И лавръ слезами пѣсенъ обливая,
Достигъ онъ тѣхъ вершинъ, гдѣ слава вѣковая.
(Строфа XXX)
Благодаря критическому остроумію одного шотландца, мы теперь знаемъ о Лаурѣ такъ же мало, какъ прежде {См. An Historical and Critical Essay on the Life End Character of Petrarch и А Dissertation on an Historical Hypothesis of the Abbé de Sade. 1810. (Итальянскій переводъ, подъ заглавіемъ: Riflessioni intorno а Madonna Laura, изд. 1811).}. Открытія аббата де-Сада, его торжество и насмѣшки ужо не могутъ болѣе служить предметомъ поученія или забавы. Однако, мы не должны думать, что эти "мемуары" {Mémoires pour la vie de Franèois Pétrarque, Amsterdam, 1764, 3 тома in 4R.} -- такой же романъ, какъ "Велизарій" или "Инки", хотя такое мнѣніе и высказано д-ромъ Битти,-- человѣкомъ съ громкимъ именемъ, но съ малымъ авторитетомъ {Письмо къ герцогинѣ Гордонъ, 17 авг. 1782. Life of Beattie, by Sir W. Forbes, II, 102-- 106.}. Его "трудъ" былъ не напрасенъ, хотя его "любовь" {Гиббонъ назвалъ его мемуары "трудомъ любви" и слѣдовалъ ему съ удовольствіемъ и довѣріемъ. Составитель обширнаго сочиненія долженъ очень осторожно относиться къ источникамъ; Гиббонъ такъ и поступалъ, но не всегда такъ строго, какъ другіе писатели.}, подобно большинству страстей, сдѣлала его смѣшнымъ. Гипотеза, одолѣвшая итальянскихъ спорщиковъ и увлекшая менѣе заинтересованныхъ критиковъ, теперь уже утратила значеніе. Вотъ лишнее доказательство того, что никогда нельзя быть увѣреннымъ, что парадоксъ самый своеобразный и потому кажущійся самымъ пріятнымъ и вѣрнымъ, не уступитъ мѣста вновь установившемуся старому предразсудку.
Итакъ, во-первыхъ, оказывается, что Лаура, повидимому, родилась, жила, умерла и похоронена не въ Авиньонѣ, а въ окрестностяхъ его. Ручьи Сорги, кустарники Кабріера могутъ опять выступить на сцену съ своими прежними претензіями, и даже отвергнутый de la Bastie можетъ быть выслушавъ снисходительно. Гипотеза аббата не имѣла болѣе твердой опоры, кромѣ написаннаго на пергаментѣ сонета и медали, найденныхъ на скелетѣ вдовы Гуго де-Сада, и рукописной замѣтки на принадлежавшемъ Петраркѣ экземплярѣ Виргилія, находящемся теперь въ Амброзіанской библіотекѣ. Если бы эти доказательства были неопровержимы, то стихи должны были быть написаны и медаль сочинена, изготовлена и положена вмѣстѣ съ тѣломъ впродолженіе всего 12-ти часовъ, причемъ всѣ эти дѣйствія совершены надъ трупомъ женщины, умершей отъ чумы и торопливо похороненной въ самый день смерти. Такіе документы, дѣйствительно, имѣютъ слишкомъ рѣшающее значеніе: ими доказывается не фактъ, а поддѣлка. Поддѣлками должны быть признаны и сонетъ, и примѣчаніе къ Виргилію. Аббатъ цитируетъ оба эти источника, какъ неопровержимые; отсюда неизбѣжно слѣдуетъ, что оба они очевидно подложны {Этотъ сонетъ уже и прежде возбудилъ подозрѣніе г. Ораса Вальполя. См. его письмо къ д-ру Джозефу Уортону отъ 16 марта 1765 г.}.
