I.
Герой мнѣ нуженъ. Странно, можетъ быть,
Его искать, когда на бѣломъ свѣтѣ
Мы постоянно можемъ находить
Героя дня, воспѣтаго въ газетѣ,
Который ныньче -- лаврами покрыть,
А завтра человѣчествомъ, забытъ;
Въ герои брать такихъ людей не стану,
А прямо перейду я къ Донъ-Жуану.
II.
Вольфъ и Вернонъ и Кэмберлэндъ-мясникъ,
Принцъ Фердинандъ, Гренбей... въ иные годы
Любой изъ нихъ былъ временно великъ,
Хоть ихъ потомъ не помнили народы.
Они съ вѣнкомъ лавровымъ на челѣ,
Какъ Банко тѣнь, скользнули по землѣ..
Былъ Бонапартъ и Дюмурье у галловъ:
О нихъ трубило множество журналовъ.
III.
Клотцъ, Кондорс е, Маратѣ, Дантонъ, Бриссо --
Рядъ ихъ именъ былъ памяти достоинъ;.
За тѣмъ Гошъ, Ландъ, Жубрръ или Марсо,
И не одинъ еще извѣстный воинъ
Въ иныя времена былъ знаменитъ
И, наконецъ, Французами забытъ;
Но не займусь героями я тѣми:
Они совсѣмъ нейдутъ къ моей поэмѣ.
IV.
Для Англіи Нельсонъ былъ богъ войны.
Но время шло; повсюду козни строя,
И позабыть мы были всѣ должны
И Трафальгаръ, и павшаго героя.
Мы арміей теперь лишь велики.
Чего особенно боятся моряки.
Къ тому же принцъ на сушѣ войскомъ занятъ:
Нельсона лавръ, того гляди, увянетъ.
V.
Герои войнъ бывали въ старину
И до временъ... ну, хоть, Агамемнона,
Но мы, пѣвцы, не славили войну,
Какъ и теперь, такъ и во время оно,
А потому забылъ героевъ свѣтъ.
Ихъ не виня, я думаю, что нѣтъ
Приличнаго героя для романа.
Итакъ, романъ начну я съ Донъ-Жуана.
VI.
И всѣхъ пѣвцовъ съ эпическимъ перомъ,
Замѣтилъ я капризъ такого рода:
Герой ихъ какъ говорятъ потомъ,
Что было прежде -- въ видѣ эпизода --
Съ подругой сила гдѣ нибудь тайкомъ
Въ уединеніи, спокойно, вечеркомъ,
Въ дворцѣ, въ саду, въ пещерѣ отдаленной,
Гдѣ былъ пріютъ для ихъ четы влюбленной.
VII.
Метода эта, можетъ быть, легка,
Но я разсказъ люблю начать съ качала,
Чтобъ избѣжать огромнаго грѣха --
Всѣхъ вводныхъ сценъ, въ которыхъ пользы мало,
И съ первыхъ строкъ начну теперь для васъ,
(Хотя бы ихъ обдумывалъ я часъ)
Разсказывать, кто былъ отецъ герою,
И даже мать... я ничего не скрою.
VIII.
Вотъ мы въ Севильѣ. Городъ тотъ плѣнялъ.
Онъ фруктами и дѣвами прекрасенъ.
"Тотъ жалокъ, кто въ Севильѣ не бывалъ" --
Есть поговорка: съ нею я согласенъ.
Въ Испаніи нѣтъ лучше уголка.
Кадиксъ... но, нѣтъ, о немъ молчу пока...
Вотъ здѣсь-то, посреди такого міра,
Росъ Донъ-Жуанъ вблизи Гвадалквивира.
IX.
Его отецъ -- Донъ-Жозе, велъ свой родъ
Отъ отрасли фамиліи дворянской,
И въ немъ никто ни капли не найдетъ
Еврейской крови или мавританской?
Готическій испанскій дворянинъ,
Онъ на конѣ сидѣлъ, какъ властелинъ.
Вотъ онъ-то въ свѣтъ и произвелъ Жуана,
А Донъ-Жуанъ... объ этомъ, впрочемъ, рано.
X.
Жуана мать была посвящена
Во всѣ, тогда извѣстныя, науки,
Строга къ себѣ, солидна и умна.
Отъ зависти ломали жоны руки,
Когда она ихъ стала затмѣвать
И превосходствомъ явнымъ поражать.
Всѣ женщины съ отчаяньемъ шептали,
Что отъ нея во всемъ они отстали.
XI.
А памятью такой кто могъ дивить?
Вслухъ наизусть читая Кальдерона,
Она могла суфлера замѣнить,
Артиста избавляя отъ урона.
Предъ ней Фейнэгль (*) ученый спасовалъ;
Онъ памяти такой не создавалъ,
Которой такъ рѣшительно и смѣло
Мать Донъ-Жуана нашего владѣла.
*) Баденскій профессоръ, читавшій въ 1812 году лекціи Мнемотехники (искусство развивать память).
XII.
Любила математику она,
Была религіознѣй богомолки,
И рѣчь ея -- возвышенно-темна,
И остроты аттическія -- колки.
И такъ, она во всемъ дивила насъ.
Поутру облекалась въ канифасъ,
А къ ночи въ шолкъ, въ мцслиновыя платья:
Весь гардеробъ не стану исчислять я.
XIII.
По гречески читая... по складамъ,
Латинскія молитвы понимала,
И, по примѣру многихъ знатныхъ дамъ,
Французскіе романы пробѣгала.
Языкъ родной ей, кажется, постылъ
И смыслъ рѣчей довольно тёменъ былъ.
Ея слова всегда темнѣй загадки:
Таинственность и мракъ ей были сладки.
XIV.
Она любила англійскій языкъ
И въ немъ съ еврейскимъ сходство находила,
Ссылаясь на мѣста священныхъ книгъ.
Хоть сходство то мнѣ непонятно было,
Но мнѣ, твердя про связь двухъ языковъ,
Она,-- ссылаюсь я на знатоковъ,--
Открыла слово: имъ (какъ не дивиться!)
Клянется -- жидъ; британецъ же -- бранится (*).
*) Здѣсь непереводимая игра словъ. Еврейское слово noun имѣестъ совершенно другое значеніе на англійскомъ.
XV.
Языкъ для женщинъ -- средство къ болтовнѣ,
Она же, имъ владѣя очень строго,
Профессоромъ прослыть могла вполнѣ,
Какъ Ромильи, прославившійся много
Законникъ и ученый человѣкъ.
Самоубійствомъ онъ окончилъ вѣкъ,
Въ гробу успокоеніе доведши,
И судъ рѣшилъ, что былъ онъ сумашедшій.
XVI.
Ну, словомъ, начиная разговоръ,
Она казалась книгой иль. доводкой
Миссъ Эджвортъ или повѣстью миссъ Моръ (*),
И удивить съумѣла бы міръ цѣлый
Своею добродѣтелью она.
Въ ней зависть не могла найти пятна;
Хоть къ слабостямъ нерѣдко склонны дамы --
Но въ ней -- ихъ нѣтъ: -- пугались тѣмъ всегда мы.
*) Миссъ Ганна Моръ -- авторъ педантически-нравственнаго романа "Жена Целебса".
XVII.
Въ толпѣ святошъ умѣвшая блистать,
Она стояла выше всѣхъ сравненій,
И ангелъ могъ ее не охранять:
Она чужда бѣсовскихъ искушеній...
Такъ правильны ея движенья, тонъ,
Какъ ходъ часовъ твоихъ, о, Гаррисонъ!.
А нравственность Инесы... здѣсь, казалось,
Лишь масло Макассара съ ней равнялось.
XVIII.
Но совершенство скучно, говорятъ.
Съ тѣхъ воръ всѣ люди стали развращаться,
Когда Адамъ, покинувъ райскій садъ,
Постигнулъ тайну съ Евой цаловаться --
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Вотъ почему супругъ, какъ всѣ повѣсы,
Шалилъ, порой, безъ вѣдома Инесы.
XIX.
Онъ былъ безпеченъ, чтенья не любилъ,
Наукой не смущалъ свои: досуги
И беззаботно время проводилъ,
Не думая о мнѣніи супруги.
Свѣтъ, злобно наблюдающій всегда,
Какъ гибнутъ царства, семьи, города,
Рѣшилъ, что Жозе двухъ любовницъ мало,--
Но и одной довольно для скандала.
XX.
Умѣя высоко себя цѣнить,
Обиды ни предъ кѣмъ не обнаружа,
Жена могла съ терпѣніемъ сносить
Пренебреженье вѣтреннаго мужа,
Но въ ней характеръ очень былъ хитеръ;
Она, ведя ученый длинный споръ,
Спускалась иногда къ житейской прозѣ,
Заставъ врасплохъ безпечнаго Донъ-Жозе.
XXI.
Ей не большого стоило труда
Его ловить: неправъ, неостороженъ,
Онъ ею уличаемъ былъ всегда.
Для самыхъ скрытныхъ часъ такой возможенъ,
Когда убьешь ихъ вѣеромъ жены,
А женщины бываютъ и сильны,
И вѣеръ ихъ -- опаснѣе кинжала.
Какъ, почему?-- о томъ я знаю мало.,
ХХІІ.
Всегда мнѣ жаль ученыхъ нашихъ женъ,
Съ невѣждами вступившихъ въ бракъ законный:
Иной изъ нихъ хоть знатенъ и уменъ.
Но устаетъ въ бесѣдѣ ихъ мудреной.
Я вовсе разсуждать о томъ не радъ,
За тѣмъ, что санъ, по счастью, не женатъ,
Но вы, мужья, признайтесь: ваши жены
Не носятъ ли мужскія панталоны?
XXIII.
Донъ-Жозе часто ссорился съ женой,
Причину ссоръ толпа понять хотѣла
И узнавать старалась стороной,
Но мнѣ и вамъ до нихъ нѣтъ вовсе дѣла.
Такое любопытство -- есть порокъ,
Но я владѣть однимъ искусствомъ могъ:
Такъ какъ семьи своей я не имѣю,
То примирять друзей своихъ умѣю.
XXIV.
И въ ихъ дѣла вмѣшаться я хотѣлъ,
Попался въ вихрь семейнаго содома,
Но ими бѣсъ какой-то овладѣлъ:
Я съ этихъ поръ не могъ застать ихъ дома
Хотя швейцаръ признался мнѣ потомъ...
Молчу пока,-- но дѣло было въ томъ,
Что Донъ-Жуанъ, какъ школьникъ безобразный
Въ меня пустилъ ведро съ водою грязной.
XXV.
То былъ курчавый, маленькій буянъ,
Живой и дерзкій, точно обезьяна;
Отца и мать не слушалъ грубіянъ:
Они избаловали мальчугана,
Чѣмъ ссориться такъ часто межъ собой --
Они бы занялись его судьбой,
Для обузданья въ школу помѣстили,
Иль дома, наконецъ, хоть проучили.
XXVI.
Но Жозе и жена его въ тѣ дни
Несчастія большія испытали;
Не о разводѣ думали они --
Другъ другу смерти искренно желали,
Но ихъ вражды никто не замѣчалъ,
Никто въ разладъ семейный не вникалъ,
Пока огонь не вырвался наружу
И повредилъ равно женѣ и мужу.
XXVII.
Инеса вдругъ, собравши докторовъ,
Имъ о безумствѣ мужа объявила,
Но такъ какъ онъ въ то время былъ здоровъ,
Она его лишь въ злости обвинила,
Когда жь формальный сдѣланъ былъ запросъ,
То у жены отвѣта не нашлось;
Она себя оправдывать старалась,--
Все это страннымъ показалось.
XXVIII.
Внося ошибки мужа въ свой дневникъ,
Инеса письма гдѣ-то отысклаа
И нѣсколько для дѣла нужныхъ книгъ.
При томъ вся знать Инесу поддержала
И бабушка, семидесяти лѣтъ.
