Острожская типография

Федоров увидел коренастого, немного неуклюжего человека, который как будто не имел шеи. Удлиненное, но вместе с тем одутловатое лицо Острожского оживлялось мыслью, светившейся во взгляде маленьких глаз. Было ему лет под пятьдесят.

К. К. Острожский. С современного портрета.

По сравнению с мужиковатым Ходкевичем этот человек выглядел важным вельможей. Предки князя Константина Константиновича Острожского были когда-то удельными князьями в Западной Руси. Острожские сумели и при литовском владычестве сохранить вес и богатства, превратившись в подручных литовского князя.

Князь Константин Константинович унаследовал от своих родных несметное богатство. Двадцать пять городов, десять местечек и шестьсот семьдесят селений входили в его владения. Они приносили миллион двести тысяч злотых дохода в год.

Свою молодость он провел, как обычно люди его круга, в удовольствиях и развлечениях светской жизни. Но в описываемое время он уже был увлечен общественной деятельностью. Это был один из тех чрезвычайно немногочисленных интеллигентных представителей западнорусского дворянства, которые примкнули к борьбе своего народа против ополячения. Богатый и могущественный князь скоро стал центром западнорусской партии.

Острожский убедился в необходимости воспользоваться, и в гораздо большей мере, чем до того, оружием, к которому усиленно стали прибегать иезуиты, — печатным станком. Князь сообщил Ивану Федорову, что решил напечатать библию, в которой испытывалась особая нужда, так как она была очень редка. У самого князя книги, во всяком случае пригодного экземпляра, не было. Он обратился за ней к царю Ивану IV, обрисовал нужду в ней, указал значение ее распространения в Западной Руси, и Иван IV прислал ему рукописную библию. Острожский предложил Федорову напечатать ее, но хотел поставить это дело основательно. Он решил достать еще несколько списков и издать наиболее точный, по тогдашним представлениям, проверенный текст. На это требовалось время, и Острожский предложил Федорову, пока будет идти предварительная работа, в виде вознаграждения за предстоящие труды, выгодную и почетную должность управителя (справцы) монастыря.

Среди имений князя Острожского находился также Дерманский монастырь. Согласно порядкам, введенным в Польше, монастыри принадлежали крупным феодалам, имевшим право назначать туда управителей по своему усмотрению. Однако долгое время права князя были ущемлены: управителем назначен был королевским указом дворянчик Михаил Дчуса, лицо светское, ставленник враждебной Острожскому католической партии. В начале марта 1575 года князь Острожский прогнал Дчусу из монастыря. Сделал он это обычным в те времена способом: наехал с вооруженными слугами и «выбил и выгнал» (как выражается сам Дчуса в своей жалобе) его из монастыря, посадив на его место Ивана Федорова.

Однако это место вовсе не оказалось таким спокойным, как полагал Федоров.

Не прошло нескольких недель, как Ивану Федорову пришлось принять участие в драках и разбойничьих наездах, обычных в панской Польше.

Теплые мартовские ветры быстро высушивают землю. Наступает пора сеять. Готовились к севу и принадлежавшие монастырю села. Иван Федоров энергично хлопотал по монастырскому хозяйству. Однажды в такой хлопотливый день к нему явилась толпа крестьян из соседнего села Спасова вместе со своими помещиками. С шумом и гамом окружили Федорова; больше всех кричали, наседая на справцу, паны Есек и Василий Спасовские. С трудом понял, наконец, Федоров из их крика, что крестьяне села Кунина, принадлежавшего Дерманскому монастырю, самовольно захватили и запахали землю спасовцев; а село Спасово вовсе не принадлежит его милости князю Острожскому, а всегда принадлежало и принадлежит ее малости вдове Ходкевичевой.

Это было то самое Спасово, помещики которого отличались своим разбойным нравом и безнаказанно теснили соседей, запугав их беззаконными насилиями и вооруженными наездами. Пока жив был Григорий Ходкевич, хотя и не обитавший в этих своих волынских владениях, спасовские паны оставались безнаказанными. После его смерти спасовцы вскоре должны были убедиться, что для них прошли хорошие времена. Соседи начали мстить своим стародавним обидчикам.

Но Иван Федоров хотел оставаться справедливым. Он внимательно выслушал жалобщиков и обещал удовлетворить их претензии. Спасовцы вернулись от него успокоенные. Однако об этом узнал князь Острожский и остался недоволен. Вызвав к себе Ивана Федорова, он указал на то, что спасовцы — старые забияки и обидчики; если их теперь теснят, то это их соседи только отстаивают свои права, незаконно присвоенные спасовцами; он, князь Острожский, всегда поддержит противников Спасова и справце своего монастыря предлагает поступать так же.