Во-вторыхъ, Лаура никогда не была замужемъ; не "нѣжная и благоразумная" супруга, а высокомѣрная дѣва прославила Авиньонъ, сдѣлавъ этотъ городъ мѣстомъ честной французской страсти, и впродолженіе двадцати одного года разыгрывала здѣсь свои "маленькія хитрости" поочередной благосклонности и холодности съ первымъ поэтомъ своего вѣка {"Par ce petit manége, cette alternative de faveurs et de rigueurs bien ménagée, une femme tendre et sage amuse pendant vingt et un ans le plus grand poète de son siècle, sans faire la moindre brêche а son honneur". Mémoires pour la vie de Petrarque, Préface aux Franèais, I, p. CXIII.}. Далѣе, слишкомъ неудобно было дѣлать женщину отвѣтственною за одиннадцать человѣкъ дѣтей на основаніи одного только плохо истолкованнаго сокращенія и рѣшенія библіотекаря {Въ діалогѣ съ св. Августиномъ Петрарка сказалъ о Лаурѣ, что ея тѣло изнурено постоянными ptubs. Прежніе издатели читали и печатали: perturbationibus; но г. Капронье, библіотекарь французскаго короля въ 1762 г., увидѣвъ рукопись въ парижской библіотекѣ, сталъ увѣрять, что "on lit et qu'on doit lire partubus exhaustum". Де-Садъ къ имени г. Капронье присоединилъ имена гг. Будо и Бежо и во всѣхъ разсужденіяхъ объ этомъ ptubs заявилъ себя настоящимъ литературнымъ плутомъ. Для разрѣшенія вопроса о томъ, была ли возлюбленная Петрарки цѣломудренной дѣвицей или воздержной супругой, онъ обращается къ Ѳомѣ Аквинскому.}. Какъ бы то ни было, мы имѣемъ полное основаніе думать, что любовь Петрарки не была платоническою. То счастье, которымъ онъ молилъ наградить его хотя бы одинъ только разъ и на одну минуту, конечно, было не воображаемое {*}, а столь же реальное, какъ и его намѣреніе жениться на той, кого напрасно называютъ символической нимфой,-- намѣреніе, слѣды котораго можно указать, по крайней мѣрѣ, въ шести мѣстахъ его сонетовъ. Любовь Петрарки не была ни платонической, ни поэтической, и если въ одномъ мѣстѣ своихъ сочиненій онъ называетъ ее amore venementissimo ma unico ed onesto, то въ письмѣ къ одному изъ своихъ друзей онъ сознается въ томъ, что онъ былъ виновенъ и развращенъ, что эта любовь совершенно поглотила его и овладѣла его сердцемъ.
{* "Pigmalion, quanto lodar ti dei
Dell'immagine tua, se mille volte
N'avesti quel, ch'i'sol una vorrei! "
(Sonetto 50, Quando aiunse а Simon l'alto concetto). }
Впрочемъ, въ этомъ случаѣ онъ, можетъ быть, былъ встревоженъ преступностью своихъ желаній, такъ какъ самъ аббатъ Де-Садъ, который, навѣрное, не проявилъ бы особенно строгой деликатности, если бы имѣлъ возможность доказать свое происхожденіе отъ Петрарки и Лауры, однако, считаетъ себя вынужденнымъ упорно защищать добродѣтель своей прабабушки. Что касается поэта, то мы не имѣемъ доказательствъ его невинности,-- за исключеніемъ, можетъ быть, только постоянства его ухаживаній. Въ своемъ посланіи къ потомству онъ увѣряетъ насъ, что когда онъ достигъ сорокового года жизни, то онъ не только сталъ приходить въ ужасъ отъ всякой "неправильности", но даже утратилъ всякое воспоминаніе о ней. Между тѣмъ, рожденіе его незаконной дочери можетъ быть отнесено не ранѣе какъ къ тридцать девятому году его жизни; стало быть, или память, или нравственность поэта измѣнили ему, если онъ забылъ объ этой, ошибкѣ или оказался въ ней виновнымъ {"А questa confessiono cosè sincera diede forse occasione una nuova caduta, ch'ci fece" Tiraboschi, Storia delia letteratura italiana, 1. III (1783), v. 460.}. Слабѣйшимъ доказательствомъ чистоты этой любви было указаніе на ея постоянство, пережившее даже самый предметъ страсти. Разсужденіе г. де-ла-Басти о томъ, что одна только добродѣтель можетъ произвести впечатлѣніе, неизгладимое даже смертью,-- одно изъ тѣхъ разсужденій, которыя всѣ хвалитъ, но которымъ никто не вѣритъ, если только начнетъ анализировать собственныя чувства или вспоминать о чувствахъ другихъ людей {"Il n'у а que la vertu seule qui soit capable de faire des impressions que la mort n'efface pas." M. de Bimard, baron de la Bastie, въ Mémoires de l'Académie des Inscriptions et Belles Lettres 1740. См.. также Riflessioni и пр., p. XCVI.}. Подобныя заявленіи ничего не могутъ объяснить ни въ отношеніи Петрарки, мы въ отношеніи морали, и годятся развѣ только для очень слабыхъ или очень молодыхъ читателей; а человѣкъ, хоть немного подвинувшійся впередъ отъ невѣдѣнія и дѣтства, можетъ находить для себя поученіе въ одной только истинѣ. То, что принято называть "спасеніемъ чести" отдѣльнаго лица или цѣлаго народа, представляетъ самое безплодное, скучное и лишенное поучительности сочинительство, хотя оно всегда находитъ себѣ больше похвалъ, чѣмъ та трезвая критика, которая приписывается злобному желанію низвести великаго человѣка до общаго уровня обыкновенныхъ людей. Впрочемъ, нашъ историкъ можетъ быть, поступилъ и правильно, сохранивъ свою любимую гипотетическую оговорку, которая обезпечиваетъ автора, хотя едва ли спасаетъ честь все еще неизвѣстной возлюбленной Петрарки {"И если добродѣтель или благоразуміе Лауры были непреклоны, то онъ все-таки обладалъ, и могъ гордиться, что обладаетъ нимфой поэзіи". Гиббонъ, Decline and Fall, 1818, гл., LXX, стр. 321, т. XII. Можетъ быть, если здѣсь поставлено вмѣсто хотя. }.
XI.