I.
Г-жѣ Рене де-Мокомбъ
Парижъ. Сентябрь.
Дорогая моя козочка, я тоже на волѣ! Если ты мнѣ не написала въ Блуа, то значитъ я первая явилась на наше милое письменное свиданіе. Подними прелестные черные глаза, устремленные на мою первую фразу, и прибереги удивленное восклицаніе до письма, въ которомъ я разскажу тебѣ о моей первой любви. Постоянно слышишь, что люди говорятъ о первой любви; значитъ, бываетъ и вторая? "Молчи,-- скажешь мнѣ ты, и спросишь:-- объясни, какъ же ты вышла изъ монастыря, въ которомъ должна была постричься?" Дорогая моя, что бы ни происходило въ монастырѣ кармелитокъ, мое освобожденіе -- самая естественная вещь на свѣтѣ. Упреки испуганной совѣсти оказались сильнѣе неумолимыхъ рѣшеній, вотъ и все. Тетушка не хотѣла, чтобы я на ея глазахъ зачахла и умерла; она побѣдила мою мать, которая прежде считала послушничество лучшимъ лекарствомъ отъ моей болѣзни. Черная меланхолія, охватившая меня послѣ твоего отъѣзда, ускорила эту счастливую для меня развязку. И вотъ я въ Парижѣ, мой ангелъ; я тебѣ обязана счастьемъ быть здѣсь. Если бы ты могла видѣть меня, моя Рене, въ тотъ день, когда ты уѣхала, ты возгордилась бы тѣмъ, что могла внушить такія глубокія чувства такому молодому сердцу. Мы до того часто мечтали вмѣстѣ съ тобой, столько разъ вмѣстѣ же распускали крылья, жили такой общей жизнью, что, казалось, срослись, какъ тѣ двѣ венгерки, о смерти которыхъ намъ разсказывалъ г-нъ Бовизажъ {Beau visage -- красивое лицо.}, господинъ съ фамиліей, такъ не шедшей къ нему, что лучшаго доктора для монастыря невозможно было бы и выбрать! Развѣ ты не бывала больна въ одно время съ твоей милочкой? Среди глубокаго унынія я могла только перебирать все узы, связывавшія насъ; я воображала, что разлука порвала ихъ; я, какъ голубка, разлученная съ голубкомъ, чувствовала отвращеніе къ жизни, я находила прелесть въ смерти и потихоньку умирала. Быть въ монастырѣ кармелитокъ въ Блуа, боясь постриженія, безъ предисловія г-жи де-ла-Вальеръ и безъ моей Рене -- да вѣдь это составляло болѣзнь, болѣзнь смертельную! Монотонная жизнь, каждый часъ которой приноситъ съ собой извѣстную обязанность: чтеніе молитвъ, исполненіе какой-либо работы, причемъ всѣ дни до такой степени походятъ одинъ на другой, что повсюду можно съ увѣренностью сказать, что дѣлаетъ кармелитка въ такой-то часъ дня или ночи -- ужасна; для существа, ведущаго ее, все окружающее становится совершенно безразличнымъ, а между тѣмъ мы придавали этой жизни громадное разнообразіе: полетъ нашего духа не зналъ границъ; фантазія вручала намъ ключъ къ своему царству; мы были другъ для друга поперемѣнно очаровательными гипногрифами; наиболѣе бодрая пробуждала спавшую, и наши души рѣзвились, овладѣвая запрещеннымъ для насъ міромъ. Даже житіе святыхъ помогало намъ понимать наиболѣе скрытыя отъ насъ вещи. Въ тотъ день, когда я лишилась твоего общества, я сдѣлалась тѣмъ, чѣмъ мы считаемъ кармелитку: современной Данаидой, которая не старается наполнить бездонную бочку, а вытягиваетъ изъ какого-то колодца пустое ведро, надѣясь, что оно окажется полнымъ. Тетушка не знала нашей внутренней жизни. Она не могла объяснить себѣ моего отвращенія къ жизни; вѣдь она создала для себя небесное царство изъ двухъ арпановъ своего монастыря. Вступитъ въ монастырскую жизнь въ наши лѣта можетъ только существо до крайности простое,-- а мы съ тобой, моя дорогая козочка, не таковы,-- или же человѣкъ, горящій пламенемъ самоотреченія, которое придаетъ высокое благородство моей теткѣ. Тетушка принесла себя въ жертву обожаемому брату. Но кто можетъ пожертвовать собою ради незнакомыхъ людей или ради идеи?
