Генуя, 2 іюня.
"Я не писала вамъ, дорогой другъ мой, съ тѣхъ поръ, какъ мы были во Флоренціи. Но Венеція и гицъ всецѣло поглощали мое время, и къ тому же, какъ вы знаете, счастье попало занимаетъ мѣста въ жизни. Мы не будемъ считаться письмами. Я немного устала. Мнѣ хотѣлось все видѣть, а когда душа наша не слишкомъ легко испытываетъ чувство пресыщенія, то частая смѣна наслажденій, наконецъ, вызываетъ утомленіе. Другъ нашъ имѣлъ большой тріумфъ въ театрѣ Скала, въ Ренисѣ и недавно въ Санто-Карло. Три италіянскія оперы за два года, вы не можете сказать, что любовь располагаетъ его къ лѣни. Насъ вездѣ великолѣпно принимали, но я предпочла бы уединеніе и молчаніе. Это, по моему, единственныя условія жизни, возможныя для женщины, которая разорвала со свѣтомъ? Я думала, что все такъ и будетъ. Любовь, дорогая моя, властелинъ еще болѣе требовательный, чѣмъ бракъ: но повиноваться ему такъ сладко! Отдавши всю свою жизнь любви, я не думала, что мнѣ придется хотя бы мелькомъ бывать въ свѣтѣ и любезный пріемъ, оказанный мнѣ, только растравилъ мои раны. Я не могла, какъ прежде, стоять на равной ногѣ съ высокопоставленными дамами. Чѣмъ больше вниманія мнѣ оказывали, тѣмъ болѣе подчеркивали мое ничтожество. Женнаро не понялъ этихъ тонкостей; но онъ былъ такъ счастливъ, что мнѣ было бы стыдно не пожертвовать своимъ мелкимъ самолюбіемъ для такого важнаго дѣла, какъ жизнь артиста. Мы, женщины, живемъ одной любовью, а мужчины живутъ и любовью и своей дѣятельностью; иначе они не были бы мужчинами. Тѣмъ не менѣе, для насъ, женщинъ, есть много непріятнаго въ томъ положеніи, въ которое я себя поставила и котораго вы избѣгли: вы остались на высотѣ своего положенія передъ судомъ общества, которое не имѣло никакихъ правъ на васъ; вы сохранили свободу воли, а я ее утратила. Я говорю это исключительно о сердечныхъ дѣлахъ, а не объ общественныхъ вопросахъ, отъ которыхъ я совершенно отказалась. Вы можете быть кокетливой, капризной, вы сохранили всю привлекательность женщины, которая свободна и можетъ по желанію все дать или во всемъ отказать; вы сохранили за собой привилегію капризничать, въ интересахъ самой вашей любви и любви того человѣка, который вамъ нравится. Однимъ словомъ, до сихъ поръ сохранили полную независимость; а я утратила свободу сердца, что, по моему, составляетъ одно изъ очарованій во всякой любви, даже когда страсть сильна до безконечности. Я не имѣю больше возможности ссориться полушутя: мы не даромъ такъ дорожимъ этимъ пріемомъ. Развѣ это не лучшее средство вывѣдать тайну сердца? Я не могу грозить, я должна заковать всю мою привлекательность въ броню безграничной кротости и покорности, я должна заслужить уваженіе силой своей любви. Я предпочту скорѣе умереть, чѣмъ покинуть Женнаро, потому что все мое искупленіе состоитъ въ святости моей любви. Я не колебалась ни минуты между общественнымъ уваженіемъ и моимъ уваженіемъ къ самой себѣ, которая составляетъ тайну моей совѣсти. Хотя у меня и бываютъ минуты меланхоліи, которыя пробѣгаютъ тучками по ясному небу и которыми мы, женщины, любимъ отдаваться, но я прогоняю ихъ, я не хочу, чтобы это походило на сожалѣнія. Боже мой, я такъ хорошо поняла обширность моихъ обязанностей, что вооружилась полной снисходительностью, но до сихъ поръ Женнаро не возбуждалъ моей ревности, которая вѣчно на-сторожѣ. Я не вижу, въ чемъ можетъ провиниться мой чудный геній. Я, ангелъ мой, немного напоминаю тѣхъ набожныхъ людей, которые ведутъ бесѣду съ Богомъ; вѣдь, развѣ не вамъ я обязана своимъ счастьемъ? Поэтому будьте увѣрена, что я часто думаю о васъ. Я увидѣла Италію, наконецъ-то узрѣла такъ, какъ и вы ее видѣли и какъ надо ее видѣть, съ душой, освѣщенной любовью, какъ и Италія освѣщена чуднымъ солнцемъ и произведеніями искусства. Мнѣ жаль того, кто долженъ одинъ восхищаться ея красотами, кто не имѣетъ никого, кому бы онъ могъ въ минуту восторга пожать руку, съ кѣмъ могъ бы выдѣлиться избыткомъ волнующихъ васъ чувствъ, которыя, нисколько не слабѣя отъ этого, дѣлаются нѣсколько спокойнѣе. Эти два года составляютъ всю мою жизнь и дадутъ обильную жатву для моихъ воспоминаній. Не строили-ли вы, какъ и я, планы останься въ Кіавари, купить дворецъ въ Венеціи, домикъ въ Сорренто, виллу во Флоренціи? Развѣ всѣ любящія женщины не боятся людей? А я, выброшенная за бортъ, могу-ли пожелать на вѣкъ погребсти себя въ этомъ чудномъ пейзажѣ, среди цвѣтовъ, у этого красиваго моря или въ долинѣ, которая равняется красотѣ моря, какъ, напримѣръ, долина, видимая изъ Физоля? Но увы! мы бѣдные артисты, и деньги призываютъ въ Парижъ двухъ цыганъ. Женнаро не хочетъ, чтобы я пожалѣла объ утраченной мной роскоши и ѣдетъ въ Парижъ репетировать свое новое произведеніе, большую оперу. Вы, ангелъ мой, такъ же, какъ и я, понимаете, что я не могу показаться въ Парижѣ. Несмотря на всю мою любовь, я не могла бы перенести презрительнаго взгляда мужчины или женщины -- я скорѣе готова совершить убійство. Да, я разрубила бы на куски того, кто удостоилъ бы меня сожалѣнія и милостиво обошелся бы со мной: восхитительная Шатонёфъ нѣкогда, кажется, при Генрихѣ III, растоптала лошадью парижскаго городского голову за подобное преступленіе. Я вамъ пишу съ тѣмъ, чтобы извѣстить васъ, что не замедлю присоединиться къ вамъ въ Тушѣ и въ вашемъ монастырѣ буду ожидать нашего Женнаро. Вы видите, какъ я смѣло обращаюсь съ моей благодѣтельницей и сестрой! Но тягость благодѣянія не приведетъ меня, какъ нѣкоторыхъ, къ неблагодарности. Вы мнѣ такъ много говорили о трудности сообщенія, что я постараюсь пріѣхать въ Круазигъ моремъ. Эта мысль мнѣ пришла, когда я узнала здѣсь, что маленькое датское судно, нагруженное мраморомъ, ѣдетъ къ вамъ за солью, возвращаясь къ себѣ, на Балтійское море. Такимъ образомъ я избѣгала утомленія и издержекъ переѣзда на почтовыхъ лошадяхъ. Я знаю, что вы не одна и очень довольна этимъ: посреди моего счастья у меня иногда являлись угрызенія совѣсти. Вы единственный человѣкъ, съ которымъ я могу остаться одна, безъ Конти. Можетъ быть, и для васъ будетъ пріятно видѣть около себя женщину, которая пойметъ ваше счастье и не будетъ завидовать ему? Итакъ, до скораго свиданія. Вѣтеръ попутный, я отправляюсь, мысленно пославъ вамъ поцѣлуй".