Свидѣтели сбирались на совѣть,
Какъ адвокаты, судьи и юристы,
Не столько строги, сколько голосисты.
XXIX.
Такъ нѣжная жена со всѣхъ сторонъ
Чрезъ мужа непріятности встрѣчала,
Съ терпѣніемъ спартанскихъ славныхъ жонъ:
Когда спартанка мужа вдругъ теряла --
Несла зарокъ всегда о немъ молчать;
Инеса сплетни разныя встрѣчахъ
И слушать ихъ привыкла равнодушно.
И свѣтъ кричалъ: какъ ты великодушна!..
XXX,
Терпѣніе есть мудрость для людей,
Которыхъ свѣтъ за что-то осуждаетъ.
Пріятно знать и похвалу судей.
Когда нашъ планъ до цѣли достигаетъ;
Хоть "mains animas", юристы говорятъ,--
Здѣсь выраженье это не подъ ладъ:
Всѣ добрымъ дѣломъ мщенья не считаютъ,
Но мой ли стыдъ, когда васъ обижаютъ?
XXXI.
Пусть ссоры поднимаютъ прошлый грѣхъ,
Приправленный новѣйшей клеветою,
Кто жъ виноватъ? Не обвинять же всѣхъ.
Все сдѣлалось легендою простою;
А при сравненіи -- прошедшее вреда
Не сдѣлаетъ всѣмъ людямъ никогда...
Злословіе наукѣ помогаетъ.
Она изъ сплетенъ пользу извлекаетъ.
XXXII.
Сперва друзья сошлись ихъ помирить,
Потомъ родня, но дѣло вышло хуже.
(Друзья въ родными рѣдко могутъ быть
Полезными и при женѣ и мужѣ),
Юристы толковали про разводъ.
Но послѣ всѣхъ издержекъ и хлопотъ,
Скандалъ особымъ случаемъ прервался:
Денъ-Жозе неожиданно скончался,
ХXXIII.
Къ несчастію, онъ умеръ невпопадъ.
Юристы тонко очень замѣчали,
(Хоть ихъ языкъ ужасно темноватъ)
Что если бъ смертью имъ не помѣшали,
То кончились съ успѣхомъ ихъ дѣла...
Большой потерей смерть его была
Для публики чувствительной и нѣжной.
На всѣхъ поминкахъ пышныхъ неизбѣжной.
XXXIV.
Онъ умеръ и въ могилѣ съ нимъ лежитъ
Обманутыхъ юристовъ гонорарій.
Любовницу одну къ себѣ взялъ жидъ,
Другую же, есть слухи, взялъ викарій.
Домъ предали и отпустила слугъ.
Мнѣ докторъ объяснилъ его недугъ:
Отъ лихорадки умеръ онъ такъ скоро,
Простясь съ женой до окончанья спора.
XXXV.
Но Жозе былъ почтенный господинъ;
Хоть онъ имѣлъ большіе недостатки --
Бранить его не нахожу причинъ.
Допустимъ, что страстей его припадки
Въ немъ подавляли самый умъ не разъ,
Что жизнь не могъ вести онъ безъ проказъ.
Кто жъ виноватъ и,-- чѣмъ же насъ дивитъ онъ?..
Донъ-Жозе просто дурно былъ воспитанъ.
XXXVI.
Но былъ ли онъ виновенъ или нѣтъ --
Бѣднякъ страдалъ при этомъ очень много.
Вѣдь тяжело (я думаю, весь свѣтъ
Теперь его судить не будетъ строго)
Ему бывало въ собственномъ дому
И день и ночь терзаться одному.
Для гордости два выхода открылись:
Гробъ и процессъ -- и смерть къ нему явилась.
XXXVII.
Онъ умеръ безъ духовной и Жуанъ
Единственнымъ наслѣдникомъ остался
Большихъ имѣній. Мать имѣла планъ,
Чтобъ съ нихъ доходъ для сына сберегался.
Такъ опекуншей сдѣлалась она
И долгу новому во всемъ была вѣрна.
Почти всегда,-- мнѣ думать есть причина,
Мать -- лучшая наставница для сына.
XXXVIII.
Умнѣйшая изъ женщинъ и изъ вдовъ
Рѣшилась такъ воспитывать Жуана,
Что каждый былъ принять его готовъ
За совершенство... поздно или рано.
Хотѣлось ей въ немъ рыцаря создать,
Чтобъ мечь войны онъ съ честью могъ держать.
Онъ фехтовалъ, наѣздничалъ немножко
И къ женщинѣ съумѣлъ бы влезть въ окошко.
XXXIX.
Но болѣе всего желала мать,
Въ чемъ ей и помогали педагоги,
Такъ нравственно Жуана воспитать
Чтобъ зла онъ я не видѣлъ по дорогѣ.
За всѣмъ слѣдилъ ея прилежный взоръ;
Науки и искусства подъ надзоръ
Она брала и -- сына такъ хранила: --
Естественнымъ наукамъ не учила.
XL.
Онъ посвященъ былъ въ тайны языковъ
И только въ тѣ абстрактныя науки,
Которыя живутъ средь облаковъ.
Искусство тоже допускалось въ руки
Во всей его безгрѣшной частотѣ,
Но книги всѣ и всѣ страницы тѣ,
Гдѣ сладострастье видимо для глаза,
Скрывались отъ ребенка, какъ зараза.
XLI.
А классиковъ какъ могъ онъ научать?
Съ богами тамъ безчинствуютъ богини.
Безъ панталонъ ихъ любятъ рисовать,
А юбокъ и корсетовъ нѣтъ въ поминѣ.
Терпѣлъ не разъ домашній педагогъ
За чтенье Одиссеи и не могъ
Безъ пропусковъ прочесть всю Иліаду:
Вдова тѣхъ книгъ боялась пуще яду.
XLII.
Овидій былъ распутнымъ по стихамъ,
Безнравственна мораль Анакреона,
Катуллъ научитъ только лишь грѣхамъ,
И образцомъ порядочнаго тона:
Я оды Сафо, право, не сочту,
Хоть въ ней находятъ даже красоту.
Одинъ Вергилій чистъ, но -- будемъ строги --
Нельзя читать одной его эклоги (*)
(*) Байронъ упоминаетъ о той пьесѣ Виргилія, которая начинается словами: "Formosum Pastor Corydon".
XLIII.
Лукрецій же навѣрно бъ запугалъ
Умъ мальчика, что было бы печально;
А, наконецъ, неправъ и Ювеналъ,--
Хоть цѣль его, быть можетъ, и похвальна,--
И искренность прямыхъ его сатиръ,
Граничитъ съ грубостью. За тѣмъ весь міръ,
Народъ благовоспитанной хоть мало,
Прочтетъ ли эпиграммы Марціала?
XLIV.
Въ иномъ изданіи читалъ ихъ Донъ-Жуанъ.
Учителя, вѣрны своей программѣ,
Все вредное -- простительный обманъ --
Выбрасывать умѣю въ эпиграммѣ,
Но чтобъ поэта меньше искажать,
Всѣ пропуски рѣшились помѣщать
Въ особомъ приложеніи тетрадки
И подобрали изъ въ такомъ порядкѣ:
XLV.
Вслѣдъ за строкой является строка
Изъ разныхъ мѣстъ надернутая тонко:
Ихъ рядъ идетъ, какъ стройныя войска
Предъ взорами невиннаго ребенка.
Другой издатель меньше будетъ строгъ,
Введетъ на ихъ мѣста рядъ этихъ строкъ,
Чтобы они другъ другу не мигали.
Какъ статуи въ саду на пьедесталѣ.
XLVI.
Фамильнаго служебника листы
Въ себѣ рисунки разные хранили;
Они по темамъ не были чисты
И, признаюсь, ханжи меня дивили:
Скоромный видъ рисунковъ, я слыхалъ,
Ихъ благочестья вовсе не смущалъ.
Но отъ Жуана книжку эту скрыли
И книжкою другою замѣнили.
XLVII.
"Словъ и рѣчей" прочелъ онъ цѣлый томъ,
Зналъ жизнь людей, спасавшихся въ пустынѣ
И изнурявшихъ плоть свою постомъ...
Ахъ, чтобъ вполнѣ постигнуть вѣру нынѣ
И чтобъ ее до смерти не терять,
Должны мы Августина прочитать:
Когда его "Признанія" читаю
Завидовать ему я начинаю.
XLVIII.
Ученику была запрещена
И эта книга. Мать за всѣмъ слѣдила.
Я долженъ согласиться, что она
Отличную методу проводила.
Она въ свой домъ служанку ту брала,
Которая уродлива была,
И избавляя сына отъ приманокъ,
Гнала всегда хорошенькихъ служанокъ.
XLIX.
Жуанъ въ шесть лѣтъ собою всѣхъ плѣнялъ,
Росъ граціозный, чистый, какъ всѣ дѣти;
Въ одиннадцать красавцемъ юнымъ сталъ,
Какихъ немного встрѣтишь въ этомъ свѣтѣ.
Жуанъ къ ученьи дѣлалъ чудеса
И, кажется, шелъ прямо въ небеса:
Не выходилъ изъ церкви до обѣда,
А вечеркомъ -- съ духовникомъ бесѣда.
L.
Итакъ, въ шесть лѣтъ онъ былъ хорошъ и милъ,
Въ двѣнадцать сталъ онъ мальчикомъ красивымъ,
И если въ дѣтствѣ много онъ шалилъ,
То справились съ характеромъ строптивымъ.
Въ немъ прежняго Жуана не узнать,
И только любовалась втайнѣ мать,--
И взглядъ ея вдругъ становился нѣженъ,--
Что Донъ-Жуанъ уменъ такъ и прилеженъ.
LI.
Я сомнѣваюсь въ этомъ, можетъ быть, --
Что жъ, публикѣ до этого нѣтъ дѣла:
Отца его успѣлъ я изучить,
Но по отцу судить бы слишкомъ смѣло
О свойствахъ сына. Мать съ его отцомъ
Напрасно становилась подъ вѣнцомъ,
Но, нѣтъ... мнѣ отвратительно злословье:
И въ шутку не люблю подобныхъ словъ я.
LII.
Поэтому молчать я буду, но
Одно скажу,-- когда бъ имѣлъ я сына --
(По счастію, мнѣ сына не дано)
Чтобъ воспитать его, какъ гражданина,--
Его ума и свѣжихъ, дѣтскихъ силъ
Инесѣ бы никакъ не поручилъ.
Нѣтъ, нѣтъ, ужь лучше бъ въ школѣ помѣстился,
Гдѣ нѣкогда и самъ я обучился.
LIII.
Не изъ тщеславья учимся мы тамъ;
Я пріобрѣлъ... но обойду молчаньемъ,
Что я лѣнтяемъ былъ не по лѣтамъ
И могъ пренебрегать языкознаньемъ.
Я говорю, что тамъ,-- но "Verbum sat"
Я почерпнулъ тамъ знаній цѣлый рядъ,
Какихъ? другой вопросъ. Прибавлю безъ обмана --
Я противъ воспитанья Донъ-Жуана.
LIV.
Въ шестнадцать лѣтъ Жуанъ ужъ былъ высокъ;
Сложенъ прекрасно, строенъ, онъ казался
Вполнѣ мужчиной; -- съ головы до ногъ
Онъ взрослымъ человѣкомъ представлялся.
Такое мнѣнье злило очень мать
И губы приводилось ей кусать,
Когда она подчасъ его слыша:
Вдову развитье раннее пугало"
LV.
Была одна въ числѣ ея друзей,--
То -- Юлія. Красавицы названье
Къ ней мало шло въ толпѣ другихъ людей.
Прелестное и дивное созданье!
Жить не могла она безъ красоты,
Какъ не живутъ безъ запаха цвѣты,
Какъ купидонъ безъ лука не гуляетъ...
(Послѣднее сравненіе хромаетъ).
LVI.
