I
Выход в свет "Шагреневой кожи" -- знаменательная дата в творческом развитии Бальзака. Этот роман завершает "ученические годы" писателя и открывает период его художественной зрелости. В "Шагреневой коже" Бальзак подводит итоги своим юношеским исканиям, идейным и литературным, и выступает как вполне сложившийся художник, выработавший законченное мировоззрение. В работе над этой вещью он приходит к уяснению своей главной художественной задачи, задачи своей жизни -- созданию универсальной картины современного общества в "Человеческой комедии". "Шагреневая кожа" -- первоначальный набросок гигантского замысла, в котором гениальными штрихами уже намечены главные контуры "Человеческой комедии", ее композиция, ее основные тематические узлы, ситуации, конфликты и характеры, более того -- ее основные заключения о законах и судьбах буржуазного общества. "Шагреневая кожа" служит как бы введением в "Человеческую комедию", излагающим цели и содержание всего труда в ряде формул, которые раскрываются и расшифровываются в полном объеме в последующих романах "Комедии". Так смотрел на этот роман и сам Бальзак. "Шагреневая кожа", -- писал он Монталамберу, -- это формула человеческой жизни, абстракция из индивидуальных существований и, как выражался Балланш, здесь всё -- иносказание и миф. Она -- отправное начало моего дела; после станут наполняться черта за чертой отдельные индивидуальности, самобытные существования, начиная с самых низких, кончая королем и священникам, последними ступенями нашего общества".
Эта переломная роль "Шагреневой кожи" в развитии творчества Бальзака, накладывает на нее своеобразный отпечаток, заметно отличающий ее от других его романов, придает ей ряд преимуществ и ряд недостатков по сравнению с ними.
По богатству тем, по широте и универсальности охвата жизни, по высоте художественных обобщений "Шагреневая кожа" превосходит все другие произведения Бальзака. Писатель проводит нас по всем кругам буржуазного ада: из мрачных притонов преступлений и разврата он ведет нас в добропорядочную мещанскую семью, из игорного дома и лавки ростовщика -- в особняк банкира, из аристократического салона -- в студенческую мансарду, в комнату ученого. Иными словами, здесь вся "Человеческая комедия" в миниатюре. Многие сцены романа -- явственные зародыши последующих произведений Бальзака. Так, в сцене оргии у Тайефера уже намечены тема и тон "Утраченных иллюзий", в рассказе Рафаэля -- "Отец Горио", в разговоре Рафаэля с антикваром -- "Гобсек". Столь же богаты и разнообразны характеры романа, которые точно так же служат прообразами основных характеров, действующих в "Человеческой комедии. Рафаэль -- родоначальник всех бальзаковских "молодых людей", вынужденных пробивать себе дорогу в буржуазном обществе: Растиньяка, Люсьена, Шарля Гранде; графиня Федора -- прообраз великосветских львиц, развращенных буржуазными нравами: маркизы д'Эспар, Герцогини де-Монфриньёз и др.; от Тайефера идут капиталисты "Человеческой комедии": Нюсинжен, дю-Тилье и т. д.; от старика-антиквара -- столь излюбленные Бальзаком философы и фанатики капиталистического накопления: Гобсек, Гранде и др.
Но это, необычайное даже для Бальзака, богатство содержания вместе с тем и вредит роману в смысле цельности, художественности эффекта. Стремление вместить материал, которого хватило бы на десятки вещей, в один роман, неумение ограничить себя невыгодно отразились на композиции "Шагреневой кожи". Многие сцены романа, сами по себе великолепные, например совещание врачей у постели Рафаэля или его визиты к ученым, с точки зрения раскрытия главного конфликта романа чрезмерно длинны, растянуты, ослабляют теми действия, нарастания драматизма. Во всем романе ясно чувствуется столь характерное для молодого писателя желание сказать все сразу, лихорадочная торопливость, с какой Бальзак спешит нанести на бумагу все свои размышления и наблюдения, не слишком заботясь об архитектонике художественного целого.
