I.
"Минуты есть прилива и отлива
Въ дѣлахъ людей"-- такъ говоритъ Шекспиръ
Воспользуйся минутою счастливой --
И жизнь ты превратишь въ роскошный пиръ;
Но пропустить ее инымъ не диво.
Сознаться надо, странно созданъ міръ:
Одинъ конецъ имѣетъ лишь значенье;
Гдѣ думаешь погибнуть, тамъ -- спасенье.
II.
Приливы и отливы тоже есть
Въ дѣлахъ и жизни женщинъ. Это -- море,
Котораго теченій и не счесть;
Довѣриться ему -- бѣда и горе.
Мужчиной правятъ воля, умъ и честь;
А женщина съ разсудкомъ часто въ ссорѣ,
Она лишь сердцу щедро платитъ дань;
Кто прихотямъ ея укажетъ грань?
III.
Красавица, что жертвовать готова
Вселенной, трономъ, жизнью, чтобы пасть
Лишь къ милому въ объятья; что оковы
Не признаетъ и вѣритъ только въ страсть --
Опасна всѣмъ: ея всесильны ковы;
Съ ней демона сравниться можетъ власть,
Коль демонъ есть; когда она полюбитъ,--
Отдавшись ей, кто душу не погубитъ...
IV.
Не разъ страдалъ отъ честолюбцевъ свѣтъ
И кровь, по ихъ винѣ, лилась рѣкою;
Когда же страсть -- причина тяжкихъ бѣдъ,
Мириться съ зломъ готовы мы порою.
Безсмертіе не славою побѣдъ
Стяжалъ Антоній; жертвуя собою
Для Клеопатры, власть утратилъ онъ,
Но славенъ сталъ, хоть былъ и побѣжденъ.
V.
Мнѣ жаль, что сорокъ лѣтъ тогда ей было,
Да и Антоній былъ довольно старъ.
Любовь лишь въ цвѣтѣ лѣтъ -- восторгъ и сила;
Цѣной всѣхъ царствъ ея не купишь чаръ,
Какъ молодость пройдетъ. Я отдалъ милой,
За неимѣньемъ царствъ, безцѣнный даръ:
Я отдалъ ей всѣ грезы первой страсти;
Ихъ воскресить, увы, не въ нашей власти!
VI.
Даръ юности такъ примется ль отъ насъ,
Какъ лепта отъ вдовицы -- неизвѣстно;
Но все скажу, что безъ любви прикрасъ
На свѣтѣ было бъ холодно и тѣсно.
"Богъ есть любовь",-- твердили намъ не разъ,
Но и любовь вѣдь тоже богъ прелестный;
По крайней мѣрѣ имъ она была,
Когда земля не знала слезъ и зла.
VII.
Оставилъ я въ опасномъ положеньи
Героя, хоть совсѣмъ не жалокъ онъ.
Запретный плодъ вкушать вѣдь наслажденье,
Но горе, коль проступокъ уличенъ:
Султаны не имѣютъ снисхожденья
Къ такимъ грѣхамъ. Не такъ судилъ Катонъ:
Прославленный герой любезно другу
На время уступилъ свою супругу.
VIII.
Я не могу Гюльбею не хулить,
Хотя бъ хула сулила мнѣ напасти;
Но я привыкъ лишь правду говорить.
Гюльбей умъ былъ слабъ, а сильны страсти;
Вотъ почему, быть можетъ, измѣнить
Она рѣшилась мужу. Мало власти,--
Нужна любовь. Султанъ же много женъ
Имѣлъ, притомъ ужъ былъ немолодъ онъ.
IX.
Коль вычисленья я себѣ позволю,
Плачевны будутъ выводы мои:
Султанъ былъ старъ, а женъ имѣлъ онъ вволю;
Имъ -- каждой -- доказательства любви
Лишь выпадали изрѣдка на долю...
Такъ плохо жить, когда огонь въ крови.
Гюльбея щедро страсти дань платила,
А сердцу постоянство только мило.
X.
Въ любви у женщинъ нравъ неукротимъ;
Ревниво защищать свои владѣнья
Онѣ всегда готовы. Горько имъ
Сносить такой позоръ, какъ нарушенье
Ихъ вѣскихъ правъ, и уступать другимъ
Хоть часть того, что въ ихъ распоряженьи.
Невыносима боль такихъ обидъ,
И женщина всегда за нихъ отмститъ.
XI.
Востоку тоже не легко измѣны
Переносить; нерѣдко жены тамъ
Изъ ревности готовы дѣлать сцены
Не въ мѣру расходившимся мужьямъ.
Конечно, нѣтъ у нихъ такой арены
Для дѣйствій, какъ у христіанскихъ дамъ,
Но все жъ ихъ страсти сильны и глубоки.
Кровавыхъ драмъ не мало на Востокѣ.
XII.
Гюльбею больше всѣхъ изъ женъ своихъ
Любилъ султанъ; но было ль ей пріятно
Съ нимъ ложе раздѣлять въ числѣ другихъ?
Мнѣ многоженство просто непонятно;
Не мало отъ него послѣдствій злыхъ,
Не говоря о скукѣ необъятной,
Что порождаетъ горечь вѣчныхъ смутъ.
Съ одной женой и то справляться трудъ.
XIII.
Великій падишахъ... (Подобострастно
Къ монархамъ относиться всякій радъ;
Предъ ними преклоняться всѣ согласны,
Пока -червякъ, голодный демократъ,
Ихъ въ кормъ не обратитъ). Съ улыбкой страстной
Султанъ, любовью пламенной объятъ,
Приблизился къ Гюльбеѣ. Онъ за это
Ждалъ отъ нея и ласки и привѣта.
XIV.
Но здѣсь оговорюсь я; дѣло въ томъ,
Что ласкамъ можемъ вѣрить не всегда мы,--
Въ нихъ часто ложь. Со шляпой иль чепцомъ,
Что въ видѣ украшенья носятъ дамы,
Онѣ сходны,-- вѣдь сбросить нипочемъ
Уборъ, что только роль играетъ рамы:
Онъ къ головѣ нисколько не пришитъ;
Такъ и при ласкахъ часто сердце спитъ.
XV.
Стыда румянецъ, трепетъ сладострастья,
Что женщина готова скрыть скорѣй,
Чѣмъ выказать, невольный вздохъ участья --
Вотъ признаки любви; ихъ нѣтъ вѣрнѣй;
Для женщины тогда свиданье -- счастье;
Кривить душой тогда къ чему же ей?
Для истинной любви всегда опасность --
Излишняя холодность, также страстность.
