I.
Поэты, что сбираютъ риѳмы въ пары,
Какъ голубковъ Венера, мать утѣхъ,
Чтобъ пѣть любви и сладострастья чары,
Плодятъ развратъ и сѣютъ зло и грѣхъ.
Ихъ тѣмъ неотразимѣе удары,
Чѣмъ ихъ стиховъ блистательнѣй успѣхъ,
Овидій -- въ томъ примѣръ, Петрарка тоже,
Когда судить мы станемъ ихъ построже.
II.
Я лютый врагъ безнравственныхъ поэмъ,
И если допускаю сочиненья,
Которыхъ я не одобряю темъ,
То чтобы рядомъ шло нравоученье
Съ ошибками, и требую затѣмъ,
Чтобъ грѣхъ наказанъ былъ для наставленья.
Итакъ, коль не измѣнитъ мнѣ Пегасъ,
Я удивлю моралью строгой васъ.
III.
Дворцовъ прибрежныхъ чудные узоры,
Святой Софіи куполъ золотой,
Плывущій флотъ, синѣющія горы,
Олимпъ высокій въ шапкѣ снѣговой,
Двѣнадцать острововъ, что тѣшатъ взоры --
Вотъ чудная картина, что собой
Когда-то Мэри Монтэгю плѣнила.
Такихъ картинъ неотразима сила!
IV.
Люблю я имя Мэри. Много грезъ
И цѣлый рядъ несбывшихся мечтаній
Въ моей душѣ съ тѣмъ именемъ слилось;
Оно еще мнѣ мило, хоть страданій
Не мало я тяжелыхъ перенесъ...
Отраденъ свѣтлый міръ воспоминаній!
Однако я впадаю въ грустный тонъ,
Но не къ лицу моей поэмѣ онъ.
V.
Уныло вѣтеръ дулъ; ревѣло море;
Съ "Могилы Великана" -- чудный видъ,
Когда бушуютъ волны на просторѣ,
Когда весь берегъ пѣною покрытъ.
Опасна непогода на Босфорѣ:
Она пловцу погибелью грозитъ.
Картина бури сладостна для взора,
Но моря нѣтъ опаснѣе Босфора.
VI.
Лазурь небесъ скрывалась въ облакахъ;
Былъ день осенній, мрачный и ненастный.
Порой осенней бури въ тѣхъ краяхъ
Для жизни моряковъ всегда опасны...
Пловецъ, въ часъ бури, кается въ грѣхахъ,
Исправиться клянется, но напрасно:
Утонетъ ли -- и въ клятвѣ прока нѣтъ;
Когда жъ спасется онъ -- забытъ обѣтъ.
VII.
Рабы всѣхъ странъ на площади стояли,
Ихъ привели для торга безъ цѣпей.
Нѣмую скорбь ихъ лица выражали,
Имъ было жаль отчизны и друзей.
Лишь негры въ сонмѣ ихъ не унывали:
Они мирились съ участью своей
И уживались съ тяжкою неволей,
Какъ угорь со своей злосчастной долей.
VIII.
Жуанъ былъ въ цвѣтѣ лѣтъ. Надеждъ и силъ
Еще не могъ утратить онъ избытокъ,
Но видъ его былъ мраченъ и унылъ
И слезъ скрывать не дѣлалъ онъ попытокъ.
Невѣрный рокъ его всего лишилъ:
Не мало вынесъ онъ душевныхъ пытокъ,
И милую, и деньги потерялъ,
Къ тому жъ рабомъ татаръ презрѣнныхъ сталъ.
IX.
И стоикъ бы навѣрно растерялся
Отъ столькихъ бѣдъ, отъ столькихъ жгучихъ ранъ.
Однакожъ онъ съ достоинствомъ держался.
Его нарядъ богатый, стройный станъ
Въ глаза бросались. Рѣзко отличался
Отъ остальныхъ невольниковъ Жуанъ;
Его наружность всѣхъ собой плѣняла.
Онъ барышей купцу сулилъ не мало,
X.
Базаръ былъ сходенъ съ шахматной доской;
На площади его пестрѣли рядомъ
И бѣлые, и черные толпой.
Ихъ привели для сбыта, жалкимъ стадомъ.
Одинъ невольникъ, статный и лихой,
Лѣтъ тридцати, съ суровымъ, гордымъ взглядомъ,
Въ числѣ другихъ на торгъ былъ приведенъ;
Съ Жуаномъ находился рядомъ онъ.
XI.
Британца въ немъ признать не трудно было:
Онъ былъ румянъ и бѣлъ, въ плечахъ широкъ;
Его чело высокое носило
Слѣды глубокихъ думъ иль злыхъ тревогъ;
Его судьба невзгодой не сломила,--
На все глядѣть онъ съ равнодушьемъ могъ.
Онъ раненъ въ руку былъ; струей багряной
Пятнала кровь его надвязку раны.
XII.
Къ Жуану, что немного пріунылъ,
Но все же, не теряя самовластья,
Достоинство и гордость сохранилъ,
Проснулось въ немъ горячее участье.
Невольно онъ сочувствіе дарилъ
Товарищу ихъ общаго несчастья,
А самъ онъ на плачевный свой удѣлъ
Съ полнѣйшимъ безучастіемъ глядѣлъ.
XIII.
Онъ такъ сказалъ Жуану: "Мы не схожи
Съ толпою этихъ жалкихъ дикарей,
Что окружаютъ насъ. Лишь въ цвѣтѣ кожи
Различье ихъ. Порядочныхъ людей
Лишь вы да я имѣю видъ пригожій.
Знакомство мы должны свести скорѣй.
Откуда вы? Я буду радъ, какъ другу,
Вамъ оказать и ласку и услугу".
XIV.
Жуанъ сказалъ:-- "Испанецъ родомъ я".
-- "Такого ждалъ я именно отвѣта:
Не можетъ подлый грекъ держать себя
Такъ гордо. Ваша пѣснь еще не спѣта;
Надежды до конца терять нельзя.
Смотрите,-- перемѣнится все это;
Мы всѣ фортуны жалкіе рабы,
Но я привыкъ къ превратностямъ судьбы".
XV.
-- "Позвольте васъ спросить, хоть и неловко:
Что привело нежданно васъ сюда?"
-- "Отвѣтъ простой; шесть турокъ и веревка".
-- "Но мнѣ узнать хотѣлось бы, когда
И какъ васъ взяли въ плѣнъ?"-- "Командировку
Мнѣ далъ Суворовъ... Только въ томъ бѣда,
Что приступомъ не могъ я взять Виддина
И самъ былъ взятъ: вотъ бѣдъ моихъ причина".
XVI.
-- "А есть у васъ друзья?" -- "Въ невзгоды часъ
Отыскивать ихъ -- тщетное старанье.
Отвѣтилъ я на все; прошу и васъ
Мнѣ разсказать свои воспоминанья".
-- "Унылъ и длиненъ будетъ мой разсказъ".
-- "А если такъ, то лучшее -- молчанье:
Когда пространна повѣсть и грустна,
Длиннѣе вдвое кажется она.
XVII.
Но все жъ не унывайте. Въ ваши лѣта
Фортуна, что обманчива порой,
Васъ не оставитъ; тѣмъ вѣрнѣе это,
Что вамъ нельзя считать ее женой;
Бороться съ ней никто не дастъ совѣта,--
Былинкѣ гдѣ же справиться съ косой?
Тотъ часто въ заблужденіи глубокомъ,
Кто думаетъ, что можетъ править рокомъ".
XVIII.
-- "Печалюсь я не о судьбѣ своей,--
Сказалъ Жуанъ:-- мнѣ жаль того, что было;
Я лишь скорблю о счастьи прежнихъ дней;
Я былъ любимъ, и -- нѣтъ подруги милой".--
Тутъ онъ замолкъ, и тихо изъ очей
Слеза скатилась.-- "Счастье измѣнило...
Но все же я со страхомъ незнакомъ.
И если плачу -- плачу о быломъ.
XIX.
Я твердъ душой, но тяжкій гнетъ разлуки
Мнѣ не по силамъ".-- Тутъ онъ замолчалъ,
Въ отчаяньи свои ломая руки,
И голову склонилъ.-- "Я такъ и зналъ,
Что женщина -- причина вашей муки.
Понятна ваша скорбь. Я самъ рыдалъ,
Когда прощался съ первою женою,
А также, какъ былъ брошенъ и второю.
XX.
Но третья.." -- "Какъ,-- сказалъ Жуанъ:-- у васъ
Есть три жены?" -- "Въ живыхъ лишь двѣ осталось...
Чему тутъ удивляться?.. Вѣдь не разъ
Инымъ вступать три раза въ бракъ случалось".
-- "Что жъ третья? Продолжайте свой разсказъ...