II
Идейный замысел "Шагреневой кожи" отличается тем же универсальным и синтетическим характером, как ее события и ее главные персонажи. Роман, по мысли Бальзака, должен был резюмировать в художественной форме основные принципы современной ему жизни. "Шагреневая кожа", -- писал он к герцогине де-Кастри, -- останется формулой нашего теперешнего века, нашей теперешней жизни, нашего эгоизма". Недаром впоследствии, когда план "Человеческой комедии" уже окончательно сложился, Бальзак отнес "Шагреневую кожу" к ее "философскому" разделу, в котором должны были быть сосредоточены итоги наблюдений писателя над жизнью буржуазного общества.
Предметом своего анализа в "Шагреневой коже" Бальзак избирает простейшую "жизненную клеточку" буржуазного общества -- буржуазного индивида. Его судьба, конфликты его жизненного пути отражают собой судьбу и внутренние конфликты всего современного ему общества.
В жизненном положении Рафаэля, из которого с не избежностью вытекают все его действия и его трагический конец, нет ничего исключительного. Рафаэль одинок, в многолюдном Париже он заброшен более, чем Робинзон на своем острове, ему не от кого ждать помощи, он должен рассчитывать только на самого себя; он живет "без родственников, без друзей, один посреди ужасной пустыни, пустыни замощенной, пустыни одушевленной, живой, мыслящей, где всякий для вас хуже врага, где он к вам равнодушен". Но в положении Рафаэля находится, в сущности говоря, каждый человек в буржуазном обществе, где единственной основой отношений между людьми служит личная выгода. Каждый заботится только о себе, каждый оказывает помощь другому лишь при возможности извлечь из него какую-то пользу, норовя при этом дать меньше, чем получить. У Рафаэля нет ни денег, ни власти, поэтому он может умереть с голоду -- никто о нем не позаботится. "Мертвый он стоил пятьдесят франков, -- иронически замечает Бальзак, -- но живой -- он был только талантливый человек... -- настоящий общественный нуль, бесполезный для государства, которое о нем и не заботилось".
Этот, как выражается Растиньяк, "отправной пункт" Рафаэля, отправной пункт буржуазного индивида, предопределяет с железной необходимостью его дальнейшую судьбу. Или отказаться от участия в житейской "борьбе всех против всех" или ринуться в нее с головой, -- середины нет и быть не может. И оба эти пути Бальзак изображает как одинаково гибельные для Рафаэля, хотя и по совершенно противоположным причинам.
Прообраз первого возможного варианта своей жизненной судьбы Рафаэль видит в годах, проведенных им в студенческой мансарде, в жизни семейства Годен. Отказ от погони за богатством и суетными наслаждениями, размеренное, спокойное существование, чуждое эгоистическим страстям, душевная безмятежность, умение довольствоваться самым ничтожным, находить счастие, так сказать, в самом процессе существования... Такая перспектива рисуется Рафаэлю в браке с Полиной -- живым олицетворением этой "фламандской", "упростившейся" жизни. Доброе, благородное существо, глубокая прочная привязанность, простые радости тихого семейного счастия... Все лучшие стороны натуры Рафаэля влекут его к Полине, к этой столь гармоничной и невозмутимой жизни.
Но какой дорогой ценой надо платить за все это!
Нужно примириться с материальными лишениями, с вечной скудостью и полунищенством, отказывать себе во всем, запрячь себя в ярмо подневольного механического труда, чтобы кое-как сводить концы с концами, решиться на растительное, монотонное, будничное, бескрасочное существование, низвести себя до степени механически функционирующего "существователя", заменить мысль и страсть простейшими инстинктами. Иными словами, это значит духовно погибнуть, убить свой талант, умертвить свои силы, превратиться из человека в улитку.