Настало время уборки. Спасовцы, полагая, что засеянное на их земле принадлежит им, скосили и сложили в копны хлеб, засеянный кунинцами. Кунинцы рассудили иначе: хлеб, ими посеянный, принадлежит, конечно, только им. Они решили свезти скошенный спасовцами хлеб к себе. Князь Острожский поддержал их. Но выяснилось, что спасовцы предусмотрительно оставили на поле охрану. Тогда князь прислал в монастырь своих вооруженных людей и велел Федорову ехать на спасовские поля отнимать хлеб силой. Произошло побоище. С этого времени взаимные набеги и побоища происходили до самой осени. Кунинцы врывались в село Спасово, избивали и грабили спасовцев. Спасовские паны ездили в город и, не осмеливаясь тягаться с самим могущественным князем, таскали в суд справцу монастыря, Ивана Федорова. Не очень приятно было известному и уважаемому друкарю идти на суд в качестве обвиняемого в разбое и грабежах, но еще тяжелее было ему участвовать в вооруженных налетах и присутствовать при избиении крестьян, когда целиком оправдывалась пословица «паны дерутся, а у хлопов чубы трещат». Разбойный нрав спасовских помещиков дорого стоил их крепостным. В конце концов, хлопотами Ивана Федорова тяжба между спасовцами и кунинцам, продолжавшаяся полтора года, была улажена в сентябре 1576 года.

Но должность справцы монастыря опостылела Федорову. Он лишний раз убедился, что не имеет ни призвания, ни способностей к подобного рода хозяйственным занятиям.

И он стал усиленно просить князя освободить его от этой должности, за которую готовы были драться столько любителей жить на чужой счет.

Типография еще не могла начать действовать. Рукописи, которая целиком удовлетворяла бы требованиям, еще не было в руках князя. Дать в набор московскую библию Острожский не решался, так как в ней были разночтения, вызывавшие недоумение. Некоторые советовали князю вовсе отказаться от намерения напечатать библию на славянском языке, убеждали, что намерение это несбыточное, даже опасное. Хотя князь, получив от Ивана IV книгу, и пригласил печатника, дело это из-за сомнений и колебаний приостановилось. Однако Острожский решился снова взяться за него. Он разослал людей в разные страны — в Турцию, где сохранились греческие монастыри, Болгарию, Сербию. Согласившись, наконец, на просьбы Федорова освободить его от обязанностей справцы, князь предложил ему отправиться в путешествие по дальним монастырям на поиски нужной книги. Это предложение Федоров принял охотно. Он имел опыт больших путешествий; еще во Львове, встречаясь с греческими купцами, усвоил он их язык. Наконец, самая цель путешествия привлекала его. Ему предстояло иметь дело с книжными людьми, предстояли интересные встречи и беседы, которые могли обогатить его ум, возвысить душу; это совсем не то, что разбойные наезды на несчастных мирных тружеников.

Иван Федоров отправился в путешествие. По дороге, в июне 1577 года, он зашел во Львов, повидался с сыном, затем отправился дальше. За несколько месяцев Федоров побывал в Валахии и Турции и в конце октября дернулся во Львов, а оттуда в Острог.

Посланные князем люди достали нужные книги.

Получив несколько списков библии, князь решил, что теперь уже можно приступить к изданию. Несколько человек засело за подготовку рукописи: из разных списков подбирали отдельные, наиболее удовлетворительные части. В этой работе участвовал и Иван Федоров.

Кроме того, он начал вместе с Гринем подготавливать типографию, отливать шрифты, готовить необходимые приспособления. В Остроге Федоров заключил с Гринем условие: он разрешил Гриню свободно заниматься теми ремеслами, которым Гринь у него обучился: малярным, столярным, резным, вырезыванием на стали. Гринь, в свою очередь, обещался никому без разрешения Ивана Федорова не делать шрифтов, не вырезывать букв. В хлопотах незаметно шло время. В 1579 году Федоров снова приезжает несколько раз весной и летом во Львов за бумагой и по другим нуждам острожской типографии. Денег у Федорова по-прежнему нет. Он пользуется своими кратковременными поездками во Львов и закладывает местному купцу еще сто сорок книг за ссуду в двести — двести двадцать злотых; закладывает и свою львовскую типографию, остававшуюся в бездействии.

Наконец, с начала 1580 года Иван Федоров снова стал к печатному станку во вновь созданной им острожской типографии.

