Той же.
Январь.
Намъ даетъ уроки бѣдный бѣглецъ, принужденный скрываться изъ-за участія въ революціи, которую подавилъ герцогъ Ангулемскій. По поводу успѣха герцога въ Парижѣ давались чудные праздники. Хотя этотъ испанецъ либералъ, и, конечно, буржуа, онъ меня заинтересовалъ; я вообразила, что онъ осужденъ, на смерть. Я стараюсь выпытать у него его тайну, но онъ молчаливъ, какъ сущій кастилецъ, и гордъ, какъ Гонзальвъ Кордовіскій, а между тѣмъ на урокахъ выказываетъ ангельскую кротость и неистощимое терпѣніе. Его гордость не напыщена, какъ гордость миссъ Гриффитъ; это чувство кроется въ его душѣ; исполняя свои обязанности, онъ невольно принуждаетъ насъ отдавать ему должное и отдаляетъ насъ отъ себя силой того уваженія, которое оказываетъ намъ. Мой отецъ говоритъ, что этотъ Энарецъ очень походитъ на знатнаго человѣка, а потому въ разговорахъ съ нами называетъ его въ шутку дономъ Энарецъ. Нѣсколько дней тому назадъ я во время урока позволила себѣ назвать учителя этимъ именемъ; онъ поднялъ глаза, которые обыкновенно смотрятъ внизъ, и бросилъ на меня двѣ молніи, совершенно подавившія меня. Дорогая, у него самые красивые глаза на свѣтѣ. Я спросила, не разсердила ли его чѣмъ-нибудь и онъ сказалъ мнѣ на чудномъ и величавомъ испанскомъ языкѣ: "Я прихожу сюда только за тѣмъ, чтобы давать вамъ уроки". Я почувствовала, что онъ меня пристыдилъ, покраснѣла и собиралась отвѣтить ему какой-нибудь явной дерзостью, но вспомнила слова нашей милой матери во Господѣ и сказала: "Если вы сдѣлаете мнѣ какое-нибудь замѣчаніе, я буду вамъ очень обязана". Энарецъ вздрогнулъ. Кровь окрасила его оливковое лицо и онъ сказалъ мнѣ слегка взволнованнымъ голосомъ:
-- Вѣроятно, религія научила васъ уважать великія несчастія, лучше, нежели могу это сдѣлать я. Если я испанскій грандъ, потерявшій все вслѣдствіе торжества Фердинанда VII, ваша шутка -- жестокость; если же я только бѣдный учитель испанскаго языка, не стоитъ ли въ ней ужасная насмѣшка? Ни то, ни другое недостойно благородной молодой дѣвушки. Я взяла его за руку и сказала: "Я тоже напомню вамъ о религіи, прося васъ забыть мою вину". Онъ опустилъ голову, открылъ моего Донъ-Кихота и сѣлъ. Это маленькое происшествіе взволновало меня больше, нежели всѣ комплименты, взгляды и фразы, которые выпали мнѣ на долю втеченіе самаго удачнаго для меня бала. Во время урока я внимательно разсматривала этого человѣка, который не мѣшалъ мнѣ и даже зналъ, что я смотрю на него: онъ никогда не поднимаетъ на меня глазъ. Я увидѣла, что нашъ учитель, которому мы давали сорокъ лѣтъ -- молодъ: ему, должно быть, не болѣе двадцати шести, двадцати восьми лѣтъ. Я предоставляю его моей гувернанткѣ она обратила мое вниманіе на красоту его черныхъ волосъ и его зубовъ, похожихъ на жемчужины. Что же касается его глазъ, въ нихъ и бархатъ и огонь. Вотъ и все. Въ общемъ онъ малъ ростомъ и некрасивъ. Намъ разсказывали, что испанцы неопрятны, но Энарецъ до крайности изященъ; его руки бѣлѣе лица; онъ немного сутоловатъ; у него огромная голова странной формы. Его