А Рафаэль -- натура одаренная, кипучая, пламенная, с большими страстями и пылкими желаниями, натура, во всем доходящая до предела -- в труде и в наслаждении, в любви и в науке, чуждая мещанской: умеренности и "золотой середины". Рафаэль хочет не прозябать, а жить полной напряженной, многоцветной жизнью, поглощающей и раскрывающей все его душевные и физические силы. Поэтому, как ни привлекательна для Рафаэля "упростившаяся жизнь", он не может и не хочет платить за эту гармонию и покой своей духовной гибелью. И он рвет с Полиной, хотя и восхищается ею. Ей не хватает, при всех ее добродетелях, блеска, яркости, тонкости, культуры ума и тела, той культуры, которая создается только привольной жизнью, богатством и роскошью. Полина слишком проста и обыденна, ее наивность и простодушие, хотя и восхитительны, но, тем не менее, утомительны для человека, привыкшего жить в сфере мысли и поэзии. Любовь к Полине обещает ему чувство глубокое, но лишенное силы и разнообразия переживаний. Может ли Полина дать ему "любовь, которая и убивает и приводит в движение все человеческие способности", ту любовь, о которой он мечтает?
Рафаэль отвергает Поляну, отвергает честную бедность, жизнь смирившихся, "маленьких людей" буржуазного общества. Только там, на верху общества, в среде немногих избранных, аристократов и богачей, для Рафаэля существует жизнь роскошная и свободная, только там цветут великие чувства и большие страсти. Стать одним из этих немногих избранных -- такова его цель. Он считает, что его ум и талант дают ему на это очевидное для всех право. Мечты Рафаэля воплощаются для него в прекрасной графине Федоре, "символе всех его желаний". Федора для Рафаэля -- живой образ прекрасной поэтической жизни. В Федоре для него сосредоточивается все -- и его идеал женщины и путь к успеху. Покорить Федору -- значит покорить общество. Отныне девизом Рафаэля становится: "Федора или смерть!"
Но первые же шаги Рафаэля "в свете" очень быстро разрушают его иллюзии о богатстве и полноте личной жизни.
Правда, здесь нередки яркие характеры, сильные страсти, люди, живущие напряженной, бурной жизнью. Как личности Федора и Растиньяк, участники оргии у Тайефера неизмеримо превосходят бесцветно-добродетельных бедняков, вроде Полины и ее матери. Но это совсем не та мощная радость и полнота бытия, не те здоровые, цельные люди, свободно и всесторонне развивающие свои природные задатки, какие грезятся Рафаэлю. Это -- искусственное, ненормальное, болезненное взвинчивание, перенапряжение душевных сил, одностороннее, ненормальное развитие характеров, порождаемое волчьими законами жизненной конкуренции. "Борьба всех против всех" развивает человеческую индивидуальность, заставляя ее напрягать до предела все свои силы, чтобы победить, но развивает односторонне, уродливо, ставя все способности и свойства человеческие на службу хищничеству. Чудовищно разросшийся эгоизм заполняет собой всего человека, проникает изнутри во все его чувства и стремления и, усиливая их до невероятных размеров, в то же время разрушает их, перерождает их в животную жажду обладания. "Кипящий поток существования", в который ринулся Рафаэль, берет свое начало из самьж грязных и нездоровых источников. Пламенные страсти, потрясающие переживания оказываются не чем иным, как продуктом низменнейших вожделений и черствого расчета. Обаятельная графиня Федора, которая вначале показалась Рафаэлю "не женщиной, а романом", это видимое воплощение красоты, ума, души, страсти, -- на самом деле настоящее чудовище из кошмарных сказок, настолько она недоступна какому-нибудь человеческому чувству, исключая себялюбие и тщеславие. Ее нежные взгляды, ее ласковая улыбка, ее увлечение поэзией и наукой, все это -- искусственное, напускное, все это -- средство тешить свое тщеславие, насыщать свое себялюбие. Когда Рафаэль перестал возбуждать ее любопытство, когда она использовала его аристократические связи, она отбросила его прочь, как сломанную, надоевшую безделушку.
Таким образом, путь борьбы за узко личные интересы, культ своего "я" ведет к духовному вырождению и саморазрушению. Отдельные ступени и детали этого процесса Бальзак показывает на примере истории самого Рафаэля.