Огонь и блескъ ея восточныхъ глазъ
О мавританской крови говорили,
(А эту кровь, скажу на этотъ разъ,
Въ Испаніи грѣховной находили):
Когда Гренаду бросилъ Боабдилъ,
Рядъ предковъ доньи Юліи спѣшилъ
Плыть въ Африку. Въ Испаніи осталась
Прабабка Юліи, гдѣ скоро обвѣнчалась --
LVII.
Съ однимъ гидальго. Онъ-то завѣщалъ
Потомству кровь не съ прежней чистотою,
И если бъ только гордый предокъ зналъ,--
Проклятіе послалъ вслѣдъ за четою:
Тогда къ помѣхѣ не было причинъ
Брать въ жены тетокъ или же кузинъ,
Что признается вреднымъ для народа,
Котораго теряется порода.
LVIII.
Но раса вновь была подновлена,
При порчѣ крови, тѣло улучшилось,
Изъ корня безобразнаго, сильна,
Вѣтвь молодая снова распустилась,
Красивѣй, выше дѣти стали, но...
Молва о томъ ходила ужъ давно,
Что отъ прабабушки остались дѣти
Все больше... незаконныя на свѣтѣ.
LIX.
Но все-таки порода шла впередъ
И постепенно лучше становилась
До той поры, какъ доведенъ былъ родъ
До сына; отъ него-то дочь явилась:
Въ ней Юлію должны вы угадать.
(О ней хочу я много толковать; -- )
Она была изъ избраннаго круга,
Прекрасная и вѣрная супруга.
LX.
Ея глаза (я безъ ума отъ нихъ)
Въ себѣ таили море знойной страсти.
Заговоритъ -- въ ея гладамъ живыхъ --
Не то любовь, не то величье власти,
Какое-то желаніе любви,
Которое молчитъ еще въ крови,
Но каждую бъ минуту запылало,
Когда бъ душа его не подавляла.
LXI.
Вился кудри вкругъ ея чела,
Гдѣ умъ и мысль высокая смеркали,
Дугою бровь надъ чернымъ глазомъ шла
И щеки блескомъ юности пылали --
И вспыхивалъ на нихъ огонь не разъ,
Какъ будто бъ кровь на мигъ одинъ зажглась.
Высокая, держалась стройно, просто...
(Бѣгу я женщинъ маленькаго роста).
LXII.
Мужъ Юліи -- пятидесяти лѣтъ.
Такихъ мужей встрѣчается не мало...
Зачѣмъ женѣ не разрѣшаетъ свѣтъ,
Чтобъ одною такого промѣняла
На двухъ мужей лѣтъ двадцати пяти?..
На югѣ къ этому легко придти.
О, женщины! скрываться для чего же;
Милѣй вамъ мужъ, который помоложе!
LXIII.
Я не молчу объ этомъ: вся вина
Здѣсь въ неприличьи солнечнаго свѣта.
Вѣдь наша плоть слаба и не сильна,
Его лучами яркими согрѣта,
И духъ и плоть отъ бездны не спасутъ
Ни строгіе посты, ни тяжкій трудъ.
Вотъ почему на югѣ мы не строги
Къ людскимъ грѣхамъ, къ которымъ склонны боги.
LXIX.
Ты нравственнѣй, нашъ сѣверный народъ!
Тамъ добродѣтель зимы охраняютъ,
Тамъ страсти остужаетъ зимній ледъ
И всѣ грѣхи подъ снѣгомъ замерзаютъ.
Тамъ судъ присяжныхъ женщинъ оцѣнилъ,
На страсть мужчинъ онъ пеню наложилъ
И женщинамъ тамъ отдается плата
По правиламъ торговаго разврата.
LXV.
Мужъ Юліи -- Альфонсъ, для старика
Былъ не дуренъ,-- жена его терпѣла
И мирно жизнь текла у нихъ пока,
Такъ что молва злословить не посмѣла.
Они умѣли долгъ свой выполнять
И слабости другъ другу извинять.
Мужъ былъ ревнивъ, хоть и скрывалъ онъ это:
Вѣдь ревность никогда не любитъ свѣта.
LXVI.
Его жена -- я этому дивлюсь --
Была подругой лучшею Инесы,
Хотя ни въ чемъ ихъ не сходился вкусъ
И Юлія чуждалась дѣла прессы.
Былъ слухъ одинъ (ахъ, злые языки
На выдумки бываютъ такъ ловки!),
Что Донъ Альфонсъ" -- До брака, безъ сомнѣнья,--
Инесу ввелъ когда-то въ прегрѣшенье,
LXVII.
Что эта связь теперь у нихъ скромна
И дружба страстность прежнюю вмѣнила,
Что, наконецъ, впослѣдствіи она
Жену Альфонса очень полюбила.
Жена гордилась дружбой той; къ тому жь
Пріязнью ихъ доволенъ былъ самъ мужъ.
Инеса этимъ сплетни подавляла
Иль менѣе причинъ для нихъ давала.
LXVIII.
Но Юлія про связь ихъ, можетъ быть,
Понятья никакого не имѣла,
А если и случилось ей открыть,
То это въ тайнѣ скрыть она умѣла
Иль не хотѣла просто замѣчать...
Я не могу двухъ словъ о томъ сказать.
Лишь потому, что разсужденья эти
Держала донья-Юлія въ секретѣ.
LXІХ.
Вниманіе и ласку и привѣтъ
Она Жуану юному дарила:
Тогда ей было только двадцать лѣтъ,
Ему жь тринадцать только наступило.
Но вотъ ему,-- насталъ, тотъ періодъ,--
Шестнадцатый, ей -- двадцать третій годъ.
Въ такіе годы трудно быть спокойнымъ,
Особенно подъ солнцемъ очень знойнымъ.
LXX
Она и онъ -- перемѣнились вдругъ,
Дичились и другъ друга избѣгали;
Въ глазахъ у нихъ при встрѣчѣ былъ испугъ,
Неловкость ихъ поклоны выражали.
Жена Альфонса опытна была
И перемѣну эту поняла,
Но смутны были мысли Донъ-Жуанѣ,
Какъ думы степняка объ океанѣ.
LXXI.
Но Юлія еще была нѣжна,
Ея рука такъ нѣжно отнималась
Изъ рукъ его, что, кажется, она
Едва-едва къ Жуану прикасалась.
Съ пожатіемъ ласкающимъ рука
Казалось, какъ сомнѣніе, легка,
Но въ Донъ-Жуанѣ то прикосновенье
Будило и восторгъ и наслажденье.
LXXII.
Улыбки нѣтъ въ чертахъ ея лица.
Но у нея печали нѣжны тоже;
Въ ней тайнымъ мыслямъ нѣтъ теперь конца,
Ей тайны думъ всего теперь дороже,
Чѣмъ глубже ихъ въ себѣ она хранитъ;
Отъ хитрости невинность не бѣжитъ
И людямъ думъ своихъ не повѣряетъ.
Любовь насъ къ лицемѣрью пріучаетъ.
LXXIII.
Но страсть всегда предастъ себя сама,
Таинственность ей часто измѣняетъ,--
Такъ часто неба сумрачнаго тьма
Ужаснѣйшую бурю предвѣщаетъ.
Страсть -- хоть скрывай -- не спрячется она
(Страсть лицемѣрью тоже предана);
Гнѣвъ, холодность всѣ масками считаютъ,
Но эти маски рѣдко насъ спасаютъ.
LXIV.
Межъ ними вздохи чаще начались,
Нѣжнѣй бросались взгляды ихъ украдкой,
Они краснѣли чаще и тряслись
Какой-то непонятной лихорадкой.
Ну, словомъ, та прелюдія любви.
Будившая желанія въ крови,
Шла, какъ всегда, съ такими новичками,
Стыдливыми и робкими шагами.
LXV.
Но Юлія волнуясь поняла.
Что сердце ей измѣнитъ очень скоро,
И строгое рѣшенье приняла
Спасти себя и мужа отъ позора.
И та рѣшимость въ ней была сильна:
Смутила бы Тарквинія она.
Красавица въ часъ полночи безсонной
Съ молитвою склонялась предъ Мадонной.
LXXVI.
Бѣжать Жуана давъ себѣ обѣтъ,
Она къ Инесѣ утромъ же порхнула
И все ждала: придетъ онъ или нѣтъ?
Но въ ожиданьи утро промелькнуло
И Юлія съ досадой стала ждать.
Открылась дверь... Ужель не онъ опять?
О, Юлія! Мнѣ думать приходилось:
Едва-ль въ ту ночь Мадоннѣ ты молилась.
LXXVII.
Красавица рѣшила, что должна
Лицомъ къ лицу стоять предъ искушеньемъ,
Что бѣгство безполезно и она,
Испугана случайнымъ увлеченьемъ
И, что хотя ей нравится Жуань...
Какъ многія другіе, но обманъ
Теперь не страшенъ больше, какъ когда-то;
Она Жуана любитъ, такъ какъ... брата.
LXXVIII.
Но если бъ даже, наконецъ,-- какъ знать!--
Бѣсъ такъ хитеръ,-- она и сознавала,
Что ей опасность можетъ угрожалъ,
То ужъ навѣрно во время сдержала
И прогнала непрошенную страсть --
(На то у строгой женщины есть власть)
Отказомъ хладнокровнымъ и упрямымъ:
Я предлагаю способъ тотъ всѣмъ дамамъ.
LXXIX.
При томъ же развѣ нѣтъ любви святой,
Невинной, голубиной, безъупречной,
Передъ которой никнетъ съ чистотой
И даже ангелъ самый безпорочный,
Любви иной, "такой же, какъ моя",--
Такъ Юлія рѣшила не тая,
И я бы ей повѣрилъ, можетъ статься,
Когда бы мной пришлось ей увлекаться.
LXXX.
Любовь такая вовсе не грѣшна.
Цалують руку женщины сначала,
Потомъ... къ губамъ манить любовь должна;
Но, впрочемъ, я объ этомъ знаю мало,
Хоть слышалъ я, среди различныхъ дѣлъ,
Что и въ любви есть тоже свой предѣлъ,
Переступить который -- преступленье,
Пусть это служитъ многимъ въ поученье,
LXXXI.
И такъ, любовь въ предѣлахъ чистоты
Питать къ Жуану Юлія рѣшилась.
Есть польза отъ любви и красоты,
Для Донъ-Жуана тоже бы явилась
Она полезною,-- и я теперь должна,--
Такъ Юлія мечтаньямъ предана --
Его учить... Чему же? но на это
Намъ не дала бы Юлія отвѣта.
LXXXII.
Повѣривъ въ свой вполнѣ прекрасный планъ.
Защищена душевной чистотою,
Не опасаясь вновь попасть въ обманъ,
Она съ похвальной очень прямотою
Отбросила ненужный ей контроль
И въ новую тотчасъ вступила роль.
Какъ къ подвигу была она способна --
Впослѣдствіи узнаемъ мы подробно.
LXXXIII.
Планъ Юліи невиненъ былъ и смѣлъ.
Для толковъ свѣта не было предлога,
Но еслибъ и злословить онъ хотѣлъ,
То Юлія, себя поставивъ строго,
Своею добродѣтелью горда,
Покойной оставалась бы всегда.
Такъ жгли себя когда-то христіане,
Повѣривъ въ подвигъ собственный заранѣ.
LXXXIV.
И еслибъ умеръ мужъ (пусть ей во снѣ
Того не снится: женщины всѣ слабы.
Тутъ Юлія вздохнула въ тишинѣ),
Она его едва ль пережила бы.
Но еслибъ умереть ему пришлось,--
Я говорю -- быть можетъ -- inter nos...
(Entre nous сказать я долженъ былъ, къ стыду же,
То было бы для рифмы вдвое хуже.)
LXXXV.
Я говорю, положимъ, онъ умретъ.