Надѣюсь, вамъ она вѣрна осталась
И не ушла? -- "О, нѣтъ!-- тотъ отвѣчалъ:
-- Отъ третьей самъ я въ страхѣ убѣжалъ".
XXI.
-- "Вы смотрите однако хладнокровно
На жизнь",-- сказалъ Жуанъ.-- "Я смятъ борьбой.
На вашемъ небѣ и свѣтло, и ровно
Сіяетъ радугъ много; ни одной
Не свѣтитъ мнѣ. Лишь въ юности любовно
Насъ грѣетъ лучъ надежды золотой,
Но время наши мысли измѣняетъ:
Такъ кожу каждый годъ змѣя мѣняетъ.
XXII.
Сначала эта кожа и яснѣй,
И лучше первой, но потомъ тускнѣетъ
И съ каждымъ днемъ становится блѣднѣй.
Насъ въ юности любовь живитъ и грѣетъ,
Затѣмъ мы узнаемъ другихъ страстей
Тяжелый гнетъ и сердце леденѣетъ:
Иной честолюбивъ и скупъ другой,
А третій дышитъ местью лишь одной".
XXIII.
Жуанъ сказалъ: -- ,Вы, можетъ быть, и правы,
Но все жъ судьба тяжелая насъ ждетъ;
Слова мы тратимъ только для забавы".
-- "Не много прока въ нихъ" -- отвѣтилъ тотъ.
-- "Ho если мнѣнья правильны и здравы,
Страданье учитъ насъ. Такъ, рабства гнетъ
Узнавъ, не станемъ мы тѣснить народа,
Когда намъ вновь достанется свобода".
XXIV.
Жуанъ сказалъ, скрывая грустный вздохъ:
-- "Какъ побывать хотѣлъ бы я на волѣ,
Чтобъ мстить злодѣямъ!... Да поможетъ Богъ
Несчастнымъ, побывавшимъ въ этой школѣ!"
-- "Довольно испытали мы тревогъ
И долго ждать намъ не придется болѣ:
Вотъ черный евнухъ съ насъ не сводитъ глазъ;
Хотѣлъ бы я, чтобы купили насъ!
XXV.
Конечно, грустно наше положенье,
Но лучшихъ мы дождаться можемъ дней:
Всѣ смертные, почти безъ исключенья,
Рабы своихъ желаній и страстей.
Холодный свѣтъ не знаетъ сожалѣнья;
Онъ глухъ къ мольбамъ безпомощныхъ людей.
Жить для себя, вполнѣ чуждаясь чувства,
Вотъ безсердечныхъ стоиковъ искусство!"
XXVI.
Въ то время подошелъ поближе къ нимъ
Сераля стражъ безполый, евнухъ хилый;
Въ осмотрѣ ихъ онъ былъ неутомимъ;
Онъ оцѣнилъ ихъ ростъ, наружность, силы.
Нѣтъ, никогда съ вниманіемъ такимъ
Любовникъ не оглядываетъ милой,
Сукно -- портной, проценты -- ростовщикъ
Барышникъ -- лошадей, какъ покупщикъ --
XXVII.
Невольника. Должно-быть, есть отрада --
Существъ себѣ подобныхъ покупать.
Но, впрочемъ, всѣ продажны; только надо
Покупности и вѣсъ, и мѣру знать;
Кого плѣняетъ мѣсто иль награда,
Кого успѣхъ; все жъ долженъ я сказать,
Что дѣйствуетъ всего успѣшнѣй злато...
За власть, какъ за пинки, по таксѣ плата.
XXVIII.
Ихъ осмотрѣвъ съ вниманьемъ, наконецъ,
Сначала одного, затѣмъ обоихъ,
Сталъ евнухъ торговать. Кричалъ купецъ;
Кричалъ и онъ, словъ не жалѣя строгихъ;
Торгуютъ такъ коровъ, свиней, овецъ
На ярмаркахъ. Такое брало зло ихъ,
Такой враждой пылалъ ихъ гнѣвный взоръ,
Что всѣмъ казалось,-- драка кончитъ споръ.
XXIX.
Но шумъ утихъ, и евнухъ съ грустной миной
Свой вынулъ кошелекъ и заплатилъ.
Купецъ пересмотрѣлъ всѣ до единой
Монеты, что въ уплату получилъ
(А то и пары сходятъ за цехины).
Всѣ деньги получивъ, онъ настрочилъ
Расписку и съ довольнымъ выраженьемъ
Сталъ думать объ обѣдѣ съ наслажденьемъ.
XXX.
Но могъ ли аппетитъ проснуться въ немъ
И могъ ли онъ свершить пищеваренье
Безъ всякой боли? Я увѣренъ въ томъ,
Что совѣсти онъ слышалъ угрызенья
За то, что безконтрольно, какъ скотомъ,
Людьми распоряжался. Безъ сомнѣнья,
На свѣтѣ ничего ужаснѣй нѣтъ,
Какъ дурно переваренный обѣдъ.
XXXI.
Вольтеръ намъ говоритъ, но это -- шутка,
Что, лишь поѣвши, сладость свѣтлыхъ думъ
Вкушалъ Кандидъ. Вольтеръ неправъ: желудка
Не можетъ гнетъ не дѣйствовать на умъ;
Лишь тотъ, кто пьянъ, лишается разсудка
И дѣйствуетъ, конечно, наобумъ.
Воззрѣніе мое узнать хотите ль?
Великій сынъ Филиппа -- мой учитель.
XXXII.
Вотъ мнѣнье Александра: "Намъ вдвойнѣ
Напоминаетъ смерть процессъ питанья
Съ другими жизни актами". По мнѣ,
Коль пища можетъ радость иль страданье
Въ насъ возбуждать, то лишніе вполнѣ
Таланты, умъ, искусства и познанья;
Кто станетъ имъ оказывать почетъ,
Когда надъ всѣмъ желудокъ верхъ беретъ?
XXXIII.
Дней шесть тому назадъ я собирался
По городу пройтись; вдругъ близъ меня
Стрѣльбы необычайный звукъ раздался.
Съ поспѣшностью изъ дома вышелъ я.
Народъ шумѣлъ; на лицахъ страхъ читался.
Израненный, молчаніе храня,
На площади лежалъ старикъ почтенный,
Начальникъ войска города Равенны.
XXXIV.
Несчастный! Чтобы счеты съ нимъ свести,
Въ него пять пуль безжалостно всадили
И бросили. Его перенести
Къ себѣ велѣлъ я. Тщетно мы ходили
За нимъ всю ночь; ужъ пользы принести
Не въ силахъ всѣ старанья наши были.
Пять вѣскихъ пуль и старое ружье
Съ нимъ порѣшили. Месть взяла свое.
XXXV.
Я зналъ его и съ вздохомъ сожалѣнья
Глядѣлъ на хладный трупъ. Не разъ видалъ
Я мертвыхъ, но такого выраженья
Спокойствія я прежде не встрѣчалъ
На блѣдномъ ликѣ жертвы разрушенья.
Казалось, онъ не умеръ -- только спалъ.
(Изъ ранъ его кровь не лилась струею).
Я на него глядѣлъ, объятъ тоскою.
XXXVI.
"Что жизнь и смерть?"-- у трупа я спросилъ.
Но онъ молчалъ,-- безмолвна смерть нѣмая...
"Возстань!" Но онъ лежалъ, лишенный силъ.
Еще вчера, отвагою пылая,
Войсками храбрый вождь руководилъ,
Имъ гордо приказанья отдавая;
Теперь же онъ безпомощно лежалъ,
И барабанъ литавры замѣнялъ.
XXXVII.
Исполнены унынья и печали,
Вокругъ вождя, что пролилъ кровь свою,
Въ послѣдній, но не въ первый разъ, стояли
Соратники его. Давно ль въ строю
Они, дрожа, словамъ его внимали?
И что жъ?.. Герой, прославленный въ бою,
Побѣдными украшенный вѣнками,
Погибъ -- убитъ продажными руками!
XXXVIII.
Близъ старыхъ ранъ, которыми стяжалъ
Онъ славу и почетъ, виднѣлись рядомъ
И новыя. Невольно ужасалъ
Контрастъ такой. Смущеннымъ, робкимъ взглядомъ
Я раны полководца озиралъ.
Отъ мертвеца несло могильнымъ хладомъ.
Глядя на этотъ трупъ, старался я
Умомъ постигнуть тайну бытія.
XXXIX.
Но тайною осталась тайна эта.
Насъ окружаетъ вѣчный мракъ тюрьмы.
Что ждетъ насъ за могилой?-- Нѣтъ отвѣта.
Сегодня -- жизнь, а завтра -- царство тьмы.
Желаннаго намъ не дождаться свѣта.
А міръ безсмертенъ, только смертны мы.
Но мудрствовать я болѣе не стану
И вотъ перехожу опять къ роману.