XVI.
Притворный пылъ на скользкій путь ведетъ;
Но если жаръ излишній и неложенъ,
Не можетъ длиться онъ -- всегда разсчетъ
На чувственность и плохъ, и ненадеженъ.
Такого капитала переходъ
Въ другія руки съ легкостью возможенъ
При малой скидкѣ. Также неумны
Тѣ женщины, что слишкомъ холодны.
XVII.
Холодности насъ сердитъ видъ унылый;
Кто не лелѣетъ свѣтлую мечту --
Забросить искру страсти въ сердце милой?
Сердечный холодъ губитъ красоту;
Иной отдать готовъ и жизнь, и силы,
Чтобы найти взаимность "Medio tu
Tutlssimus ibis" -- такъ гласитъ Горацій;
Его слова -- девизъ любви всѣхъ націй.
XVIII.
Здѣсь слово "tu" излишне, но мой стихъ
Нуждался въ немъ, и, не имѣя права,
Его вклеилъ я: вышла изъ плохихъ
Съ гекзаметромъ вставнымъ моя октава.
Просодія не признаетъ такихъ
Погрѣшностей, что для стиха отрава
Но все жъ въ цитатѣ нравственный урокъ;
Читателю пойти онъ можетъ въ прокъ.
XIX.
Гюльбея ловко справилась съ задачей.
Успѣхъ вѣнчаетъ дѣло; нуженъ онъ
Въ любви, какъ въ туалетѣ; все -- въ удачѣ!
Увы, неправдѣ міръ воздвигнулъ тронъ!
Лгутъ дамы; намъ же поступать иначе
Порой нельзя. Но всѣмъ любовь -- законъ;
Страсть къ размноженью насъ весь вѣкъ тревожитъ
И въ насъ ее убить лишь голодъ можетъ.
XX.
Итакъ, пусть спятъ султанша и султанъ.
Кровать -- не тронъ; имъ можетъ сладко слаться.
Но на яву какъ горестенъ обманъ,
Гдѣ мы мечтали жизнью наслаждаться!..
Житейскихъ неудачъ тяжелъ изъянъ;
Намъ съ легкими порой труднѣй справляться,
Чѣмъ съ крупными; ихъ губитъ душу ядъ;
Такъ камень пробиваетъ капель рядъ.
XXI.
Сварливая жена; упрямый съ дѣтства
Ребенокъ-неслухъ; конь, что захромалъ;
Жидовскій долгъ, что заплатить нѣтъ средства;
Шалунъ капризный; песъ, что боленъ сталъ;
Старуха, что лишила насъ наслѣдства,
Другимъ отдавъ желанный капиталъ,--
Все это вздоръ; но можно ль безъ страданья
Переносить такія испытанья?
XXII.
Людей, скотовъ, а также векселя
Я отправляю къ чорту, какъ философъ;
Конечно, исключаю женщинъ я
Изъ этихъ добровольныхъ чорту взносовъ.
Въ мечты погружена душа моя;
Но что душа и мысль?-- Такихъ вопросовъ
Не разрѣшить,-- ихъ смыслъ сокрытъ для всѣхъ,--
И ихъ отправить къ чорту бы не грѣхъ.
XXIII.
Все проклинать я изъявилъ согласье.
Но что мои проклятья?-- Звукъ пустой.
Анаѳема святого Аѳанасья --
Вотъ образецъ, какъ попирать ногой
Лежачаго врага. Читалъ не разъ я
Съ глубокимъ умиленьемъ трудъ святой;
Въ молитвенникахъ всѣхъ творенье это --
Какъ радуга блеститъ во время лѣта.
XXIV.
Заснулъ султанъ, но не его жена.
Какъ тяжелы для женъ преступныхъ ночи!
Ихъ страсть томитъ, онѣ не знаютъ сна,
И свѣта ждутъ усталыя ихъ очи.
А ночь все длится, призраковъ полна,
Которыхъ отогнать -- увы! -- нѣть мочи;
Онѣ лежатъ въ жару, боясь къ тому жъ,
Чтобъ не проснулся нелюбимый мужъ...
XXV.
Ни мягкій пухъ подушки бѣлоснѣжной,
Ни балдахинъ изъ ткани дорогой
Отъ муки не спасаютъ неизбѣжной,
Когда проснется страсти роковой
Въ груди жены преступной пылъ мятежный.
Какъ трудно ей владѣть собой!..
Супружество, конечно, лотерея,
И въ этомъ вамъ живой примѣръ Гюльбея.
XXVI.
Вотъ удалиться всѣмъ сигналъ былъ данъ.
Красавицы, поклонъ отвѣсивъ низкій,
Направились къ сералю. Донъ Жуанъ,
Къ нимъ, какъ извѣстно, по одеждѣ близкій,
Пошелъ въ гаремъ, какъ приказалъ султанъ.
Безмолвно удалились одалиски,
А жажда страсти ихъ вздымала грудь.
Такъ птичка въ клѣткѣ къ волѣ ищетъ путь.
XXVII.
Калигула -- что за злодѣй, о Боже!--
Жалѣлъ, что не съ одною головой
Весь міръ, чтобъ отрубить ее... Я тоже,
Какъ онъ, томился странною мечтой
Въ другомъ лишь родѣ (былъ я помоложе);
Желалъ я, чтобы женщинъ свѣтлый рой
Имѣлъ одни уста, чтобъ въ упоеньи
Расцѣловать ихъ всѣхъ въ одно мгновенье.
XXVIII.
Завидую тебѣ, о Бріарей,
Коль у тебя такъ разныхъ членовъ много,
Какъ рукъ и главъ; но все женой твоей
Не суждено моей быть музѣ строгой,--
Женою стать Титана страшно ей;
Къ тому жъ намъ въ Патагонью не дорога.
Итакъ, примуся снова за разсказъ
И къ лилипутамъ вновь верну я васъ.
XXIX.
Жуанъ оставилъ царскія палаты
И двинулся съ толпою юныхъ женъ
Къ гарему, сладкимъ трепетомъ объятый.
Конечно, рисковалъ не мало онъ...
(Вѣдь за безчестье въ Турціи нѣтъ платы,
И такса только въ Англіи законъ!)
Жуанъ, забывъ опасность, страстнымъ взглядомъ
Впиваться сталъ въ альмей, съ нимъ шедшихъ рядомъ.
XXX.
Но роли онъ не забывалъ своей.