Вотъ уже скоро двѣ недѣли, въ моей головѣ толпится столько невысказанныхъ безумныхъ словъ, столько похороненныхъ въ сердцѣ думъ, столько замѣчаній и разсказовъ, которыми я могу подѣлиться только съ тобою, что я задохнусь, если не буду хотя бы писать тебѣ взамѣнъ нашихъ прелестныхъ бесѣдъ. Какъ необходима для насъ жизнь сердца! Я начинаю мой дневникъ, воображая, что и ты тоже начала писать записки, что вскорѣ я буду жить въ твоей чудной долинѣ Жемено, о которой я знаю только съ твоихъ словъ; что и ты будешь жить въ Парижѣ, извѣстномъ тебѣ по однимъ нашимъ мечтамъ.
Итакъ, мое прелестное дитя, въ одно прекрасное утро, которое останется навсегда отмѣченнымъ розовой закладкой въ книгѣ моей жизни, изъ Парижа пріѣхала компаньонка и Филиппъ, бабушкинъ лакей; ихъ послали за мною. Тетушка приказала мнѣ придти въ ея комнату; когда она сообщила мнѣ неожиданную для меня новость, я онѣмѣла отъ радости и смотрѣла на нее съ глупымъ видомъ.
-- Мое дитя,-- сказала мнѣ она своимъ горловымъ голосомъ,-- я вижу, что ты безъ сожалѣнія покидаешь меня; но мы прощаемся не навсегда; мы еще увидимся съ тобой; Господь отмѣтитъ твое чело знакомъ избранниковъ; въ тебѣ живетъ гордость, которая можетъ привести и на небо и въ адъ, но ты слишкомъ благородна, чтобы опуститься, я знаю тебя лучше, чѣмъ ты себя знаешь, въ тебѣ страсть не сдѣлается тѣмъ, во что она превращается въ душахъ обыкновенныхъ женщинъ. Тетка тихонько привлекла меня къ себѣ и поцѣловала въ лобъ; я почувствовала сжигающій ее огонь, который омрачилъ лазурь ея глазъ, придалъ нѣжность ея вѣкамъ, покрылъ морщинами ея золотистые виски и сдѣлалъ желтымъ это прекрасное лицо. Дрожь пробѣжала по мнѣ. Не отвѣчая ей, я цѣловала ея руки:
-- Дорогая тетя,-- сказала я наконецъ,-- если ваша очаровательная доброта не заставила меня найти вашъ параклетъ цѣлительнымъ для тѣла и восхитительнымъ для души, я буду такъ плакать, возвращаясь сюда, что вамъ самой не захочется, чтобы я снова пріѣхала въ монастырь, я захочу вернуться къ вамъ только послѣ измѣны моего Людовика XIV, а если мнѣ удастся его поймать, то одна смерть вырветъ его изъ моихъ рукъ! Я не буду бояться разныхъ Монтеспанъ.
-- Ахъ, безумная,-- сказала она улыбаясь,-- не оставляй здѣсь этихъ суетныхъ мыслей, увози ихъ съ собой и знай, что ты скорѣе Монтеспанъ, нежели Лавальеръ.
Я поцѣловала ее. Бѣдная женщина не могла удержаться отъ желанія проводить меня до кареты. Ея глаза то разглядывали отцовскій гербъ, то устремлялись на меня.
Ночь застала меня въ Божанси; я была въ какомъ-то нравственномъ оцѣпенѣніи, вызванномъ страннымъ прощаніемъ съ теткой. Что ожидало меня въ свѣтѣ, къ которому я такъ стремилась? Дома никто не встрѣтилъ меня; ожиданія моего сердца не сбылись: мама уѣхала въ Булонскій лѣсъ, отецъ сидѣлъ въ совѣтѣ; мой братъ, герцогъ Реторе, какъ мнѣ сказали, всегда возвращается только затѣмъ, чтобы переодѣться къ обѣду. Мадмуазель Гриффитъ {Griffe -- коготь.} (у нея есть когти) и Филиппъ проводили меня въ мои комнаты.
