Комната во дворцѣ дожа.
ЛОРЕДАНО и БАРБАРИГО встрѣчаются.
ЛОРЕДАНО.
Гдѣ арестантъ?
БАРБАРИГО.
На отдыхѣ отъ пытки.
ЛОРЕДАНО.
Срокъ отдыха, назначенный вчера
Для новаго допроса, истекаетъ.
Отправимся жъ къ товарищамъ въ Совѣтъ --
Поторопить пора ихъ приниматься
За дѣло вновь.
БАРБАРИГО.
Мы, думаю, должны
Позволить отдохнуть его несчастнымъ,
Истерзаннымъ тяжелой пыткой членамъ:
Онъ такъ былъ слабъ вчера, что врядъ ли въ силахъ
Вновь выдержать допросъ.
ЛОРЕДАНО.
А что еще?
БАРБАРИГО.
Я
Не менѣе тебя горю желаньемъ
Отмстить Фоскари, сыну и отцу,
И цѣлому ихъ роду за кичливость
И гордость ихъ; желаю я не меньше,
Чтобъ совершилось строго правосудье;
Но, кажется, бѣднякъ перетерпѣлъ .
Гораздо больше мукъ, чѣмъ можетъ снесть
И самая стоическая твердость.
ЛОРЕДАНО.
Но все жъ онъ не сознался въ преступленьи.
БАРБАРИГО.
Онъ, можетъ быть, его и не свершилъ;
Хоть, правда, письма къ герцогу Милана
Имъ признаны,но вытерпѣлъ онъ больше,
Чѣмъ можно снесть. Ужели не считаешь
Ты этихъ мукъ достаточнымъ возмездьемъ?
ЛОРЕДАНО.
Посмотримъ.
БАРБАРИГО.
Лоредано, ты заходишь,
Мнѣ кажется, ужъ слишкомъ далеко
Въ наслѣдственной враждѣ твоей.
ЛОРЕДАНО.
А чѣмъ
Ее ты измѣряешь?
БАРБАРИГО.
Радъ ты вырвать
Весь родъ ихъ съ корнемъ вонъ.
ЛОРЕДАНО.
Такъ вотъ -- коль скоро
Удастся это сдѣлать мнѣ, тогда
Меня и упрекай. Идемъ въ совѣтъ.
БАРБАРИГО.
Постой: число товарищей пока
Еще не полно, двухъ не достаетъ,
Чтобы могло открыться засѣданье.
ЛОРЕДАНО.
А прибылъ ли глава собранья, дожъ?
БАРБАРИГО.
Онъ не изъ тѣхъ, которые привыкли
Запаздывать. Напротивъ, съ твердымъ духомъ,
Достойнымъ древнихъ римлянъ, занимаетъ
Всегда онъ первый мѣсто на судѣ
Столь скорбномъ для него; вѣдь судитъ онъ
Послѣдняго, единственнаго сына.
ЛОРЕДАНО.
О, да! послѣдняго!
БАРБАРИГО.
И этотъ видъ
Не трогаетъ тебя?
ЛОРЕДАНО.
А онъ? Онъ тронутъ?
Какъ думаешь?
БАРБАРИГО.
Онъ этого покамѣстъ
Не выразилъ ничѣмъ.
ЛОРЕДАНО.
Ты въ этомъ правъ:
Презрѣнное созданье!
БАРБАРИГО.
Говорятъ
Однако, что вчера, переступая
Порогъ своихъ покоевъ, старый герцогъ
Лишился чувствъ.
ЛОРЕДАНО.
Ага! такъ, значитъ, дѣло
Его немного проняло.
БАРБАРИГО.
Да,-- дѣло,
Которому виновникъ главный -- ты.
ЛОРЕДАНО.
Я искренно желаю быть виновнымъ
Въ немъ полностью: моихъ отца и дяди
Нѣтъ болѣе на свѣтѣ...
БАРБАРИГО.
Я читалъ
Надгробную имъ надпись: въ ней сказано,
Что будто бы они отравлены.
ЛОРЕДАНО.
Дожъ высказалъ однажды, что не будетъ
Считать себя спокойнымъ на престолѣ,
Пока не умеръ Пьетро Лоредано.