Въ сопровожденьи евнуховъ, толпою
По анфиладѣ залъ и галлерей
Шли чинно одалиски. За собою
Начальница вела ихъ, Передъ ней
Дрожалъ гаремъ. За нравовъ чистотою
Ей наблюдать былъ строгій данъ приказъ.
Она въ гаремѣ "матерью" звалась.
XXXI.
"Мать дѣвъ" въ дворцѣ султана -- титулъ лестный
(Де-Тотъ и Кантемиръ вамъ указать
На это могутъ), все жъ мнѣ неизвѣстно,
Была ль старуха въ самомъ дѣлѣ мать,
И было ли притомъ вполнѣ умѣстно
Названье дѣвъ дѣвицамъ тѣмъ давать.
Старуха ихъ держала въ черномъ тѣлѣ,
Чтобы онѣ пошаливать не смѣли.
XXXII.
Нетрудно было ей исполнить долгъ,--
Затворы помогали ей и стѣны
И евнуховъ усердныхъ цѣлый полкъ.
Коль нѣтъ мужчинъ, возможны ли измѣны?
Тогда въ такомъ надзорѣ есть ли толкъ?
Въ гаремѣ дни неслись безъ перемѣны.
Въ Италіи такъ въ кельяхъ жизнь течетъ;
Для страсти тамъ одинъ исходъ.
XXXIII.
Какой же?-- Благочестье съ чистотою.
Нескромны вы, такой вопросъ мнѣ давъ.
Я продолжаю. Тихою стопою
Альмеи шли, свой сдерживая нравъ;
Такъ лиліи уносятся рѣкою.
Но вѣдь рѣка быстра, и я неправъ:
Онѣ шли тихо. Съ озеромъ, что нѣмо,
Сходнѣе было шествіе гарема.
XXXIV.
Когда онѣ къ себѣ домой пришли
И стража Скрылась,-- какъ мальчишки въ школѣ,
Какъ волны, что плотину унесли,
Какъ птички, какъ безумные на волѣ,
Какъ жены, что свободу обрѣли,
Иль какъ ирландцы на базарномъ полѣ,--
Онѣ всѣ разомъ, словно сговорясь,
Запѣли вдругъ, танцуя и смѣясь.
XXXV.
Конечно, занялись всѣ безъ изъятья
Подругой новой. Толки любитъ свѣтъ:
Нашли онѣ, что не къ лицу ей платье,
Что у нея безспорно вкуса нѣтъ,
Что о серьгахъ у ней нѣтъ и понятья;
Не всѣмъ она казалась въ цвѣтѣ лѣтъ;
Нашли, что ростъ мужской она имѣла,
Жалѣя, что лишь въ этомъ сходствѣ дѣло.
XXXVI.
Однако же всѣ согласились въ томъ,
Что новая пришелица прекрасна;
Что въ Грузіи красивѣе лицомъ
Отыскивать невольницу напрасно;
Смѣшно вводить такихъ красавицъ въ домъ,--
То можетъ для Гюльбеи быть опасно:
Въ султанѣ къ ней остыть вѣдь можетъ страсть;
Тогда другой онъ дастъ любовь и власть.
XXXVII.
Всего страннѣй, что, осмотрѣвъ подругу,
Ея не разнесли и въ пухъ, и въ прахъ;
Такого безпристрастія въ заслугу
Нельзя не ставить имъ. Во всѣхъ странахъ
Несправедливы женщины другъ къ другу;
На то причины: ревность, зависть, страхъ. *
Красивыхъ лицъ онѣ не переносятъ
И красоту всегда, вездѣ поносятъ.
XXXVIII.
Гаремъ, что на хвалы не тратилъ словъ,
Себѣ позволилъ сдѣлать исключенье;
Но вѣрно есть симпатіи половъ,--
Къ Жуану непонятное влеченье
Я объяснить такимъ путемъ готовъ.
Что эта сила: вражье навожденье
Иль магнетизмъ?.. Предметъ мнѣ незнакомъ,
И спора я не подниму о томъ.
XXXIX.
Симпатіей ихъ грудь была объята
Къ подругѣ юной. Дружбою святой
То чувство было новое богато;
Инымъ хотѣлось звать ее сестрой;
Другимъ въ ней было бъ лестно видѣть брата,
Что предпочли бъ въ странѣ своей родной
И самому намѣстнику Пророка,--
Красавца какъ не полюбить глубоко!..
XL.
Изъ юныхъ женъ, что помѣщалъ гаремъ,
Она троимъ понравилась всѣхъ болѣ
И головы вскружила имъ совсѣмъ:
Дуду роскошной, Катенькѣ и Лолѣ.
Краса въ удѣлъ досталася имъ всѣмъ,
Но даже въ незначительнѣйшей долѣ
Никто бы сходства въ нихъ найти не могъ;
Лишь дружбы пылъ сойтися имъ помогъ.
XLI.
Смугла и горяча, какъ индіанка,
Казалась Лола. Въ Катенькѣ собой
Плѣняла ножка, гордая осанка
И глазокъ голубыхъ огонь живой,
Что для любви услада и приманка.
Ей Грузія была родной страной.
Въ Дуду дышали лѣнь и сладострастье.
Кто не нашелъ бы съ ней восторговъ счастья!
XLII.
Съ Венерою заснувшею сходна
Была Дуду; но всякій, я увѣренъ,
Любуясь ей, лишиться могъ бы сна.
Красѣ античный типъ ея былъ вѣренъ.
Быть можетъ, черезчуръ была полна
Дуду" но все жъ я вовсе не намѣренъ
Ее хулить и, право, бы немогъ
Въ ней отыскать какой-нибудь порокъ.
XLIII.
Въ ней не было большого оживленья,
Но утромъ мая вѣяло отъ ней;
Въ ея лицѣ читалося томленье
И нѣга умѣряла блескъ очей.
На умъ пришло мнѣ новое сравненье:
Со статуей, что создалъ Прометей,
Когда въ ней жизнь впервые закипѣла,
Мою Дуду могу сравнить я смѣло.
XLIV.
-- "А какъ,-- спросила Лола,-- звать тебя?"
-- "Жуанною".-- "Какъ мило имя это!"
-- "Откуда ты?"-- сказала Катя.-- "Я --
Испанка".-- "Но въ какой же части свѣта
Испанія?" "О, милая моя,
На твой вопросъ позорно ждать отвѣта!
Испанія -- то островъ, что лежитъ
Близъ Африки. Того не вѣдать -- стыдъ!"
XLV.
Въ невѣжествѣ такъ Катю укоряла
Язвительная Лола. Томныхъ глазъ
Дуду съ Жуанны милой не спускала;
Рукой ей кудри гладила не разъ,
Играя молча тканью покрывала.