-- И она тоже любитъ,-- сказалъ себѣ Калистъ, съ грустнымъ видомъ складывая письма.
Эта печаль отозвалась въ сердцѣ матери, точно внезапный свѣтъ озарилъ для нея черную пропасть. Баронъ только что вышелъ.
Фанни заперла на засовъ дверь башенки и облокотилась на спинку кресла, гдѣ сидѣлъ ея сынъ, точно сестра Дидоны на картинѣ Герена; она поцѣловала его въ лобъ со словами:
-- Что огорчаетъ тебя, мой Калистъ? Ты мнѣ обѣщалъ объяснить твои частые визиты въ Тушъ; я должна, говоришь ты, благословлять владѣлицу его?
-- Да, конечно, -- отвѣчалъ онъ;-- она доказала мнѣ, дорогая матушка, всю неполноту моего образованія въ нашъ вѣкъ, когда дворянство должно себѣ пріобрѣсти личныя заслуги, чтобы воскресить свое имя. Я такъ же былъ далеко отъ вѣка, какъ Геранда отъ Парижа. Она была матерью моего ума.
-- За это я не буду благословлять ее,-- сказала баронесса, съ глазами, полными слезъ.
-- Матушка!-- воскликнулъ Калистъ, на голову котораго, какъ жемчужины, скатились двѣ жгучія слезинки огорченной матери,-- матушка, не плачьте, я сегодня собирался, чтобы услужить ей, обойти весь нашъ берегъ отъ таможенной будки до мѣстечка Батца, а она мнѣ сказала: "Какъ стала бы безпокоиться ваша мать! "
-- Она сказала это? За одни эти слова я многое могу простить ей,-- сказала Фанни.
-- Фелиситэ желаетъ только моего блага, -- продолжалъ Калистъ;-- она часто удерживаетъ рѣзкія и двусмысленныя выраженія, которыя въ ходу у артистовъ, чтобы ничѣмъ не поколебать во мнѣ вѣры: она не знаетъ, что моихъ вѣрованій поколебать нельзя. Она разсказывала мнѣ, какъ живутъ въ Парижѣ молодые дворяне, такіе же провинціалы, какъ и я, какъ они оставляютъ семью, не располагая никакими средствами въ жизни и понемногу составляютъ себѣ большое состояніе, благодаря, своей твердой волѣ и уму. Я могу сдѣлать то же, что баронъ де-Растиньякъ, служащій теперь въ министерствѣ. Она даетъ мнѣ уроки музыки, итальянскаго языка, она знакомитъ меня съ разными соціальными вопросами, о которыхъ никто и не думаетъ въ Герандѣ. Она не надѣлила меня главнымъ сокровищемъ -- своей любовью, но за то дѣлится со мною своими обширными знаніями, богатствомъ своего таланта и ума. Она хочетъ быть для меня не утѣхой, а свѣточемъ; она не оспариваетъ ни одной изъ чтимыхъ мной святынь: она вѣрить въ благородство дворянства, она любитъ Бретань, она...
-- Она перемѣнила намъ нашего Калиста, -- прервала его старая слѣпая,-- потому что я не могу понять его словъ! У тебя есть хорошій домъ, мой прекрасный племянникъ, есть старые родные, которые боготворятъ тебя, есть добрые старые слуги; ты можешь жениться на славной молодой бретонкѣ, на религіозной, вполнѣ хорошей дѣвушкѣ, которая сдѣлаетъ тебя счастливымъ, а твои честолюбивые планы прибереги для твоего старшаго сына, который будетъ втрое богаче, чѣмъ ты теперь, если только ты съумѣешь прожить спокойно и экономно, подъ Божьимъ благословеніемъ, и если ты выкупишь заложенныя родовыя земли. Все это такъ же безхитростно, какъ и сердце бретонца. Ты не такъ скоро, но за то вѣрно, сдѣлаешься богатымъ дворяниномъ.
-- Тетка твоя права, ангелъ мой, она такъ же горячо заботится о твоемъ счастьѣ, какъ и я. Если мнѣ не удастся женить тебя на миссъ Маргаритѣ, дочери твоего дяди, лорда Фитцъ-Вилльяма, то мы почти увѣрены, что мадемуазель де-Пен-Холь отдастъ все свое состояніе той племянницѣ, которую ты выберешь себѣ въ супруги.
-- Да и дома наберется нѣсколько экю,-- сказала таинственнымъ, тихимъ голосомъ старая тетка.
-- Мнѣ, жениться въ мои года?-- сказалъ онъ, бросая на мать взглядъ, передъ которымъ не можетъ устоять холодная практичность матери.-- Неужели я буду лишенъ чудныхъ, безумныхъ увлеченій? Не буду трепетать, волноваться, дышать, ложиться спать, думая лишь о томъ, какъ бы смягчить ея неумолимый взоръ? Неужели я не узнаю прелесть свободы, прихоти души, облачка, пробѣгающаго по лазури счастья и развевающагося отъ дуновенія радости? Я значитъ не буду блуждать по окольнымъ тропинкамъ, мокрымъ отъ росы? Не буду стоять подъ дождемъ, не замѣчая его, какъ влюбленные у Дидро? Не буду брать, какъ герцогъ де-Лорьенъ, горячіе угли въ руку? Не буду взбираться по шелковымъ лѣстницамъ? висѣть на старой, перегнившей рѣшеткѣ, не ломая ея? не буду прятаться въ шкафу или подъ постелью? Неужели я въ женщинѣ узнаю только супружескую покорность, въ любви -- ровный свѣтъ лампы? Неужели любопытство мое будетъ пресыщено раньше, чѣмъ оно родилось? Значитъ, я проживу, не узнавъ сердечныхъ бурь, которыя укрѣпляютъ силы мужчины? Буду супругомъ-затворникомъ? Нѣтъ! я уже вкусилъ отъ плода парижской цивилизаціи. Неужели вы не видите, что вы сами, съ своими чистыми, чуждыми всѣхъ вопросовъ, семейными нравами подготовили пожирающій меня огонь, и я погибну, не узнавъ, гдѣ мой кумиръ, который я вижу повсюду -- и въ зеленой листвѣ, и въ облитыхъ солнцемъ пескахъ, и въ каждой красивой, благородной и изящной женщинѣ, описываемыхъ въ книгахъ и поэмахъ, которыя я поглотилъ у Камиль! Увы! въ Герандѣесть только одна такая женщина -- вы, матушка! Всѣ мои волшебныя мечты навѣяны Парижемъ, или дышатъ страницами лорда Байрона, Скотта: это Паризина, Эффи, Минна! Это та герцогиня королевской крови, которую я видѣлъ въ ландахъ, черезъ верескъ и терновникъ, сидя на конѣ, при видѣ которой вся кровь приливала мнѣ къ сердцу!
Баронесса гораздо яснѣе, поэтичнѣе и рельефнѣе представила себѣ мысленно все то, что здѣсь читаетъ читатель, и во взглядѣ сына прочла всѣ его мысли, сыпавшіяся, какъ стрѣлы изъ опрокинутаго колчана помышленія. Хотя она никогда не читала Бомарше, но сейчасъ же поняла женскимъ чутьемъ, что женить этого херувима было бы преступленіемъ.
-- Ахъ! дорогое дитя мое, -- сказала она, прижимая его къ себѣ и цѣлуя его чудные волосы, еще всецѣло принадлежавшіе ей,-- женись, когда хочешь, только будь счастливъ! Цѣль моей жизни не въ томъ, чтобы мучить тебя.