Отецъ и дядя быстро захворали
За этимъ вслѣдъ, а дожъ остался дожемъ.
БАРБАРИГО.
Несчастнымъ въ полномъ смыслѣ.
ЛОРЕДАНО.
Быть счастливымъ
Не можетъ тотъ, кто дѣлаетъ сиротъ.
БАРБАРИГО.
Но сиротой тебя вѣдь онъ не сдѣлалъ?
ЛОРЕДАНО.
Конечно, сдѣлалъ!
БАРБАРИГО.
Чѣмъ же это можешь
Ты доказать?
ЛОРЕДАНО.
Когда владыки міра
Приводятъ въ исполненье то, что ими
Замышлено, то ихъ поступки трудно
Доказывать законными путями!
Но я увѣренъ такъ въ его винѣ,
Что даже не хочу искать возмездья
Въ законѣ за обиду.
БАРБАРИГО.
Все же ты
Къ закону обратился.
ЛОРЕДАНО.
Да! насколько
Оставилъ дожъ намъ право на законъ.
БАРБАРИГО.
Законы наши болѣе даютъ
Намъ средствъ къ самозащитѣ, чѣмъ въ любой
Иной странѣ. Скажи, ты написалъ
Дѣйствительно въ твоихъ торговыхъ книгахъ,
Въ патентахъ этихъ счастья и довольства
Венеціи, что дожъ Фоскари долженъ
Тебѣ за смерть обоихъ Лоредано,
Петра и Марка, дяди и отца?
ЛОРЕДАНО.
Дѣйствительно.
БАРБАРИГО.
И эту надпись ты
Не вычеркнешь?
ЛОРЕДАНО.
Пока не будетъ счету
Сведенъ балансъ.
БАРБАРИГО.
Какимъ путемъ?
Двое сенаторовъ проходятъ по сценѣ и направляются въ залу Совѣта Десяти.
ЛОРЕДАНО.
Вотъ двое.
Теперь число достаточно. Идемъ
Со мной въ Совѣтъ.
(Уходитъ).
БАРБАРИГО.
Итти съ тобой! Да я вѣдь ужъ давно
Иду съ тобой дорогой злобной мести,
Какъ новая волна, чей бурный натискъ
Бѣжитъ во слѣдъ другой, чтобъ поглотить
Разрушенный корабль и всѣхъ несчастныхъ,
Метущихся съ отчаяньемъ среди
Его разбитыхъ стѣнъ, при видѣ волнъ,
Врывающихся бурно. Но и волны,
Мнѣ кажется, смирились бы при видѣ
Несчастныхъ этихъ -- сына и отца,
Тогда какъ я обязанъ непреклонно
Вести ихъ на погибель. О, зачѣмъ
Не холоденъ душою я, подобно
Безстрастнымъ волнамъ моря! Вотъ ведутъ
Его сюда. Молчи! не бейся, сердце!
Онъ врагъ тебѣ,-- такъ неужели станешь
Сочувствовать тому ты, кто когда-то
Разбилъ тебя?
Стража вводить Джакопо Фоскари.
ТЮРЕМЩИКЪ.
Постойте, пусть онъ здѣсь
Немного отдохнетъ.
ДЖАКОПО ФОСКАРИ.
Благодарю.
Мой добрый другъ! Я точно ослабѣлъ,
Но медленность, пожалуй, навлечетъ
Несчастье на тебя.
ТЮРЕМЩИКЪ.
Я соглашаюсь
На эту непріятность.
ДЖАКОПО ФОСКАРИ.
Я цѣню
Глубоко доброту твою. Не встрѣтивъ
Ни разу тѣни милости, нашелъ
Я въ первый разъ крупицу сожалѣнья.
ТЮРЕМЩИКЪ.
И видѣли бъ ее въ послѣдній разъ,
Будь судьи здѣсь.
БАРБАРИГО (подходя).
Одинъ изъ нихъ предъ вами.
Но, впрочемъ, не пугайся. Я не буду
Доносчикомъ твоимъ или судьей,
Хоть часъ насталъ ужъ для послѣднихъ преній,
Но я одинъ изъ членовъ "Десяти"
И выручу тебя своей отлучкой.
Когда придетъ минута счета членовъ,
Мы вмѣстѣ съ нимъ войдемъ, а до того
Внимательно смотри за арестантомъ.