В борьбе за покорение Федоры, за покорение общества Рафаэль быстро растрачивает свои наивные, но благородные юношеские идеалы. Из этой борьбы Рафаэль выходит разбитый, надломленный, с опустошенным, охладевшим сердцем, ни во что святое не верующим умом. Отныне, в сущности говоря, безразлично, как сложится внешняя судьба Рафаэля, принесет ли она ему голодную смерть или миллионы,-- внутренне он уже у края гибели. Он чувствует, как оскудели его душевные силы, как отмирают одно за другим его благороднейшие стремления. "Федора передала мне проказу своего тщеславия,-- говорит он Эмилю, -- заглядывая в глубь собственной души, я увидал, что она поражена гангреной, что она гниет".
Усвоивши принципы Федоры, принципы буржуазной борьбы за существование, Рафаэль превращается в себялюбца и циника. Погоня за наслаждениями становится его единственной целью. В них стремится он заглушить свой внутренний холод, спастись от мучительной "гангрены" духовного умирания. Но это не излечивает, а, наоборот, ускоряет процесс разложения. Ибо самые понятия Рафаэля о наслаждении утратили свой прежний благородный, возвышенный характер, прониклись низменным, эгоистическим духом. Теперь Рафаэль ищет радостей не в творчестве, не в любви, не в эстетических наслаждениях, а в кутежах, пьянстве, разврате т. е. в грубой, животной чувственности, лишенной человеческой формы, равнодушной к качеству предмета наслаждения. Оттого эта чувственность не знает границ насыщения, она может найти удовлетворение только в самоистощении в чрезмерности, в излишествах. "Хочу, чтоб исступленный разгул с ревом умчал нас в своей колеснице, запряженной четверней, за пределы мира и выбросил на неизвестные берега; чтоб души наши вознеслись к небесам или окунулись в грязь, -- ибо я не знаю, возвышаются они тогда или унижаются... Да, мне нужно обнять земные и небесные наслаждения в последнем объятии, чтоб умереть от него..." Чем сильнее погружается Рафаэль в эти губительные наслаждения, тем быстрее истощает он свои физические и духовные силы, пока, наконец, он не превращается в олицетворенье чистого эгоизма, голого инстинкта самосохранения, поглотившего без остатка его духовные богатства, его талант, его ум, его страсти и мечты. Достаточно только толчка, повода, чтобы ужасающее зрелище духовной смерти Рафаэля раскрылось во всей своей отвратительной наготе. Когда таинственно возникшая болезнь ставит его лицом к лицу со смертью, Рафаэль, сам ранее искавший смерти, потому что он предпочитал ее прозябанию, теперь готов пожертвовать всем, чтобы только жить. Перед ним -- Полина, превратившаяся в ту идеальную женщину, о которой он мечтал, перед ним -- сказочные богатства, возможность осуществить самые химерические свои фантазии, -- все то, что готов он был оплатить своей головой, когда он был человеком. Но теперь, когда он стал духовно животным, когда в нем умерли все потребности, кроме зоологической жажды жить, жить во что бы то ни стало, он отказывается от всего того, что составляет человеческую жизнь. "Превратиться в одного из моллюсков этой скалы, одурманить и спасти хотя бы еще на несколько дней свою раковину казалось ему прообразом индивидуальной морали, безошибочной формулой человеческого существования... В его сердце внедрилась мысль, полная эгоизма, поглотившая всю вселенную. Для него не было больше вселенной, вся вселенная перешла в него". Вот в чем видит теперь смысл существования человек, мечтавший о жизни, "бурлящей, как поток". И ужасная сцена его смерти показывает, что в нем не осталось ничего человеческого, он умирает в припадке бессильной, отвратительной похоти.