В 1580 году Иван Федоров отпечатал псалтырь и Новый завет. Книге он предпослал предисловие, в котором называл ее «первым овощем от дому печатного острожского». Судя по некоторым выражениям, встречающимся в предыдущих произведениях Ивана Федорова, можно предполагать, что он сам писал и это предисловие. В нем совершенно ясно высказана цель, с какой создана была острожская типография. Федоров говорит о том, что это «желаемое бытийское дело» создано «в насаждение всему народу русскому», что оно приобретает важное значение «паче же в нынешнее время», когда, как указывает Иван Федоров, цитируя, по обыкновению своего времени, церковные тексты, церковь страждет не только от чужих, но и от своих, которые изменили ей. В этих словах содержался явный намек на западнорусское дворянство, изменившее своему народу, ставшее на сторону его врагов — польско-литовских панов. Предисловие заканчивается греческим текстом — доказательство того, что Иван Федоров владел этим языком и умел изготовлять греческий шрифт.

В книге было около тысячи страниц. Весь текст набран шрифтом, изготовленным по новым формам (пунсонам), и отпечатан в две краски.

Тогда же Иван Федоров напечатал книжку в пятьдесят три листа — алфавитный указатель к Новому завету: «собрание вещей, нужнейших вкратце, скорого ради обретения в книзе Нового завета, по словесем азбуки…» В заглавии назван был и составитель этого указателя: Тимофей Михайлович. Это была первая печатная книга на русском языке, в которой современный автор уже не обезличивается, приобретает индивидуальность.

Вскоре Федоров напечатал и другую книгу — библию. По своему замыслу, размаху и выполнению это было выдающееся событие своего времени. Эта замечательная печатная работа Федорова оставалась непревзойденной еще долгое время спустя. Шрифты, верстка, печать изумительно хороши и изящны. Книга напечатана шестью разными шрифтами, из них два греческих, Это толстый том в 1256 страниц, каждая страница делится на два столбца, в каждом столбце пятьдесят строк убористой печати. Кроме того, в ней огромное количество заставок и художественных украшений.

В книге был напечатан герб владельца типографии Константина Острожского. Но, кроме того, Федоров напечатал и свой, известный уже нам, книжный знак, подчеркивая тем, что он продолжает сохранять свою самостоятельность и индивидуальность, как печатник, что создание такого шедевра книгопечатания дело его рук, а отнюдь не одного владельца типографии Острожского.

Описать красоту этого издания, как и других книг Ивана Федорова, невозможно. Их нужно видеть. Во всяком случае, их типографское выполнение признано верхом совершенства не только для своего времени, но и для позднейшего.

И этот колоссальный труд, требовавший от книгопечатника затраты исключительных не только духовных, но и физических сил (работа в тогдашней типографии у громоздкого печатного станка была совсем не легка), выполнил старик. Эта книга должна была отнять последние остатки недюжинных сил русского первопечатника.

Книга была готова летом 1580 года. Об этом свидетельствуют выходные данные на некоторых экземплярах ее.

Но широкое распространение ее задерживалось тем, что не были еще готовы предисловия. Их должно было быть, несколько: стихотворная похвала князю Острожскому за начатое им дело, предисловие самого князя (или написанное кем-либо от его имени), предисловие книгопечатника Ивана Федорова. Все это составляло целую отдельную тетрадку, состоящую из различных произведений различных авторов. Имя сочинителя хвалебных стихов, Герасима Даниловича, также было названо здесь. Таким образом, предисловия к церковной книге приобретают уже совершенно самостоятельный характер, по своему содержанию они не имеют почти ничего общего с самой книгой и служат для выяснения современниками задач, которые стоят перед ними, в данном случае — задачи борьбы против ополячения. Эти произведения получают настолько важный самостоятельный характер, что из-за неготовности их задерживается чуть ли не на год выход самой книги.

Впервые встречаем мы в печати русские стихи, возникающие только в XVI веке. Это были очень слабые, на наш взгляд, рифмованные строки. Книга именует их «двострочным согласием». Приведем отрывок из этого стихотворного предисловия. Он любопытен по своему стилю и ясно характеризует причины, побудившие князя заняться издательской деятельностью:

…Всякого чина православный читателю,
Господу богу благодарение воздаимо яко благодателю.
Сподобил убо нас, аще и напоследок летом,
Познати волю свою со благим ответом
Все время люто и плача достойно,
Ужаснется, сие зря, сердце богобойно:
Яких много супостат, яких хищных волков,
Бесовских наваждений еретических полков.
Бог же положи в сердце благоверна князя,
Да им явит нам душе спасны стезя.
Восточныя церкве в русяйском народе,
Ее же светлость сияет в поганской невзгоде…