Притомъ вздыхать случалось ей подчасъ
По добротѣ; ей было жаль бѣдняжки,
Которой крестъ нести достался тяжкій.
XLVI.
Начальница къ дѣвицамъ подошла.
-- "Пойти на отдыхъ намъ теперь бы кстати,--
Она сказала:-- Жаль, что не могла
Я для Жуанны отыскать кровати.
Конечно, завтра справлю всѣ дѣла
(Гаремъ, едва дыша, ловилъ слова тѣ)...
Но все жъ грѣху мнѣ слѣдуетъ помочь,
И съ ней должна провесть я эту ночь".
XLVII.
На это Лола молвила:-- "Мамаша!
Я въ вѣкъ не допущу, чтобъ кто нибудь
Васъ безпокоить сталъ: здоровье ваше
Изъ слабыхъ; не придется вамъ заснуть.
Я лягу, такъ и быть, съ подругой нашей;
Сейчасъ же укажу ей къ спальнѣ путь".
Тутъ Катенька вдругъ закричала:-- "Что же,
И я готова раздѣлить съ ней ложе.
XLVIII.
Къ тому же спать боюся я одна.
Когда я въ спальнѣ, страхъ мнѣ сердце гложетъ:
Мнѣ чудится, что комната полна
Уродливыхъ чертей; меня тревожитъ
Ихъ сонмъ; порой совсѣмъ не знаю сна.
Заснуть подруга вѣрно мнѣ поможетъ".
-- "Коль это такъ -- старуха ей въ отвѣтъ,--
Не спать Жуаннѣ, въ томъ сомнѣнья нѣтъ!
XLIX.
"Нѣтъ, не отправлю Лолу я съ Жуанной",
Сказала мать:-- "на то причины есть.
У Катеньки привычки тоже странны
И всѣхъ ея причудъ не перечесть...
Дуду скромнѣе всѣхъ, съ ней сонъ желанный
Жуаннѣ, я увѣрена, обрѣсть!"
Дуду на то не молвила ни слова:
Она молчать всегда была готова.
L.
Дуду старуху чмокнула межъ глазъ;
А Катеньку и Лолу -- въ обѣ щеки;
Затѣмъ она, съ подругами простясь,
Съ Жуанною ушла въ покой далекій,
Гдѣ спалъ гаремъ. Старухи злой приказъ,
Конечно, возбудить бы могъ упреки
И юныхъ женъ неудержимый гнѣвъ,
Но строгостью смиряли пылкихъ дѣвъ.
LI.
Дуду съ Жуанной очутились въ "одѣ",
Роскошной залѣ, гдѣ кроватей рядъ
Стоялъ (то -- спальня въ нашемъ переводѣ).
Во всѣхъ гаремахъ дамы вмѣстѣ спятъ.
Въ гаремахъ я бывалъ и, что тамъ въ модѣ,
Я изучилъ и описать вамъ радъ.
Все въ "одѣ" есть, что только дамамъ мило:
Съ Жуанною и лишнее тамъ было.
LII.
Дуду красой не поражала глазъ,
Но прелести была неизъяснимой
Она полна. Все въ ней плѣняло васъ,
Все къ ней влекло; никто пройти бы мимо
Не могъ, красѣ подобной не дивясь.
Такая красота неуловима,
И съ лицъ такихъ порою средства нѣтъ
Художнику похожій снять портретъ.
LIII.
Дуду собой ландшафтъ напоминала,
Гдѣ тишь и гладь видны со всѣхъ сторонъ.
Душевныхъ бурь она совсѣмъ не знала.
Со счастьемъ сходенъ свѣтлый сердца сонъ.
Въ страстяхъ кипучихъ, вѣрьте, толку мало:
Не разъ встрѣчалъ я въ жизни бурныхъ женъ,
Не разъ видалъ и бури на просторѣ,
И что жъ?-- По мнѣ, не такъ опасно море.
LIV.
Дуду была задумчива порой,
Но не грустна (она серьезна съ дѣтства
Всегда была); порочною мечтой
Смутить ее наврядъ нашлось бы средство.
Такъ мало занималася собой
Дуду, такъ мало было въ ней кокетства,
Что, хоть семнадцать лѣтъ ужъ было ей,
Не сознавала красоты своей.
LV.
Зато она была добромъ богата,
Какъ вѣкъ, что называютъ золотымъ,
Хоть человѣкъ тогда не вѣдалъ злата
(Мы часто противъ логики грѣшимъ:
Отъ non lucendo .слово lucus взято),
Но я не прочь въ нашъ вѣкъ путемъ такимъ
Все затемнять. Такъ мнѣнья наши шатки,
Что и для чорта въ нихъ однѣ загадки.
LVI.
Я думаю, что смертныхъ жалкій родъ
Составленъ изъ коринѳскаго металла,
Который смѣсью разныхъ былъ породъ,
Но гдѣ, однако, мѣдь преобладала.
Опять пустилъ я отступленье въ ходъ.
Прости меня, читатель: я не мало
Передъ тобою грѣшенъ, но свой нравъ
Я не сдержу, хотя бъ ты былъ и правъ.
LVII.
Пора подумать снова о романѣ.
Итакъ, опять къ разсказу перейду:
Подробно Донъ Жуану, иль Жуаннѣ,
Въ гаремѣ показала все Дуду.
Не тратя словъ ни для похвалъ, ни брани,
Для молчаливой женщины найду
Сравненье, что быть можетъ неудобно:
Она грозѣ безъ отзвуковъ подобна.
LVIII.
Затѣмъ Дуду о нравахъ этихъ странъ
Жуаннѣ постаралась дать понятье.
(Все у меня Жуанною Жуанъ:
Причина та, что онъ былъ въ женскомъ платьѣ)
Сказала, какъ неумолимъ султанъ,
Какъ всѣ должны въ гаремѣ, безъ изъятья,
Невинности святой блюсти законъ,--
Тѣмъ бдительнѣй надзоръ, чѣмъ больше женъ.
LIX.
Все разсказавъ своей подругѣ новой,
Дуду ее поцѣловала. Что жъ,
Въ томъ видѣть ничего нельзя дурного;
Какъ поцѣлуй, когда онъ чистъ, хорошъ!
Въ лобзаньяхъ дамъ нѣтъ смысла никакого;
Въ ихъ поцѣлуяхъ часто дышитъ ложь...