Маріотта стала накрывать на столъ. Гасселенъ отправился выводить лошадь Калиста, который уже два мѣсяца, какъ пересталъ ѣздить верхомъ. Всѣ три женщины: мать, тетка и Маріотга съ обычной женщинамъ хитростью старались ублажать Калиста, когда онъ обѣдалъ дома. Бретонская скудная обстановка, съ помощью дѣтскихъ привычекъ и воспоминаній, всячески старалась соперничать съ парижской цивилизаціей, которую можно было видѣть въ Тушѣ, въ двухъ шагахъ отъ Геранды. Маріотта старалась сдѣлать своего молодого господина равнодушнымъ къ искусной кухнѣ Камиль Мопенъ, а мать и тетка другъ передъ другомъ старались окружать его заботами, чтобы опутать его сѣтями нѣжности и сдѣлать всякое сравненіе немыслимымъ.
-- У васъ сегодня будетъ рыба, господинъ Калистъ, бекассы и блинчики, какихъ вы нигдѣ никогда не найдете,-- сказала Маріотта съ торжествующимъ, лукавымъ видомъ, любуясь убранствомъ стола.
Послѣ обѣда, когда старая тетка снова принялась за вязанье, когда пришли священникъ и шевалье дю-Хальга на обычную партію въ карты, Калистъ отправился въ Тушъ, подъ предлогомъ возвратить письмо Беатрисы.
Клодъ Виньонъ и мадемуазель де-Тушъ еще не обѣдали. Великій критикъ имѣлъ нѣкоторую склонность къ гастрономіи и недостатокъ этотъ усердно поощряла Фелиситэ, знавшая, что ничѣмъ такъ женщина не можетъ къ себѣ привязать мужчину, какъ угодливостью. Столовая, въ которой за послѣдній мѣсяцъ она сдѣлала еще нѣсколько важныхъ приспособленій, ясно говорила о томъ, какъ быстро можетъ женщина постичь характеръ, вкусы и наклонности того человѣка, котораго она любитъ или хочетъ любить. Столъ былъ убранъ съ необыкновенно утонченной роскошью и со всѣми новѣйшими изобрѣтеніями этой отрасли.
Бѣдные, благородные Гениги не знали, съ какимъ противникомъ имъ приходилось соперничать, они и не подозрѣвали, какое надо было имѣть состояніе, чтобы тягаться съ подновленнымъ въ Парижѣ серебромъ, привезеннымъ мадемуазель де-Тушъ, съ фарфоромъ, который она считала еще годнымъ для деревни, съ этимъ чуднымъ столовымъ бѣльемъ, съ позолоченными украшеніями, красовавшимися на столѣ и, наконецъ, съ искусствомъ повара.
Калистъ отказался отъ предложеннаго ему ликера, налитаго въ великолѣпные графинчики изъ цѣннаго дерева, похожіе на дарохранительницы.
-- Вотъ ваше письмо,-- сказалъ онъ съ наивной настойчивостью, взглянувъ на Клода, который медленно отхлебывалъ изъ рюмки привозный ликеръ.
-- Ну, что же вы скажете о немъ?-- спросила мадемуазель де-Тушъ, перебрасывая черезъ столъ письмо Виньону, который принялся его читать, прихлебывая ликеръ.
-- Но... я скажу, что женщины въ Парижѣ очень счастливы, у всякой есть какой-нибудь геніальный человѣкъ, котораго онѣ боготворятъ и который ихъ любитъ.
-- Ну, такъ вы совершенно деревенскій простакъ, -- смѣясь возразила Фелиситэ.-Какъ! вы не замѣтили, что она его уже меньше любитъ и что...
-- Это несомнѣнно,-- сказалъ Клодъ Виньонъ, который успѣлъ пробѣжать только первую страницу.-- Развѣ, когда любишь, можно анализировать свое положеніе? развѣ можно вдаваться въ такія тонкости, какъ маркиза? можно развѣ взвѣшивать, различать что-нибудь? Только гордость привязываетъ Беатрису къ Конти, она осуждена любить его во что бы то ни стало.
-- Бѣдная женщина!-- сказала Камиль.
Калистъ пристально, ничего не видя, смотрѣлъ на столъ. Красавица въ фантастической одеждѣ, какъ ее сегодня утромъ описывала ему Фелиситэ, предстала передъ нимъ въ своей лучезарной красѣ; она улыбалась ему, обмахивалась вѣеромъ, а другая бѣлая ручка выглядывала изъ подъ кружевной фрезы, вишневаго бархата и терялась въ буфахъ роскошнаго платья.
-- Вотъ вамъ занятіе,-- сказалъ Калисту, сардонически улыбаясь, Клодъ Виньонъ. Калиста покоробило отъ слова занятіе.
-- Не вбивайте въ голову этому милому ребенку мысли о такой интригѣ, вы не знаете, какъ опасны такія шутки. Я знаю Беатрису, у нея слишкомъ много благородства, чтобы мѣняться, къ тому же, Конти будетъ здѣсь.
-- А!-- насмѣшливо замѣтилъ Клодъ Виньонъ,-- это что-то похоже на ревность?..
-- Вы можете такъ думать?-- гордо спросила Камиль.
-- Вы болѣе прозорливы, чѣмъ иная мать,-- отвѣчалъ Клодъ.
-- Развѣ это можетъ быть?-- сказала Камиль, показывая на Калиста.
-- Однако,-- возразилъ Виньонъ,-- они очень подходили бы другъ къ другу. Ей на десять лѣтъ больше, чѣмъ ему, и онъ въ данномъ случаѣ будетъ играть роль молодой дѣвушки.
-- Молодая дѣвушка, мосье, уже два раза была подъ выстрѣлами въ Вандеѣ. Если бы нашлось еще двадцать тысячъ такихъ дѣвушекъ...
-- Я сказалъ вамъ это въ похвалу, -- сказалъ Виньонъ,-- и мнѣ это было гораздо легче сдѣлать, чѣмъ вамъ побрить бороду.
-- У меня есть шпага, которой я могу побрить бороду тому, у кого она слишкомъ длинна,-- отвѣчалъ Калистъ,
-- А я прекрасно могу писать эпиграммы,-- улыбаясь замѣтилъ Виньонъ,-- мы оба французы, дѣло можно сладить.
Мадемуазель де-Тушъ бросила на Кадиста умоляющій взглядъ, который сразу охладилъ его пылъ.
-- Почему, -- спросила Фелиситэ, -- молодые люди, какъ мой Калистъ, любятъ всегда женщинъ извѣстнаго возраста?