XL.
Британца и Жуана покупщикъ
Сѣлъ со своей поклажею живою
Въ роскошно-позолоченный каикъ,
Что по волнамъ понесся съ быстротою.
Друзья смутились, страхъ въ ихъ грудь проникъ:
Трудна борьба съ невѣдомой судьбою...
Вотъ у стѣны, въ тѣни деревъ густыхъ,
Въ концѣ залива, стала лодка ихъ.
XLI.
Лишь проводникъ у двери постучался --
Раскрылась дверь желѣзная. За нимъ
Невольники пошли; онъ подвигался
Съ большимъ трудомъ по зарослямъ густымъ.
Ложилась тѣнь и ночи мракъ сгущался.
Идти труднѣй все становилось имъ.
Гребцы исчезли съ лодкой, скрыты мракомъ,--
Ихъ евнухъ удалилъ условнымъ знакомъ.
XLII.
Сквозь чащу померанцевыхъ деревъ
Они съ трудомъ дорогу пролагали.
(Природу юга былъ бы я готовъ
Описывать, да всѣ поэты стали
Ей посвящать плоды своихъ трудовъ!
Такихъ поэмъ не мало вы читали
Одинъ поэтъ гостилъ у турокъ разъ,--
Съ тѣхъ поръ метода эта принялась).
XLIII.
Жуанъ слѣдилъ за евнухомъ въ волненьи.
Вдругъ мысль ему блестящая пришла.
И вамъ, и мнѣ, въ подобномъ положеньи,
Такая мысль легко прійти бъ могла.
"Убить проводника одно мгновенье,--
Шепнулъ Жуанъ:-- "не вижу въ этомъ зла;
Скорѣй нанесть ударъ, чѣмъ молвить слово,
И мы затѣмъ свободны будемъ снова!"
XLIV.
Товарищъ возразилъ:-- "И что жъ потомъ?
Какъ ухитримся дверь раскрыть снаружи?
Мы, можетъ быть, и кожи не спасемъ
(Варѳоломея вспомните!). Намъ хуже,
Конечно, будетъ завтра подъ замкомъ
Въ глухой тюрьмѣ. Я голоденъ къ тому же
И, не жалѣя первородства правъ,
Ихъ продалъ бы за бифштексъ, какъ Исавъ.
XLV.
Конечно, домъ находится за садомъ;
Не сталъ бы этотъ негръ, увѣренъ я,
Идти одинъ съ невольниками рядомъ,
Когда бъ не зналъ о близости жилья.
Лишь крикнетъ -- многочисленнымъ отрядомъ
Сюда сбѣгутся въ мигъ его друзья.
Но посмотрите: вотъ дворецъ предъ нами.
Какъ онъ красивъ и залитъ весь огнями!"
XLVI.
Дѣйствительно, дворецъ весь расписной
Представился ихъ изумленнымъ взглядамъ;
Онъ поражалъ отдѣлкой золотой
И ярко разукрашеннымъ фасадомъ.
Турецкій стиль богатъ лишь пестротой,
Но гдѣ жъ ему идти съ искусствомъ рядомъ!
Всѣ виллы вдоль Босфора и дворцы --
Лишь ширмъ иль декорацій образцы.
XLVII.
Когда друзья къ роскошному жилищу
Приблизились, ихъ сладко поразилъ
Отрадный запахъ яствъ. Глядя на пищу,
Жуанъ свое рѣшенье отложилъ,
Подумавъ: "Путь себѣ потомъ прочищу"...
Голодному лишь запахъ пищи милъ.
Британецъ молвилъ:-- "Намъ теперь лишь нуженъ
Часъ отдыха и вкусный, сытный ужинъ".
XLVIII.
Совѣтуютъ, чтобъ убѣждать людей --
На ихъ разсудокъ дѣйствовать и страсти.
Послѣднее мнѣ кажется вѣрнѣй:
Вѣдь умъ ничьей не поддается власти.
Одинъ ораторъ плачетъ, чтобъ сильнѣй
Подѣйствовать, другой сулитъ напасти:
Желаетъ всякій тронуть, убѣдить,
Но ни одинъ не хочетъ краткимъ быть.
XLIX.
Я твердо вѣрю въ силу убѣжденья
И красоты; порой полезна лесть,
Порою и угрозы; нѣтъ сомнѣнья,
Что въ золотѣ не мало силы есть.
Но все жъ людей въ такое умиленье
Ничто не въ состояніи привесть,
Въ такой восторгъ, какъ сладкій звонъ къ обѣду,
Что славитъ плоти надъ душой побѣду.
L.
Хоть въ Турціи къ обѣду не звонятъ,
Но трапеза и тамъ на первомъ планѣ.
Лакеи не стояли чинно въ рядъ,
И колоколъ не возвѣщалъ заранѣ
О томъ, что столъ накрытъ; все жъ ароматъ
Дымящихся и сочныхъ яствъ въ Жуанѣ
Будилъ неотразимый аппетитъ...
Планъ мщенья былъ отложенъ и забытъ.
LI.
Ихъ проводникъ увѣренно и смѣло
Шелъ впереди. Несчастный и не зналъ,
Что жизнь его на волоскѣ висѣла.
Остановивъ невольниковъ, онъ сталъ
Стучаться въ домъ. Мгновенье пролетѣло,--
Съ воротъ глухихъ затворы сторожъ снялъ,
И ихъ глазамъ представилася зала,
Что въ роскоши восточной утопала.
LII.
Я въ описаньяхъ силенъ, но о ней
Не стану говорить. Теперь такъ много
Туристовъ развелось, что ихъ статей
Не перечесть. Мнѣ съ ними -- не дорога:
Все только описанья, но идей
Не требуйте отъ нихъ, тѣмъ больше слога.
Цѣль авторовъ -- чтобъ ихъ замѣтилъ свѣтъ,-
А до природы имъ и дѣла нѣтъ.
LIII.
Вдоль стѣнъ, почти недвижно, возсѣдали
Сыны пророка, ноги подъ себя
Поджавъ. Иные въ шахматы играли;
Другіе, разговоровъ не любя, ,
Изъ мундштуковъ янтарныхъ дымъ пускали;
Здѣсь спалъ одинъ, свернувшись какъ змѣя;
А тамъ другой, объ ужинѣ мечтая,
Къ нему приготовлялся, ромъ глотая.
LIV.
Ни толковъ ни разспросовъ никакихъ
Не вызвало гяуровъ появленье;
Разсѣянно оглядывали ихъ,--
И лицъ не измѣнилось выраженье.
Такъ, мимоходомъ, на коней лихихъ
Глядятъ, цѣня ихъ силы и сложенье.
Иные негру отдали поклонъ,
Но ни о чемъ разспрошенъ не былъ онъ.
LV.
Оставивъ турокъ сонное собранье,
Невольниковъ повелъ онъ за собой
По ряду пышныхъ залъ. Вездѣ молчанье
Царило, только въ комнатѣ одной
Фонтана раздавалося журчанье.
Да кое-гдѣ изъ-за портьеръ порой
Выглядывали женскія головки,
Что новизна смущала обстановки.
LVI.
Довольно лампъ вдоль стѣнъ горѣло въ рядъ,
Чтобъ освѣщать ихъ путь, но слишкомъ мало,
Чтобъ роскошь этихъ царственныхъ палатъ
Во всемъ своемъ величьи выступала.
Тяжелою печалью я объятъ,
Когда передо мной пустая зала,
Гдѣ не видать кругомъ души живой.
Унылъ ея торжественный покой!
LVII.
Близъ скалъ сѣдыхъ, что злобно точатъ волны,
Въ пустынѣ иль въ лѣсу, -- не страшно намъ
Уединенье. Пусть они безмолвны --
Просторъ и тишь душѣ отрадны тамъ.
Но если мрака и молчанья полны
Палаты, гдѣ веселью свѣтлый храмъ
Воздвигнутъ, тяжекъ этотъ видъ унылый --
Онѣ тогда сходны съ нѣмой могилой.
LVIII.
Веселый ужинъ, ласки и привѣтъ,
Подруги милой образъ идеальный,
Уютный уголокъ и -- горя нѣтъ,
И часъ за часомъ мчится безпечально.
Эффектнѣе, конечно, яркій свѣтъ,
Что газъ бросаетъ въ залѣ театральной;
Но мнѣ просторъ пустынныхъ залъ милѣй.
Вотъ отъ чего тоска въ душѣ моей!
LIX.
Безцѣльны зодчихъ пышныя затѣи:
Чѣмъ больше зданье, тѣмъ виднѣе намъ>
Какъ жалокъ человѣкъ. Зачѣмъ пигмеи
Соборы воздвигаютъ къ небесамъ?
Дворцы, чертоги, храмы, мавзолеи --
Къ чему они съ тѣхъ поръ, какъ палъ Адамъ?