Въ стихахъ "лобзай" и "рай", конечно, риѳмы,
Но въ ихъ союзѣ часто видимъ миѳъ мы,
LX.
Дуду передъ подругою своей,
Чужда опаски, стала раздѣваться.
Невинность въ ней дышала дѣтства дней;
Она, какъ дочь природыѵ заниматься
Собою не старалась. Рѣдко ей
Предъ зеркаломъ случалось оправляться.
Такъ, увидавъ себя въ ручьѣ, олень
Испуганно дубравы ищетъ сѣнь.
LXI.
Дуду раздѣть подругу предложила,
Но отъ нея услышала отказъ,--
Въ стыдливости большая, вѣрно, сила.
Что жъ, ей самой пришлось на этотъ разъ
Булавки вынимать; совсѣмъ не мило
Занятье, что страшитъ увѣчьемъ васъ:
Себѣ Жуанна исколола руки,--
Булавки существуютъ лишь для муки.
LXII.
Онѣ въ ежа свободно превратятъ
Любую даму. Трудная задача
Бороться съ ними; право. сущій адъ
Ихъ вынимать. Случится ль неудача --
И дѣло вовсе не пойдетъ на ладъ...
Не разъ чесалъ я дамъ, объ этомъ плача,
И имъ булавки всаживалъ туда,
Гдѣ это не проходитъ безъ слѣда.
LXIII.
Мудрецъ глядитъ съ презрѣньемъ на все это.
Но мудрствовать я самъ не прочь порой;
Въ наукѣ я искалъ тепла и свѣта,
Но не нашелъ я истины святой.
Какъ много есть вопросовъ безъ отвѣта!
Намъ не провѣдать тайны роковой.
Откуда мы, что скажетъ намъ могила?--
Вопросовъ тѣхъ неотразима сила.
LXIV.
Гаремъ почилъ въ нѣмыхъ объятьяхъ сна.
Вдоль стѣнъ лампады теплились. Въ жилищѣ
Султанскихъ женъ царила тишина.
Картины не создать милѣй и чище.
Коль духи есть, привычка ихъ смѣшна
Лишь посѣщать руины да кладбища;
Имъ выбрать бы, какъ сборище, гаремъ,--
Они свой вкусъ бы доказали тѣмъ.
LXV.
Та зала чудный садъ напоминала,
Гдѣ все благоухаетъ и цвѣтетъ;
Всѣхъ странъ красавицъ было тамъ не мало,--
Не трудно потерять имъ было бъ счетъ.
Одна съ косой распущенной лежала,
Склонивъ главу; такъ вѣтку зрѣлый плодъ
Влечетъ къ землѣ. Сквозь розовыя губки,
Какъ жемчуга, ея сверкали зубки.
LXVI.
Другая раскраснѣвшейся щекой
Покоилась на ручкѣ бѣлоснѣжной;
По лбу и груди черною волной
Ея катились локоны небрежно,
Она спала съ улыбкой; такъ порой
Сквозь облако луна сіяетъ нѣжно.
Съ нея покровы спали, и она
Покоилась полуобнажена.
LXVII.
А третья, въ сонъ погружена глубокій,
Вздыхала и уныла, и блѣдна;
Ей снился край любимый и далекій,
Что навсегда утратила она.
Ея вздымалась грудь и слезъ потоки
Текли изъ глазъ, не прерывая сна;
Такъ темный кипарисъ въ тѣни лучистой
Блеститъ, одѣтъ росою серебристой.
LXVIII.
Четвертая, какъ мрамора кусокъ,
Покоилась, объятая дремотой;
Съ ней сходенъ былъ застывшій ручеекъ
Иль снѣгъ Альпійскихъ горъ. Съ женою Лота,
Что превратилась въ соль, еще бы могъ
Ее сравнить иль съ статуей. Безъ счета
Сравненья сыплю я и, можетъ быть,
Однимъ изъ нихъ съумѣлъ вамъ угодить.
LXIX.
Гаремъ я представляю вамъ въ портретахъ.
Вотъ пятая. Она "извѣстныхъ лѣтъ",
Что въ переводѣ значитъ просто "въ лѣтахъ".
Мнѣ въ женщинѣ лишь милъ весны расцвѣтъ;
Года жъ, гдѣ думать о такихъ предметахъ
Приходится, какъ о тщетѣ суетъ
Иль о грѣхахъ прошедшихъ,-- безотрадны;
Мнѣ даже вспоминать о нихъ досадно.
LXX.
Дуду въ то время кто опишетъ сны?
Они порой бываютъ крайне сложны;
Въ догадки мы пускаться не должны,--
Предположенья могутъ быть и ложны.
Но вотъ... среди полночной тишины,
Когда явленья призраковъ возможны,
Когда едва-едва горитъ ночникъ,--
На весь гаремъ Дуду раздался крикъ.
LXXI.
Вся "ода" поднялась въ мгновенье ока;
Всѣ заметались, словно какъ въ чаду.
Что вдругъ могло такъ потрясти жестоко
Невинную и скромную Дуду?
Ея испугъ всѣхъ изумилъ глубоко;
Я самъ ему причины не найду.
Кругомъ сновали дамы, страха полны.
Такъ въ морѣ, въ часъ ненастья, мчатся волны.
LXXII.
На крикъ Дуду сбѣжалися толпой
Ея подруги. Очи ихъ горѣли
Отъ любопытства; полныя красой,
Тѣла полунагія ихъ бѣлѣли.
Такъ метеоръ блеститъ во тьмѣ ночной.
Дуду. дрожа, сидѣла на постели;
Ея лицо пылало, и въ глазахъ,
Блуждавшихъ дико, сказывался страхъ.
LXXIII.
Но шумъ, толпою дѣвъ произведенный,
Жуанны не разсѣялъ крѣпкій сонъ:
Такъ мужъ храпитъ, когда съ женой законной
Супружеское ложе дѣлитъ онъ.
Невинностью дышалъ Жуанны сонной
Прелестный ликъ... Когда жъ, со всѣхъ сторонъ,
Толпа ее будить насильно стала,
Она, зѣвая сладко, сонъ прервала.
LXXIV.
Строжайшій начался тогда допросъ;
Онѣ, волнуясь, разомъ всѣ кричали,
И за вопросомъ сыпался вопросъ.
И умный, и дуракъ втупикъ бы стали,
Когда бъ на судъ такой идти пришлось!
Дуду (то нужно объяснить едва ли),
Не бывшая "ораторомъ, какъ Брутъ",
Не сразу поняла, въ чемъ дѣло тутъ.
LXXV.