-- Нѣтъ ни одного чувства, которое было бы такъ наивно и вмѣстѣ благородно,-- отвѣтилъ Виньонъ,-- оно вытекаетъ изъ отличительныхъ свойствъ очаровательной юности. Кромѣ того, чѣмъ, какъ не такой любовью могутъ кончить старыя женщины? Вы молоды, красивы и останетесь такой еще лѣтъ двадцать, поэтому я могу говорить объ этомъ при васъ,-- сказалъ онъ, бросивъ хитрый взглядъ на мадемуазель де-Тушъ.-- Во-первыхъ, полупожилыя женщины, на которыхъ обращаютъ свое вниманіе молодые люди, умѣютъ гораздо лучше любить, чѣмъ молодыя женщины. Юноша слишкомъ имѣетъ много общаго съ молодой женщиной, чтобы она могла ему нравиться. Такое увлеченіе напоминаетъ миѳъ о Нарциссѣ. Кромѣ того, мнѣ кажется, ихъ раздѣляетъ обоюдная неопытность. Поэтому-то сердце молодой женщины легче понимаютъ тѣ мужчины, у которыхъ за искренней или притворною страстью скрывается извѣстная опытность; по этой же причинѣ, если не принимать во вниманіе различіе умственнаго развитія, женщина среднихъ лѣтъ легче можетъ увлечь юношу: онъ прекрасно сознаетъ, что будетъ у нея имѣть успѣхъ, а женское тщеславіе съ другой стороны бываетъ очень польщено его преслѣдованіемъ. Юношество любитъ набрасываться на плоды, а женщина въ осенній расцвѣтъ свой представляетъ чудный, сочный плодъ. Какъ много значатъ взгляды смѣлые и сдержанные, а когда нужно, томные, взгляды сладостные, горячіе, озаренные послѣдними лучами любви! А искусство говорить, а роскошныя, золотистыя плечи, красивыя, полныя формы, руки съ ямочками, свѣжая, упругая кожа, а лучезарное чело съ печатью глубокихъ думъ и чувствъ, а волосы, такъ искусно положенные, такъ заботливо охраняемые, волосы, съ тонкой линіей пробора, гдѣ бѣлѣется нѣжная кожа; а эти воротники, сложенные въ красивыя складки, а разныя ухищренія, благодаря которымъ особенно рельефно и вызывающе оттѣняется бѣлизна кожи на затылкѣ, тамъ, гдѣ кончается прическа, точно этимъ контрастомъ женщины хотятъ подчеркнуть плѣнительную силу жизни и любви? Въ эти года и брюнетки чаще всего принимаютъ болѣе свѣтлый оттѣнокъ, цвѣтъ янтаря. Женщины и улыбкой, и словами показываютъ свое умѣнье жить въ свѣтѣ: онѣ отлично умѣютъ разговаривать, чтобы заставить васъ улыбнуться, онѣ готовы вамъ разсказать, что угодно; онѣ умѣютъ напустить на себя необыкновенное достоинство и гордость, могутъ притворно испускать крики отчаянія, отъ которыхъ, кажется, душа рвется на части; онѣ посылаютъ послѣднее прости любви, но только пользуются имъ, чтобы разжечь страсть. Онѣ молодѣютъ, усердно играя роль наивныхъ простушекъ; онѣ заставляютъ говорить себѣ самыя горячія увѣренія въ уваженіи, кокетливо распространяясь о своемъ паденіи; опьяненіе, которое доставляетъ имъ ихъ торжество, дѣйствуетъ заразительно; преданы онѣ безконечно: онѣ будутъ васъ слушать, любить, онѣ цѣпляются за любовь, какъ приговоренный къ смерти цѣпляется за жизнь, онѣ похожи на адвокатовъ, которые умѣютъ, не надоѣдая суду, горячо отстаивать свое дѣло; онѣ пользуются всевозможными средствами и только у нихъ можно узнать, что такое безграничная любовь. Я не думаю, чтобы ихъ можно было бы забыть когда-нибудь, какъ не забывается ничто великое, недосягаемое. У молодыхъ женщинъ есть тысяча развлеченій, а у этихъ женщинъ нѣтъ ихъ вовсе; у нихъ нѣтъ болѣе ни самолюбія, ни суетности, ни мелочности; ихъ любовь -- это Луара у своего истока: она безконечно велика, она разрослась изъ всѣхъ разочарованій, изъ всѣхъ жизненныхъ притоковъ, и вотъ почему... моя дочь нѣма,-- докончилъ онъ, видя экстазъ мадемуазель де-Тушъ, которая съ силой сжимала руку Калиста, вѣроятно, желая поблагодарить его за то, что онъ былъ невольной причиной этого лестнаго панегирика, за которымъ она не видѣла никакой западни.
Весь вечеръ Клодъ Виньонъ и Фелиситэ блистали необычайнымъ остроуміемъ, разсказывали анекдоты и описывали парижское общество Калисту, который былъ теперь совершенно очарованъ Клодомъ: на людей съ нѣжнымъ сердцемъ всегда неотразимо дѣйствуютъ умные люди.
-- Я нисколько не удивлюсь, если завтра пріѣдутъ маркиза де-Рошефильдъ и Конти, который, по всѣмъ вѣроятіямъ, сопровождаетъ ее,-- сказалъ Клодъ уже поздно вечеромъ,-- когда я уходилъ изъ Круазига, моряки замѣтили маленькое судно, датское, шведское или норвежское.
Его слова вызвали краску на лицѣ спокойной Камиль. Въ этотъ вечеръ г-жѣ дю-Геникъ пришлось своего сына прождать опять до часу утра; она никакъ не могла понять, что онъ дѣлаетъ въ замкѣ Тушъ, когда онъ самъ сказалъ ей, что Камиль не любитъ его.
-- Онъ имъ только мѣшаетъ, -- говорила себѣ эта чудная мать.-- О чемъ вы тамъ говорили?-- спросила она его, когда онъ вошелъ.
-- Ахъ, матушка! Я никогда еще такъ восхитительно не проводилъ вечера. Великая, чудная вещь -- талантъ. Отчего ты меня не надѣлила имъ? Люди талантливые могутъ выбрать себѣ любимую женщину, никто не устоитъ передъ ними.
-- Но ты красивъ, мой Калистъ.
-- Красота только въ вашихъ глазахъ имѣетъ значеніе. Клодъ Виньонъ къ тому же красивъ. У геніальныхъ людей всегда лучезарное чело, глаза блестятъ и метаютъ молніи, а я, несчастный, только и умѣю, что любить.
-- Говорятъ, что этого довольно, ангелъ мой, -- сказала она, цѣлуя его въ лобъ.
-- Правда?
-- Мнѣ говорили такъ, сама я этого никогда не испытала.
Калистъ съ благоговѣніемъ поцѣловалъ у матери руку.
-- Я буду тебя любить и замѣню всѣхъ тѣхъ, которые могли бы преклоняться передъ тобой,-- сказалъ онъ ей.
-- Дорогое дитя! Это отчасти твой долгъ, я отдала тебѣ все мое сердце. Не будь же неостороженъ, постарайся любить только достойныхъ женщинъ, если ужь тебѣ суждено любить.
Какой молодой человѣкъ, полный любви и рвущійся къ жизни, не возымѣлъ бы побѣдную мысль пойти въ Круазигъ, чтобы видѣть, какъ пріѣдетъ г-жа де-Рошефильдъ и разсмотрѣть ее инкогнито? Калистъ непріятно поразилъ отца и мать, ничего не знавшихъ о прибытіи красавицы маркизы, тѣмъ, что вышелъ изъ дому съ утра и не захотѣлъ завтракать. Ноги молодого бретонца едва касались земли; Его точно влекла какая-то невѣдомая сила, онъ чувствовалъ себя замѣчательно легкимъ и проскользнулъ мимо стѣнъ Туша, чтобы не быть замѣченнымъ. Очаровательный ребенокъ стыдился своего пыла, а, можетъ быть, всего больше боялся вышучиванья: Фелиситэ и Клодъ Виньонъ были такъ проницательны! Обыкновенно, молодые люди въ подобныхъ случаяхъ думаютъ, что ихъ лобъ дѣлается прозрачнымъ, что мысли ихъ могутъ прочесть всѣ. Онъ шелъ по дорогѣ, между лабиринтомъ соляныхъ болотъ, дошелъ до песковъ и, несмотря на палящій солнечный зной, миновалъ ихъ въ одно мгновенье. Затѣмъ онъ дошелъ до края откоса, который выложенъ камнями для прочности; внизу находится домъ, гдѣ путешественники находятъ пріютъ отъ бури, сильнаго морского вѣтра, дождя и урагана. Не всегда бываетъ возможно переправиться черезъ узкій морской рукавъ, не всегда здѣсь бываютъ лодки, а пока онѣ пріѣдутъ изъ гавани, иногда бываетъ необходимо поставить въ крытое мѣсто лошадей, ословъ, товаръ или багажъ пассажировъ. Отсюда видно открытое море и городъ Круазигъ; отсюда Калистъ вскорѣ увидалъ приближающіяся двѣ лодки, нагруженныя вещами, пакетами, сундуками, несессерами и ящиками, всѣмъ своимъ видомъ говорившими мѣстнымъ обитателямъ, что въ нихъ находятся разныя необыкновенныя вещи, которыя могутъ принадлежать только привиллегированнымъ путешественникамъ. Въ одной изъ лодокъ сидѣла молодая женщина, въ соломенной шляпѣ съ зеленымъ вуалемъ, и съ ней мужчина. Ихъ лодка пристала первая. Калистъ вздрогнулъ; но, увидавъ ихъ, онъ разглядѣлъ, что это лакей и горничная и не осмѣлился обратиться къ нимъ съ разспросами.