ДЖАКОПО ФОСКАРИ.
Чей слышу голосъ я? Не Барбариго ль,
Врага семейства нашего и члена
Изъ малаго числа моихъ судей?
БАРБАРИГО.
Не забывай, что твой отецъ равно
Сидитъ въ кругу судей и потому
Имѣетъ всю возможность перевѣсить
Пристрастіе враговъ твоихъ, коль скоро
Имѣешь ты враговъ.
ДЖАКОПО ФОСКАРИ.
Ты правъ! отецъ мой
Въ числѣ судей.
БАРБАРИГО.
Не жалуйся жъ на строгость
Законовъ государства, гдѣ отцу
Даны права и голосъ обсуждать
Дѣла, гдѣ замѣшалась безопасность
Отечества.
ДЖАКОПО ФОСКАРИ.
И сына. Я ослабъ,
Позвольте мнѣ приблизиться къ окну,
Вздохнуть прохладнымъ воздухомъ лагуны.
Входитъ офицеръ и говоритъ на ухо Барбариго.
БАРБАРИГО (стражѣ).
Пускай онъ подойдетъ: я не могу
Съ нимъ больше говорить. И безъ того ужъ
Я сдѣлалъ преступленье, обратясь
Къ нему съ короткой рѣчью, и обязанъ
Немедленно отправиться въ Совѣтъ.
(Уходитъ. Стража подводитъ Фоскари къ окну).
ТЮРЕМЩИКЪ.
Сюда, синьоръ: окно открыто. Какъ
Себя теперь вы чувствуете?
ДЖАКОПО ФОСКАРИ.
Сладко,
Какъ юноша. О, родина!
ТЮРЕМЩИКЪ.
А ваши
Измученные члены?
ДЖАКОПО ФОСКАРИ.
Члены? Боже!
Какъ часто мнѣ служили здѣсь они
Въ ребяческой игрѣ, когда, вскочивъ
Въ проворную гондолу, я носился
По ясной глади водъ, переодѣтый
Въ рубашку гондольера, несмотря
На санъ патриція! Какъ я старался
Отбить награду ловкости у прочихъ
Товарищей, въ виду толпы красавицъ
Плебейскихъ или знатныхъ, ободрявшихъ
Усилія борцовъ улыбкой знакомъ,
Маханьемъ рукъ, платковъ или привѣтомъ!
Какъ часто, возмужавъ, я управлялъ
Ладьей въ иныя, грозныя минуты
Средь рева волнъ, отряхивалъ ихъ пѣну
Съ моихъ волосъ, отталкивалъ ее
Отъ губъ моихъ, къ которымъ приставала
Она, какъ пѣна чаши на пиру.
Мой взоръ слѣдилъ за волнами: чѣмъ выше
Вхдымался мой челнокъ, тѣмъ веселѣе
Мнѣ было на душѣ. Бывало, часто
Бросался самъ я въ бездну глубины
Шумящей и зеленой; собиралъ
На днѣ траву и ракушки, къ великой
Боязни многихъ зрителей, считавшихъ
Меня уже погибшимъ! Какъ тогда
Пріятно было мнѣ, вернувшись снова,
Показывать сокровища, какія
Успѣлъ собрать на днѣ я и тѣмъ самымъ
Воочью доказать, что дна пучины
Достигнулъ точно я! О, какъ легко
Тогда дышала грудь моя, впивая
Вновь свѣжій чистый воздухъ! Какъ стремглавъ
Пускался вновь я плыть, быстрѣе птицы,
По глади водъ! Я былъ тогда ребенкомъ.
ТЮРЕМЩИКЪ.
Вамъ надо быть мужчиною теперь.
Едва ль кому-нибудь случалось больше
Нуждаться въ мужествѣ.
ДЖАКОПО ФОСКАРИ (смотря въ окно).
О, дорогой
Родимый край! Венеція! Твой воздухъ
Одинъ живитъ мнѣ грудь.Какъ сладко вѣетъ
Зефиръ Адріатики, какъ вливаетъ
Онъ силу въ душу мнѣ, смиряя пылъ,
Зажегшійся въ крови. Какъ непохожъ
На этотъ свѣжій воздухъ раскаленный
И бурный вихрь Цикладскихъ острововъ,
Когда гудѣлъ, бывало, подъ окномъ
Моей тюрьмы онъ въ Кандіи, вселяя
Отчаянье мнѣ въ сердце!