Какъ не умѣритъ эти вожделѣнья
Разительный примѣръ столпотворенья!..
LX.
Великъ былъ Вавилонъ, что всѣхъ давилъ
Богатствами и силой. Величаво
Навухороносоръ надъ нимъ царилъ,
Пока не сталъ пастись въ тѣни дубравы;
Со львами тамъ справлялся Даніилъ,
Съ Пирамомъ Тизба увѣнчались славой
И тамъ жила, собой плѣняя свѣтъ,
Семирамида, жертва злыхъ клеветъ.
LXI.
Всѣ лѣтописцы, злобною толпою,
Пристрастіемъ къ коню ее клеймятъ.
(Любовь, какъ и религія, порою
Впадаетъ въ ересь!) Но такой развратъ
Невѣроятенъ; жалкой клеветою
Все это отзывается. Наврядъ
Могло такъ быть, и я иного мнѣнья:
Скакунъ имѣлъ курьера тамъ значенье.
LXII.
Иной, пожалуй, скажетъ: "Вавилонъ --
Лишь миѳъ пустой!" (Безвѣріе -- не чудо
Въ нашъ вѣкъ). Но скептикъ будетъ обличенъ:
У насъ есть доказательствъ вѣрныхъ груда.
Сэръ Ричъ нашелъ, гдѣ былъ построенъ онъ,
И нѣсколько камней привезъ оттуда;
Къ тому жъ о немъ есть въ Библіи разсказъ.
А Библіи слова -- законъ для насъ.
LXIII.
Пусть вспомнятъ тѣ, что воздвигаютъ зданья,
Лишь думая о радостяхъ земныхъ,
Горація прелестное воззванье:
"Вы строите дворцы; а васъ въ живыхъ
Не будетъ скоро, жалкія созданья!"
Какою правдой дышитъ грустный стихъ:
"Et sepulchri immemor struis domos!"
Насъ манитъ жизнь, а смерти слышенъ голосъ.
LXIV.
Невольниковъ все за собою велъ
Ихъ проводникъ. Объятый нѣгой, сонный
Дворецъ молчалъ; вотъ съ ними негръ вошелъ
Въ созданье фей, покой уединенный,
Гдѣ роскоши воздвигнутъ былъ престолъ.
Природа созерцала удивленно
Красу и блескъ въ немъ собранныхъ вещей,
Не зная, какъ съ искусствомъ ладить ей.
LXV.
Навалены богатствъ тамъ были горы,
А цѣлый рядъ покоевъ былъ такихъ.
Диваны красотой плѣняли взоры;
Казалось, страшно даже сѣсть на нихъ.
Ковровъ пестрѣли пышные узоры;
Любуясь рядомъ тканей дорогихъ,
Хотѣлось, чтобы ихъ не смять ногою,
По нимъ скользить, ставъ рыбкой золотою.
LXVI.
Но этотъ блескъ не изумлялъ ничуть
Проводника, тогда какъ отъ волненья
У путниковъ его вздымалась грудь;
Они неслись на крыльяхъ вдохновенья,
Какъ будто бы подъ ними млечный путь
Весь въ звѣздахъ разстилался. Въ углубленьи
Одной изъ стѣнъ виднѣлся шкафъ большой.
(Надѣюсь, вамъ разсказъ понятенъ мой,
LXVII.
А если нѣтъ, я не повиненъ въ этомъ),
Негръ отперъ шкафъ, въ немъ былъ нарядовъ складъ,
Что разнились и формою, и цвѣтомъ;
Надѣть ихъ всякій турокъ былъ бы радъ,
Чтобы блеснуть изящнымъ туалетомъ.
Хоть выборъ былъ роскошенъ и богатъ,
Но все же для гяуровъ негръ угрюмый
По вкусу своему избралъ костюмы.
LXVIII.
Британцу онъ нарядъ богатый далъ:
Широкій плащъ, какъ носятъ кандіоты,
И пышныя шальвары; Шаль досталъ
Тончайшаго узора и работы,
Прибавивъ туфли и большой кинжалѣ,
Чеканенный и съ яркой позолотой.
Британецъ въ одѣяніи такомъ
Выглядывалъ вполнѣ турецкимъ львомъ,
LXIX.
На нихъ глядя внушительно и строго,
Баба, ихъ проводникъ, себѣ далъ трудъ
Имъ объяснить, какъ ждетъ ихъ выгодъ много,
Когда они безропотно пойдутъ
Судьбою имъ указанной дорогой;
Своимъ онъ долгомъ счелъ прибавить тутъ,
Что согласись они на обрѣзанье --
Похвалъ ихъ удостоятъ и вниманья.
LXX.
Онъ такъ окончилъ рѣчь:-- "Я былъ бы радъ
Въ васъ видѣть мусульманъ, но принужденья
Не пустятъ въ ходъ, чтобъ вы святой обрядъ
Свершили надъ собой".-- Благодаренье
Воздавъ ему за то, что знать хотятъ
Объ этакой бездѣлицѣ ихъ мнѣнье,
Британецъ, чтобъ смиренье заявить.
Турецкіе порядки сталъ хвалить.
LXXI.
Онъ къ этому прибавилъ, что питаетъ
Къ обычаямъ похвальнымъ мусульманъ
Большое уваженье и желаетъ,
Чтобъ для отвѣта срокъ ему былъ данъ;
Принять онъ предложенье полагаетъ,
Поужинавъ. -- О, срамъ! -- вскричалъ Жуанъ,--
Возможно ль стать посмѣшищемъ для свѣта!
Скорѣй умру, чѣмъ соглашусь на это.
LXXII.
Пусть голова скорѣй свалится съ плечъ!"
Британецъ возразилъ:-- "Еще два слова,
Вѣдь я еще свою не кончилъ рѣчь".
Тутъ къ евнуху онъ обратился снова:
-- "Поѣмъ сперва, затѣмъ пойду прилечь...
Рѣшусь ли обратиться къ жизни новой.
Потомъ скажу; но все надѣюсь я,
Что принуждать не станете меня".
LXXIII.
-- "Вамъ также передѣться будетъ надо",--
Сказалъ Жуану евнухъ и такой
Досталъ нарядъ, что было бы отрадой
Его надѣть красавицѣ любой;
Жуанъ же оттолкнулъ его съ досадой
Своею христіанскою ногой
И такъ одѣться отказался прямо,
Сказавъ; "Почтенный старецъ, я -- не дама".
LXXIV.
-- "Какой вашъ полъ,-- съ разсерженнымъ лицомъ
Отвѣтилъ негръ,-- мнѣ это все едино;
Но все же я поставлю на своемъ",
-- "Какая же,-- спросилъ Жуанъ, причина
Такой продѣлки? Что вамъ толку въ томъ,
Что женщиной нарядится мужчина?"
-- "Немного потерпите. и затѣмъ
Поймете все; но я останусь нѣмъ".
LXXV.
-- "Я требую!"-- сказалъ Жуанъ нахально.
-- "Прошу, -- замѣтилъ негръ, -- умѣрить пылъ;
Такая смѣлость можетъ быть похвальна,
Но для борьбы у васъ не хватитъ силъ;
Она для васъ окончится печально".
-- "Что жъ, съ платьемъ я свой полъ не измѣнилъ!"
Воскликнулъ тотъ.-- "Коль къ мѣрамъ я тяжелымъ
Прибѣгну, вы совсѣмъ проститесь съ поломъ.
LXXVI.
Я пышный предлагаю вамъ костюмъ,--
Негръ продолжалъ.-- Что женскій онъ, нѣтъ спора,
Но есть на то причина. Крикъ и шумъ
Напрасны,-- въ этомъ убѣдитесь скоро!"
Жуанъ стоялъ и мраченъ и угрюмъ.
-- "Вотъ лоскутокъ отъ женскаго убора,
Что дѣлать съ нимъ?"-- Жуанъ, сердясь, спросилъ.
(Такъ кружево онъ цѣнное честилъ).
LXXVII.
Затѣмъ Жуанъ шальвары цвѣта тѣла
Надѣлъ ворча и не скрывая гнѣвъ;
Свой легкій станъ, рубашкой скрытый бѣлой,
Онъ поясомъ стянулъ невинныхъ дѣвъ.
Впередъ успѣшно подвигалось дѣло,
Но юбка подвела: ее надѣвъ,
Онъ оступился, въ складкахъ утопая.
Неловкость извинительна такая.
LXXVIII.
Жуанъ, сердясь, урокъ свой первый бралъ,
Какъ одѣваться женщиною; ясно,
Что всѣхъ уловокъ дамскихъ онъ не зналъ.
Когда же наступалъ моментъ опасный,
Баба ему усердно помогалъ,
Чтобъ съ модою все шло вполнѣ согласно;
Самъ платье на Жуана онъ надѣлъ,
Затѣмъ нарядъ съ вниманьемъ осмотрѣлъ.