Мнѣ отвели бывшее помѣщеніе княгини Воремонъ, моей бабушки, которую я такъ любила. Отъ нея я получила какое-то состояніе, о которомъ никто ничего не говорилъ мнѣ. Читая эти строки, ты тоже почувствуешь грусть, охватившую меня при входѣ въ эти комнаты, освященныя для меня воспоминаніями. Въ бабушкиномъ помѣщеніи все осталось такъ же, какъ было при ней. Меня ждала кровать, въ которой она умерла. Сѣвъ на край ея кушетки, я плакала, не замѣчая, что я не одна; мнѣ вспоминалось, что я часто становилась на нее на колѣни, чтобы лучше слушать бабушку. Отсюда я смотрѣла на ея исхудалое отъ страданій лицо, полузакрытое рыжеватыми лентами. Мнѣ чудилось, что въ этой комнатѣ еще стоитъ тепло, которое она поддерживала въ ней. Почему мадмуазель Арманда-Луиза-Мари де-Шолье принуждена, точно крестьянка, ложиться въ постель своей матери чуть не въ день ея смерти? Мнѣ казалось, что княгиня, скончавшаяся въ 1817 г. умерла всего вчера. Я видѣла въ этой комнатѣ множество вещей, которымъ не слѣдовало бы въ ней быть; онѣ доказывали, до какой степени люди, занятые дѣлами міра сего, мало заботятяся о своихъ близкихъ, до какой степени послѣ смерти этой благородной женщины о ней мало думали, между тѣмъ какъ она, конечно, будетъ однимъ изъ самыхъ великихъ женскихъ образовъ XVIII столѣтія. Филиппъ понялъ причину моихъ слезъ. Онъ сказалъ, что княгиня завѣщала мнѣ свою мебель. Вдобавокъ мой отецъ оставлялъ большія комнаты въ томъ видѣ, въ который ихъ привела революція. Наконецъ, я поднялась съ кушетки. Филиппъ открылъ передо мной дверь въ маленькую гостиную, которая приходится рядомъ съ большимъ пріемнымъ заломъ; передо мной явилось знакомое мнѣ разрушеніе: въ верхнихъ частяхъ дверей зала, тамъ, гдѣ нѣкогда красовались драгоцѣнныя картины, теперь однѣ пустыя рамки; вся мраморная отдѣлка сломана, зеркала унесены. Прежде я боялась подниматься по большой лѣстницѣ и проходить черезъ эти высокіе пустые покои; идя въ княгинѣ, я выбирала маленькую лѣсенку, которая вьется подъ сводомъ большой и заканчивается у потайной двери ея уборной.
Мое помѣщеніе, состоящее изъ гостиной, спальни, и извѣстнаго тебѣ по моимъ разсказамъ хорошенькаго кабинета, отдѣланнаго золоченымъ серебромъ и золотомъ, находится въ павильонѣ, который стоитъ со стороны бульвара Инвалидовъ. Только стѣна, покрытая ползучими растеніями, и великолѣпная аллея изъ деревьевъ, вѣтки которыхъ смѣшиваются съ листвой вязовъ боковой аллеи бульвара, отдѣляютъ отель отъ улицы. Если бы не соборъ, если бы не сѣрая громада дома Инвалидовъ, можно было бы подумать, что насъ окружаетъ лѣсъ. Стиль этихъ комнатъ и ихъ положеніе говорятъ, что нѣкогда онѣ служили парадными покоями герцогинь Шолье; помѣщеніе герцоговъ, вѣроятно, находится въ противоположномъ павильонѣ; оба флигеля приличнымъ образомъ раздѣлены корпусомъ зданія и переднимъ павильономъ, въ немъ-то и лежатъ тѣ темные залы, которые мнѣ показалъ Филиппъ; они все еще лишены своего убранства и остаются въ томъ видѣ, въ какомъ я ихъ видѣла въ дѣтствѣ. Замѣтивъ удивленіе, отразившееся на моемъ лицѣ, Филиппъ принялъ таинственный видъ. Дорогая моя, въ этомъ дипломатическомъ домѣ всѣ люди молчаливы и таинственны! Слуга сказалъ мнѣ, что мои родители ожидаютъ закона, въ силу котораго эмигрантамъ будетъ возвращена цѣнность ихъ погибшаго имущества. Мой отецъ не хочетъ возобновлять дома, пока ему не вернутъ этой суммы. Архитекторъ короля оцѣнилъ убытокъ въ триста тысячъ ливровъ. Послѣ сообщенія Филиппа я упала на софу моей