Тогда Жуанъ, знакомый съ высшимъ кругомъ,
Лѣтъ черезъ семъ съ вдовою въ храмъ войдетъ
И станетъ настоящимъ ей супругомъ,
А живъ Альфонсъ -- бѣда не велика --
Съумѣетъ онъ и потерпѣть пока
И правиламъ любовнымъ обучаться,
Чтобы потомъ полнѣе наслаждаться.
LXXXVI.
Но перейдемъ къ Жуану мы опять.
О, бѣдный! Онъ, блѣднѣя и худѣя.
Самъ чувствъ своихъ не могъ еще понять
И, пламенный и пылкій. Какъ Медея,
Надъ новымъ чувствомъ голову ломалъ.
И -- милый мальчикъ!-- онъ не понималъ.
Что ощущенье это не опасно
И можетъ быть со временемъ прекрасно.
LXXXVII.
Мечтательный, задумчивый, любилъ
Онъ въ темный лѣсъ изъ дому удаляться,
Свою тоску съ собою уносилъ
И съ ней хотѣлъ всегда уединяться.
Я самъ имѣю склонность къ тишинѣ.
Но, тишина всегда являлась мнѣ
Подъ формами султанскаго чертога,
Гаремомъ, гдѣ прекрасныхъ женщинъ много.
LXXXVIII.
"Любовь, любовь! лишь только въ тишинѣ
"Восторгъ и безопасность мы мы цѣнили;
"Блаженства тронъ тамъ открывался мнѣ
"И тамъ въ тебѣ мы бога находили" (*)
Поэтъ сказалъ четыре тѣ стиха
Вторая стройна, кажется, плоха;
"Восторгъ и безопасность!" Ихъ сближенье
Лишь только затемняетъ впечатлѣнье.
(*) Кембель, Gertrude of Wyoming. Пѣсня 2-я.
LXXXIX.
Я думаю, сослался здѣсь поэтъ
На здравый смыслъ: вѣдь поздно или рано
Онъ людямъ предлагаете свой совѣтъ...
Не любимъ мы, когда хоть для обмана
Мѣшаютъ намъ обѣдать и... любить.
Я о любви не стану говорить.
Не заикнусь и о "восторгахъ" тоже,
Но "безопасность" попрошу быть строже.
XC.
Жуанъ бродилъ по склону ручейковъ
Неясныхъ чувствъ своихъ не сознавая,
И въ зелени укромныхъ уголковъ
Подъ деревомъ ложился размышляя...
Поэты здѣсь стихи своя поютъ,
Читаемъ мы риѳмованный ихъ трудъ,
Когда стихи поэта даровиты.
(Пѣвецъ Вордсвортъ! стиховъ намъ не пиши ты!...)
XCI.
Такъ жизнь героя нашего текла
Въ борьбѣ и безполезной и безплодной,
И наконецъ, для пораженья зла
Вооружился умъ его свободный
Онъ сдѣлалъ то, что только сдѣлать могъ,
Но не понявъ еще своихъ тревогъ,
Онъ новымъ Колериджемъ появился
И въ метафизика преобразился.
XCII.
Онъ размышлялъ о мірѣ, о судьбѣ
Людей, о томъ, что звѣзды блещутъ гдѣ-то,
И задавалъ вопросы онъ себѣ!
Откуда-жь въ міръ явилося все это?
Уже-ль мы жить не можемъ безъ войны?
И сколько миль въ окружности луны?
Съ луны опятъ на землю онъ спускался
И съ Юліей въ и мечтахъ не разставался.
XCIII.
Въ мечтахъ Жуана можемъ мы найти
Высокія порывы и стремленья
Ихъ люди постигаютъ на пути,
Чтобъ мучиться потомъ отъ размышленья;
Такія думы въ юношѣ новы.
Философомъ его сочтете вы.
Почти такимъ онъ былъ; ему не мало
Въ томъ раннее развитье помогало.
XCIV.
Онъ думалъ о природѣ, о цвѣтахъ,
О нимфахъ, что въ лѣсахъ бродить любили,
О гротахъ и таинственныхъ мѣстахъ"
Куда богини съ облака сходили.
И онъ съ тропинки въ чащу попадалъ,
Когда жъ часы случайно раскрывалъ,
Былъ удивленъ" что такъ часы мелькали:
Его давно къ обѣду ожидали.
XCV.
Но иногда и въ книгу онъ глядѣлъ,
Въ творенья Гарсилассо и Боскана (*);
Ихъ мистицизмъ вполнѣ сродство имѣлъ
Съ мистической душою Донъ-Жуана,
Его душа, казалося, была
Обвороженнымъ духомъ и плыла
По воздуху, незримая въ эѳирѣ,
Какъ говорятъ старухи въ нашемъ мірѣ.
(*) Испанскіе поэты.
XCVI.
Такъ одиноко дни за днями шли;
Жуанъ скучалъ, въ немъ сильно сердце билось,
Но ни мечты, ни пѣсни не могли
Ему дать то, къ чему душа стремилась:
Грудь нѣжную, къ которой могъ бы вдругъ
Склонить лицо и слышать сердца стукъ
И послѣ этого... что далѣе бываетъ --
Мнѣ разсказать неопытность мѣшаетъ.
XCVII.
Какъ Донъ-Жуанъ томился и скучалъ,
Отъ Юліи внимательной не скрылось",
Но взоръ вдовы еще не замѣчалъ,
Что Донъ-Жуана жизнь перемѣнилась.
Въ ея глазахъ по прежнему жилъ сынъ
И для распросовъ не были причинъ.
Вотъ вамъ примѣръ,-- я въ этомъ самъ порука,--
Что иногда и хитрость близорука.
XCVIII.
Вотъ хоть мужья. У нихъ не мало женъ,
Которыя нерѣдко нарушали
Ту заповѣдь... растерянъ и смущенъ,
Ее припомнить я могу едва ли.
(Я цифру позабылъ, а на угадъ
Ее при дамахъ рѣдко говорятъ.)
Ревнивый мужъ всегда готовъ на промахъ
И насмѣшитъ жену и всѣхъ знакомыхъ.
XCIX.
Ревнивый мужъ подозрѣваетъ тамъ,
Гдѣ подозрѣнье вовсе невозможно,
Илъ, какъ на зло, коварнѣйшимъ друзьямъ
Жену онъ поручалъ неосторожно
И подъ носомъ не видѣлъ ихъ проказъ.
Послѣдній случай чаще между насъ:
Мужья потомъ ихъ громко порицаютъ,
Но глупости своей не замѣчаютъ.
С.
Съ такой же слѣпотой отецъ и мать.
Отъ нихъ скрываютъ шалости всѣ дѣти,
Хотя о томъ вслухъ начали кричать
И ихъ интриги всѣмъ извѣстны въ свѣтѣ,
И только бѣгство сына подъ вѣнецъ
Всю истину раскроетъ наконецъ:
Рыдаетъ мать, родитель проклинаетъ,
Что, впрочемъ, мало дѣлу помогаетъ.
CI.
Жуана мать заботлива была
И -- думаю -- за сыномъ наблюдала,
Ему свободу полную дала
И съ цѣлью въ искушенья оставляла.
Какая жь цѣль? я не могу сказать.
Быть можетъ, чтобъ его образовать,
Иль чтобъ Альфонсъ раскрылъ глаза скорѣе
И началъ за женой слѣдить хитрѣе.
CII.
Однажды, въ лѣтній день... Ужь издавна
Извѣстно, что опасно очень лѣто
И мѣсяцъ май и теплая весна:
Винимъ мы солнце жгучее за это.
Дѣйствительно, есть мѣсяцы, когда
Природа словно станетъ молодо.
За зайцами мы въ мартѣ всюду рыщемъ,
А въ майскій день любви желанной ищемъ.
CIII.
Итакъ, въ іюнѣ... помню и число;.
Шестое. Я люблю быть въ числахъ точенъ;
Когда до чиселъ дѣло ужь дошло,
Я ихъ порядкомъ очень озабоченъ.
Они подобны -- станціямъ судьбы
Коней на нихъ мѣняютъ для гоньбы,
Мѣняютъ тонъ, и мчатся также строги
Чрезъ царства и столѣтья по дорогѣ.
CIV.
Итакъ, въ іюнѣ, съ кѣмъ-то, не одна
Въ бесѣдкѣ дивной Юлія сидѣла
Увуъ гурія,-- описана она
Анакреономъ-Муромъ очень смѣло.
Ему судьба не даромъ принесла
Съ небесъ вѣнокъ лавровый для чела --
И сладко пѣть заставила на лирѣ,
Пустъ лавры тѣ онъ долго носитъ въ мирѣ!...
CV.
Въ бесѣдкѣ были двое. Я не зналъ,
Какъ въ этотъ садъ они вдвоемъ попали,--
Я многимъ бы въ тѣхъ случаяхъ желалъ,
Чтобъ свой языкъ на привязи держали.
Они сошлись, а какъ?-- намъ дѣла нѣтъ --
И засѣдали рядомъ tête-à-tête.
Ахъ, близость ихъ была неосторожна,
Но глазъ закрыть имъ было невозможно.
CVI.
Какъ хороша была она тогда!...
Она грѣха еще не испытала...
О, ты, любовь! Какъ власть твоя горда,
Какъ часто слабосильныхъ ты спасала,
Какъ тѣ минуты въ жизни хороши,
Когда ты и намъ спускаешься въ тиши!...
Хотя надъ бездной Юлія стояла,
Но вѣрила въ себя и не дрожала --
CVII.
И думала, что строгъ ужасно свѣтъ.
Что добродѣтель въ ней непобѣдима,
Что... мужу пятьдесятъ (о, ужасъ!) лѣтъ...
Ахъ, лучше бы скорѣй промчалась мимо
Такая мысль: подобные года
Для женщины не милы никогда;
Во всѣхъ странахъ печальны числа эти
И только хорошо звучатъ въ монетѣ.
CVIII.
Когда въ глаза насъ упрекнуть хотятъ:
"Разъ пятьдесятъ твержу вамъ", повторяютъ;
-- "Я написалъ куплетовъ пятьдесятъ",
Сказалъ поэтъ и -- чтеньемъ утомляетъ.
Ограбятъ насъ воровъ десятковъ пять,
Лѣтъ въ пятьдесятъ любви намъ не знавать,
Но пятьдесятъ червонцевъ насъ спасаютъ,
И ими ласкъ не мало покупаютъ.
CIX.
Жена Альфонса смѣло поклялась,
Безъ всякаго сомнѣнья и испуга,
Беречь всегда, во всякій день и часъ
Свою любовь и вѣрность для супруга,
Рѣшилась мысли грѣшныя прогнать
И...-- за собою трудно наблюдать --
Нечаянно, безъ всякаго обмана,
Вложила ручку въ руку Донъ-Жуана.
CX.
Склонивъ лицо къ другой его рукѣ,
Которая ласкала локонъ милый,
Она глядитъ въ разсѣянной тоскѣ,
Въ небрежной позѣ, нѣжной и унылой...
Ну, можно ли вдвоемъ ихъ оставлять
И за четой такой не наблюдать?
Какъ встрѣчи ихъ Инеса допускала?
Нѣтъ, мать моя за мной бы наблюдала.
CXI.
Его рука въ рукѣ ея дрожитъ.
Пожатье было часто такъ а нѣжно...
Сомнѣнья нѣтъ: такъ страсть не говорятъ,--
Въ ея любви, какъ въ сердцѣ, безмятежно.
Нѣтъ, Юлія бѣжала бы, когда
Хоть нѣсколько грозила бъ ей бѣда,
Когда бъ одна несдержанная страстность
Ей предсказала въ будущемъ опасность.
CXII.
Что думалъ Донъ-Жуанъ, нельзя узнать,
Но дѣлалъ то, что сдѣлали, бъ мы сами:
Спѣшилъ уста къ рукѣ ея прижатъ
И отскочилъ съ пылавшими щеками,
Какъ будто дерзость очень велика:
Любовь сперва бываетъ такъ робка...