ТЮРЕМЩИКЪ.
Краска снова
Зажглась у васъ въ лицѣ. Дай Богъ вамъ силъ
Перенести послѣднія мученья,
Которымъ васъ подвергнутъ. Мнѣ о нихъ
Ужасно и подумать.
ДЖАКОПО ФОСКАРИ.
О, надѣюсь,
Что я не буду снова изгнанъ въ ссылку!
Я чувствую въ себѣ довольно силъ:
Пускай пытаютъ вновь меня.
ТЮРЕМЩИКЪ.
Сознайтесь
Лишь въ вашемъ преступленьи: этимъ вы
Избѣгнете мученій.
ДЖАКОПО ФОСКАРИ.
Я два раза
Имъ все открылъ по совѣсти и дважды
Подвергся я изгнанью.
ТЮРЕМЩИКЪ.
Въ третій разъ
Они покончатъ тѣмъ, что запытаютъ
До смерти васъ.
ДЖАКОПО ФОСКАРИ.
Пускай! тогда я буду
Зарытъ въ родной землѣ. Мнѣ лучше тлѣть
На родинѣ, чѣмъ пользоваться жизнью
Въ изгнаніи.
ТЮРЕМЩИКЪ.
Какъ можете любить
Вы такъ глубоко край, гдѣ ненавидятъ
Самихъ васъ такъ жестоко?
ДЖAКОПО ФОСКАРИ.
Ненавидитъ
Меня не край, а дѣти края -- люди!
Родимая земля, напротивъ, приметъ
Меня, какъ мать, въ объятья. Я прошу
У нихъ лишь одного: чтобъ гробъ, темницу,
Иль все, что мнѣ присудится, досталось
Мнѣ вытерпѣть въ родимой сторонѣ.
Входитъ офицеръ.
ОФИЦЕРЪ.
Введите въ залу плѣнника.
ТЮРЕМЩИКЪ.
Синьоръ,
Вы слышали приказъ?
ДЖАКОПО ФОСКАРИ.
О, я привыкъ
Ужъ къ этимъ приказаньямъ. Въ третій разъ
Хотятъ меня пытать.
(Тюремщику). Подай, мой другъ,
Мнѣ руку для опоры.
ОФИЦЕРЪ.
Вамъ удобнѣй
Пройти со мной. Мой долгъ быть возлѣ васъ.
ДЖАКОПО ФОСКАРИ.
Твой долгъ? Да, точно: ты вчера, я помню,
Присутствовалъ, когда меня пытали.
Прочь! Я пойду одинъ.
ОФИЦЕРЪ.
Какъ вамъ угодно.
Приказъ былъ данъ не мною; я жъ не могъ
Ослушаться рѣшенія Совѣта,
Когда мнѣ было велѣно...
ДЖАКОПО ФОСКАРИ.
Замучить
Меня на страшной дыбѣ? Прочь! Не смѣй
Теперь ко мнѣ касаться. Будетъ время --
И ты получишь снова ихъ приказъ,
А до того оставь меня въ покоѣ.
Я ощущаю, глядя на тебя,
Смертельный ужасъ пытки. Кровь готова
Застыть во мнѣ и по лицу струится
Холодный потъ при мысли о мученьяхъ,
Которыя придется перенесть
Сегодня мнѣ, какъ будто... Но идемъ:
Я чувствую еще довольно силы,
Чтобъ все снести. Скажи, съ какимъ лицомъ
Сидитъ отецъ?
ОФИЦЕРЪ.
Онъ смотритъ какъ всегда.
ДЖАКОПО ФОСКАРИ.
И все кругомъ здѣсь смотритъ точно такъ же:
Земля, лазурь морская, небо, воздухъ,
Веселый городъ -- все живетъ и дышитъ
Попрежнему. Народный говоръ слышенъ
На площади и даже долетаетъ
До этихъ стѣнъ, гдѣ горсть судей, безвѣстныхъ
Среди гражданъ, рѣшаетъ ихъ судьбу,
И гдѣ толпы безвѣстныхъ жертвъ безмолвно
Казнятся каждый день. Все здѣсь осталось,
Какъ было до сихъ поръ, все -- даже мой
Родной отецъ! Ни въ комъ не вижу я
Участія къ Фоскари, начиная
Съ Фоскари самого! Идемъ! готовъ я.