гостиной. Какъ, вмѣсто того, чтобы употребить эти деньги на мое замужество, мой отецъ предоставлялъ мнѣ умирать въ монастырѣ? Вотъ какое соображеніе явилось въ моемъ мозгу на порогѣ этой двери. О, Рене, я мысленно прижалась головой къ твоему плечу, я перенеслась въ тѣ дни, въ которые бабушка оживляла эти двѣ комнаты! Вы, единственныя существа, любившія меня далеко: она живетъ только въ моемъ сердцѣ, а ты въ Макомбѣ, на разстояніи двухсотъ льё отъ меня! Эта старуха съ такимъ молодымъ взглядомъ любила просыпаться отъ звука моего голоса. Какъ мы понимали другъ друга! Воспоминанія совершенно измѣнили мое настроеніе! Я увидѣла нѣчто священное въ томъ, что сперва находила профанаціей. Мнѣ показалось пріятнымъ вдыхать запахъ пудры à la maréchale, еще носившійся здѣсь, спать подъ пологомъ изъ желтаго дама съ бѣлымъ рисункомъ, на которомъ взгляды и дыханіе бабушки должны были оставить частицу ея души! Я приказала Филиипу все вычистить, придать моему помѣщенію жилой видъ. Я сама показала, какъ разставить мебель. Я осмотрѣла бабушкины вещи и сказала, какимъ образомъ можно обновить любимыя мной древности. Бѣлыя стѣны спальни нѣсколько потемнѣли отъ времени; золото прихотливыхъ арабесокъ мѣстами приняло красноватые оттѣнки, но все это гармонируетъ съ вялыми красками ковра, подареннаго бабушкѣ Людовикомъ XV. Въ комнатѣ находятся портретъ этого короля, присланный имъ же, часы, подарокъ маршала де-Сакса; фарфоровыя украшенія камина, отъ маршала Ришелье. Противъ портрета короля виситъ портретъ моей бабушки въ овальной рамѣ; на немъ она изображена двадцатипятилѣтней женщиной. Портрета князя въ комнатѣ нѣтъ. Мнѣ нравится это нелицемѣрное откровенное забвеніе, которое одной чертой обрисовываетъ ея чудный нравственный обликъ. Разъ, когда бабушка была очень больна, ея духовникъ принялся уговаривать ее позволить князю войти въ ея комнату. "Пусть войдетъ вмѣстѣ съ докторомъ и рецептами", сказала она. Надъ кроватью балдахинъ. Пологъ собирается прекрасными густыми, полными складками; вся мебель сдѣлана изъ золоченаго дерева и покрыта также желтымъ дама съ бѣлыми цвѣтами; на окнахъ такія же драпировки, подбитыя бѣлой матеріей, похожей на муаръ. Надъ дверями картины; кѣмъ онѣ написаны, я не знаю, но онѣ изображаютъ: одна -- восходъ солнца, другая -- лунную ночь. Каминъ замѣчательно отдѣланъ. Ясно видно, что въ прошломъ столѣтіи люди любили сидѣть у огонька. Тамъ происходили всѣ великія событія жизни. Самый очагъ, сдѣланный изъ позолоченной мѣди -- чудо скульптурнаго искусства; каминный приборъ воехитительно законченъ; лопатка и щипцы превосходной работы, мѣхи -- игрушечка. Экранъ -- произведеніе фабрики гобеленовъ; отдѣланъ онъ прелестно; очаровательныя прихотливыя фигурки покрываютъ его рамку, ножки и боковыя вѣтки, все сдѣлано тонко, точно рѣзной вѣеръ. Мнѣ очень хотѣлось бы знать, кто подарилъ ей эту хорошенькую вещь, которую она такъ любила. Сколько разъ видала я, какъ бабушка сиживала передъ каминомъ, опираясь ногой о его рѣшетку и, откинувшись на спинку своей бержерки. Небрежная поза заставляла ея платье слегка приподниматься на колѣняхъ; а она то брала, то оставляла, то снова брала свою табакерку, обыкновенно помѣщавшуюся на маленькомъ столѣ, между коробочкой со сладкими лепешечками и шелковыми митенками. Была ли она кокеткой? До самой смерти бабушка заботилась о своей наружности, точно только наканунѣ съ нея писали ея чудный портретъ, точно она ожидала, что къ ней явится цвѣтъ придворныхъ, толпившихся кругомъ нея.