Вотъ, наконецъ, она, полна тревоги,
Сказала имъ, что страшный, темный лѣсъ
Приснился ей. (Въ такомъ лѣсу съ дороги
Разъ сбился Дантъ, въ года, когда ужъ бѣсъ
Не силенъ и мы къ нравственности строги,
Когда для женщинъ страсть теряетъ вѣсъ
И на признанье имъ наткнуться -- чудо!)...
Въ лѣсу густомъ плодовъ виднѣлась груда.
LXXVI.
Тамъ въ самой чащѣ яблоня росла
Съ большими золотистыми плодами,
До нихъ она добраться не могла
И только пожирала ихъ очами.
Тогда ей мысль внезапная пришла --
Околотить тѣ яблоки камнями,
Чтобъ хоть одно схватить. Но, какъ на грѣхъ,
Ея усилій не вѣнчалъ успѣхъ,
LXXVII.
Она совсѣмъ терять надежду стала,
Какъ вдругъ, непостижимо почему,
Съ высокой вѣтки яблоко упало
Къ ея ногамъ; но лишь она къ нему
Коснулася, пчелы ужасной жало
Вонзилось въ сердце ей. Всю кутерьму
Надѣлалъ крикъ, что ею, противъ воли,
Былъ брошенъ отъ испуга и отъ боли.
LXXVIII.
Дрожа и заминаясь, свой разсказъ
Окончила Дуду. Сердилась "ода"...
Но вѣдь чинить допросы съ сонныхъ глазъ --
Вы согласитесь -- странная метода!
Есть сны, что правдой поражаютъ насъ.
Ихъ объяснять теперь явилась мода --
Во избѣжанье бредней и мечтательствъ --
"Счастливымъ совпаденьемъ обстоятельствъ".
LXXIX.
Узнавъ, что безъ причины вся тревога,
Ворчливо расходиться сталъ гаремъ,
А "мать", что сонъ безъ всякаго предлога
Прервала. разсердилася совсѣмъ
И на Дуду накинулася строго.
Бѣдняжка же вздыхала между тѣмъ
И, чуть не плача, въ томъ себя винила,
Что глупымъ крикомъ "оду" разбудила.
LXXX.
-- "Не разъ я на вѣку слыхала вздоръ,--
Сказала ей старуха,-- но такого
Не слыхивала я до этихъ поръ.
Всѣхъ безпокоить изъ-за сна пустого
О яблокѣ и о пчелѣ -- позоръ!
Ты нервами, должно быть, нездорова,
И врачъ султана завтра скажетъ намъ,
Что за причина этимъ страннымъ снамъ.
LXXXI.
Жуанны сонъ ты пробудила сладкій;
Она пріютъ впервые здѣсь нашла.
Понравятся ль такіе ей порядки?
За скромность всѣмъ тебя я предпочла,
А у тебя какіе-то припадки!
Стыдись! Должно-быть, ты съ ума сошла!
Чтобъ сонъ Жуанны не тревожить болѣ
Теперь ее препоручу я Лолѣ".
LXXXII.
Отъ радости заискрились глаза
У Лолы отъ такого предложенья,
А у Дуду стекла съ щеки слеза.
Она въ разлукѣ видѣла мученье,
И вотъ, надѣясь, что пройдетъ гроза,
Она просила жалобно прощенья
За первую вину и поклялась,
Что во второй не провинится разъ...
LXXXIII.
Просила извинить то безпокойство,
Что причинилъ испугъ ея пустой;
Прибавила, что нервное разстройство,
Постигшее ее, всему виной;
Но легкая болѣзнь такого свойства,
Что отдохнуть немного -- часъ, другой --
И будетъ вновь она совсѣмъ здорова
И никогда кричать не будетъ снова.
LXXXIV.
Тутъ принялась подругу защищать
Жуанна и начальницѣ сказала,
Что ей съ Дуду прекрасно было спать,
Что крикъ ея она и не слыхала.
Во время шума сонъ ея прервать
Съ трудомъ могли -- то подтвердитъ вся зала;
Грѣшно Дуду лишь укорять за то,
Что ей приснился сонъ "mal а propos".
LXXXV.
Дуду смутясь, ловила эти рѣчи,
Припавъ на грудь къ подругѣ молодой,
Чтобъ скрыть лицо. Ея горѣли плечи
И шея отъ стыда. Въ саду весной
Такъ розаны алѣютъ издалеча.
Какъ объяснить испугъ ея пустой
И странную стыдливость, я не знаю:
За вѣрность фактовъ только отвѣчаю.
LXXXVI.
Итакъ, пускай ихъ вновь лелѣютъ сны!
Но ужъ пѣтухъ пропѣлъ и утро скоро.
Блеститъ на минаретахъ рогъ луны,
Алѣютъ волны синяго Босфора,
Вершины Кафскихъ горъ вдали видны,
Владѣнья курдовъ явственны для взора
И, тихо пробираясь сквозь туманъ,
Въ далекій путь несется караванъ.
LXXXVII.
Когда лучи денницы заалѣли,
Гюльбея, не смыкавшая очей,
Вскочила, истомленная, съ постели.
Есть басня, что влюбленный соловей,
Пронзенный въ грудь, выдѣлываетъ трели,
Вздыхая нѣжно о любви своей...
Но боль его блѣднѣетъ передъ тою,
Что создается страстью и тоскою.
LXXXVIII.
Какъ видите, читатели, мораль
Всегда мной добросовѣстно воспѣта,
Но правды не дождусь отъ васъ. Мнѣ жаль,
Что вы готовы, чтобъ не видѣть свѣта,
Закрыть глаза; отъ авторовъ едва ль
Я заслужу похвалъ. Понятно это:
Такая бездна расплодилась ихъ,
Что имъ нѣтъ дѣла до трудовъ чужихъ.
LXXXIX.
Хотя Гюльбеи было мягко ложе,
Но ей оно не даровало сна:
Любовь и гордость, грудь ея тревожа,
Боролись въ ней. Разстроена, блѣдна,
На статую она была похожа.
Вотъ наскоро одѣлася она...
Такая мука сердце ей щемила,
Что въ зеркало взглянуть она забыла.
ХС.
Султанъ, спустя немного, тоже всталъ...
Онъ и не зналъ границъ своимъ владѣньямъ,
Весь мусульманскій міръ предъ нимъ дрожалъ,
А на него жена съ пренебреженьемъ
Смотрѣла! Ей онъ ненавистенъ сталъ.
Но ненависть жены блѣдна значеньемъ
Въ странѣ, гдѣ мужъ имѣетъ много женъ;
Не то -- гдѣ лишь съ одною жить законъ!..