LXXIX.
Все было хорошо, но вотъ досада:
Прическа дамы требуетъ волосъ,
Жуанъ же былъ остриженъ; но изъ склада
Баба досталъ запасъ фальшивыхъ косъ;
Пригладивъ ихъ душистою помадой,
Убрать Жуана дамой удалось.
Прическа, что и такъ красой плѣняла,
Съ алмазами еще роскошнѣй стала.
LXXX.
Посредствомъ ножницъ, щипчиковъ, бѣлилъ
Жуана совершилось превращенье,--
На дѣвушку вполнѣ онъ походилъ.
Баба сказалъ, исполненъ восхищенья:
-- "За мной идите, сударь. Ахъ забылъ,
Сударыня. Возможно ли сомнѣнье?"
Тутъ хлопнулъ онъ рукой, и въ тотъ же мигъ
Четыре негра стали возлѣ нихъ.
LXXXI.
-- "Васъ ужинъ ждетъ. Вотъ стража для надзора,--
Британцу такъ Баба сказалъ: ,А вы
За мной идите, робкая синьора;
Но выкинуть прошу изъ головы
Пустую блажь,-- я не терплю задора.
Не опасайтесь, здѣсь не рыщутъ львы.
Дворецъ султана -- рая Магомета
Преддверье; мудрецу понятно это.
LXXXII.
"Не бойтесь: зла вамъ сдѣлать не хотятъ".
-- "Тѣмъ лучше,-- былъ отвѣтъ:-- я за обиду
Отмстить съумѣю. Тотъ не будетъ радъ,
Кто оскорбитъ меня. Я слабъ лишь съ виду.
Теперь я тихъ; но если мой нарядъ
Въ обманъ введетъ, я изъ терпѣнья выйду
И защитить свою съумѣю честь.
Повѣрьте мнѣ, моя опасна месть!"
LXXXIII.
Когда Баба далъ снова приказанье
Идти за нимъ, Жуанъ прощаться сталъ
Съ товарищемъ. Глядя на одѣянье,
Что юношѣ видъ женщины давалъ,
Тотъ скрыть улыбку былъ не въ состояньи.
-- "Здѣсь край чудесъ!-- ему Жуанъ сказалъ.
-- "Мы взяты въ рабство чернымъ чародѣемъ:
Я дѣвой сталъ, а вы -- турецкимъ беемъ.
LXXXIV.
Прощайте!" -- "Если встрѣтимся опять,--
Отвѣтилъ тотъ,-- хоть я пойду налѣво,
Направо вы,-- о многомъ разсказать
Придется намъ. Безропотно, безъ гнѣва
Судьбы велѣнья надо принимать.
Но сохраните честь, хоть пала Ева!"
-- "Меня не соблазнитъ и самъ султанъ,
Руки не предложивъ",-- сказалъ Жуанъ.
LXXXV.
Разстаться для друзей пора настала.
По анфиладѣ залъ и галлерей
Баба провелъ Жуана. У портала,
Что поражалъ массивностью своей,
Они остановились. Все дышало
Здѣсь святостью и миромъ алтарей;
Вездѣ носились волны ѳиміама.
Они, казалось, были возлѣ храма.
LXXXVI.
Порталъ-колоссъ, украшенный рѣзьбой,
Весь вылитъ былъ изъ бронзы позлащенной;
На немъ изображался лютый бой:
Здѣсь побѣдитель шелъ, тамъ побѣжденный
Лежалъ въ пыли, и плѣнныхъ за собой
Велъ тріумфаторъ. Эры отдаленной,
Когда Востокомъ кесарь управлялъ,
Созданьемъ былъ роскошный тотъ порталъ.
LXXXVII.
Въ концѣ онъ помѣщался пышной залы.
Какъ бы служа контрастомъ тѣмъ дверямъ,
Два карлика, уродства идеалы,
Стояли на часахъ по ихъ бокамъ.
Такъ жалкіе пигмеи были малы,
Что ихъ никто бъ и не замѣтилъ тамъ,--
Порталъ, что возлѣ нихъ стоялъ стѣною,
Ихъ подавлялъ своей величиною.
LXXXVIII.
Кто наступалъ на нихъ почти совсѣмъ,
Тотъ только могъ, съ невольнымъ отвращеньемъ,
Ихъ разглядѣть черты. Къ уродамъ тѣмъ
Всѣ относились съ злобой и презрѣньемъ;
Къ тому жъ изъ нихъ былъ каждый глухъ и нѣмъ,
И цвѣтъ ихъ лицъ былъ всѣхъ цвѣтовъ, смѣшеньемъ.
Границъ не знало безобразье ихъ,
За то и денегъ стоило большихъ.
LXXXIX.
Они большою обладали силой.
Держать всегда тѣ двери подъ замкомъ
Ихъ главною обязанностью было;
Но отворять имъ было нипочемъ
Гарема дверь, что плавно такъ скользила,
Какъ плавенъ стихъ у Роджерса. Притомъ
И казни ими тайно совершались:
Для дѣлъ такихъ всегда нѣмые брались.
ХС.
Имъ знаки замѣняли разговоръ.
Когда Баба предъ ними появился
И приказалъ скорѣе снять затворъ,
Такъ на Жуана строго устремился
Чудовищей нѣмыхъ змѣиный взоръ,
Что онъ невольно струсилъ и смутился.
Казалось, имъ въ удѣлъ достался даръ
Опутывать людей посредствомъ чаръ.
ХСІ.
Не мало далъ Жуану наставленій
Баба предъ тѣмъ, чтобъ подойти къ дверямъ:
-- "Не дѣлайте порывистыхъ движеній,
Старайтесь подражать походкѣ дамъ;
Когда мы не разсѣемъ подозрѣній
Живыми не уйти отсюда намъ;
Примите видъ взволнованный и томный,
Какъ это долгъ велитъ дѣвицѣ скромной.
ХСІІ.
Остерегайтесь карликовъ: ихъ взоръ
Пронижетъ васъ; онъ бдителенъ и зорокъ;
Въ обманъ ввести старайтесь ихъ надзоръ,
Коль только солнца свѣтъ вамъ милъ и дорогъ;
Не то -- въ мѣшкѣ забросятъ насъ въ Босфоръ
И никакихъ не примутъ отговорокъ;
Таковъ обычай мѣстный, и какъ разъ,
Безъ лодки въ даль угонятъ волны насъ".
ХСІІІ.
Съ напутствіемъ такимъ Жуана ввелъ онъ
Въ покой, что убранъ былъ еще пышнѣй,
Чѣмъ прочіе. Онъ былъ настолько полонъ
Невѣроятной роскоши затѣй,
Что глазъ, такою пышностью уколонъ,
Не зналъ, на что глядѣть. Игра камней
Сливалася вездѣ съ сіяньемъ злата;
Все было тамъ и пышно, и богато.
ХСІѴ.
Въ дворцахъ Востока роскошь колетъ глазъ,
Но никогда она тамъ не являлась
Въ соединеньи съ вкусомъ. Мнѣ не разъ
На Западѣ бывать въ дворцахъ случалось --
И тамъ безвкусье поражало васъ,
Хоть менѣе богатства замѣчалось.
Нѣтъ средства-перечислить,сколько въ нихъ
Картинъ и статуй видѣлъ я плохихъ.
XCV.
Въ той комнатѣ, объятой полумракомъ,
Султанша возсѣдала, на диванъ
Облокотясь. Предупрежденный знакомъ,
Предъ нею на колѣни палъ Жуанъ,
Что до поклоновъ вовсе не былъ лакомъ,
Его смущали нравы этихъ странъ.
Передъ султаншей также евнухъ черный
Упалъ во прахъ, склонивъ главу покорно,
XCVI.
Венерой, разстающейся съ волной,
Она возстала, ихъ окинувъ взглядомъ,
Что затмѣвалъ и блескомъ, и красой
Сокровища, лежавшія тутъ рядомъ.
Кивнувъ надменно евнуху рукой,
Плѣнявшей нѣжной прелестью и складомъ,
Она его къ себѣ подозвала.
Какъ лунный свѣтъ рука ея бѣла.
XCVII.
Онъ, край ея пурпуроваго платья
Поцѣловавъ, шептаться съ нею сталъ.
Красы ея не въ силахъ описать я,
И лучше -- я стихомъ бы ослѣплялъ:
Словами невозможно дать понятья
О совершенствѣ. Свѣтлый идеалъ
Лишь можетъ рисовать воображенье,
А потому и слово безъ значенья.
XCVIII.
Хоть съ ней давно простилася весна
(Лѣтъ двадцать шесть ей въ это время было),
Но все жъ она была красы полна:
Иныхъ и лѣтъ не побѣждаетъ сила,--
Надъ временемъ имъ свыше власть дана.