Но Юлія безъ гнѣва покраснѣла,
Хотѣла говорить и... не умѣла.
CXIII.
День угасалъ -- и вотъ взошла луна.
Луну мы цѣломудренной считали,
А между тѣмъ, такая ли она?
Всѣ дни въ году навѣрно не видали
Тѣхъ нечестивыхъ дѣлъ и разныхъ бѣдъ,
Съ которыми знакомъ былъ лунный свѣтъ;
Въ иную ночь луна ихъ видитъ много,
Хоть смотритъ цѣломудренно и строго.
CXIV.
Въ часъ ночи въ міръ слетаетъ тишина,
Когда дура спокойствіе находитъ,
Прекрасными надеждами полна,
А лунный свѣтъ волнами съ неба сходитъ
И освѣщаетъ листья и траву.
Сны чудные проходятъ на яву
И грудь полна любовною истомой.
Таинственной, давно душѣ знакомой.
CXV.
Рукой Жуана нѣжно обвита,
Она сидятъ, къ груди его склоняясь,
Но и теперь въ ней мысль еще чиста,
Иначе бы, объятіемъ стѣсняясь,
Она могла немного дальше сѣсть,
Но, господа, въ той позѣ прелесть есть!...
Потомъ они... но перо перо кладу я,
Вдругъ покраснѣвъ и сильно негодуя.
CXVI.
Платонъ, Платонъ! Ты проложилъ тропу
Своею философіей проклятой
И ей смутилъ наивную толпу
И, дерзостью безумною объятый,
Губилъ народъ до самаго конца
Вѣрнѣе романиста и пѣвца.
Ты, шарлатанъ, міръ понимавшій плохо,
При жизни былъ ты гаеръ и пройдоха.
CXVII.
Лишь только вздохи Юліи неслись;
Ужъ было поздно дѣлать отступленье.
Изъ глазъ прекрасныхъ слезы полилась...
Ужь таково людскихъ страстей движенье:
Кто могъ любить и тутъ же разсуждать?
Она себя старалась защищать,
Хоть слабо, искушенье прогоняла
Шептала "нѣтъ", но все жъ не устояла.
СXVIIІ.
Ксерксъ, говорятъ, награду обѣщалъ,
Чтобъ новое открыли наслажденье.
Я думаю, онъ многаго желалъ
И дорогого очень, безъ сомнѣнья.
Я, какъ поэтъ, имѣю скромный вкусъ:
Дай мнѣ любовь -- я тотчасъ развлекусь.
Мнѣ наслажденья новаго не надо --
И старымъ наслажденьямъ сердце радо.
CXIX.
О, наслажденье! свято ты для насъ,
Хотъ моралистъ за то насъ проклинаетъ,
Я не грѣшить сбираюсь каждый разъ,
Лишь только годъ обычный срокъ кончаетъ,
Но мой обѣтъ еще не соблюденъ.
Когда нибудь исполнится же онъ,
Пора, пора совсѣмъ остепениться
Я къ той зимѣ хочу перемѣниться.
CXX.
Здѣсь муза вольность сдѣлаетъ. Увы!
Читатель мой, не нужно вамъ пугаться.
На вольность поэтическую вы
Ей дайте разрѣшенье. Можетъ статься,
Я растяну немного свой разсказъ,--
Аристотель проститъ на этотъ разъ
И у него прошу я извиненья,
Что дѣлаю такое отступленье.
CXXI.
Вотъ я о чемъ читателя прошу:
Пустъ,-- продолжая чтеніе романа,
Въ которомъ я для публики пишу
О разныхъ похожденьяхъ Донъ-Жуана,--
Пусть думаетъ, что съ роковаго дня
(Іюнь, число шестое, у меня)
Прошло не мало мѣсяцевъ... положимъ,
Мы съ ноября начать романъ нашъ можемъ.
СХХII.
Но рано говорить объ этомъ намъ...
Пріятно въ ночь подъ яркимъ луннымъ блескомъ
Слѣдить за гондольеромъ по волнамъ:
Его напѣвъ сливается съ ихъ плескомъ.
За свѣтомъ звѣздъ пріятно намъ слѣдить
И вѣтерокъ ласкающій ловить,
За радугой слѣдить на небѣ юга,
Глазамъ открытой въ видѣ полукруга.
СХХІІІ.
Пріятенъ лай недремлющаго пса,
Который насъ близь дома поджидаетъ;
Пріятно знать, что есть одни глаза
И въ тѣхъ глазахъ любовь для насъ сверкаетъ;
Пріятенъ птицъ веселый, звонкій хоръ
И пѣнье дѣвъ, и моря разговоръ
И водопада бѣшенаго ропотъ,
И милаго ребенка первый шопотъ.
СІXIV.
Пріятно намъ смотрѣть ни виноградъ,
Когда виситъ онъ спѣлый и румяный,
Пріятно намъ покинуть пыльный градъ
И прогуляться сельскою поляной.
Видъ золота пріятенъ для скупца,
Крикъ перваго младенца -- для отца,
Для жонъ пріятны мщенье и Капризы,
Ворамъ -- грабежъ, а морякамъ -- ихъ призы.
CXXV.
Пріятно ждать наслѣдства иногда
И смерти дяди стараго иль тетки,
Изъ-за которой многіе года
Мы съ стариками очень были кротки,
Но въ тайнѣ размышляли лишь о томъ --
Скорѣй войти хозяиномъ въ ихъ домъ.
Кругомъ жиды ихъ смерти ожидаютъ
И векселемъ наслѣдниковъ пугаютъ.
CXXVI.
Пріятно лавры въ мірѣ заслужить,
Пріятно послѣ ссоры помириться,
А иногда пріятно разсердить
Своихъ друзей и съ ними побраниться.
Вино въ бутылкахъ мило, въ бочкахъ -- эль;
Спасать пріятно слабыхъ и ужель
Мы школьную скамейку позабыли.
Гдѣ мудростямъ различнымъ насъ учили?
CXXVII.
Прекрасно все, но первый страсти пылъ,
Всего прекраснѣй въ мірѣ, безъ сомнѣнья.
Припоминать, я думаю, любилъ
И самъ Адамъ свое грѣхопаденье.
Когда вкусили мы запретный плодъ,
Насъ тайна жизни больше не влечетъ:
Нашъ первый грѣхъ -- есть Прометей чудесный.
Похитившій давно огонь небесный.
CXXVIII.
Да, странное созданье -- человѣкъ.
Способности свои пуская въ дѣло,
Готовъ изобрѣтать онъ цѣлый вѣкъ.
И съ выдумкой являться къ мірѣ смѣло.
Переживая многіе года,
Охотниковъ отыщемъ мы всегда,
Чтобъ тѣ открытья наши оцѣняли
И дорогой цѣной ихъ покупали.
CXXIX.
Открытьями наполнены вѣсы.
Они вездѣ, куда я взорѣ ни кину:
Одинъ съ искусствомъ дѣваетъ носы,
Другой придумалъ міру гильотину.
Мы слышимъ взрывѣ конгревовыхъ ракетъ,
И оспу прививаетъ намъ ланцетъ:
Врачи, чтобъ люди сдѣлались здоровы.
Болѣзнь къ нимъ прививаютъ отъ коровы.
СХХХ.
Отличный хлѣбъ явился у людей,
Отъ гальванизма трупы трепетали.
А филантропы родины моей?
Они голодныхъ фразами спасали.
На фабрикахъ есть машины, свой потъ
Не проливаетъ болѣе народъ --
И, если оспы нѣтъ у насъ на кожѣ,
То отъ чумы избавимся мы тоже.
CXXXI.
Она къ намъ изъ Америки пришла
И, слуха есть туда возвратится,
Въ томъ нѣтъ еще большаго очень зла:
Народъ замѣтно началъ тамъ плодиться,
Что, наконецъ, пора остановить
Войной, чумой,-- тогда-то, можетъ быть,
Развитье тамъ нейдетъ не столько туго;
А мы лишимся страшнаго недуга.
CXXXII.
Нашъ мудрый вѣкъ -- открытьями богатъ
Для блага душъ и... умерщвленья плоти.
Есть лампа сэра Дэви, говорятъ,
Удобная хоть при какой работѣ;
Къ экватору, до полюсовъ могли
Достигнуть мы во всѣ концы земли.
Хоть много жертвъ принесено при этомъ.
За то мы овладѣли цѣлымъ свѣтомъ.
CXXXIII.
Такъ, человѣкъ есть диво всей земли
И съ нимъ ничто не выдержитъ сравненья:
Но для чего внушить ему могли,
Что страсть грѣшна, что грѣхъ -- есть наслажденье?
Безъ цѣли мы всегда, идемъ впередъ.
Когда жъ любовь иль слава насъ зоветъ --
Къ нимъ труденъ путь. До цѣли мы доходимъ
И умираемъ. Чтожъ потомъ находимъ?
CXXXIV.
И вы и я -- не знаю. Потому --
Покойной ночи! Мнѣ же не пора ли
Вернуться къ Донъ-Жуану моему.
Стоялъ ноябрь, когда тѣмней дни стали,
Когда верхи высокихъ, дальнихъ горъ
Надѣли снѣжный, зимній свой уборъ,
Когда волна бушуетъ на просторѣ,
А солнце въ пятъ часовъ садится въ море.
СХXXV.
Ночь темная, безъ звѣздъ и безъ луны;
Играетъ вѣтеръ, словно въ утомленьи.
У очаговъ пылающихъ видны
Людскія тѣни. Это освѣщенье
Люблю всегда у яркихъ очаговъ,
Какъ небеса весны безъ, облаковъ;
Люблю огонь, шампанское, омары
И ласки женъ, которыя не стары.
СХXXVI.
Глухая полночь. Юлія лежитъ
И -- вѣрно, спитъ. Вдругъ слышитъ шумъ у двери.
Подобный шумъ въ гробу разшевелитъ
И мертвецовъ. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Дверь заперта, но голосъ слышенъ былъ
И кто-то въ дверь рукой стучалъ тревожно:
"Сеньора,-- шумъ; скорѣй, скорѣй, какъ можно!...
СХXXVII.
"Близка бѣда... Сюда вашъ мужъ идетъ,
А съ нимъ -- толпа... Была не далеко я
И сторожила зорко, только вотъ...
Ахъ, Господи, несчастіе какое?
Запритесь крѣпче... Богъ васъ сохрани!...
Чу! ужь идутъ по лѣстницѣ они...
И въ окна теперь прыгнуть бы могъ онъ;
Вѣдь близко до земли изъ вашихъ оконъ"...
CXXXVIII.
Но вотъ и Донъ-Альфонсъ. За нимъ спѣшатъ
Его друзья; огонь -- въ рукахъ прислуги...
Въ толпѣ гостей былъ каждый ужь женатъ,
А потому покой чужой супруги
(Хоть рогъ на лбу не страшная бѣда),
Они прервать готовы безъ стыда
И думаютъ: "одну мы не накажемъ,
То руки имъ, пожалуй, всѣмъ развяжемъ".
CXXXIX.
Рѣшительно не въ силахъ я понять,
Какъ могъ Альфонсъ дойти до подозрѣнья
И, наконецъ, приличья нарушать:
Безъ всякаго съ женою объясненья,
Въ глухую ночь поднять и шумъ и стукъ,
Врываться къ ней съ толпой гостей и слугъ,
Чтобъ насладиться собственнымъ позоромъ,
Дать пищу сплетнямъ, толкамъ, разговорамъ!...
CXL.
А Юлія? Вскочивши, какъ отъ сна
(О снѣ ея я не сказалъ ни слова),--
Зѣвнула и -- заплакала она.
Ея служанка,-- было ей не ново
Такое дѣло,-- опытной рукой
Дала тотчасъ постели видъ такой,
Какъ будто бы онѣ вдвоемъ лежали
И обѣ на постели этой спали.
