что из дома выбежал человек и сейчас же вернулся с новым, третьим полицейским. Генрих хотел подсмотреть, куда они направляются, но тут на него наскочил какой-то прохожий. Генрих обернулся и узнал сначала отцовскую куртку.
Он поднял голову: это был стройный белокурый парень.
Беглец не остановился. Он только быстро, как бы случайно, погладил Генриха и даже не взглянул на него. При этом он слегка улыбнулся и едва заметно кивнул головой. И тут же исчез за углом.
Генрих смотрел ему вслед с удивлением. Как это он выбрался из дома? Из ворот он не выходил: Генрих все время смотрел в ту сторону. Но как же? Чтобы выйти из дома, непременно нужно было спуститься по лестнице, пройти через двор и подъезд.
Генрих задумался. Но сколько он ни ломал себе голову, он так и не мог разгадать загадку. «Пойду домой, посмотрю, что там», подумал он.
Но он не успел: откуда ни возьмись, подлетела карета скорой помощи. Два санитара с носилками быстро вошли в дом. Стали собираться любопытные. Да и Генриху тоже хотелось посмотреть, что там произошло.
— Верно, опять кто-нибудь покончил с собою, — сказала вполголоса женщина с кошелкой в руке.
— Ничего нет удивительного в наше время, — ответила, тоже вполголоса, женщина с ребенком на руках. — На нашей улице почти каждую неделю кто-нибудь кончает с собой, потому что ему жизнь надоела.
— Дорогу! — крикнули в воротах. Санитары возвращались с носилками.
Любопытные раздались вправо и влево. Но Генрих был так мал, что пробрался вперед. Санитары прошли совсем близко от него.
Как же он удивился: на носилках лежал полицейский! Руки и лицо его были так обмотаны бинтами, что их почти не видать было. Все же Генрих его узнал. Узнал он и другого полицейского, который шел позади, опираясь на двух людей. Он тоже был весь в перевязках; сквозь белую марлю сочилась кровь.
— Что это значит? — взволнованно спрашивали люди.
— Смотрите-ка, — тихонько проговорила женщина с кошелкой, — полицейских избили в кровь.
— Ничего удивительного в наше время, — так же тихо отозвалась женщина с ребенком.
— Это работа коммунистов, — шепнула еще одна.
— Вздор! — сказал мужчина. — Это собака их так отделала.
— Ну и сильный же пес! — заметил другой.
У Генриха помутилось в глазах. Что же там было, в квартире? Он пустился со всех ног через двор — и наверх.
Дверь была настежь. Порог залит кровью. В комнате тишина.
— Вольфи! — позвал Генрих.
Ни звука в ответ.
У Генриха что-то замерло в груди. Он вошел в комнату. Перед ним лежал его лучший друг, Вольфи. Тело его было вытянуто на полу, среди опрокинутой мебели и осколков стекла. Черное пятно над глазом покраснело от крови. А на лбу собрались глубокие складки, словно он думал: «А что же будет с Генрихом? Кто будет его защищать?»
— Вольфи! — снова тихонько позвал Генрих.
Вольфи не поднял головы и не завилял хвостом.
Генрих осторожно обошел его кругом. Вольфи уже не дышал.
Генрих еще никогда не видел мертвых. Раньше он думал, что это страшно — остаться одному с мертвецом. Но вот он один с мертвым Вольфи — и не боится. Только сердцу больно. Очень больно. Он чувствовал, что случилось что-то большое — и ему тоже нужно сделать что-то большое и важное.
Генрих посмотрел кругом. Вечером вернется мать. Разве хорошо, если будет такой беспорядок?
Генрих расставил все по местам. Потом взял щетку и смел разбитое стекло в уголок. Затем принес тряпку, намочил под краном, вымыл пол. Точь-в-точь, как делала мать. Генрих привык к тому, что в комнате всегда была чистота и порядок.
Он убирал и думал: «Матери и так будет жалко, что Вольфи умер, — пусть хоть не сердится, что в комнате беспорядок».
Скоро все было убрано. Только Вольфи остался на месте. До сих пор Генрих не решался к нему прикоснуться.
Сначала он вымыл пол вокруг собаки, потом осмотрелся в комнате. Чем же обмыть Вольфи голову?
— Мне для тебя не жалко полотенца, Вольфи, — сказал Генрих.
Он смочил свое полотенце в воде и уселся рядом с Вольфи. Осторожно, нежно поднял он ему голову, как будто собаке могло быть больно, и старательно смыл все пятна. Потом поцеловал своего друга в наморщенный лоб и положил его голову к себе на колени. И только теперь, когда уже нечего было делать, Генрих заплакал. Он плакал беззвучно, и слезы катились у него по щекам.
Медленно отворилась дверь, и в комнату вошел Фриц Лампе. Лицо ею было печально. Не говоря ни слова, он присел на корточки рядом с Генрихом. И он тоже гладил мертвого Вольфи. И у него тоже катились слезы из глаз. Так они оба сидели, съежившись над телом собаки, и молча плакали.
Наконец Фриц заговорил:
— Ты можешь гордиться своим Вольфи. Настоящий герой! Как он здорово дрался с фашистами! Он бы их загрыз, если бы третий не пришел. Какая собака!
— Он спас коммуниста, — прошептал Генрих.
— Да что ты! — воскликнул Фриц, изумленный: он ведь ничего не знал. Но расспросить он не мог, потому что вошел дворник.
— Сейчас же убрать вон эту падаль! — грубо закричал дворник. — Понятно? Сейчас же в мусорную яму. Скоро приедет мусорщик с повозкой. Раз, два — понятно?
Он вышел и так хлопнул дверью, что она затрещала.