(Уходитъ съ офицеромъ).
Входитъ МЕММО съ другимъ сенаторомъ.
МЕММО.
Онъ вышелъ ужъ; мы съ вами опоздали.
Какъ думаете вы -- продлится долго
Сегодняшній совѣтъ?
СЕНАТОРЪ.
Мнѣ говорили,
Что обвиненный твердо остается
При прежнихъ показаньяхъ. Больше я
Не слышалъ ничего.
МЕММО.
И то ужъ много,
Что вы узнали это. Тайны этихъ
Ужасныхъ стѣнъ сокрыты точно такъ же
Отъ насъ, знатнѣйшихъ гражданъ, какъ отъ прочихъ,
Простыхъ людей изъ черни.
СЕНАТОРЪ.
Да, вы правы!
Все то, что намъ извѣстно, не выходитъ
Изъ области пустыхъ и темныхъ слуховъ,
Подобныхъ глупымъ розсказнямъ о вѣдьмахъ
И призракахъ, которые живутъ
Въ стѣнахъ старинныхъ замковъ, гдѣ никто
Ихъ не видалъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ не могъ
И доказать услышанныхъ разсказовъ.
Дѣла правленья такъ же намъ безвѣстны,
Какъ мракъ могилъ.
МЕММО.
Когда-нибудь успѣемъ
Проникнуть въ нихъ и мы. Я не теряю
Надежды быть современемъ однимъ
Изъ членовъ Десяти.
СЕНАТОРЪ.
Иль даже дожемъ?
МЕММО.
О нѣтъ! избави Богъ!
СЕНАТОРЪ.
Вѣдь этотъ санъ
Первѣйшій въ государствѣ. Сколько знатныхъ
Стараются его добиться всѣми
Законными путями.
МЕММО.
Пусть о томъ
Старается, кто хочетъ. Я желаю
Не этого, хоть и родился знатнымъ.
По моему, гораздо лучше быть
Частицею верховнаго совѣта
Державныхъ Десяти, чѣмъ золоченымъ
И ничего не значущимъ нулемъ.
Но кто сюда идетъ? Жена Фоскари.
Входитъ МAPИНA съ прислужницей.
МАРИНА.
Какъ! никого? Но, впрочемъ, нѣтъ: вотъ двое
Сенаторовъ.
МЕММО.
Достойная синьора,
Что будетъ вамъ угодно приказать?
МАРИНА.
Я -- приказатъ?.. Вся жизнь моя была,
Синьоръ, напротивъ лишь одной мольбой
Безъ пользы для меня.
МЕММО.
Я понимаю
Значенье вашихъ словъ, но не могу
Вамъ отвѣчать.
МАРИНА.
Вы правы, здѣсь отвѣты
Даются лишь на дыбѣ, а вопросы
Имѣю право дѣлать...
МЕММО (прерывая).
Вы забыли,
Достойная синьора, гдѣ стоимъ
Теперь мы съ вами.
МАРИНА.
Здѣсь дворецъ отца
Супруга моего.
МЕММО.
Дворецъ здѣсь дожа.
МАРИНА.
И, вмѣстѣ съ тѣмъ, тюрьма для сына дожа.
Я это не забыла, и не будь
Теперь моя душа полна другихъ
Гораздо больше горькихъ впечатлѣній,
Я васъ должна бъ была благодарить
За то, что вы напомнили о счастьѣ,
Которымъ наслаждалась я въ стѣнахъ
Жилища этого.
МЕММО.
Синьора, будьте
Спокойнѣе.
МАРИНА (поднимая глаза къ небу).
О! я вполнѣ спокойна
И лишь дивлюсь, какъ можетъ быть спокоенъ
Небесный Царь при видѣ, что творится
Здѣсь на землѣ.
МЕММО.
Быть можетъ, вашъ супругъ
Вѣдь будетъ и оправданъ.
МАРИНА.