Шотландская Марія сохранила
Красу весь вѣкъ и время не могло
Умалить блескъ Ниноны де-Ланкло.
XCIX.
Съ величіемъ царицы, приказанье
Прислужницамъ султанша отдала.
Всѣхъ одинако было одѣянье,
Жуанъ по платью былъ изъ ихъ числа.
Казалось, такъ невинно ихъ собранье,
Что каждую изъ нихъ бы взять могла
Себѣ въ подруги чистая Діана;
Но не скрывалъ ли взглядъ такой обмана?
C.
Прислужницы, почтительный поклонъ
Отдавъ Гюльбеѣ, скрылися толпою,
Минуя дверь, въ которую введенъ
Былъ Донъ-Жуанъ. Богатствомъ и красою
Той пышной залы восхищался онъ.
Мнѣ жалокъ тотъ, кто, полный лишь собою,
Не признаетъ ничьихъ законныхъ правъ,
Nil admirari -- лозунгомъ избравъ.
CI.
"Коль ищете вы счастья,-- удивленье
Гоните прочь!" Муррея вотъ совѣтъ
И Крича; но слова ихъ -- повторенье:
Горацій, вдохновеніемъ согрѣтъ,
Давно распространялъ такое мнѣнье;
Съ нимъ Попе заодно; но если бъ свѣтъ
Не дѣлалъ мощнымъ геніямъ овацій,
Не пѣли бы ни Попе, ни Горацій.
CII.
Когда ушли прислужницы, Баба
Согнуть колѣни вновь велѣлъ Жуану
И приложиться, съ подлостью раба,
Къ ея ногѣ; но словно истукану
Онъ говорилъ.-- "Грустна моя судьба!--
Вскричалъ Жуанъ во гнѣвѣ,-- но не стану
Ни передъ кѣмъ достоинства ронять:
Лишь туфлю папы можно цѣловать*.
СІІІ.
Баба, конечно, дерзостью отвѣта
Былъ возмущенъ и петлю посулилъ;
Но предъ самой невѣстой Магомета
Жуанъ бы ни за что не уронилъ
Достоинства. Законамъ этикета
Подвластны всѣ; ихъ свѣтъ всегда цѣнилъ;
Они не для одной среды придворной,--
И въ захолустьяхъ люди имъ покорны.
СІѴ.
Отъ бѣшенства сверкалъ Жуана взоръ;
Кастильскихъ предковъ духъ въ немъ пробудился;
Унизиться считалъ онъ за позоръ
И съ арміей скорѣе бы сразился,
Чѣмъ уступилъ. Признавъ напраснымъ споръ,
Баба уступку сдѣлать согласился
И для того, чтобъ сразу кончить бой,
Придумалъ ногу замѣнить рукой.
СѴ.
Успѣхомъ увѣнчалось предложенье:
Не поступилъ бы лучше дипломатъ.
Тутъ съ евнухомъ, немедля, въ соглашенье
Вступилъ Жуанъ, что былъ условью радъ.
Онъ молвилъ:-- "Всякой дамѣ уваженье
Оказывать приличья намъ велятъ,
И мы всегда -- такъ принято ужъ это --
Подходимъ къ ручкѣ для привѣта".
СѴІ.
И вотъ Жуанъ, не торопясь ничуть,
Къ рукѣ султанши подошелъ небрежно;
А врядъ ли видѣлъ онъ когда-нибудь
Такой руки породистой и нѣжной.
Восторженно устами къ ней прильнуть
Желалъ бы всякій. Ручки бѣлоснѣжной
Надъ смертными неотразима власть:
Коснешься къ ней -- и въ сердцѣ дышитъ страсть.
CVII.
Окинувъ взглядомъ юношу, Гюльбея
Велѣла гордо негру скрыться съ глазъ,
И евнухъ, ей противиться не смѣя,
Исполнилъ тотчасъ данный ей приказъ,
Сказавъ Жуану тихо:-- "Не робѣя,
Приблизьтесь къ ней: васъ ждетъ блаженства часъ!"
Собой довольный, евнухъ вышелъ смѣло,
Какъ будто совершилъ благое дѣло.
СѴІІІ.
Лишь вышелъ негръ, и вмигъ она покой
Утратила, волненьемъ объята;
Кровь прилила багряною струей
Къ ея лицу. Такъ яркій лучъ заката
На облака вечернею порой
Бросаетъ отблескъ пурпура и злата.
Огонь сверкнулъ въ ея глазахъ большихъ:
И страсть, и гордость смѣшивались въ нихъ.
СІХ.
Ея краса была неоспорима,
Но сатана съ ней, вѣрно, сходенъ былъ,
Когда онъ принялъ образъ херувима,
Чтобъ Еву обольстить, и тѣмъ открылъ
Неправды путь, столь смертными любимый...
Въ ней гордость охлаждала сердца пылъ;
Рабы могли идти за нею слѣдомъ,
Но рабства гнетъ ей былъ самой невѣдомъ.
СХ.
Во всѣхъ ея поступкахъ и словахъ
Гордыня проявлять себя умѣла;
Всѣ предъ Гюльбеей падали во прахъ;
На шеѣ цѣпь у всякаго висѣла
Въ присутствіи ея; но развѣ страхъ --
Надежная опора? Можно тѣло
Поработить, но духъ свое возьметъ:
Онъ лишь одну свободу признаетъ.
СХІ.
Ея улыбка, что красой плѣняла,
Была высокомѣрія полна;
Привѣтствіе ея -- и то дышало
Надменностью; ни передъ кѣмъ она
Своей главы покорно не склоняла;
Обычаю восточному вѣрна,
За поясомъ она кинжалъ носила.
(Съ такой женой мнѣ бъ трудно ладить было!)
CXII.
Она не знала удержу ни въ чемъ.
Предъ волею ея благоговѣя,
Толпа рабовъ лишь думала о томъ,
Чтобы ея малѣйшая затѣя
Исполнена была. Такимъ путемъ --
Будь только христіанкою Гюльбея --
Открыли бъ для нея -- я въ этомъ убѣжденъ --
И вѣчнаго движенія законъ.
CXIII.
Богатства ей безумно расточались
И прихотямъ ея платили дань;
Ей деньги никогда въ разсчетъ не брались:
Чего бъ ни пожелала, все достань.
Но все жъ охотно ей повиновались,
Хотя она и деспотизма грань
Переступала; женщины порою
Мирились съ нимъ, но не съ ея красою.
CXIV.
Нечаянно Жуана увидавъ,
Она его немедленно велѣла
Купить. Баба, что подлъ былъ и лукавъ,
Съ охотою взялся за это дѣло.
Могла ль она обуздывать свой нравъ?
Но хитрый негръ свой планъ обдумалъ зрѣло,
И для того, чтобъ лучше скрыть обманъ,
Дѣвицей былъ наряженъ Донъ Жуанъ.
СХѴ.
Возможно ли такое приключенье?
Вы странностью его поражены;
Но вами возбужденныя сомнѣнья
Султанши сами разрѣшить должны.
Скажите, развѣ рѣдкое явленье --
Обманутый монархъ? Въ глазахъ жены
Онъ только мужъ, какихъ на свѣтѣ много,
И все идетъ обычною дорогой.
CXVI.
Такихъ примѣровъ горестныхъ полна
Исторія. Но вновь вернусь къ разсказу:
Гюльбея въ томъ была убѣждена,
Что все пойдетъ какъ будто по заказу.
Вѣдь юношу пріобрѣла она
И думала, что ей удастся сразу
Его простымъ вопросомъ побѣдить;
"Христіанинъ, умѣешь ли любить?"
CXVII.
Могло бъ такъ быть; но образъ сердцу милый
Еще Жуанъ носилъ въ груди своей:
Онъ не забылъ Гайдэ, и съ новой силой
Его сдавила сердце мысль о ней;
Онъ вспомнилъ нѣжной дѣвы ликъ унылый,
Ея любовь, и -- снѣга сталъ бѣлѣй.
Какъ бы пронзенный острыми стрѣлами,
Онъ залился горючими слезами.
СХѴІІІ.
Такія слезы грудь на части рвутъ:
Ихъ горечь отравляетъ хуже яда.
Онѣ свинцомъ расплавленнымъ текутъ.
Чтобъ слезы лилъ мужчина, сердце надо
И жизнь его разбить. Тѣ слезы жгутъ.
А въ нихъ и облегченье, и отрада
Для женщинъ; мукъ онѣ смываютъ слѣдъ,--
Для насъ же безпощаднѣй пытки нѣтъ!
СХІХ.
Она его утѣшить бы хотѣла,
Но какъ -- совсѣмъ не знала. Съ юныхъ лѣтъ
Она съ рабами лишь имѣла дѣло,
Встрѣчая только ласки и привѣтъ.