безобразіе, впрочемъ, говорящее объ умѣ, еще усиливается слѣдами оспы, которые испещряютъ его лицо. У него сильно выпуклый лобъ, чрезмѣрно густыя сросшіяся брови; онѣ придаютъ ему угрюмый видъ, отталкивающій душу. Его лицо непривѣтливо и болѣзненно, такія физіономіи бываютъ у людей, осужденныхъ на смерть въ дѣтствѣ и дожившихъ до взрослыхъ лѣтъ, только благодаря безконечнымъ заботамъ; помнишь сестру Марту? Словомъ, какъ говоритъ мой отецъ, лицо Энареца -- ослабленная маска кардинала Хименеса. Мой отецъ его не любитъ, учитель стѣсняется его. Въ манерахъ нашего испанца сказывается прирожденное чувство собственнаго достоинства, которое, повидимому, безпокоитъ милѣйшаго герцога; онъ не выноситъ, чтобы рядомъ съ нимъ являлось нѣчто высокое въ какой бы-то ни было формѣ. Какъ только мой отецъ научится говорить по-испански, мы уѣдемъ въ Мадридъ. Черезъ два дня послѣ полученнаго мною нравоученія, я, желая выразить учителю нѣчто вродѣ благодарности, сказала ему:-- Я не сомнѣваюсь, что вы покинули Испанію только вслѣдствіе политическихъ событій; если, какъ говорятъ, моего отца пошлютъ въ Мадридъ, мы будемъ въ состояніи оказать вамъ нѣкоторую услугу и испросить вамъ помилованіе, въ случаѣ, если вы осуждены. "Никто не можетъ оказать мнѣ услуги",-- отвѣтилъ Энарецъ.
-- Не можетъ?-- спросила я.-- Отъ того ли, что вы не желаете ничьего покровительства или въ силу невозможности помочь вамъ? "Благодаря тому и другому," сказалъ онъ наклоняя голову и въ его голосѣ прозвучало приказаніе умолкнуть. Въ моихъ жилахъ закипѣла отцовская кровь. Меня возмутило высокомѣріе испанца и я не продолжала этого разговора. Между тѣмъ, моя дорогая, есть что-то прекрасное въ его нежеланіи принимать что бы то ни было отъ постороннихъ. "Онъ отказался бы даже отъ нашей дружбы," думала я, спрягая глаголъ. Я остановилась и высказала учителю, но по-испански, мысль, занимавшую меня, Энарецъ вѣжливо отвѣтилъ, что для дружбы необходимо равенство, котораго нѣтъ въ данномъ случаѣ, что въ силу этого мой вопросъ безполезенъ.
-- Вы говорите о равенствѣ по отношенію къ взаимности чувствъ или по отношенію къ различію общественнаго положенія?-- спросила я, стараясь нарушить его серьезную важность, которая выводитъ меня изъ терпѣнія. Онъ снова поднялъ свои страшные глаза, а я опустила вѣки. Дорогая, этотъ человѣкъ -- неразрѣшимая загадка. Казалось, онъ спрашивалъ меня, не крылось ли въ моихъ словахъ признанія въ любви; въ его взглядѣ отразилось счастье, гордость, мука неувѣренности и мое сердце невольно замерло. Я поняла, что кокетство, которое во Франціи оцѣнивается по достоинству, принимаетъ грозное значеніе, когда оно обращено на испанца и довольно глупо спряталась въ мою раковину. Окончивъ урокъ, Энарецъ поклонился мнѣ, бросивъ на меня взглядъ, полный смиренной любви, взглядъ, говорившій: -- Не играйте несчастнымъ человѣкомъ! Такой внезапный переходъ отъ серьезныхъ, важныхъ манеръ произвелъ на меня живое впечатлѣніе. Не ужасно ли подумать и сказать, что мнѣ кажется будто въ этомъ человѣкѣ кроются неоцѣненныя сокровища нѣжности.