CXLI.
Ну, словомъ, показалась бы онѣ
Невинными бѣдняжками, которымъ
Являлись привидѣнія во снѣ,
Которымъ тѣнь -- ночнымъ казалась воромъ,
А потому, чтобъ страхъ свой превозмочь,
Онѣ вдвоемъ лежали въ эту ночь
И ждали, чтобъ очнуться отъ испуга,
Прихода запоздавшаго супруга.
CXLII.
Вотъ, наконецъ, жена въ себя пришла:
"Альфонсъ! во имя неба, что вамъ надо?
О, извергъ -- вы! Я лучше бъ умерла,
Чѣмъ стыдъ такой... Откуда вы? изъ ада?
Съ насиліемъ зачѣмъ сюда пошли?
Иль пьяны вы, иль вы съ ума сошли?
Какъ ваше подозрѣніе презрѣнно!...
Ищите же кругомъ!..." -- О, непремѣнно!--
CXLIII.
И поиски ихъ были велики.
Осмотрѣны всѣ шкапы, окна, щели,
Гребенки, щетки, туфли и чулки,
Бѣлье и кружева,-- все осмотрѣли,
Все, чѣмъ богатъ изящный туалетъ
У женщины еще не старыхъ лѣтъ.
Концомъ мечей рвались обои, сторы
И по стѣнамъ висѣвшіе уборы.
CXLIV.
Искали подъ кроватью,-- тамъ нашли --
Нашли не то, чего они искали.
Раскрыли окна самыя, въ пыли
За слѣдомъ ногъ коварно наблюдали
И -- были всѣ поставлены въ тупикъ,
Межъ тѣмъ,-- того никакъ я не постигъ --
Искали подъ кроватью, въ самомъ дѣлѣ,
А на кровать совсѣмъ не поглядѣли!..
CXLV.
А Юлія все время не молчитъ,
"Ищите же, ищите, оскорбляйте
И новыя обиды, новый стыдъ
Къ стыду, къ обидамъ прежнимъ прибавляйте!..
Вотъ для чего терпѣла столько я!
Вотъ до чего дошла судьба моя!..
Пусть онъ беретъ теперь другую въ жены:
Въ Испаніи найдутся же законы!..
CXLVI.
"Да, Донъ-Альфонсъ, я вамъ ужь не жена,
Вы -- мнѣ не мужъ: нейдетъ къ вамъ имя это.
Вамъ столько лѣтъ, у васъ есть сѣдина...
Разумно ли, скажите, въ ваши лѣта
Честь женщины невинной оскорблять
И такъ безумно, дерзко обвинять?..
Преступникъ, варваръ, мужъ неблагодарный!..
Я не прощу поступокъ вашъ коварный!..
CXVII.
"И мой супругъ женѣ такой не радъ!..
Духовник а всѣ ищутъ молодаго:
Мой исповѣдникъ старъ и глуховатъ,
Но я себѣ не выбрала другаго.
Невинностью моею пораженъ,
Мнѣ долго не хотѣлъ повѣрить онъ,
Что я -- замужняя. Мои страданья.
Въ немъ вызоветъ теперь негодованье.
CXLVIII.
"За тѣмъ ли я всегда была горда
И съ молодежью дня не раздѣлила,
И изъ дому лишь только иногда
На бой быковъ иль въ церковь выходила?
Поклонниковъ не я ли прогнала
И съ ними холодна всегда была?
Не говорилъ ли графъ О'Релли постоянно,
Что съ нимъ я обращаюсь очень странно?..
CXLIX.
"А не напрасно ль нылъ передо мой
Маэстро изъ Италіи -- Кооцани?
Не звалъ ли добродѣтельно женой
Меня предъ цѣлымъ свѣтомъ Корніани?
А сколько русскихъ, англійскихъ вельможъ.
Сводила я съ ума?А отчего жь
Ирландскій перъ къ вину прибѣгнулъ въ горѣ
И умеръ отъ горячки бѣлой вскорѣ?
CL.
"А герцогъ Эйкеръ, Донъ-Фернандъ Нунесъ,
Вы помните, у ногъ моихъ лежали?
И вы теперь, сюда, какъ громъ небесъ,
Для оскорбленья женщины упали!..
Ну, чтожь,-- пора: жену начните бить!
Зачѣмъ же вамъ не кстати скромнымъ быть?
О, храбрый рыцарь съ шпагой обнажонной,
Какъ грозны вы предъ женщиной смущенной!
CLI.
"Внезапный вашъ отъѣздъ а поняла!
Вѣдь съ вами вмѣстѣ стряпчій отправлялся,
Который здѣсь, изъ темнаго угла,
Досадуетъ, что въ дуракахъ остался.
Его я презираю, какъ и васъ,
Но гаже, онъ еще на этотъ разъ:
Въ немъ нѣтъ любви, тутъ цѣль совсѣмъ другая --
Ему нужна лишь плата дорогая.
CII.
"Не хочетъ ли онъ акта составлять!
Пожалуйста, готова ждать теперь я...
Вы въ комнатѣ успѣли все собрать --
Готовы здѣсь чернила вамъ и перья.
Точнѣе все пишите, такъ и быть,
Чтобъ хоть не даромъ плату получить,
Но, видите, раздѣты мы, безъ платья --
Шпіоновъ всѣхъ пока прошу прогнать я.
CLIII.
"Ищите же, поставивъ все вверхъ дномъ:
Вотъ туалетъ, софа, -- не пропустите!
Вольтеровскаго кресла: даже въ немъ;
Любовника получше поищите!
Но такъ какъ я хочу ужасно спать --
Прошу мнѣ суматохой не мешать;
Ищите же и -- мнѣ не откажите --
Находку вашу послѣ покажите...
CLIV.
"Но, Донъ-Альфонсѣ, рѣшившись оскорблять
Свою жену нелѣпымъ подозрѣньемъ,
Прошу васъ быть любезнымъ и сказать:
Кого искать пришли вы съ озлобленьемъ?
Кто онъ такой? Красивъ, высокъ, уменъ?
Высокаго происхожденье онъ?
О, помните, что отплачу я скоро
За честь свою, за часъ одинъ позора...
CLV.
"Иль онъ старѣй пятидесяти лѣтъ?
О, если такъ, его не убивайте:
Вѣдь ревность не для вашихъ раннихъ лѣтъ...
(Антонія! стаканъ воды подайте...)
Мнѣ стыдно слезы эти проливать...
Ты, мать моя!.. Ахъ, еслибъ знала мать,
Что я жена чудовища, злодѣя!..
Мужей такихъ не видѣла нигдѣ я...
CLVI.
"Ревнуйте же къ Антоніи меня:
Извѣстно вамъ -- мы съ всю вмѣстѣ спали,
Когда вы съ шайкой, шпагами звеня,
Сюда, какъ сумасшедшій прибѣжали!
Надѣюсь я, въ другой разъ, какъ теперь,
Не станете ломиться въ эту дверь
И мнѣ дадите время нарядиться,
Чтобъ предъ почетнымъ, обществомъ явиться?
CLVII.
"Теперь, сеньоръ, должна я замолчать.
Не слышать вамъ упрековъ и роптанья.
Съумѣю я безъ ропота страдать
И никому не высказать страданья...
Поймете послѣ вы -- какой виной
Себя вы запятнали предъ женой...
Нѣтъ, лучше вы минуты той не знайте...
(Мой носовой платокъ скорѣй подайте!)".
CLVIII.
И тугъ въ подушки кинулась она,
Въ глазахъ сквозь слезы молніи сверкали
И локономъ щека оттѣнена;
По бѣлой груди косы упадали,
Но сквозь кудрей сверкала нагота...
Полураскрыты нѣжныя уста.
Въ чертахъ лица испугъ и утомленье
И слышно сердца каждое біенье.
CLIX.
Альфонсъ стоятъ и самъ себѣ не радъ.
Антонія по комнатѣ шагала
И, вздернувъ къ верху носикъ, грозный взглядъ
На господина съ свитою бросала.
Неловко всѣмъ,-- лишь стряпчій не робѣлъ;
Предвидѣть пользу въ ссорахъ онъ умѣлъ
И, относясь бездушно къ прочимъ фактамъ,
Пристрастенъ былъ къ однимъ судебнымъ актамъ.
CLX.
Раздувши ноздри, зорко онъ слѣдилъ,
Какъ передъ нимъ ходила камеристка;
Онъ репутацій женскихъ не цѣнилъ
И всѣхъ ихъ ставилъ очень, очень низко.
Онъ о процессахъ только хлопоталъ
И женской красоты не понималъ;
Онъ отрицанью женскому не вѣрилъ
И истину судейскимъ глазомъ мѣрилъ.
CLXI.
Альфонса видъ по правдѣ былъ смѣшонъ.
Съ женою поступивши такъ обидно
И спальню осмотрѣвъ со всѣхъ сторонъ,
Что онъ узналъ? Альфонсу стало стыдно,
Онъ мрачно слушалъ жалобы жены.
Онѣ, какъ дождь, спадавшій съ вышины,
На голову виновную летѣли
И только зло къ немъ возбуждать умѣли.
CLXII.
Онъ извиняться было начиналъ --
Ему рыданьемъ долгимъ;отвѣчали,
Истерикой... Когда-то, я слыхалъ"
Въ истерику всѣ женщины впадали,
Но разница въ болѣзни этой въ томъ;
У каждой дамы -- собственный симптомъ.
Альфонсъ постигъ свой промахъ, растерялся
И запастись терпѣніемъ старался.
CLXIII.
Онъ начиналъ ужь что-то бормотать,
Но камеристка разомъ перервала:
"Теперь, сеньоръ, прошу васъ замолчать.
Ступайте вонъ: сеньорѣ дурно стало,
Она умретъ, пожалуй", и супругъ
Проклятьемъ разражается и вдругъ,
Безъ всякаго съ женою разговора,
Послушался и вышелъ очень скоро.
CLXIV.
И вся толпа за нимъ же вслѣдъ ушла.
Лишь только стряпчій вышелъ вонъ послѣдній,
Пока служанка дверь не заперла:
И онъ дивился, думая въ передней,
Что Донъ-Альфонсъ двухъ фактовъ не имѣлъ --
Чтобъ приступить къ разбору этихъ дѣлъ,
Вся сцена глупо кончилась и вздорно,--
Но дверь была захлопнута проворно.
CLXV.
Дверь заперта.-- О, ужасъ, грѣхъ и срамъ!
Какъ можете вы дѣлать вещи эти
И сохранять солидность строгихъ дамъ?
Иль слѣпы всѣ теперь на бѣломъ свѣтѣ?
Иль ваша честь не дорога для васъ?...
И такъ скажу, чтобъ продолжать разсказъ,
Вдругъ Донъ-Жуанъ (здѣсь ужасъ мой такъ кстати)
Приподнялся съ одышкой на кровати.
CXVI.
Онъ спрятанъ былъ,-- не зная, какъ и гдѣ,-- .
Мы въ юности умѣемъ извиваться,
Чтобъ уголокъ найти себѣ вездѣ
И въ маленькомъ мѣстечкѣ помѣщаться
Когда бъ онъ задохнулся -- не бѣда!
Такая смерть пріятнѣе всегда,
Чѣмъ смерть Кларанса: разъ, чудакъ, напился
И въ винной бочкѣ мигомъ утопился.
CLXVII.
Онъ страшнаго грѣха не совершилъ,
Дли юноши то было бъ слишкомъ рано,
И запрещенный грѣхъ не соблазнилъ
Прекраснаго и юнаго Жуана,
Нѣтъ, въ юности насъ совѣсть не грызетъ,
Когда же старость дряхлая придетъ,
Тогда грѣхи мы старые считаемъ
И искушенья бѣса постигаемъ:
CLXVIII.
Еврейское преданье говоритъ:
Врачи царя столѣтняго лечили,
Въ которомъ кровь едва-едва бѣжитъ,
И какъ лекарство старцу предложили --
Красавицу: то средство помогло.