-- Вы въ Круазигъ, господинъ Калистъ?-- спросили матросы, знавшіе его, но онъ отрицательно покачалъ головой, сконфуженный тѣмъ, что его имя было произнесено.
Калистъ пришелъ въ восторгъ при видѣ большого ящика, затянутаго засмоленнымъ полотномъ, на которомъ было написано: "Г-жа маркиза де-Рошефильдъ". Эта фамилія блеснула передъ нимъ, какъ талисманъ, въ ней ему почудилось что-то роковое; онъ ни минуты не сомнѣвался, что полюбитъ эту женщину: малѣйшія подробности, касавшіяся ея, уже интересовали его, занимали и возбуждали его любопытство. Почему? Молодость, полная безпричинныхъ и безграничныхъ кипучихъ желаній, со всей силой отдается власти чувства, вызваннаго въ ней первой встрѣтившейся на пути женщиной. Беатриса получила по наслѣдству любовь, которую отвергла Фелиситэ. Калистъ смотрѣлъ за разгрузкой, не покидая надежды увидать лодку, выходящую изъ гавани, увидѣть, какъ она подойдетъ къ маленькому мысу, около котораго ревутъ морскія волны, и покажетъ ему Беатрису ставшей для него тѣмъ же, чѣмъ была Беатриче для Данте -- безсмертной, мраморной статуей, которую онъ хотѣлъ бы увѣнчать цвѣтами и гирляндами. Скрестивъ руки, онъ погрузился въ мечтательное ожиданіе.
Мы мало обращаемъ вниманія на одинъ фактъ, который стоитъ того, чтобы его замѣтили: мы часто заставляемъ наши чувства подчиняться одному желанію и точно иногда заключаемъ сами съ собой договоръ, который рѣшаетъ нашу судьбу; случай играетъ здѣсь гораздо меньшую роль, чѣмъ мы думаемъ.
-- Я не вижу лошадей,-- сказала горничная, усаживаясь на чемоданъ.
-- А я не вижу проложенной дороги,-- сказалъ лакей.
-- А между тѣмъ сюда подъѣзжали лошади,-- сказала горничная, указывая на ихъ слѣды.-- Сударь, сказала она, обращаясь къ Калисту,-- будьте добры сказать мнѣ, та-ли это самая дорога, которая ведетъ въ Геранду?
-- Да,-- отвѣчалъ онъ.-- Кого вы ждете?
-- Намъ сказали, что за нами пріѣдутъ изъ Туша. Если они промедлятъ, то я не знаю, какъ будетъ одѣваться маркиза,-- сказала она лакею.-- Вамъ слѣдовало бы пойти къ мадемуазель де-Тушъ. Какая дикая страна!
У Калиста явилось смутное предчувствіе, что онъ попалъ въ фальшивое положеніе.
-- Ваша госпожа ѣдетъ въ Тушъ?-- спросилъ онъ.
-- Барышня увезла ее сегодня утромъ въ семь часовъ,-- отвѣчала она.-- А! вотъ и лошади...
Калистъ бросился къ Герандѣ съ быстротой и легкостью серны, сдѣлавъ большой крюкъ, чтобы не быть узнаннымъ прислугой изъ Туша; но на узкой дорогѣ, между болотъ, онъ все-таки столкнулся съ двумя слугами.
-- Войти? или нѣтъ?-- думалъ онъ, завидѣвши вдали сосны Туша.
Но онъ не рѣшился войти и весь сконфуженный и растерянный вернулся въ Геранду и, прогуливаясь по главной аллеѣ, продолжалъ раздумывать. Увидавъ Тушъ, онъ весь вздрогнулъ и принялся разглядывать флюгера на домѣ.
-- Она не подозрѣваетъ о моемъ волненіи, говорилъ онъ себѣ.
Эти мысли точно остріемъ кололи его прямо въ сердце, и въ немъ все глубже внѣдрялся образъ маркизы. Калистъ не испыталъ по отношенію къ Камиль ни этихъ преждевременныхъ страховъ, ни радостей: онъ встрѣтилъ ее, когда она ѣхала верхомъ, и въ немъ сразу разгорѣлось влеченіе къ ней, какъ при видѣ красиваго цвѣтка, который ему захотѣлось бы сорвать.
Чувство нерѣшительности, охватившее его теперь, составляетъ своего рода поэму робкихъ людей. Они раздуваютъ въ сердцѣ искру, заброшенную туда ихъ собственнымъ воображеніемъ, начинаютъ волноваться, то раздражаются, то успокоиваются и на единѣ сами съ собой доходятъ до апогея любви, еще ни разу не видавъ объекта своихъ треволненій. Калистъ замѣтилъ издали шевалье дю-Хальга, гулявшаго съ мадемуазель де-Пен-Холь; услыхавъ свое имя, онъ спрятался. Шевалье и старая барышня, думая, что они одни, говорили громко.
-- Такъ какъ Шарлотта де-Каргаруэтъ пріѣзжаетъ,-- говорилъ шевалье,-- удержите ее здѣсь три-четыре мѣсяца. Какъ ей пококетничать съ Калистомъ? она никогда не остается здѣсь достаточно долгое время, чтобы приняться за это; если же они будутъ видаться каждый день, то наши милыя дѣти въ концѣ концовъ почувствуютъ другъ къ другу сильную страсть и вы ихъ пожените будущей зимой. Если вы скажете Шарлоттѣ два словечка о вашихъ планахъ, то она не замедлитъ сказать Калисту четыре, и шестнадцатилѣтняя дѣвушка, конечно, безъ труда одержитъ побѣду надъ женщиной сорока слишкомъ лѣтъ.
Оба старика повернули назадъ; Калистъ не слыхалъ больше ничего, но онъ проникъ въ планы мадемуазель де-Пен-Холь. Это имѣло роковыя послѣдствія при его настоящемъ душевномъ состояніи. Молодой человѣкъ, влюбленный, полный надеждъ, можетъ-ли согласиться взять въ жены навязываемую молодую дѣвушку? Калистъ, до сихъ поръ относившійся къ Шарлоттѣ де-Кергаруэтъ совершенно равнодушно, чувствовалъ, что теперь въ немъ поднимается къ ней непріязненное чувство. Его не интересовали денежныя соображенія, такъ какъ онъ съ дѣтства привыкъ къ скромной жизни въ родительскомъ домѣ, да къ тому же онъ и не подозрѣвалъ, какое большое состояніе у мадемуазель де-Пен-Холь, видя, что она ведетъ такую же бѣдную жизнь, какъ и дю-Геники. Вообще молодой человѣкъ такого воспитанія, какъ Калистъ, главнымъ образомъ обращаетъ вниманіе на чувство, а онъ всѣми своими помышленіями стремился къ маркизѣ. Что такое ничтожная Шарлотта въ сравненіи съ тѣмъ образомъ, который нарисовала ему Камиль? Она была для него подругой дѣтства, съ которой онъ обращался, какъ съ сестрой. Домой онъ вернулся только къ пяти часамъ. Когда онъ вошелъ въ залу, мать съ грустной улыбкой протянула ему письмо отъ мадемуазель де-Тушъ.