ХСІ.
Султанъ, минутнымъ прихотямъ послушный,
На тайны сердца холодно смотрѣлъ.
Къ любви онъ относился равнодушно
И для того большой запасъ имѣлъ
Красивыхъ женъ, чтобъ время шло не скучно,
Когда искалъ онъ отдыха отъ дѣлъ.
Но, впрочемъ, больше всѣхъ любя Гюльбею,
Онъ ласковъ былъ и даже нѣженъ съ нею.
ХСІІ.
Когда султанъ былъ вымытъ и одѣтъ,
Согласно съ предписаньями Пророка,
Онъ, кофе выпивъ, собралъ свой совѣтъ.
Войну онъ велъ съ Россіей и глубоко
Былъ опечаленъ громомъ тѣхъ побѣдъ,
Что возмутили сладкій сонъ Востока.
Екатерины опасался онъ,
Славнѣйшей изъ правительницъ и... женъ.
XCIII.
О пышный внукъ прославленной царицы!
Мои стихи, быть можетъ, долетятъ
Когда-нибудь и до твоей столицы.
(Пускай далекъ туманный Петроградъ, --
Въ нашъ вѣкъ стихи летятъ быстрѣе птицы).
Въ стихахъ порой пророчества звучатъ,
И огласитъ, быть можетъ, пѣснь свободы
Твоихъ морей рокочущія воды.
ХСІѴ.
Но есть черта, которую поэтъ
Переступать не долженъ бы... Потомки
За предковъ не должны нести отвѣтъ;
Былыхъ временъ печальные обломки
Въ исторіи лишь оставляютъ слѣдъ.
Кому пріятенъ былъ бы титулъ громкій,
Когда бъ потомки отвѣчать должны
За темныя дѣянья старины!
ХСѴ.
Но грустно то, что прошлаго уроки
Намъ пользы не приносятъ. Какъ законъ,
Мы не хотимъ признать ихъ смыслъ глубокій,--
И что жъ?-- Зіяетъ смерть со всѣхъ сторонъ
И крови льются цѣлые потоки!
Царица и султанъ, я убѣжденъ,
Всегда бъ могли найти вѣрнѣе средство
Для примиренья, чѣмъ пословъ посредство.
ХСѴІ.
Султанъ, что день, то собиралъ совѣтъ,
Отъ недуговъ страны ища лѣкарство.
Царица, что умомъ дивила свѣтъ,
Въ конецъ его все расшатала царство;
Онъ растерялся отъ ея побѣдъ
И проходилъ чрезъ всякія мытарства,
Глубоко сожалѣя, что не могъ
Придумать хоть еще одинъ налогъ.
ХСѴІІ.
Гюльбея, чтобы скрыть свое волненье
И безотраднымъ думамъ дать отпоръ,
Въ свой кабинетъ, пріютъ для наслажденья,
Ушла... Въ немъ все плѣняло сладко взоръ:
Здѣсь искрились рѣдчайшіе каменья;
Тамъ драгоцѣнный видѣлся фарфоръ;
Въ той комнатѣ, гдѣ было все богато,
Цвѣты бросали волны аромата.
ХСѴІІІ.
И мраморъ, и порфиръ блестѣли въ ней;
Въ роскошныхъ клѣткахъ птички щебетали;
Цвѣтныя стекла блескъ денныхъ лучей,
Таинственно сіяя, умѣряли.
Не описать всѣхъ роскоши затѣй,
Что уголокъ волшебный наполняли,
А потому прошу вообразить,--
Что я перомъ не могъ изобразить.
ХСІХ.
Желая знать, что сталося съ Жуаномъ,
Къ себѣ Баба Гюльбея позвала.
Къ султанскимъ женамъ онъ попалъ обманомъ...
Удачно ли поведены дѣла,
И суждено ль ея завѣтнымъ планамъ
Осуществиться! Для нея была,
Конечно, интереснѣйшей -- проблема,
Какъ ночь провелъ Жуанъ въ стѣнахъ гарема,
С.
Ея вопросы падали какъ градъ
На евнуха: ихъ затруднился бъ счесть я!
Предъ ней стоялъ, смущеніемъ объятъ,
Баба, слуга порока и нечестья.
Въ глаза бросалось, что онъ скрыть бы радъ
Какія-то тревожныя извѣстья.
Сконфуженно чесалъ затылокъ онъ,
Какъ всякій, кто взволнованъ и смущенъ.
CI.
Въ удѣлъ Гюльбеѣ не далось терпѣнье:
Всегда ея желанье или спросъ
Мгновенно приводились въ исполненье...
И что же?-- Вдругъ отвѣта ждать пришлось!
Чѣмъ болѣе росло Баба смущенье,
Она тѣмъ строже дѣлала допросъ.
Вся покраснѣвъ отъ вспыхнувшей въ ней крови,
Она сидѣла, грозно хмуря брови.
CII.
Лукавый негръ, предчувствуя бѣду,
Просилъ ее не гнѣваться; признался,
Что Донъ-Жуанъ былъ порученъ Дуду;
Все къ лучшему устроить онъ старался --
И этого не могъ имѣть въ виду.
Кораномъ и святымъ верблюдомъ клялся;
Что онъ не виноватъ въ бѣдѣ такой
И безупречно долгъ исполнилъ свой.
CIII.
Жуанъ былъ ввѣренъ строгому надзору
Смотрительницы. Евнухъ сожалѣлъ,
Что по ея винѣ такъ много вздору
Нежданно вышло;-- права не имѣлъ
Онъ посѣщать гаремъ въ ночную пору.
Къ тому же, если бъ онъ посмѣлъ
Начальницѣ перечить, безъ сомнѣнья
Проснуться въ ней могли бы подозрѣнья.
СІѴ.
Но все жъ Баба былъ твердо убѣжденъ,
Что Донъ Жуанъ держалъ себя примѣрно.
А иначе въ мѣшокъ попалъ бы онъ!
Кто побѣжитъ на встрѣчу смерти вѣрной?
Однако про Дуду тревожный сонъ
Въ теченье ночи евнухъ лицемѣрный
Гюльбеѣ не рѣшился разсказать:
Въ огонь зачѣмъ же масло подливать?
СѴ.
Баба не умолкалъ, но уже даромъ
Лились его слащавыя слова:
Она его не слушала, Пожаромъ
Въ ней пробудилась страсть; она едва
Дышала, пораженная ударомъ;
Какъ вихрь, ея кружилась голова,
Холодный потъ -- роса сердечной муки --
Ей орошалъ и блѣдный лобъ, и руки.