Предъ нею проявляться скорбь не смѣла,
Ей и во снѣ не представлялось бѣдъ:
Лелѣяли ее лишь счастья грезы --
И вдругъ предъ нею проливались слезы!
CXX.
Но женщина сердечную печаль
Всегда не прочь утѣшить, и кручина
Въ ней будитъ состраданіе. Едва ль
Одну найдешь, которой сердце -- льдина.
Гюльбеѣ Донъ-Жуана стало жаль.
Хоть непонятна ей была причина
Его рыданій, ими смущена,--
Невольно вдругъ заплакала она.
CXXI.
Но свѣтъ не знаетъ вѣчнаго мученья,
И, какъ всему, есть и слезамъ предѣлъ.
Жуанъ унялъ душевное волненье
И смѣло на Гюльбею посмотрѣлъ.
Въ глазахъ исчезъ послѣдній лучъ смятенья;
Хоть онъ предъ красотой благоговѣлъ,
Но все жъ не могъ переносить безъ боли
Сознанья, что онъ -- жертва злой неволи...
СХХІІ.
Гюльбеѣ приходилось въ первый разъ
Встрѣчать отпоръ. Она весь вѣкъ внимала
Лишь лести и мольбамъ; ея приказъ
Закономъ былъ и все предъ ней дрожало;
Ей жизни стоить могъ блаженства часъ...
И что жъ? Ее опасность не смущала;
А время уносилось безъ слѣда,
Не принося желаннаго плода.
СХХІІІ.
Здѣсь ваше обращаю я вниманье
На то, что въ взглядахъ Сѣверъ и Востокъ
Расходятся: для нѣжнаго признанья
На Сѣверѣ дается дольше срокъ,
А тамъ одна минута колебанья
Иль замедленья -- пагубный порокъ;
Мгновенно тамъ должна рождаться страстность,
Иль осрамиться вамъ грозитъ опасность.
CXXIV.
Жуанъ бы не ударилъ въ грязь лицомъ.
Но о Гайдэ онъ думалъ и страданье
Другія чувства заглушало въ немъ;
Гюльбею онъ оставилъ безъ вниманья;
Его жъ своимъ считала должникомъ
Султанша за опасное свиданье.
То вспыхнувъ вдругъ, а то какъ смерть блѣдна,
Стояла рядомъ съ юношей она.
СХХѴ.
Затѣмъ она дрожащею рукою
Его схватила руку, страстный взоръ
Бросая на него съ нѣмой мольбою;
Просила ласкъ, но встрѣтила отпоръ.
Подавлена душевною борьбою,
Она сдержала гнѣвъ, и лишь укоръ
Сверкнулъ въ очахъ; но страсть въ ней бушевала,
И вотъ она въ его объятья пала,
CXXVI.
Насталъ моментъ опасный; но Жуанъ
Былъ защищенъ броней сердечной боли
И гордости; онъ выпрямилъ свой станъ
И вырвался изъ плѣна: въ рабской долѣ
Томительнѣе боль сердечныхъ ранъ.
Онъ такъ сказалъ:-- "Когда орелъ въ неволѣ,
Не ищетъ онъ подруги, скорбь тая;
Разврату дань платить не буду я!...
СХХѴІІ.
Умѣю ль я любить, ты знать хотѣла?
Суди о томъ, какъ чту любви законъ,
Коль страсть твоя мнѣ сердца не согрѣла!
Я -- рабъ; нарядъ мой жалокъ и смѣшонъ;
Любовь лишь для свободныхъ; если тѣло
Поработить порою можетъ тронъ,
Заставить ползать, сдерживая страсти,
Все жъ онъ надъ сердцемъ не имѣетъ власти".
СХХѴІІІ.
Жуанъ сказалъ лишь правду; но границъ
Гюльбеи своеволіе не знало;
По ней, лишь для царей и для царицъ
И ихъ утѣхъ земля существовала.
Могли ль предъ нею не склоняться ницъ
Рабы, когда она повелѣвала?
Легитимизмъ до выводовъ такихъ
Доводитъ всѣхъ сторонниковъ своихъ.
СХХІХ.
Къ тому жъ ее природа надѣлила
Такой красой, что нищей будь она,--
Безспорно бы надъ смертными царила,
Поклонниковъ толпой окружена.
Такой красы -- неотразима сила,
А ей и власть была въ удѣлъ дана:
Вѣнецъ царицы украшалъ Рюльбею!
Кто жъ могъ не преклоняться передъ нею?
CXXX.
О, юноши! прошу припомнить васъ,
Какъ необузданъ гнѣвъ старухи страстной,
Просящей ласкъ, когда она отказъ
Встрѣчаетъ: месть ея всегда опасна;
О томъ вы, вѣрно, слышали не разъ.
Гюльбея же была вполнѣ прекрасна;
Что жъ чувствовать красавица могла,
Когда на зовъ отвѣта не нашла?
CXXXI.
Припомните, какъ поступила строго
Пентефрія супруга, Федры месть
Иль лэди Бури; жаль лишь, что немного
Въ исторіи такихъ примѣровъ есть.
На этотъ счетъ уроки педагога
Не мало пользы могутъ вамъ принесть.
Опасенъ женскій гнѣвъ; не въ силахъ дать я
О бѣшенствѣ Гюльбеи вамъ понятья.
CXXXII.
Ужасенъ гнѣвъ тигрицы, коль у ней
Дѣтенышей возьмутъ; но безъ сравненья
Бываетъ ярость женщины сильнѣй,
Что привести не можетъ въ исполненье
Облюбленныхъ желаній и затѣй!
Терять дѣтей -- тяжелое мученье;
Утрату же возможности имѣть
Ихъ въ будущемъ -- еще труднѣй стерпѣть.
СХХХІІІ.
Страсть къ размноженью -- вотъ законъ природы;
Она присуща уткамъ, тиграмъ, львамъ;
Всѣ размножать хотятъ свои породы.
Вы посѣщали ль дѣтскія?-- И тамъ
Ужасный визгъ дѣтей. Въ младые годы
Ихъ вѣчный крикъ отраденъ матерямъ.
Что жъ, этотъ фактъ наглядно подтверждаетъ,
Какъ сильно чувство, что его рождаетъ.
CXXXIV.
Сказалъ бы я, что молніи металъ
Гюльбеи взоръ, но въ этомъ толку мало:
Въ ея очахъ всегда огонь сверкалъ.
Сказалъ бы, что лицо ея пылало,--
Но этимъ бы понятья я не далъ
О томъ, какъ кровь въ ней сильно бушевала.
Предъ ней впервые не склонялись ницъ,
За то и гнѣвъ ея не зналъ границъ!
СХХХѴ.
Ужасный гнѣвъ продлился лишь мгновенье,
А то ее навѣрно бъ онъ убилъ;
Не можетъ долго длиться изступленье;
Зловѣщій этотъ мигъ соединилъ
Въ ея душѣ всѣ адскія мученья;
Ревущій океанъ съ ней сходенъ былъ,
Когда онъ точитъ скалы съ злобой фурій;
Она жъ была одушевленной бурей.
СХХХѴІ.
Такую ярость съ вспышкой не сравнить,
Какъ ураганъ съ дыханіемъ зефира;
Все жъ не луну хотѣлось ей схватить,
Какъ Готспуру безсмертнаго Шекспира.
Хотѣлось ей "убить, убить, убить!"
(Припомните слова сѣдого Лира),
Но пылъ ея въ концѣ концовъ угасъ
И слезы градомъ хлынули изъ глазъ.
СХХХѴІІ.
Грозой въ ней гнѣвъ проснулся и грозою
Безъ словъ пронесся мимо. Женскій стыдъ
Впервые пробудился въ ней рѣкою,
Что прорвала плотину и шумитъ;
Ея онъ душу наводнилъ собою,
Невыносима боль такихъ обидъ.
Хоть раны ихъ и жгучи и глубоки,
Полезны и царямъ порой уроки.
СХХХѴІІІ.
Они напоминаютъ имъ про связь,
Что сочетаетъ смертныхъ, и понятье
Даютъ о томъ, что все же мы -- не грязь,
Хоть созданы изъ праха; что, какъ братья,
Горшки и урны сходны; что, гордясь
Породой или саномъ, отъ объятій
Зловѣщей смерти все же не уйдешь...
Какъ иногда такой урокъ хорошъ!
СХХХІХ.
Сперва ей мысль пришла убить Жуана,
Затѣмъ въ себѣ любовь къ нему убить,
Затѣмъ, не одобряя эти планы,
Ей захотѣлось зло его язвить,
Затѣмъ улечься спать, хоть было рано,
Потомъ кинжаломъ грудь себѣ пронзить --
Потомъ дать порку негру, въ знакъ привѣта;
Но лишь слезами кончилось все это.