"Дорогой Калистъ, красавица маркиза Рошефильдъ пріѣхала, и мы разсчитываемъ на васъ, чтобы отпраздновать ея пріѣздъ. Клодъ, вѣчный насмѣшникъ, увѣряетъ, что вы будете Беатриче, а она Данте. Честь Бретани и дю-Гениковъ требуетъ, чтобы урожденная Кастеранъ была хорошо встрѣчена. Итакъ, до скораго свиданія.
Вашъ другъ Камиль Мопенъ".
"Приходите безъ церемоніи, въ чемъ сидите; а то мы покажемся смѣшными".
Калистъ показалъ письмо матери и ушелъ.
-- Кто такіе Кастераны?-- спросила она барона.
-- Это древняя нормандская фамилія въ родствѣ съ Вильгельмомъ Завоевателемъ,-- отвѣчалъ онъ.-- Ихъ гербъ-лазурное поле съ красными и желтыми пятнами и на немъ серебряная лошадь съ золотыми подковами. Красавица, изъ-за которой былъ убитъ мой другъ въ 1800 году, въ Фужерѣ, была дочь одной изъ Кастеранъ, которая послѣ того, какъ ее покинулъ герцогъ Вернель, постриглась въ монахини въ Сеецѣ и стала тамъ настоятельницей.
-- А Рошефильды?
-- Я не знаю этой фамиліи, надо бы посмотрѣть ихъ гербъ,-- сказалъ онъ.
Баронесса нѣсколько успокоилась, узнавъ, что маркиза Беатриса де-Рошефильдъ принадлежитъ къ старинному роду; но все же ей было странно, что сынъ подвергается новому искушенію.
Калистъ по дорогѣ испытывалъ сладостное и вмѣстѣ жгучее чувство, горло его сжималось, сердце билось; голова отказывалась работать, его била лихорадка. Ему хотѣлось идти медленнѣе, но неотразимая сила увлекала его впередъ.
Этотъ подъемъ всѣхъ чувствъ, вызванный мелькающей вдали смутной надеждой, испытываютъ всѣ юноши: въ такія минуты въ душѣ яркимъ пламенемъ горитъ огонь и распространяетъ вокругъ нихъ сіяніе; вся природа кажется лучезарной, а вдали въ сіяніи лучей, точно священное изображеніе, рисуется свѣтлый образъ женщины. О сами юноши, какъ и прежніе святые, развѣ не полны вѣры, надежды, горячаго пыла, душевной чистоты? Молодой бретонецъ нашелъ все общество въ сборѣ въ маленькой гостиной на половинѣ Камиль. Было около шести часовъ; солнце озаряло окна красноватымъ свѣтомъ, ослабляемымъ деревьями; въ воздухѣ стояла тишина; въ гостиной царилъ полумракъ, который такъ любятъ женщины.
-- Вотъ представитель Бретани,-- съ улыбкой сказала своей пріятельницѣ Камиль Мопенъ, указывая на Калиста, когда тотъ приподнялъ портьеру на двери;-- онъ аккуратенъ, какъ король.
-- Вы узнали его шаги?-- спросилъ Клодъ Виньонъ у мадемуазель де-Тушъ.
Калистъ низко поклонился маркизѣ, отвѣтившей ему намо немъ головы; онъ не взглянулъ на нее. Затѣмъ онъ взялъ протянутую руку Клода Виньона и пожалъ ее.
-- Вотъ тотъ великій человѣкъ, о которомъ мы только что такъ много говорили, Женнаро Конти,-- сказала ему Камиль, не отвѣчая Клоду.
Она указала Калисту на человѣка средняго роста, тонкаго и худощаваго, "хь каштановыми волосами, красноватыми глазами, съ бѣлымъ, покрытымъ веснушками лицомъ. Вообще онъ необыкновенно напоминалъ Байрона, только съ болѣе горделивой посадкой головы. Конти очень гордился этимъ сходствомъ.
-- Я очень счастливъ, что мнѣ удалось увидѣть васъ въ мое кратковременное, однодневное пребываніе въ Тушѣ, -- сказанъ Женнаро.
-- Я долженъ былъ бы сказать это вамъ,-- довольно развязно возразилъ Калистъ.
-- Онъ красивъ, какъ ангелъ,-- сказала маркиза Фелиситэ.
Калистъ, очутившійся между диваномъ съ одной стороны и двумя дамами съ другой, смутно разслышалъ эти слова, хотя они были сказаны шепотомъ и на ухо. Онъ сѣлъ въ кресло и бросилъ украдкой взглядъ на маркизу. Въ пріятномъ свѣтѣ вечерняго солнца онъ увидалъ бѣлую, гибкую фигуру, точно рукой ваятеля брошенную въ граціозной позѣ на диванъ; у него потемнѣло въ глазахъ. Сама того не подозрѣвая, Фелиситэ оказала хорошую услугу пріятельницѣ своимъ описаніемъ. Беатриса въ дѣйствительности была лучше, чѣмъ тотъ неприкрашенный портретъ, который нарисовала ему вчера Камиль. Не для гостя-ли отчасти вотъ кнула Беатриса въ свою прическу букетъ васильковъ, отъ котораго много выигрывалъ свѣтлый цвѣтъ ея вьющихся волосъ, буклями спускавшихся по щекамъ. Подъ глазами отъ усталости были темные круги, кожа была бѣла и прозрачна, точно самый чистый перламутръ; цвѣтъ лица былъ такъ же ослѣпителенъ, какъ и блескъ ея глазъ. Сквозь бѣлую кожу, тонкую, какъ кожица яйца, сквозили синеватыя жилки. Черты лица были удивительно тонки. Лобъ казался прозрачнымъ. Вся головка, чудно изящная и воздушная, красиво сидѣла на длинной красивой формы шеѣ; выраг женіе лица было необыкновенно измѣнчиво. Талія была такъ тонка, что ее можно было охватить десятью пальцами, и отличаг лась очаровательной гибкостью. Открытыя плечи блестѣли въ тѣни, какъ бѣлая камелія въ темныхъ волосахъ. Бюстъ былъ полуоткрытъ и изящныя очертанія груди сквозили сквозь легкую косынку. На маркизѣ было надѣто бѣлое муслиновое платье съ голубыми цвѣтами, съ большими рукавами, съ корсажемъ, оканчивавшимся мысомъ и безъ пояска; на ногахъ были туфли, формой похожія на древнія котурны, перекрещивавшіяся на фильдекосовомъ чулкѣ: все обличало большое умѣнье одѣваться. Серебряныя филиграновыя серьги, чудо генуэзскаго ювелирнаго искусства, которыя теперь, навѣрное, будутъ въ модѣ, вполнѣ гармонировали съ воздушной прической ея бѣлокурыхъ волосъ, украшенныхъ васильками. Калистъ однимъ жаднымъ взглядомъ оцѣнилъ всѣ эти прелести и запечатлѣлъ ихъ въ своемъ сердцѣ. Бѣлокурая Беатриса и брюнетка Фелиситэ представляли контрастъ, столь цѣнимый въ кипсэкахъ англійскими художниками. Съ* одной стороны сила, съ другой слабость -- настоящая антитеза. Эти двѣ женщины никогда не могли быть соперницами, каждая имѣла свою область: очаровательная барвинка, лилія, около роскошнаго, блестящаго и красиваго мака, бирюза около рубина. Въ одну минуту Калистъ былъ охваченъ жгучей любовью, явившейся результатомъ его тайныхъ надеждъ, его страховъ и колебаній. Мадемуазель де-Тушъ разбудила его чувственность, а Беатриса зажгла его сердце и умъ. Молодой бретонецъ вмѣстѣ съ тѣмъ ощутилъ въ себѣ силу все побѣдить, ничего не пощадить. Поэтому онъ бросилъ на Конти взглядъ, полный зависти, ненависти, мрачный и боязливый взглядъ соперника, какимъ онъ никогда не глядѣлъ на Кло да Виньона. Калистъ долженъ былъ употребить всю свою энергію, чтобы сдержаться, но онъ невольно подумалъ, что турки правы, запирая своихъ женщинъ, что надо было бы запретить этимъ красивымъ созданіямъ показываться во всеоружіи раздражающаго кокетства передъ взглядами юношей, пылающихъ любовью. Но сердечная буря мгновенно стихала въ немъ, какъ только устремлялись на него глаза Беатрисы и раздавалась ея тихая рѣчь; бѣдное дитя уже благоговѣло передъ ней, какъ передъ Богомъ. Раздался звонокъ къ обѣду.