CVI.
Хотя была энергіи полна
Султанша, все же евнуху казалось,
Что въ обморокъ она упасть должна...
Ея лицо отъ муки искажалось;
Въ конвульсіяхъ томилася она.
Инымъ не разъ испытывать случалось
Такое чувство отъ нежданныхъ бѣдъ,
Но дать о немъ понятье -- средства нѣтъ.
СѴІІ.
Какъ Пиѳія въ минуту вдохновенья,
Она стояла. Грудь ея рвалась
На части отъ тяжелаго мученья;
Въ глазахъ, блуждавшихъ дико, пламень гасъ.
Но стало проходить оцѣпенѣнье --
И вотъ, безъ силы, на диванъ склонясь,
Она главу, что злая скорбь томила,
Безпомощно въ колѣни схоронила.
СѴІІІ.
Лицо скрывали пряди длинныхъ косъ,
Что падали на мраморныя плиты,
Какъ вѣтви ивы. Страшенъ сердца грозъ
Стремительный порывъ! Отъ муки скрытой
Вздымалась грудь ея... Такъ на утесъ
Несутся волны, пѣною покрыты;
Разбившись, въ даль стремится бурный валъ
И вновь, шумя, бѣжитъ къ подножью скалъ.
СІХ.
Коса ея, вуалію густою,
Ея лицо и наклоненный станъ
Скрывала, на полъ падая волною,
Ея рука держалась за диванъ,
Напоминая мраморъ бѣлизною.
Перо -- не кисть... О, если бъ мнѣ былъ данъ
Художника талантъ, а не поэта,
Какъ хороша картина вышла бъ эта!
СХ.
Баба, что нравъ ея вполнѣ постигъ,
Стоялъ, храня упорное молчанье,
Онъ, устрашась грозы, совсѣмъ притихъ.
Гюльбеѣ стало легче; замиранье;
Давившее ей грудь, продлилось мигъ,
И стало утихать ея страданье,
Но еще гнѣвомъ искрились глаза.
Такъ въ морѣ -- стонъ, хоть пронеслась гроза.
СХІ.
По комнатѣ Гюльбея заходила
То медленно, то быстро, что всегда --
Волненья признакъ. Бурь душевныхъ сила
Не можетъ проявляться безъ слѣда.
Походка -- духа вѣрное мѣрило.
Саллюстій говоритъ, что никогда
Не могъ ходить спокойно Катилина.
Борьба страстей была тому причина!
СХІІ.
Гюльбея, сдѣлавъ нѣсколько шаговъ,
Остановилась и привесть велѣла
Къ себѣ двухъ провинившихся рабовъ...
Баба смекнулъ немедленно въ чемъ дѣло,
Но сдѣлалъ видъ, что тайну этихъ словъ
Не понимаетъ, и спросилъ несмѣло:
Какихъ рабовъ угодно видѣть ей,
Чтобъ безъ ошибки ихъ привесть скорѣй?
СХІІІ.
Гюльбея еле слышно отвѣчала:
-- "Грузинку... и любовника ея!..
У двери потайной... чтобъ лодка ждала,
А остальное -- дѣло ужъ твое!.."
Отчаянье въ словахъ ея звучало.
У негра было тонкое чутье:
Замѣтивъ въ ней борьбу и колебанье,
Онъ сталъ просить отмѣны приказанья.
СХІѴ.
Гюльбеѣ евнухъ далъ такой отвѣтъ:
-- "Услышать, что исполнить -- это то же!
Я въ вѣрности тебѣ принесъ обѣтъ,
И для меня слова твои дороже,
Чѣмъ всѣ земныя блага! Но совѣтъ
Даю -- помедлить... Юноша пригожій,
Быть можетъ, неповиненъ предъ тобой...
Ты приговоръ должна отсрочить свой!
СХѴI.
Казнить легко! Свидѣтели безмолвны!
Не мало тайнъ на темномъ днѣ своемъ
Близъ этихъ стѣнъ похоронили волны!
Не разъ здѣсь гибли въ сумракѣ ночномъ
Сердца, что бились, жгучей страсти полны.
Ты о рабѣ вздыхаешь молодомъ:
Убить его -- всего одно мгновенье,
Но отъ любви найдешь ли ты спасенье?"
СХѴІ.
-- "Какъ смѣешь ты о чувствахъ разсуждать,
Презрѣнный червь!"-- такъ молвила Гюльбея.
-- "Твой долгъ лишь приказанья исполнять!
Уйди скорѣй!"-- Баба стоялъ, робѣя.
Онъ зналъ, что споръ опасно поднимать:
Чужой дороже собственная шея.
Чтобы исполнить данный ей приказъ,
Онъ молніи быстрѣе скрылся съ глазъ.
СХѴІІ.
Баба ушелъ, но скрыть своей досады
Онъ не былъ въ силахъ. Бѣшенствомъ объятъ,
Всѣхъ женщинъ поносилъ онъ безъ пощады
За ихъ причуды, козни и развратъ.
Онъ порицалъ ихъ прихоти и взгляды,
Особенно султаншу, и былъ радъ,
Что, средній родъ собою представляя,
Могъ мирно жить, страстей не признавая.
СХѴІІІ.
И вотъ созвалъ собратій онъ своихъ,
Чтобъ юныхъ дѣвъ вести къ женѣ султана;
Онъ причесать велѣлъ получше ихъ
И пріодѣть, хотя и было рано.
Такой пріемъ необычайный вмигъ
Веселость и покой смутилъ Жуана.
Струхнула и Дуду... Но кто жъ бы могъ
Найти для ослушанія предлогъ?
CXIX.
Итакъ, они должны явиться вскорѣ
Къ султаншѣ...Но я здѣсь прерву разсказъ...
Свиданье съ нею -- радость или горе
Имъ принесло, иль, просто разсердясь,
Она ихъ утопить велѣла въ морѣ,--
То тайною останется для васъ.
Впередъ бѣжать себѣ я не позволю,
Угадывая женъ капризныхъ волю.
CXX.
Хоть тяжкій крестъ моимъ героямъ данъ,
Желая имъ удачи и спасенья,
Надѣюсь, что отъ рыбъ уйдетъ Жуанъ,
Хотя его плачевно положенье.
Разнообразить долженъ я романъ
И буду пѣть иныя приключенья.
Простившись здѣсь съ Жуаномъ и Дуду,
Рѣчь о войнѣ въ той пѣснѣ поведу.