CXL.
Убить себя хотѣлось ей съ тоски,
.Да подъ бокомъ она кинжалъ носила,
А на Востокѣ ткани такъ легки,
Что въ мигъ одинъ ее бы сталь пронзила;
Убить Жуана было бъ ей съ руки,
И что жъ?-- она рѣшенье измѣнила:
Вѣдь средство плохо, что ни говорить,
Снять голову, чтобъ сердце побѣдить.
CXLI.
Жуанъ былъ сильно тронутъ; съ горькой долей
Мирился онъ и въ томъ былъ убѣжденъ,
Что свѣта дня ужъ не увидитъ болѣ
И что въ мученьяхъ жизнь окончитъ онъ.
Грѣшить онъ могъ, своей согласно волѣ;
Ее лишь признавая какъ законъ,
Онъ презрѣлъ бы и пытки, и угрозы;
Но женщины его смутили слезы.
CXLII.
Онъ потерялъ рѣшимость и, во всемъ
Себя виня, отказу сталъ дивиться
(Но почему, не знаю). Онъ о томъ
Сталъ думать, какъ бы съ нею помириться;
Жалѣлъ онъ, что пошелъ такимъ путемъ,
Какъ инокъ, что обѣтомъ тяготится,
Иль женщина замужествомъ своимъ.
Сдержать обѣтъ тогда возможно ль имъ?
CXLIII.
Онъ смутно бормотать сталъ извиненья,
Но въ этихъ обстоятельствахъ слова --
Пустые звуки, чуждые значенья;
Поэзія и та свои права
Утратила бъ въ подобномъ положеньи.
Гюльбея стала таять; но едва
Клониться къ примиренью стало дѣло,
Вошелъ Баба смущенно и несмѣло,--
CXLIV.
"Подруга солнца и сестра планетъ",--
Такъ евнухъ ей сказалъ, потупя взоры,--
Передъ тобой склоняется весь свѣтъ,
Свѣтилъ и тѣхъ тебѣ послушны хоры.
Отъ солнца я тебѣ несу привѣтъ,
Оно само появится здѣсь скоро.
Какъ свѣтлый лучъ, я посланъ имъ впередъ.
Надѣюсь, своевременъ мой приходъ".
CXLV.
Она сказала: -- "На его сіянье
Лишь завтра мнѣ хотѣлось бы взглянуть.
Ну, что жъ, зови альмей; пусть ихъ собранье
Вокругъ меня блеститъ, какъ млечный путь;
А ты, гяуръ, коль есть въ тебѣ желанье
Проступокъ свой загладить чѣмъ-нибудь,
Устройся такъ, чтобъ между ними скрыться,--
Султанъ идетъ и надо торопиться*.
CXLVI.
Дворецъ, что былъ какъ будто пустъ и нѣмъ,
Вдругъ ожилъ, облитой горячимъ свѣтомъ;
Явились одалиски и затѣмъ
Всѣ евнухи; согласно съ этикетомъ,
Султанъ, когда свой посѣщалъ гаремъ,
Заранѣе предупреждалъ объ этомъ.
Гюльбею изъ своихъ законныхъ женъ
Любилъ и баловалъ всѣхъ больше онъ
CXLVII.
Султанъ былъ строгъ и видъ имѣлъ надменный;
Крамолой возведенный въ санъ священный,
Не брился онъ и не снималъ чалмы;
На тронъ вступилъ онъ прямо изъ тюрьмы.
Онъ смертный былъ вполнѣ обыкновенный
(Да въ Турціи назвать не можемъ мы
Ни одного великаго султана,
За исключеньемъ развѣ Солимана).
CXLVIII.
Обряды всѣ онъ свято исполнялъ,
Какъ долгъ велитъ намѣстнику Пророка;
Визирь же государствомъ управлялъ,.--
Въ занятіяхъ султанъ не видѣлъ прока.
Онъ женами обманутъ ли бывалъ,
Намъ не узнать: по правиламъ Востока,
Разводовъ нѣтъ; считая ихъ за срамъ,
Въ повиновеньи держатъ женщинъ тамъ.
CXLIX.
Онѣ идутъ указанной дорогой.
Когда жъ порой случается грѣшокъ,
О преступленьи говорятъ не много:
Скрываютъ тайну море и мѣшокъ.
Хоть тамъ не существуетъ прессы строгой,
Безжалостно бичуется порокъ;
Напрасно будетъ онъ искать защиты,--
И грѣхъ наказанъ да и рыбы сыты.
CL.
Что мѣсяцъ -- шаръ, султанъ былъ убѣжденъ;
Но о землѣ онъ былъ иного мнѣнья.
Могуществомъ своимъ гордился онъ,
Хотя не зналъ границъ своихъ владѣній;
Возстаньями порой бывалъ смущенъ,
Но ихъ считалъ лишенными значенья,--
Вѣдь никогда съ тѣхъ поръ, какъ онъ царилъ,
До ,Семи Башенъ" врагъ не доходилъ.
CLI.
Въ ту крѣпость лишь порою попадали
Посланники воюющихъ державъ,
За то, что много лишняго болтали,
Не признавая Порты вѣскихъ правъ;
Ихъ мѣрами крутыми пріучали
Свой сдерживать неукротимый нравъ;
Сажали ихъ въ твердыню "Семи Башенъ"
Для прекращенья всякихъ смутъ и шашенъ.
CLII.
Султанъ отцомъ громадной былъ семьи;
Десятками его дѣтей считали;
Принцессъ въ дворцахъ держали взаперти
До свадьбы; за пашей ихъ выдавали;
Иныхъ вѣнчали даже лѣтъ шести,
Вы этому повѣрите едва ли,
Но важная на то причина есть:
Богатый даръ обязанъ зять принесть.
CLIII.
Тамъ принцевъ крови незавидна доля:
Они свой вѣкъ влачатъ въ тюрьмѣ глухой;
Что ждетъ ихъ -- тронъ, веревка иль неволя --
Про то извѣстно лишь судьбѣ одной;
Ихъ ничему не учатъ; лѣнь -- ихъ холя;
И если взвѣсить, то изъ нихъ любой
(Такъ хороша имъ пройденная школа)
Равно достоинъ петли иль престола.
CLIV.
Войдя, его величество султанъ
Привѣтствовалъ жену съ церемоньяломъ,
Что требовалъ ея высокій санъ
Она къ нему съ радушьемъ небывалымъ
Пошла навстрѣчу. Ласкою обманъ
Жена желаетъ скрыть. Ей покрываломъ
Притворство служитъ. Грѣшная жена
Всегда къ супругу нѣжности полна.
CLV.
Султанъ окинулъ взглядомъ все собранье
И на Жуана въ сонмѣ юныхъ женъ
Невольно обратилъ вниманье;
Онъ этимъ видомъ не былъ пораженъ,
Но у Гюльбеи замерло дыханье.
"Я вижу,-- такъ женѣ замѣтилъ онъ,--
"Что у тебя есть новая служанка;
Мнѣ жаль, что такъ красива христіанка!"
CLVI.
Султана необычная хвала
Какъ громомъ все собранье поразила
И взоры всѣхъ къ Жуану привлекла;
Любезность эта и его смутила:
Чѣмъ дочь гяура въ честь попасть могла?
Волненье всѣхъ невольно охватило
И если бъ не придворный этикетъ,
Гаремъ бы поднялъ шумъ, сомнѣнья нѣтъ.
CLVII.
Отчасти турки дѣлаютъ прекрасно,
Что держатъ взаперти своихъ супругъ;
Свобода тамъ для женщины опасна,
Гдѣ яркіе лучи бросаетъ Югъ;
На Сѣверѣ такъ поступать напрасно:
Тамъ каждый смертный нравственности другъ
И бѣлъ, какъ снѣгъ; но жгучія отравы,
Что Югъ вливаетъ въ жилы, губятъ нравы.
CLVIII.
Вотъ почему Востокъ неумолимъ
И бѣдныхъ женщинъ держитъ въ черномъ тѣлѣ;
Свобода даже и не снится имъ;
Тамъ цѣпи брака -- цѣпи въ самомъ дѣлѣ.
Такихъ воззрѣній вредъ неоспоримъ;
Гаремъ своей не достигаетъ цѣли,
И многоженство этому виной,--
Ну, то ли жить съ одной женой!
CLIX.
Здѣсь отдохнуть немного я намѣренъ;
Хоть бодръ еще и силенъ мой Пегасъ,
Но правиламъ эпическимъ я вѣренъ,
Вѣдь классики такъ дѣлали не разъ.
Какъ видите, примѣръ ихъ не потерянъ.
Вздохнувъ, опять примуся за разсказъ.
Такъ отдыхать случалось и Гомеру,
И я его послѣдую примѣру.