III
Итак, полнота и гармония индивидуальной жизни недостижимы при таком порядке вещей, когда "человек человеку -- волк". Человеческое существование превращается в ряд неразрешимых трагических коллизий. Нужно выбирать между двумя перспективами: рабство или господство, честная бедность или преступное богатство, механическое, растительное прозябание или уродливые страсти, патриархальный примитивизм или цивилизованное вырождение... "Убить чувства, чтобы дожить до старости, -- говорит Эмиль Рафаэлю, -- или умереть молодым, приняв мученичество страстей, -- вот наша судьба". Жизнь и наслаждение, условия нормальной жизнедеятельности и индивидуальное развитие разъединены. И обе эти противоположные "системы бытия" ведут к одинаково пагубному результату, к гибели всего человеческого в человеке, к уничтожению человеческой личности; в первом случае происходит нивелирование, обезличивание, низведенье человека до уровня автомата, во втором -- болезненная гипертрофия индивидуальности, вырождение, уродство. Таков роковой закон современного общества, воплощенный в зловещем символическом образе шагреневой кожи: "человек истощает себя двумя действиями, которые совершает инстинктивно: "желать и мочь". "Желать -- нас сжигает; мочь -- нас разрушает..." В шагреневой коже, по словам таинственного антиквара, "соединены мочь и желать. Тут ваши общественные идеи, -- говорит он Рафаэлю, -- ваши чрезмерные желания, ваша неумеренность, ваши убийственные радости, ваши печали, заставляющие жить чересчур интенсивно..." Хочешь существовать, -- прозябай, учись у растений, у моллюсков бессмысленной, бездумной дреме, механическому функционированию. Хочешь жить, развиваться, творить, наслаждаться, -- вступай в отчаянную борьбу не на жизнь, а на смерть за осуществление каждого твоего желания, борьбу, разрушающую жизненную силу, истощающую мозг, иссушающую сердце.
Эта мрачная картина, нарисованная Бальзаком, поражает глубиной проникновения в законы исторической диалектики.
В "Шагреневой коже" Бальзаку удалось создать широкое обобщение, найти художественное выражение одного из существеннейших противоречий буржуазного общества.
Буржуазная цивилизация, усиленно развивая материальное могущество общества, делает в то же время людей рабами своих собственных инстинктов и сил. Человек попадает в зависимость к вещам, им же самим произведенным. Выражаясь словами Маркса, процесс "освоения" человеком мира в буржуазном обществе есть вместе с тем и процесс "отчуждения" созданного человеком от самого человека. "При господстве частной собственности... всякий стремится поставить другого человека в зависимость от чужой существенной силы, чтобы найти в этом удовлетворение своей собственной, своекорыстной потребности. Поэтому, вместе с ростом массы предметов, растет царство чужих существ, которым подчинен человек, и каждый новый продукт -- это новая ступень взаимного обмана и взаимной эксплоатации" {"Архив Маркса -- Энгельса", т. III, 275.}. В результате этого "отчуждения" труд и наслаждение, развитие общественных и развитие индивидуальных сил становятся чем-то противоположным друг другу. Эта противоположность находит свою основу и свое высшее выражение в противоположности жизни эксплоатируемых и экс-плоатирующих классов. Трудящиеся массы, пролетарии, обречены на бессодержательный механический труд, на искусственное одичание, обезличивание, на "оскотиненье и совершенно абстрактное упрощение потребностей"... {Там же, 276.} "Свет, воздух и т. д., простейшая, присущая даже животным чистота, перестают быть потребностью для человека... полная неестественная запущенность, гниющая природа становятся элементом его жизни. Ни одно из его чувств не существует более не только в человеческом, но и в нечеловеческом и поэтому даже не в животном виде... Человек лишается не только человеческих потребностей, но он утрачивает животные потребности" {Там же, 276.}.
С другой стороны, индивидуальное развитие в среде капиталистических верхушек утрачивает связь с подлинным содержанием жизни, с трудом, с творчеством, и превращается или в культивирование зоологических хищнических черт, свойств "сильной личности", "белокурой бестии" или в культивирование паразитической "утонченности", заполняющей внутреннюю пустоту существования различными ухищрениями. Это -- потребительная форма богатства, которая понимает осуществление "человеческих существенных сил только как осуществление своих чудовищно-беспутных прихотей и странных фантастических причуд..." {Там же, 281.}.