Оба мальчика молча смотрели на него глазами, мокрыми от слез. После его ухода они так же молча переглянулись. Генрих обхватил шею Вольфи и прижался к нему.
— Нет! — крикнул он. — Не брошу на свалку! Вольфи — не падаль! Не брошу на свалку!
Только теперь Генрих заплакал навзрыд — только теперь, когда мертвого Вольфи хотели забрать от него. Он крепко держал его и горько всхлипывал.
Фриц погладил Генриха по голове и сказал:
— Мы его не отдадим, Генрих. Не беспокойся, малыш.
Он утер слезы и поднялся.
— Побудь здесь, Генрих. Жди спокойно, не бойся этого глупого дворника. Я поговорю с Лотаром. Скоро вернусь.
Фриц ушел. Но скоро он вернулся с Лотаром. Они принесли с собой большой мешок.
— Послушай, Генрих, — сказал Фриц: — твоего Вольфи нужно похоронить с честью, он это заслужил. Но это можно сделать только вечером, в лесу. А чтобы дворник не сделал какого-нибудь свинства, мы сейчас заберем Вольфи и спрячем в роще, под кучей хвороста. А вечером пойдем туда и устроим ему настоящие похороны.
— Ему нужно памятник поставить, — всхлипывал Генрих.
— Непременно поставим, — серьезно ответил Лотар.
Они упрятали Вольфи в мешок, и Фриц сказал:
— Генрих, иди посмотри, нет ли кого на лестнице. Никто не должен знать, что мы уносим Вольфи.
Когда большие мальчики остались одни, Фриц сказал:
— Эти похороны — отличный предлог, чтобы собрать ребят, наших товарищей.
— Придут и те, которые даже не знали Вольфи, — все придут, кто против пимфов. Вот мы и увидим, кто с нами.
Скоро вернулся Генрих и сказал, что дорога свободна.
Тогда Лотар и Фриц подняли мешок и понесли вдвоем: Вольфи был большой и тяжелый. Внизу, у дверей, они выждали минутку, когда во дворе никого не было, и быстро пробежали с мешком. Они думали, что их никто не заметил. Но если бы они взглянули вверх, то увидали бы, что в квартире Паннвица кто-то стоит у окна за занавеской и следит за ними.
На улице их уже ждала Хильда Штарк. Фриц выслал ее вперед, чтобы посмотреть, не стоит ли дворник у ворот. Хильда сообщила, что путь свободен, и опять побежала вперед на разведку.
До рощицы все шло хорошо. Пришлось только несколько раз опускать мешок наземь и отдыхать. Генрих хотел помочь, но ему не давали. Тогда он хоть руку положил на мешок. Так они дошли до шоссе. Тут прибежала Хильда с вестью, что у зеленого забора стоит шуцман.
— Ничего, — сказал Фриц. — Мы можем обогнуть и пройти в еловую рощу через мостик.
Так они добрались до еловой рощи и остановились в ложбинке, где земля была покрыта хворостом.
— Здесь мы его и спрячем пока, — сказал Фриц.
Он положил мешок и прикрыл его ветками.
— Это не настоящие похороны, — успокоил Лотар Генриха. — Когда немного стемнеет, мы заберем Вольфи отсюда. Мы выберем ему самое лучшее место.
Но только они собрались уходить, как увидели Хильду.
Пока мальчики прятали Вольфи, она стояла на посту. Теперь она мчалась к ним и на ходу делала какие-то знаки руками.
— Что там такое? — шопотом спросил у нее Фриц. — Кого ты увидала?
— Никого не видала, — прошептала она. — Ветки захрустели. Там, за деревьями. Может, там кто-нибудь стоит?
— Посмотрим, — сказал Фриц и пошел в ту сторону.
Руки у него были в карманах, но сжаты в кулаки. Может быть, там кто-нибудь стоит, кого нужно пугнуть? Но за деревьями никого не было.
— Пошли, — сказал он. — Пока светло, поищем место для могилы.
И они двинулись дальше.
Только Хильда все время оборачивалась и вглядывалась в чащу деревьев. Она была неспокойна. И Хильда была права.
Скоро они вышли к реке по другую сторону рощи. В этом месте берег был высокий. К воде почти отвесно спускались холмы, поросшие высокими красивыми елями.
По ту сторону реки расстилались поля и луга — далеко, до самого горизонта. Широкий-широкий вид открывался с холма, на котором стояли ребята.
Глубоко внизу шумела река; над их головами шелестел ветерок в ветвях могучей старой ели. Ветви ее были покрыты шишками, и шишками была усеяна земля. На растрескавшихся стволах застыла и чудесно пахла блестящая смола. Солнце уже клонилось к горизонту, и река сверкала, как длинная серебряная лента. Было очень тихо.
Лотар скинул шапку и потер рукою лоб.
— Это самое красивое место, — сказал он, помолчав немного. — Я его давно уже отыскал. Тут должна быть могила нашего героя Вольфи.
— Тут должна быть могила нашего героя Вольфи.
Все четверо еще минуту стояли безмолвно, с обнаженными головами. Они смотрели на далекий горизонт, на равнину по ту сторону реки. Большая птица медленно пролетела над равниной, а вдали проехал крошечный поезд.
— Идемте, — тихо сказал Фриц.
Они еще раз прошли мимо ложбинки, где лежал под ветками Вольфи. Казалось, все было здесь так же, как прежде, ничего не изменилось. И все-таки… если бы Вольфи был жив, он бы учуял, что кто-то успел уже здесь побывать.
— Сейчас около шести, — сказал Лотар. — В восемь будет достаточно темно. Похороны назначаются на восемь часов.
И они пошли домой.