-- Калистъ, предложите руку маркизѣ,-- сказала мадемуазель де-Тушъ, взявъ подъ руку Конти съ правой стороны и Виньона съ лѣвой и пропуская впередъ молодую парочку.
Сходить по старинной лѣстницѣ подъ руку съ маркизой стоило не мало труда Калисту: сердце у него замерло, языкъ отказывался слушаться, холодный потъ выступилъ на лбу и морозъ пробѣжалъ по спинѣ; рука его такъ сильно дрожала, что на послѣдней ступени маркиза спросила его:
-- Что съ вами?
-- Я, -- отвѣчалъ онъ сдавленнымъ голосомъ, -- никогда во всю мою жизнь не видалъ женщины красивѣе васъ, за исключеніемъ моей матери, и я не могу совладать съ своимъ волненіемъ.
-- Развѣ у васъ нѣтъ здѣсь Камиль Мопенъ?
-- Ахъ! какая разница!-- сказалъ наивно Калистъ.
-- Хорошо, Калистъ, -- шепнула ему на ухо Фелиситэ, -- я вамъ говорила, что вы меня сейчасъ же забудете, какъ будто бы я никогда не существовала. Садитесь здѣсь, направо отъ нея, а Виньонъ сядетъ налѣво. А что касается до тебя, Женнаро, ты останешься со мной, -- добавила она со смѣхомъ, -- мы будемъ смотрѣть, какъ онъ кокетничаетъ.
Особенное удареніе, съ которымъ Камиль произнесла это, поразило Клода, который бросилъ на нее подозрительный, но притворно разсѣянный взглядъ, которымъ онъ всегда прикрывался, когда желалъ наблюдать за кѣмъ-нибудь. Онъ продолжалъ слѣдить за мадемуазель де-Тушъ во все время обѣда.
-- Кокетничать,-- отвѣчала маркиза, снимая перчатки и показывая свои красивыя руки,-- есть, по крайней мѣрѣ, съ кѣмъ. У меня съ одной стороны,-- сказала она, показывая на Клода,-- поэтъ, а съ другой -- сама поэзія.
Женнаро Конти бросилъ на Калиста взглядъ, полный одобренія.
При освѣщеніи Беатриса казалась еще красивѣе. Бѣлый свѣтъ свѣчей игралъ на ея лбу, зажигалъ огоньки въ ея глазахъ газели и игралъ на ея шелковистыхъ, отливавшихъ золотомъ локонахъ. Она граціознымъ жестомъ отбросила газовый шарфъ и открыла свою чудную шею. Калистъ увидалъ бѣлый, какъ молоко, изящный затылокъ, красивой мягкой линіей сливавшійся съ плечами замѣчательной красоты. Эта легкая перемѣна въ костюмѣ проходитъ почти незамѣтно въ глазахъ свѣтскаго человѣка, всѣмъ пресыщеннаго, но на новичка, подобно Калисту, производитъ огромное впечатлѣніе. Шея Беатрисы, совершенно другой формы, чѣмъ у Камиль, говорила о совсѣмъ другомъ характерѣ. Въ этихъ очертаніяхъ сказалась горделивость расы, нѣкоторое упорство, свойственное родовитымъ людямъ; въ посадкѣ шеи было что-то жесткое, точно въ этомъ сказалось послѣднее проявленіе наслѣдственности отъ предковъ-завоевателей.
Калистъ употреблялъ много усилій, чтобы дѣлать видъ, что ѣсть; онъ былъ въ такомъ нервномъ состояніи, что ѣсть ему вовсе не хотѣлось. Какъ у всѣхъ молодыхъ людей, каждый фибръ его души былъ затронутъ и объятъ трепетомъ, который всегда предшествуетъ первой любви и благодаря которому она такъ глубоко запечатлѣвается въ душѣ. Въ его годы сердечный пылъ вступаетъ въ споръ съ нравственнымъ чувствомъ и этимъ объясняется долгая почтительная нерѣшительность, глубокая нѣжность и отсутствіе всякаго разсчета, особенно привлекательное въ молодыхъ людяхъ, жизнь и сердце которыхъ вполнѣ чисты. Украдкой, чтобы не возбуждать подозрѣній ревниваго Женнаро, онъ подробно, до мелочей, разглядывалъ благородную красоту маркизы де-Рошефильдъ. Калистъ былъ совершенно подавленъ величественной красотой любимой женщины; онъ чувствовалъ себя такимъ маленькимъ передъ этой женщиной съ гордымъ взглядомъ глазъ, съ величавымъ выраженіемъ тонкаго, аристократическаго лица, съ необычайно граціозными движеніями и жестами: все это было вовсе не такъ заучено-пластично, какъ можно было бы подумать. Всѣ эти мельчайшія измѣненія женской физіономіи всегда соотвѣтствуютъ душевнымъ движеніямъ и тончайшимъ внутреннимъ ощущеніямъ. Ложное положеніе, въ которомъ находилась Беатриса, заставляло ее зорко слѣдить за собой и, стараясь не казаться смѣшной, принимать важный видъ: великосвѣтскія женщины всегда умѣютъ достигнуть своей цѣли, что никогда не удается зауряднымъ женщинамъ.
Во взглядѣ Фелиситэ Беатриса прочла восхищеніе, которое чувствовалъ къ ней ея сосѣдъ; ей показалось недостойнымъ себя поощрять это чувство и, улучивъ удобную минуту, она бросила на него одинъ-два холодныхъ взгляда, которые обрушились на него, какъ снѣжный обвалъ. Несчастный юноша пожаловался мадемуазель де-Тушъ, бросивъ на нее взглядъ, краснорѣчиво говорившій, сколько усилій стоило ему сдержать слезы. Фелиситэ ласковымъ голосомъ спросила его, почему онъ ничего не ѣстъ; Калистъ принялся насильно за ѣду и сдѣлалъ видъ, что принимаетъ участіе въ разговорѣ. Его мучила невыносимая мысль, что онъ навязчивъ и не нравится ей. Ему сдѣлалось еще болѣе не по себѣ, когда за стуломъ маркизы онъ увидалъ лакея, котораго онъ утромъ видѣлъ на морскомъ берегу и который навѣрное разскажетъ объ его любопытствѣ. Но г-жа де-Рошефильдъ не обращала никакого вниманія на своего сосѣда, на его радости и печаль. Мадемуазель де-Тушъ навела разговоръ на ея путешествіе по Италіи и она съумѣла очень остроумно разсказать о моментальной страсти, которую она удостоилась внушить одному русскому дипломату во Флоренціи и зло подсмѣялась надъ юношами, бросающимися на женщинъ, какъ кузнечики на зелень. Она разсмѣшила Клода Виньона, Женнаро и самое Фелиситэ; по ея насмѣшки уязвили до глубины души Калиста, такъ что въ головѣ и въ ушахъ у него поднялся такой шумъ, что до него доносились только отдѣльныя слова. Бѣдный юноша не давалъ себѣ клятвы, какъ нѣкоторые упрямцы, что онъ будетъ обладать этой женщиной во что бы то ни стало; нѣтъ, онъ не сердился, онъ страдалъ.