Таким образом, буржуазная цивилизация, развивая физические и духовные потенции человека, обогащая и расширяя его способность к наслаждению -- эту субъективную сторону господства человека над природой, отнимает, вместе с тем, у громадного большинства человечества всякую возможность свободного развития индивидуальных сил, отнимает даже жизненный минимум, а с другой стороны, приводит господствующее меньшинство к цивилизованному варварству, к вырождению, распаду.
Таков тот глубокий объективный смысл, который заложен в истории Рафаэля, столь, казалось бы, фантастической и невероятной. Фантастика "Шагреневой кожи" -- это отражение запутанности, абсурдности, противоречивости самой буржуазной действительности.
Но нельзя забывать, что объективный смысл романа далеко не совпадает с его субъективным замыслом, с тем истолкованием, которое сам Бальзак дал так верно и глубоко изображенным им явлениям.
Роковой дилемме, погубившей Рафаэля, Бальзак придает не временное, а некоторое вечное, непроходящее значение. Ее основание Бальзак ищет не в определенных исторических условиях, а в коренных свойствах "человеческой природы" вообще.
Человеку прирождены два противоположных стремления: инстинкт рода, тяготение к себе подобным и инстинкт самосохранения. Первый -- побуждает человека довольствоваться жизнью общей, жизнью рода, простым стихийным существованием, второй -- напротив, побуждает его стремиться к собственной жизни, к собственным интересам. В этом смысле всякое личное начало, всякое желание и чувство противоположно безличным натуральным законам человеческой жизнедеятельности, биологического функционирования. И та борьба, которая происходит в душе Рафаэля между влечением к "упростившейся" жизни и влечением к жизни "усложненной", есть отражение этой исконной противоположности. Это -- "схватка самой жизни с желанием, началом всякой страсти" {"Сочинения", ГИХЛ, т. I, 64.}, как определяет Бальзак символический, "философский" смысл трагедии Рафаэля.
Каждая из двух "систем бытия", между которыми колеблется Рафаэль, есть не что иное, как одностороннее развитие одного из этих коренных начал человеческой природы. Растительная, упростившаяся жизнь основана на исключительном преобладании инстинкта рода: "жизнь без меры" основана на исключительном преобладании инстинкта самосохранения, или на эгоизме.
По Бальзаку противоречие, раскалывающее жизнь Рафаэля, не может быть уничтожено, потому что его корни заключаются в природе человека. Может идти речь только о его смягчении, примирении, о некотором взаимном равновесии альтруистических и эгоистических влечений человека. Бальзак не развивает подробно этого вывода, он дает на него только легкий намек, вводя во второй части романа Полину после ее метаморфозы, Полину, соединяющую в себе все достоинства простой жизни с достоинствами цивилизации. Это -- "умная, молодая девушка, любящая, ценящая искусство, понимающая поэзию, живущая в роскоши; словом, Федора, одаренная прекрасной душой, или Полина, носящая графский титул и обладающая двумя миллионами, как Федора". Это -- "возлюбленная, достигшая совершенства, столь часто являвшаяся Рафаэлю в мечтах".
Таким образом, несмотря на всю резкость критики буржуазного "эгоизма" и его пагубных последствий для развития индивидуальностей, Бальзак признает невозможность его искоренения. "Человеческая природа", описываемая Бальзаком, есть не что иное, как природа собственника. Здесь Бальзак ясно показывает свою ограниченность, свою неспособность вырваться из кругозора собственнических классов, дойти до последних, решающих оснований изображенных им противоречий -- до частной собственности. Столь сильный в разоблачении буржуазной цивилизации, Бальзак оказывается беспомощным в своих рецептах исправления зол.
"Перо гения более велико, нежели он сам", -- говорит Гейне. Объективная логика изображенных Бальзаком фактов оказывается сильнее и убедительнее его собственной оценки их. Исключительная правдивость и трезвость Бальзака поставила его выше собственных предрассудков и позволила ему художественно открыть одно из важнейших противоречий буржуазного общества, хотя смысл этого открытия не был осознан как следует самим Бальзаком. Это делает "Шагреневую кожу" для нас и до сих пор полным интереса, содержательным, глубоко реалистическим произведением.
В. Гриб