Не знаю, какъ у нихъ леченье шло:
Еврейскій царь остался жить для царства,
Жуанъ же чуть не умеръ отъ лекарства.
CLXIX.
Что дѣлать имъ? Альфонсъ опять придетъ,
Когда домой гостей своихъ проводитъ.
Антонію, какъ въ пыткѣ, что-то жжетъ,
А въ голову все средство не приходитъ:
Какъ съ новой бѣдою быть опять?!..
Межь тѣмъ, ужъ скоро станетъ разсвѣтать...
Что жь дѣлать имъ? Но Юлія молчала
И къ сердцу Донъ-Жуана прижимала.
CLXX.
Слились ихъ губы. Юноши рука
Разбросанныя кудри собирала...
Да, ихъ любовь была такъ велика,
Что про опасность даже забывала.
Антоніи наскучило ихъ ждать...
"Идемте же! дурачиться опять
Не время вамъ... нѣтъ, я безъ разговора
Запру въ чуланчикъ этого сеньора.
CLXXI.
"Ахъ, переставьте глупости твердятъ!...
Ктобъ угадалъ, что грѣхъ такой случится!...
Что будетъ съ нами? Какъ теперь мнѣ быть?...
Самъ чортъ въ мальчишкѣ этотъ поселился...
До шутокъ ли теперь? Какой тутъ смѣхъ?
Вѣдь можетъ кровью кончиться вашъ грѣхъ.
Васъ -- умертвятъ, а мнѣ откажутъ въ мѣстѣ,
Сеньора же... не сдобровать всѣмъ вмѣстѣ.
CLXXII.
"И хоть бы былъ мужчина зрѣлыхъ лѣтъ
(Идите же скорѣй!), это -- упора!
Дитя смазливое, дѣвчонка!... Нѣтъ,
Дивлюсь я вкусу вашему, сеньора.
(Входите же, вѣдь Донъ-Альфонсъ сейчасъ
Придетъ назадъ)... Вотъ такъ, сюда... за васъ
Я не боюсь... до утра потерпите,
Но, Донъ-Жуанъ, смотрите не заспите!".
CLXXIII.
Пришелъ Альфонсъ и стихла болтовни.
Антонія все въ спальнѣ оставалась,
Но по приказу, голову склоня,
Уйти не торопливо собиралась.
Что жъ дѣлать ей? Въ ту бѣдственную ночь
Ей Юліи ни чѣмъ нельзя помочь,--
Антонія немного покосилась,
Сняла нагаръ съ свѣчей и удалилась.
CLXXIV.
Альфонсъ молчалъ, потомъ заговорилъ,
Нелѣпо начиная оправданья,
Что онъ ужасно глупо поступилъ.
И что ему и это нѣтъ названья,
Что, наконецъ, причины были, но...
Онъ тутъ заговорилъ весьма темно,
Давая тѣмъ образчикъ превосходной
Реторики надутой и негодной.
CLXXV.
Жена молчитъ, хоть былъ готовъ отвѣтъ,
Который осадилъ бы мужа съ разу.
Вѣдь женщина -- хоть въ словѣ правды нѣтъ --
Умѣетъ кстати бросать мужу фразу,
Чтобъ тотъ умолкъ иль хоть понизилъ тонъ,
И если упрекахъ рѣшится онъ --
Въ одной интригѣ,-- не мигнувши глазомъ --
Стыдить его за три интриги разомъ.
CLXXVI.
И Юлія, дѣйствительно, могла
Ему отвѣтить фразой хладнокровной;
Съ Инесой связь извѣстно ей была,
Но, иль себя почувствовавъ виновной,--
Хотя на свѣтѣ рѣдкая жена
Сознается, что есть за ней вина,--
Иль просто Донъ-Жуана пожалѣла,
Она заговорить не захотѣла.
CLXXVII.
Была еще причина ей молчать;
Альфонсъ не ревновалъ къ ней Донъ-Жуана,
Хотя привыкъ ко многимъ ревновать.
И былъ бы радъ, хоть поздно или рано,
Узнать того, кѣмъ занята жена,
А потому -- подумала она --
Что, вѣроятно, послѣ разговора
О матери -- дойдешь до сына скоро.
CLXXVIII.
Молчатъ -- порой предписываетъ тактъ.
(Какая пошлость въ этомъ модномъ словѣ!)
Намекъ одинъ -- и уяснятся фактъ.
Молчаніе насъ держитъ на готовѣ
И женщина должна умѣть молчать
И главнаго вопроса избѣгать.
Прелестныя созданья лгутъ такъ мило,--
Ложь красотѣ ихъ, право, не вредила.
CLXXIX.
Начнутъ краснѣть -- мы вѣримъ краскѣ ихъ,--
Я самъ такъ поступалъ иногда любезно,--
Но возражать потокамъ словъ живыхъ.
По моему, ужь вовсе безполезно.
Ихъ краснорѣчье вздохи прекратитъ,
Потомъ слезой сверкнетъ ихъ томный взглядъ.
Потомъ -- нашъ здравый смыслъ совсѣмъ не нуженъ --
И мы садимся весело за ужинъ!
CLXXX.
Мужъ извиненьемъ фразу заключилъ.
Тутъ Юлія условья предложила,
Но уговоръ жестокъ для мужа былъ.
Хоть въ пустякахъ она не уступила.
Онъ, какъ Адамъ, предъ входомъ въ рай стоялъ
И уступитъ супругу умолялъ,
Какъ вдругъ,-- онъ удивился чрезвычайно,--
О башмаки споткнулся онъ случайно,
CLXXXI.
Что жь, башмаки,-- бѣда не велика,
Когда они съ прелестной ножки дамы,
Но, къ ужасу, мужскихъ два башмака
Схватилъ Альфонсъ. О, Господи! когда мы
Могли такого горя ожидать!..
Кровь начинаетъ въ жилахъ застывать...
Альфонсъ покроемъ изъ полюбовался
И, наконецъ, въ немъ сильный гнѣвъ прорвался.
CLXXXII.
Онъ за мечомъ изъ спальни убѣжалъ
И Юлія воскликнула съ тревогой:
"Бѣги, Жуанъ,-- онъ все теперъ узналъ...
Дверь отперта, знакомою дорогой
Иди,-- вотъ ключъ отъ сада,-- о, бѣги!..
Я слышу торопливые шаги...
Скорѣй, Жуанъ, ночь темная ненастна.
И убѣжать ты можешь безопасно.
CLXXXIII
Совѣтъ хорошъ, но поздно данъ совѣтъ
И опытъ въ этомъ случаѣ не веселъ.
Кто пожилъ и узналъ немножко свѣтъ,
Тотъ опытность такую вѣрно взвѣсилъ.
Жуанъ не медлилъ, тотчасъ, побѣжалъ,
Но предъ собой Альфонса увидалъ.
Онъ заревѣлъ, Жуаномъ сбитый на полъ,
И встать спѣша, ногтями полъ царапалъ.
CLXXXIV.
Свѣча погасла. Свалка началась.
Антонія и Юлія кричали,
Но слуги не пришли на этотъ разъ,
Альфонсу силы часто измѣняли:
Ушибленный, прибитый больно, онъ
Грозилъ, что будетъ тутъ же отомщенъ.
Жуанъ былъ юнъ, но въ звѣря превратился
И жертвой быть едвали бъ согласился.
CLXXXV.
Альфонса мечъ упалъ не обнажонъ
И бой открылся, битвой рукопашной.
Жуанъ неукротимъ былъ, раздраженъ...
Когда бъ Альфонса юноша безстрашный
Ногъ въ темнотѣ рукою охватить,
Тогда бъ ему пришлось не долго жить.
О, женщины! за жизнь мужей молитесь
И вдовами остаться берегитесь!..
CLXXXVI.
Альфонсъ Жуана думалъ удержать,
А Донъ-Жуанъ душилъ его такъ сильно
(Желая поскорѣе убѣжать),
Что кровь изъ носу хлынула -обильно.
Въ его рукахъ оставивъ платья клокъ,
Жуанъ, однимъ ударомъ сильнымъ могъ
Ошеломить врага и, платье бросивъ,
Бѣжалъ къ калиткѣ сада, какъ Іосифъ.
CLXXXVII.
Вотъ факелы и свѣчи принесли.
Глядятъ кругомъ: какіе безпорядки!
Альфонса полумертваго нашли;
Везъ чувствъ -- служанка, Юлія въ припадкѣ...
Клочки одеждъ лежали тамъ и сямъ
И капли крови видны по плитамъ...
Жуанъ -- въ саду, калитку отпираетъ,
Вновь заперъ входъ и быстро убѣгаетъ.
CLXXXVIII.
Пѣснь кончена. Къ чему писать о томъ,
Какъ ночью Донъ-Жуанъ переодѣтый,
Украдкою къ себѣ вернулся въ домъ,
И какъ, потомъ, о ночи странной этой
Весь городъ двѣ недѣли толковалъ,:
Какъ занялъ всѣхъ великій тотъ скандалъ,
Какъ о разводѣ долго клеветали,--
Но это все въ газетахъ описали.
CLXXXIX.
И кто вѣрнѣй желалъ бы дѣло знать,
Допросы, обвиненья, показанья,
И рѣчи адвокатовъ прочитать --
Ссылаюсь я на многія изданья.
Хоть иногда статья иная лжетъ,
За то въ нихъ много смѣху и остротъ.
Статью Гёрни для опыта прочтите:
Онъ даже жилъ поэтому въ Мадритѣ.
CXC.
А что жь Инеса? Чтобъ скорѣй замять
Одинъ изъ тѣхъ классическихъ скандаловъ,
Которыхъ можно мало насчитать
Съ эпохи отступленія Вандаловъ,--
Она молилась нѣсколько ночей,
Передъ Мадонной много жгла свѣчей,
Потомъ старухъ къ совѣту собирала
И Донъ-Жуана въ Кадмксъ отослала,
CXCI.
Чтобъ странствуя по всѣй Европѣ, онъ
Испорченную нравственность поправилъ
И набрался въ пути со всѣхъ сторонъ --
Въ Парижѣ или Римѣ -- новыхъ правилъ.
А Юлія въ монастырѣ жила,--
Страдала, но ея тоска была
(Чувствъ Юліи высказывать не стану)
Передана въ письмѣ ея къ Жуану:
CXCII.
"Вы ѣдете. Теперь все рѣшено...
Пусть будетъ такъ, хотя бы я страдала:
Мнѣ правъ надъ сердцемъ вашимъ не дано.
Меня въ грядущемъ счастіе не ждало.
Любить, любить! вотъ все, что я могла,
Вотъ все, что я отъ жизни сберегла!...
Вы ждете слезъ въ письмѣ моемъ, не такъ-ли?
Не ждите ихъ -- они давно изсякли.
CXCIII.
"Я васъ люблю, люблю до этихъ поръ,
Снося гоненье свѣта и презрѣнье,
Но не тяжелъ внѣ собственный позоръ
И прошлому я шлю благословенье.
Безъ похвальбы я сознаюсь въ винѣ,
Моя вина давно извѣстна
И я пишу невольно эти строки:
Не нужны мнѣ ни ласки, ни упреки.
CXCIV.
"Любовь мужчины -- краткій эпизодъ,
А женщина -- вся отдается страсти.
Вамъ лавры вьютъ, васъ слава въ мірѣ ждетъ,
Трудъ, почести иль упоенье власти.
Вы, честолюбцы, боретесь съ судьбой,
Мечъ воина уноситъ васъ на бой.
Повсюду жизнь васъ къ дѣлу призываетъ,--
А женщина лишь любитъ и страдаетъ.
СХСV.
"Да, ваша жизнь въ весельи побѣжитъ,
Любя другихъ, вы будете любимы,
А я?-- всему конецъ, печаль моя и стыдъ
На днѣ души останутся хранимы:
Ихъ я снесу, но власть мнѣ не дана
Забыта любовь, которая сильна...