Увидавъ, что Беатриса хотѣла унизить его передъ Женнаро, онъ подумалъ: "хоть чѣмъ-нибудь ей быть полезнымъ!" и съ кротостью агнца позволялъ ей дурно обращаться съ собой.
-- Вы такая поклонница поэзіи, -- сказалъ маркизѣ Клодъ Виньонъ,-- почему же вы такъ плохо встрѣчаете ее? Это наивное восхищеніе, такъ мило проявляющееся, чуждое всякаго разсчета, полное преданности, развѣ это не поэзія сердца? Сознайтесь, что оно производитъ на васъ пріятное, умиротворяющее впечатлѣніе.
-- Правда,-- сказала она,-- но мы считали бы себя очень несчастными и, главное, очень низко падшими, если бы всегда отвѣчали на чувство, которое мы вызываемъ.
-- Если бы вы не выбирали, -- сказалъ Конти,-- то мы перестали бы гордиться вашей любовью.
-- Когда же меня изберетъ и отличитъ какая-нибудь женщина?-- спросилъ себя Калистъ, едва сдерживая сильное волненіе.
Онъ покраснѣлъ, точно больной, до раны котораго нечаянно коснулась чья-нибудь рука. Мадемуазель де-Тушъ была поражена выраженіемъ его лица и постаралась утѣшить его ласковымъ взглядомъ. Клодъ Виньонъ подмѣтилъ этотъ взглядъ. Съ этой минуты писатель сталъ необыкновенно веселъ и не скупился на сарказмы: онъ увѣрялъ Беатрису, что любовь есть минутная прихоть, что большинство женщинъ ошибаются въ своемъ чувствѣ, что иногда онѣ любятъ кого-нибудь вслѣдствіе невѣдомой ни другимъ, ни имъ самимъ причины, что онѣ нарочно обманываютъ сами себя, что самыя достойныя изъ нихъ бываютъ самыми отчаянными притворщицами.
-- Довольствуйтесь книгами, не критикуйте нашихъ чувствъ,-- съ повелительнымъ взглядомъ сказала ему Камиль.
Обѣдающіе вдругъ утратили веселое настроеніе. Насмѣшки Клода Виньона заставили обѣихъ женщинъ задуматься. Калистъ испытывалъ ужасное терзаніе, хотя лицезрѣніе Беатрисы въ то же время наполняло его душу счастьемъ. Конти старался прочесть въ глазахъ маркизы ея мысли. Когда обѣдъ кончился, мадемуазель де-Тушъ взяла подъ руку Калиста; двое другихъ мужчинъ пошли впереди съ Беатрисой. Она пропустила ихъ нарочно впередъ и сказала молодому человѣку:
-- Дорогое дитя мое, если маркиза полюбитъ васъ, то она выброситъ Конти за окно; но въ данную минуту вы ведете себя такъ, что только тѣснѣе сближаете ихъ. Даже если бы она была въ восторгѣ отъ вашего поклоненія ей, развѣ она можетъ обратить на него вниманіе? Сдержите свои чувства.
-- Она была очень жестока со мной, она никогда не полюбитъ меня,-- сказалъ Калистъ;-- а если она меня не полюбитъ, то я умру.
-- Умереть! вамъ, дорогой Калистъ?-- сказала Камиль.-- Вы совершенное дитя. А изъ-за меня вы не умерли бы?
-- Вы сами захотѣли быть только моимъ другомъ, -- отвѣчалъ онъ.
Послѣ легкой бесѣды за кофеемъ, Виньонъ попросилъ Конти спѣть что-нибудь. Мадемуазель де-Тушъ сѣла за рояль; они спѣли вмѣстѣ: "Наконецъ, моя дорогая, ты будешь моей", послѣдній дуэтъ изъ "Ромео и Джульеты", Цингарелли, чудный патетическій образецъ новѣйшей музыки. То мѣсто, гдѣ они поютъ: "Такой сердечный трепетъ", представляетъ настоящій апоѳезъ любви. Калистъ, сидя въ томъ креслѣ, съ котораго Фелиситэ ему разсказывала исторію маркизы, съ благоговѣніемъ слушалъ. Беатриса и Виньонъ стояли по обѣимъ сторонамъ рояля. Чудный голосъ Конти умѣло сливался съ голосомъ Фелиситэ. Оба часто пѣли раньше эту вещь и хорошо изучили ее, такъ что въ ихъ исполненіи еще ярче выступала красота музыки. Они именно исполнили ее такъ, какъ хотѣлъ композиторъ: это была музыкальная поэма, полная неземной грусти, это была лебединая пѣснь двухъ влюбленныхъ, прощавшихся съ жизнью. Когда дуэтъ окончился, никто не хлопалъ, такъ сильно было впечатлѣніе, охватившее всѣхъ слушателей.
-- Ахъ, музыка выше всѣхъ другихъ искусствъ!-- сказала маркиза.
-- А Камиль выше всего цѣнитъ молодость и красоту, которая составляетъ въ ея глазахъ высшую поэзію,-- сказалъ Клодъ Виньонъ.
Мадемуазель де-Тушъ съ плохо скрываемой тревогой взглянула на Клода. Беатриса, не видя Калиста, повернула голову, чтобы посмотрѣть, какое впечатлѣніе произвела на него музыка, не столько интересуясь этимъ ради него самого, сколько ради Конти; она увидѣла въ амбразурѣ окна его блѣдное лицо, по которому текли крупныя слезы. Она тотчасъ же отвернула голову, точно вдругъ ее что-нибудь кольнуло, и посмотрѣла на Женнаро. Калистъ не только проникся музыкой, которая коснулась его своимъ магическимъ жезломъ и открыла ему глаза на окружающій его міръ, онъ, кромѣ того, былъ подавленъ талантомъ Конти. Несмотря на то, что ему разсказывала Камиль Мопенъ объ его характерѣ, онъ готовъ былъ думать, что у него чудная душа и что сердце его полно любви. Какъ ему соперничать съ такимъ артистомъ? Какъ женщинѣ не испытывать къ нему вѣчнаго чувства преклоненія? Бѣдное дитя было одинаково потрясено и поэзіей и отчаяніемъ: онъ сознавалъ себя такимъ ничтожнымъ! Это наивное сознаніе своего ничтожества было ясно написано у него на лицѣ, вмѣстѣ съ вожделѣніемъ. Онъ не замѣтилъ жеста Беатрисы, которая, вновь обернувшись къ Калисту, движимая симпатіей къ его искреннему чувству, знакомъ указала на него мадемуазель де-Тушъ.
-- Ахъ, какое золотое сердце!-- сказала Фелиситэ.-- Конти, всѣ апплодисменты, которые когда-либо еще выпадутъ на вашу долю, не сравнятся, съ поклоненіемъ, которое чувствуетъ къ вамъ этотъ ребенокъ. Споемъ тріо. Беатриса, милая, идите сюда!
Когда маркиза, Камиль и Конти подошли къ роялю, Калистъ всталъ незамѣтно для нихъ, бросился на софу въ ея спальнѣ, дверь которой была отворена и остался тамъ наединѣ съ охватившимъ его чувствомъ безграничнаго отчаянія.