Видъ этой бержерки напомнилъ мнѣ неподражаемое движеніе, которое она, садясь, придавала юбкѣ своего платья. Женщины прежняго времени уносятъ съ собою многія тайны, обрисовывающія ихъ эпоху. Княгиня совершенно особенно поднимала голову, у нея была своеобразная манера бросать слова и взгляды, своеобразный языкъ котораго я не находила въ устахъ моей матери; въ выраженіяхъ бабушки крылось что-то тонкое и добродушное, но неподготовленное; она въ одно и то же время была словоохотлива и лаконична; она отлично разсказывала и умѣла въ трехъ словахъ набросать цѣлую картину. Главное же, она обладала той крайней свободой сужденій, которая, конечно, повліяла на складъ моего ума. Съ семи до десяти лѣтъ я жила подлѣ нея. Она такъ же любила, чтобы я приходила къ ней, какъ я бывать у нея. Ея пристрастіе ко мнѣ вызывало частыя ссоры между нею и матушкой, а вѣдь ничто не усиливаетъ такъ чувства, какъ ледяной вѣтеръ преслѣдованія! Какъ мило говаривала она мнѣ: "А вотъ и ты, маленькая рожица". Когда любопытство ссужало меня на время своими гибкими движеніями, и я, проскользнувъ между дверями, подходила къ ней, бабушка чувствовала, что я ее люблю и сама, любила мою наивную любовь, которая бросала солнечный лучъ на зиму ея жизни. Не знаю, что по вечерамъ дѣлалось у нея, но она принимала много народа, когда утромъ я на цыпочкахъ подходила къ ея комнатѣ, чтобы взглянуть, свѣтло ли у нея, я видѣла, что въ гостиной вся мебель сдвинута съ мѣста, что въ ней стоятъ игорные столы, а мѣстами виднѣется много табаку. Эта гостиная отдѣлана въ томъ же стилѣ, какъ и бабушкина спальня, въ ней странная мебель; всѣ деревянныя вещи покрыты рѣзьбой и опираются на козьи ножки. Черезъ зеркала извиваются двѣ гирлянды цвѣтовъ прекрасной рѣзьбы и фестонами спускаются внизъ по рамѣ. На консоляхъ размѣщены прекрасныя китайскія вазочки. Фонъ всей мебели пунцовый съ бѣлымъ. Моя бабушка была жгучей, пикантной брюнеткой, это можно видѣть по выбору окружавшихъ ее цвѣтовъ. Въ гостиной я нашла письменный столикъ, нѣкогда очень занимавшій меня; онъ отдѣланъ серебряными пластинками; его подарилъ бабушкѣ генуэзецъ Ломедлини. На каждой сторонѣ столика изображены занятія одного изъ четырехъ временъ года; человѣческія фигурки выпуклы; на каждой картинѣ ихъ нѣсколько сотенъ. Цѣлые два часа я провела здѣсь совсѣмъ одна, переживая мои воспоминанія среди святилища, въ которомъ скончалась одна изъ самыхъ знаменитыхъ по красотѣ и уму женщинъ двора Людовика XV. Ты знаешь, какъ въ 1816 году меня внезапно разлучили съ ней. "Поди проститься съ бабушкой", сказала мнѣ матушка.
Княгиня, повидимому, не была удивлена моимъ отъѣздомъ; она казалась нечувствительной къ нему. Бабушка встрѣтила меня совершенно такъ же, какъ всегда.
-- Ты ѣдешь въ монастырь, мое сокровище,-- сказала мнѣ она.-- Ты увидишь тамъ твою тетку, это превосходная женщина. Я позабочусь, чтобы тебя не принесли въ жертву, ты будешь свободна и получишь возможность выйти замужъ за кого тебѣ вздумается.
Черезъ шесть мѣсяцевъ бабушка умерла; она передала завѣщаніе самому вѣрному изъ своихъ друзей, князю Талейрану. Посѣтивъ г-жу Шаржебёфъ, онъ нашелъ возможнымъ передать мнѣ черезъ нее, что княгиня запретила мнѣ принять постриженіе. Я надѣюсь, рано или поздно, встрѣтить князя и тогда онъ, безъ сомнѣнія, разскажетъ мнѣ что-нибудь еще. Итакъ, моя прелестная козочка, никто не встрѣтилъ меня, но я нашла утѣшеніе съ тѣнью дорогой княгини и принялась за исполненіе нашихъ условій, состоявшихъ въ томъ, помни это, что мы должны, самымъ подробнымъ образомъ описывать другъ другу наши дома и образъ нашего существованія. Такъ сладко знать, гдѣ и какъ живетъ любимое нами существо! Опиши мнѣ хорошенько все, что окружаетъ тебя, все, даже эффектъ свѣта заходящаго солнца на большихъ деревьяхъ.