Князь Острожский в своем предисловии еще более ясно проводит политическую линию этого издания. Указав, что долгое время нигде не мог найти пригодного списка библии, он особенно подчеркивает, что нужную рукопись получил от царя Ивана IV, о котором отзывается с большой почтительностью: «Только от благочестивого и в православии изрядно сиятельного государя и великого князя Ивана Васильевича, Московского и прочая… получил совершенную библию…» Эта библия, указывает Острожский, была переведена на славянский язык еще при великом Владимире, крестившем Землю Русскую. Так Острожский настойчиво подчеркивает связь своего дела с Москвой, со всем историческим прошлым русского народа. В то время, когда польские паны и иезуиты старались оторвать юго-западный русский народ от России, такое печатное выступление Острожского имело исключительно большое значение для населения.

В заключение следовало и предисловие книгопечатника, указывавшего, что эти книги напечатаны им, «Иоанном Федоровым сыном з Москвы, в граде Остроге, в лето 1581, месяца августа, 12 дня».

Послесловие Ивана Федорова и его книгопечатный герб в Острожской библии.

Отпечатав библию, Иван Федоров вернулся во Львов.

Острожская типография продолжала существовать. Прошло несколько лет, и в ней напечатаны были, среди других, произведения Максима Грека.

Книгопечатание было для Ивана Федорова единственным оружием, которым он мог наносить врагу наиболее сильные удары. Князь Острожский мог пользоваться многими средствами. Но он воздерживался от более решительных мер, высказывался против вооруженной борьбы. Между тем, он сам писал, что сторонники русского народа могут выставить против иезуитов двадцать тысяч вооруженных бойцов, в то время как иезуиты, насмешливо замечал Острожский, могут превзойти эту силу только числом своих кухарок, которых они держат у себя вместо жен.

Но крупный магнат, оказывая помощь в борьбе родного народа, все же не решался идти до конца. В своем собственном доме вынужден был Острожский терпеть влияние своих врагов. Жена князя была католичка. Иезуиты с ее помощью ополячили сына и дочь Острожских. Дети Константина Острожского стали злейшими врагами дела своего отца и возненавидели свой народ двойной лютой ненавистью — помещиков и ренегатов.

Однажды крестьяне собрались в Острог на какой-то церковный праздник. Огромные толпы заполнили город. В это время выехала в своей карете Анна Острожская-Ходкевич, дочь князя Константина. На мосту произошла заминка: лошади не могли сразу пробраться сквозь массы народа, запрудившего дорогу. Рассвирепевшая «иезуитская девотка» казнила десятки русских священников за то, что народ не посторонился при ее проезде. Это произошло уже после смерти старого князя. Потомки Григория Ходкевича также изменили родному народу. Они продались польским панам и королю, участвовали в войнах против России.

Польский народ не сочувствовал гнусной политике иезуитов и панов. Среди поляков были люди, осмеливавшиеся открыто и громко протестовать против насилий и издевательств над русским населением.

На одном из сеймов поляк Юрий Збаражский с негодованием выступал против «ссоры, которую начали с русским народом»:

— Знаю я хорошо, что, начиная с Брестского собора (1596 года), творят с ними (с русским населением в Польше). Знаю хорошо, что на сеймиках подают им надежды, а на сеймах шутят над ними: на сеймиках называют братьями, а на сеймах отщепенцами. Это я знаю; это все видят. Но чего они хотят от этого почтенного народа, этого я никаким образом понять не могу, потому что если хотят, чтобы в Руси не было Руси, то это дело невозможное, все равно, как если бы они хотели, чтобы море было у Самбора (около Перемышля), а Бешать у Данцига. Никаким умом, никаким усилием нельзя достигнуть того, чтобы в Руси не было Руси…

Эти слова польского князя, конечно, не встретили сочувствия не только со стороны польских панов, но даже со стороны русских ополяченных магнатов. Только трудовой польский народ, закрепощенный своими панами, как и западнорусский, был на стороне украинских и белорусских крестьян, а не польских панов; настроение масс польского народа, а не его правящей феодальной верхушки выразил Юрий Збаражский.

Но политика польских панов и иезуитов потерпела полный провал. Им не удалось ополячить русский народ. На зверства и жестокости панов, пытавшихся силой и издевательствами заставить народ отречься от самого себя, угнетенные русские, украинские и белорусские крестьяне отвечали рядом восстаний. Борьба против польских панов закончилась в конце концов освобождением Украины от их гнета. Это произошло уже после Ивана Федорова, но его книгопечатное дело, которое он делал и самостоятельно, и вместе с Григорием Ходасевичем, а затем с князем Острожским, сыграло немалую роль в исходе борьбы.