Прощайте же! Любви сносить не смѣю,
Но умолчать о ней не въ силахъ, не умѣю...
CXCVI.
"Въ разбитомъ сердцѣ силы больше нѣтъ,
Но все жь могу очнуться я отъ горя.
Играетъ кровь игрой минувшихъ лѣтъ,
Какъ будто послѣ бури воины моря.
Я -- женщина. Забвенье насъ бѣжитъ,
Насъ милый образъ всюду сторожитъ,
Любовь живетъ, хотя глубоко скрыта:
Такъ къ полюсу бѣжитъ стрѣла магнита.
СXCVII.
"Я кончила, но все не тороплюсь
Сложить письма. Но что-жь меня тревожитъ?
Нѣтъ, смѣлости своей не устрашусь,
Еще сильнѣй несчастья быть не можетъ.
Я-бъ отъ страданья вѣрно умерла.
Но только смерть на зовъ ко мнѣ не шла.
И мнѣ осталось съ жизнью помириться,
Чтобъ васъ любить и чтобъ за васъ молиться".
CXCVIII.
На томъ письмѣ обрезъ былъ золотой.
Блистали строчки, словно за атласѣ...
Ея рука дрожала надъ свѣчей,
Такъ какъ стрѣла магнитная въ компасѣ.
Вотъ и печать приложена къ листу --
На ней девизъ: Elle vous suit partout.
Рѣзцомъ довольно опытнымъ и смѣлымъ
Онъ вырѣзанъ на сердоликѣ бѣломъ.
СХСІХ.
Такъ шли Жуана первые года.
О немъ писать ли далѣе? На это
Мнѣ публика отвѣтитъ и тогда
Соображать я буду изъ отвѣта.
Ея вниманье -- лавры для чела,
Капризъ ея -- не дѣлать много зла,
Когда жь она сочувствье мнѣ предложатъ,
Я продолжать романъ начну, быть можетъ.
CC.
Эпическимъ романъ я назову.
Въ немъ будутъ любопытныя сказанья
Любви и войнъ, войдетъ въ одну главу
Картина ада,-- будетъ описанье
Морскихъ крушеній, гибель кораблей,
Характеры различныхъ королей,--
Приближусь я по стилю и размѣру
Къ Виргилію иль къ самому Гомеру.
CCI.
Чтобъ шелъ мой трудъ успѣшно до конца --
Аристотеля правила помогутъ.
Они равно поэта и глупца
Производить на этомъ свѣтѣ могугъ,
Мнѣ -- милы риѳмы, многимъ бѣлый стихъ...
Скажу еще, кто для стиховъ такихъ
Фантазія дарила мнѣ картины,
А миѳы -- превосходныя машины.
CCII.
При томъ же, какъ эпическій пѣвецъ,
Не сходенъ я съ поэтами другими
(Не потому, кто заслужилъ вѣнецъ)
Одно несходство есть межъ мной и ими:
Сюжеты ихъ украшены всегда,
Такъ что понять нельзя ихъ безъ труда,
А у меня -- ужь въ этомъ я увѣренъ --
Разсказъ вездѣ бываетъ достовѣренъ.
CCIII.
Для точности могу я указать
На лѣтопись, народныя преданья,
На оперы, на драмы актомъ въ пятъ
И, наконецъ, на разныя изданья,
Всѣ подтвердятъ правдивый мой разсказъ.
Еще скажу, чтобы увѣрятъ васъ,
Въ Севильѣ при другихъ и предо мною
Герой мой былъ похищенъ сатаною.
CCIV.
Когда нибудь я къ прозѣ снизойду
И вамъ тогда, по плану Алкорана,
Рядъ изреченій мудрыхъ приведу,
Всѣхъ избавляя въ жизни отъ обмана.
Я въ изреченьяхъ очень былъ бы строгъ
И озаглавить книгу эту могъ:
"Аристотель живетъ въ любомъ поэтѣ"
И... есть еще названье на примѣтѣ.
CCV.
Мильтона. П о па мы тогда поймемъ,
И С а ути, Кольриджа не осудимъ,
(Послѣдній пилъ, но умолчимъ о томъ)
Затѣмъ всегда цѣнить достойно будемъ
Все, что писалъ нашъ даровитый Краббъ,
Поймемъ, что Кэмбель -- очень вялъ и слабъ,
Не украдемъ у Роджерса... хоть малость,
И не затѣемъ съ музой Мура шалость.
CCVI.
Отъ музы Сотебэя далеки,
Не овладѣемъ ей неосторожно
И, наконецъ, какъ "синіе чулки",
Не станемъ мы свидѣтельствовать ложно.
Ну, словомъ, всѣ должны лишь то писать,
На что могу и позволенье дать --
И всѣмъ, которые нарушатъ послушанье,
Жестокое готовлю наказанье.
CCVII.
Когда рѣшится кто нибудь сказать,
Что мой разсказъ безнравственъ, безъ морали,
Прошу того не тотчасъ обвинить.
Пусть вновь онъ перечтетъ его (едва ли!)
И дастъ тогда рѣшительный отвѣтъ --
Безнравственъ ли разсказъ мой, или нѣтъ?
Впослѣдствіи я въ этомъ оправдаюсь
И зло людей разславить постараюсь.
CCVIII.
Но если и теперь начнетъ толпа,
Не выслушавъ такого объясненья.
Негодовать, безумна и слѣпа,
И приходить въ тупое раздраженье
И назоветъ безнравственнымъ мой трудъ,
Отвѣчу я, что эти люди лгутъ,
А критикамъ, приставленнымъ къ роману,
И отвѣчать-то даже я не стану.
ССІХ.
Пусть публика мнѣ броситъ добрый взглядъ.
Я не рожденъ писателемъ развратнымъ
И -- клятву дамъ, пожалуй -- только радъ
Соединять полезное съ пріятнымъ.
Притомъ же -- здѣсь замѣчу для конца --
Гоняюсь я за славою пѣвца.
О, публика! не измѣняй же мнѣ ты:
Я подкупилъ издателя газеты.
ССХ.
Да, я послалъ письмо мое къ нему,
Какъ слѣдуетъ, съ приличнымъ приложеньемъ,
Онъ отвѣчалъ и, видно по письму,
Что не замедлитъ даннымъ порученьемъ.
Но если онъ солжетъ на этотъ разъ
И съ желчью разругаетъ мой разсказъ,
Тогда... о, что тогда скажу въ начали?
Я деньги далъ и всѣ они пропали.
ССХІ.
Но я надѣюсь очень на журналъ:
Онъ публику любить меня заставитъ,
Другіе пусть ругаютъ на повалъ --
Меня газетный говоръ позабавитъ,
Я не писалъ статей своихъ для нихъ,
А всѣ изданья авторовъ чужихъ
Не признаютъ, бездарный и считаютъ
И бранью очень крупною встрѣчаютъ.
ССХІІ.
"Того бъ не снесъ я въ для цвѣтущихъ лѣтъ" (*),
Мнѣ въ умъ пришла Горація цитата!
Лѣтъ шесть назадъ я былъ иной поэтъ,
Еще влюбленный въ музу -- и тогда-то
Журнальный крикъ меня бы раздражалъ,
Я на ударъ журнальный отвѣчалъ,
Охваченный досадой, какъ пожаромъ,
Стремительнымъ, убійственнымъ ударомъ.
(*) Горацій говоритъ: Non ego hoc ferrent calida jurenta Consule Planco, я не перенесъ бы этого во цвѣтѣ моей юности во время консульства Планка (Od. lib. III. 14).
ССХІІІ.
Но въ тридцать лѣтъ я ужь почти старикъ,
Почти сѣдой (что будетъ -- послѣ, въ сорокъ?
Я завести подумывалъ парикъ),
Теперь одинъ покой мнѣ только дорогъ.
Увяло лѣто жизни для меня,
Для боя нѣтъ въ груди моей огня,
Какъ капиталъ, растраченный, промчалась
Былая жизнь и сила растерялась.
CCXIV.
О, никогда ne спустится ко тѣ
Росой небесъ сердечная прохлада
И не слетятъ видѣнья въ тишинѣ,
Что вновь воскресла юности отрада!
Мнѣ впечатлѣній прежнихъ не знавать:
Ихъ нѣтъ въ душѣ ta намъ не отыскать
Нигдѣ того, что жило въ насъ,-- и нынѣ
Тамъ силы спятъ; тамъ мрачно, какъ въ пустынѣ.
CCXV.
О, никогда я въ сердцѣ не найду,
Какъ прежде, міра цѣлаго, вселенной;
Его ношу безъ пользы и иду
Безъ радости, безъ скорби неизмѣнной.
Меня давно оставили мечты,
А въ сердцѣ ледъ и нѣтъ въ немъ теплоты,
Но вмѣсто сердца умъ во мнѣ явился
И въ черепѣ зачѣмъ-то поселился.
ССXVI.
Любовь прошла. Меня не увлекутъ
Красавицы -- ни жены и ни вдовы
И красотой съ ума ужь не сведутъ.
Пути иные въ жизни мнѣ готовы.
Въ привязанность не вѣрю я давно,
Мнѣ докторомъ вино запрещено...
Чтобъ въ жизнь явиться съ новою отвагой,
Мнѣ остается, кажется, быть скрягой.
ССXVII.
А честолюбье? Идолъ тотъ разбитъ
Предъ алтаремъ Блаженства и Страданья
И ихъ печать теперь на мнѣ лежитъ.
Какъ Бэкона-монаха изваянье,
Изъ бронзы отлитая голова,
Я повторяю мудрыя слова,
Что "время есть, и было и пропало"...
Отъ пѣсенъ и любви душа устала.
CCXVIII.
Чѣмъ можно славу въ мірѣ заслужить
Тетрадями исписанной бумаги?
Придумала съ холмомъ ее сравнить,
Куда мы лѣземъ голодны и наги.
И люди пишутъ, бьются, говорятъ
И барды сладкогласные творятъ
Затѣмъ, чтобы остаться въ этомъ свѣтѣ
На книжной полкѣ иль въ плохомъ портретѣ.
ССХІХ.
Египта царь -- Хеопсъ соорудилъ
Для дива всѣхъ столѣтій пирамиду
И мумію свою въ ней схоронилъ.
И что-жь,-- какую вынесъ онъ обиду!
Пришлецъ его гробницу увидалъ
И дерзкою рукою изломалъ...
Хеопса прахъ развѣянный жалѣя.
Не будемъ ждать напрасно мавзолея.
ССХХ.
Я, какъ мудрецъ, произношу слова:
"Все что родится -- послѣ умираетъ
И тѣло наше гибнетъ, какъ трава"...
Ты прожилъ жизнь, но если бы -- кто знаетъ?--
Опять ты могъ назадъ ее вернуть --
Она свершила бъ тотъ же самый путь,
А потому за жизнь молись заранѣ,
Да сберегай свой кошелекъ въ карманѣ.
ССХХІ.
Теперь же, господа, пора кончать
И, избѣгая фразъ и пустословья,
Въ послѣдній разъ позвольте руку сжать
И пожелать вамъ добраго здоровья.
Когда одинъ другаго мы поймемъ,
То встрѣтимся когда нибудь потомъ,
А нѣтъ -- тогда, чтобъ не дразнятъ терпѣнья,
Тѣмъ и закончу длинное творенье.
ССХХІІ.
"Иди, мой трудъ, и въ міръ земныхъ тревогъ
"Пусть волны унесутъ страницы эти...
"Когда тобой я вдохновляться могъ,
"То много лѣтъ ты будешь жить на свѣтѣ".
Стихъ С а ути всѣ могутъ же читать,
Могу и я о славѣ помечтать...
Четыре жь первыхъ строчки... Строчки эти
У С а ути я взялъ въ одномъ куплетѣ.