Я пріѣхала 10 октября въ три часа пополудни. Въ половинѣ шестого пришла Роза и сказала мнѣ, что матушка вернулась; я сошла чтобы поздороваться съ ней. Моя мать занимаетъ въ нижнемъ этажѣ того же павильона комнаты, расположенныя совершенно такъ же, какъ мои. У насъ общая потайная лѣстница. Отецъ живетъ въ противоположномъ павильонѣ, но такъ какъ со стороны двора больше мѣста, отнимаемаго отъ насъ парадной лѣстницей, его помѣщеніе гораздо просторнѣе нашихъ. Несмотря на обязанности, возрожденныя для моихъ родителей возвращеніемъ Бурбоновъ, мои мать и отецъ продолжаютъ жить внизу и могутъ даже дѣлать тамъ пріемы, такъ велики дома нашихъ предковъ. Матушка сидѣла въ своей гостиной; въ этой комнатѣ ничто не перемѣнилось. Герцогиня была совершенно одѣта. Спускаясь со ступеньки на ступеньку, я думала, какъ обойдется со мною эта женщина, до того мало бывшая моей матерью, что въ теченіе восьми лѣтъ я получила отъ нея только два извѣстныхъ тебѣ письма. Я рѣшила, что разыгрывать неправдоподобную нѣжность недостойно меня, а потому приняла видъ идіотки-монахини; я вошла съ сильнымъ смущеніемъ въ душѣ. Но эта неловкость скоро разсѣялась. Моя мать была очень мила; она не выказала ко мнѣ притворной нѣжности, но не была и холодна, она не обошлась со мной, какъ съ чужой, но и не прижала къ сердцу, какъ горячо любимую дочь; она встрѣтила меня, точно мы разстались съ ней наканунѣ, обращалась со мной, какъ самая кроткая, искренняя подруга, говорила, точно смотря на меня, какъ на вполнѣ взрослую женщину, и прежде всего поцѣловала въ лобъ.
-- Моя дорогая малютка, если вамъ суждено умереть въ монастырѣ, лучше живите среди насъ. Вы разрушили намѣренія вашего отца и мои собственныя, но мы не живемъ въ тѣ времена, когда дѣти слѣпо повиновались родителямъ. Г-нъ де-Шолье, такъ же какъ и я, желаетъ сдѣлать все, чтобы жизнь была пріятна для васъ и чтобы вы видѣли свѣтъ. Въ ваши лѣта я думала бы совершенно такъ же, какъ вы; поэтому я не сержусь на васъ; вы не можете понять, чего мы отъ васъ желали. Я не буду смѣшно-строга съ вами. Если вы сомнѣвались въ моемъ сердцѣ, то скоро увидите свою ошибку. Хотя я желаю дать вамъ полную свободу, но полагаю, что вы поступите благоразумно, слѣдуя совѣтамъ матери, которая будетъ вести себя относительно васъ, какъ сестра.
Герцогиня говорила нѣжнымъ голосомъ и въ то же время поправляла мою пелеринку. Въ тридцать восемь лѣтъ она хороша, какъ ангелъ; у нея синевато-черные глаза, шелковистыя рѣсницы, совершенно гладкій лобъ, такой бѣлый и розовый цвѣтъ лица, что можно подумать, будто она красится, удивительныя плечи и грудь, талія гибкая и тоненькая, какъ у тебя, руки поразительной красоты; онѣ молочно-бѣлы; ея ногти такъ гладки, что на нихъ всегда играетъ свѣтъ; мизинецъ ея руки слегка отдѣленъ, большой палецъ -- законченное изваяніе изъ слоновой кости. Ноги ея соотвѣтствуютъ рукамъ, это испанскія ноги г-жи де-Ванденесъ. Если она такъ хороша въ сорокъ лѣтъ, она будетъ еще красивѣе въ шестьдесятъ.
Я отвѣчала, моя козочка, какъ покорная дочь, и отнеслась къ моей матери такъ же, какъ она ко мнѣ, даже еще лучше; ея красота меня побѣдила; я простила ей ея невниманіе ко мнѣ; я поняла, что такую женщину, какъ она, должна была увлекать роль царицы. Я высказала ей это наивно, точно будто говоря съ тобой. Быть можетъ, она не ожидала слышать словъ любви изъ устъ своей дочери. Мое искреннее восхищеніе тронуло ее; ея манеры измѣнились; она сдѣлалась еще милѣе и перестала говорить мнѣ вы.
-- Ты -- добрая дѣвочка, и я надѣюсь, что мы съ тобой останемся друзьями.
Это замѣчаніе показалось мнѣ прелестно-наивнымъ. Я не захотѣла показать произведеннаго на меня впечатлѣнія, такъ какъ сейчасъ же поняла, что мнѣ слѣдуетъ предоставлять ей думать, будто она гораздо умнѣе и хитрѣе своей дочери. Итакъ, я прикинулась дурочкой; она осталась отъ меня въ восторгѣ. Я нѣсколько разъ принималась цѣловать ея руки, говоря, что я невыразимо счастлива оттого, что она такъ добро поступаетъ со мной; что я чувствую себя совсѣмъ довольной; я даже подѣлилась съ нею своимъ страхомъ. Она улыбнулась, движеніемъ, полнымъ нѣжности, обняла меня за шею, притянула меня къ себѣ и поцѣловала въ лобъ.
-- Дорогое дитя,-- сказала она,-- у насъ будетъ обѣдать кое-кто, можетъ быть, вы согласитесь со мной, что вамъ лучше подождать, пока портниха одѣнетъ васъ, и только тогда вступить въ свѣтъ, поэтому, повидавшись съ вашимъ отцомъ и братомъ, вы вернетесь къ себѣ.
Я охотно согласилась съ нею. Восхитительный туалетъ моей матери послужилъ для меня первымъ откровеніемъ того свѣта, о которомъ мы мечтали, но во мнѣ не шевельнулось ни малѣйшей зависти. Вошелъ отецъ.
-- Вотъ ваша дочь,-- сказала ему герцогиня.
Отецъ сразу овладѣлъ мною, благодаря своему ласковому обращенію. Онъ съ такимъ совершенствомъ разыгралъ роль отца, что я подумала, будто у него есть сердце.
-- Вотъ она, эта непокорная дочь,-- сказалъ онъ мнѣ, взявъ мои руки въ свои и цѣлуя ихъ скорѣе любезно, нежели съ чувствомъ отца. И герцогъ привлекъ меня къ себѣ, обнялъ за талію, сжалъ въ своихъ объятіяхъ и поцѣловалъ въ обѣ щеки и въ лобъ.-- Вы вполнѣ вознаградите насъ за печаль, которую намъ причиняетъ перемѣна вашего призванія, если доставите намъ удовольствіе своими успѣхами въ обществѣ. Знаете ли, она со временемъ станетъ очень хорошенькой, и вы будете гордиться ею.
-- Вотъ и вашъ братъ Реторе -- Альфонсъ,-- сказалъ онъ, обращаясь къ красивому молодому человѣку, который вошелъ въ комнату,-- это ваша сестра-монашенка, собирающаяся забросить въ крапиву свою рясу.
Мой братъ неособенно торопливо подошелъ ко мнѣ и пожалъ мнѣ руку.
-- Поцѣлуйте же ее,-- сказалъ ему герцогъ. Братъ поцѣловалъ меня въ обѣ щеки.
-- Я очень радъ васъ видѣть,-- сказалъ мнѣ Альфонсъ,-- и я стою за васъ, противъ отца.
Я поблагодарила его; только мнѣ кажется, что Альфонсъ могъ бы хоть разъ заѣхать въ Блуа, когда онъ навѣщалъ въ Орлеанѣ нашего брата маркиза, гарнизонъ котораго стоитъ тамъ. Я ушла, боясь, чтобы не пріѣхали гости. Я немного устроилась у себя, поставила на пунцовый бархата прелестнаго письменнаго стола все необходимое, чтобы написать тебѣ письмо о моемъ новомъ положеніи.
Вотъ, моя прелестная бѣлая козочка, какъ произошло возвращеніе восемнадцатилѣтней дѣвушки послѣ девятилѣтняго отсутствія въ лоно одного изъ самыхъ знатныхъ семействъ Франціи. Меня утомило путешествіе, а также волненія: поэтому я легла, какъ бывало въ монастырѣ, въ восемь часовъ, послѣ ужина. Для меня сохранили даже маленькій саксонскій сервизъ, на которомъ дорогая княгиня обѣдала и ужинала у себя, когда ей хотѣлось остаться одной.