Онъ оправданъ
Ужъ въ небесахъ. Прошу, синьоръ -- ни слова
Объ этомъ больше мнѣ. Вѣдь вы на службѣ
Отечества, и герцогъ точно также.
Онъ долженъ быть судьей родного сына,
А этотъ сынъ мнѣ мужъ. Они теперь
Стоятъ лицомъ къ лицу, или стояли...
Какъ думаете -- будетъ онъ способенъ
Его приговорить?
МЕММО.
Едва ль, синьора.
МАРИНА.
Но вѣдь тогда другіе судьи могутъ
Ихъ обвинить обоихъ?
МЕММО.
Это такъ.
МАРИНА.
У нихъ -- желанье -- знаю я -- звучитъ
Съ поступкомъ заодно. Мой мужъ погибнетъ.
МЕММО.
Въ Венеціи судьею справедливость --
И вы не правы.
МАРИНА.
О! когда бъ была
Судьей она, то не было бъ на свѣтѣ
Венеціи! Но, впрочемъ, пусть живетъ
Она и благоденствуетъ, лишь только бъ
Въ ней не лишался жизни тотъ, кто честенъ,
До времени. Совѣтъ же Десяти
Рѣшительнѣй самой судьбы, коль скоро
Зайдетъ вопросъ о жизни.
(За сценой слышится слабый стонъ).
Ахъ! я слышу
Стонъ боли!
СЕНАТОРЪ.
Т-съ! Послушаемъ!
МЕММО.
Навѣрно
То голосъ былъ...
МАРИНА.
Нѣтъ! нѣтъ! онъ не Фоскари,
Не мужа моего!
МЕММО.
Однако...
МАРИНА.
Нѣтъ,
То голосъ не его: онъ не допуститъ
Себя до этой слабости! Какимъ
Могъ быть его отецъ; но онъ... О, нѣтъ,
Онъ кончитъ жизнь безъ жалобъ!
(Стонъ слышится снова).
МЕММО.
Какъ! еще!
МАРИНА.
Онъ! онъ! такъ показалось мнѣ! Готова
Не вѣрить я; но пусть ослабъ онъ даже:
Я все его люблю! Но Боже, Боже!
Какимъ же мукамъ тамъ его подвергли,
Когда не могъ онъ вынесть ихъ безъ стона?
СЕНАТОРЪ.
Ужели вы, любя такъ.сильно мужа,
Желать способны, чтобъ безъ жалобъ онъ
Сносилъ мученья этой страшной пытки?
МАРИНА.
Мы терпимъ муки всѣ. Когда бы судьи
Лишить обоихъ жизни ихъ хотѣли,
И сына, и отца, то я скажу,
Что и сама терпѣла точно такъ же,
Когда давала въ мукахъ жизнь потомкамъ
Обоихъ Фоскари. Но тѣ мученья
Пріятны были сердцу моему;
Могла стонать тогда я точно такъ же,
Однако я съумѣла пересилить
Мученья тѣ, при мысли, что давала,
Быть можетъ, жизнь героямъ. Я стыдилась
Ихъ встрѣтить въ мигъ рожденья жалкимъ стономъ.
МЕММО.
Теперь все стихло.
МАРИНА.
Навсегда, быть можетъ.
Но нѣтъ! не вѣрю я: онъ ободрится
И броситъ смѣлый вызовъ палачамъ,
Тиранящимъ его.
Входитъ поспѣшно офицеръ.
МЕММО.
Кого ты ищешь
Съ такой поспѣшностью?
ОФИЦЕРЪ.
Гдѣ врачъ? Фоскари
Внезапно стало дурно.
МЕММО.
Вамъ бы лучше,
Синьора, удалиться.
СЕНАТОРЪ (предлагая Маринѣ руку).
Это правда.
Пойдемте!
МАРИНА.
Прочь! Я поспѣшу сейчасъ
Сама ему на помощь.
МЕММО.
Вы, синьора?
Опомнитесь. Забыли вы, что входъ
Въ ту комнату дозволенъ только членамъ
Совѣта Десяти и близкимъ ихъ.
МАРИНА.
Я знаю хорошо, что кто рѣшится
Войти туда, ужъ не вернется прежнимъ
Путемъ назадъ, а можетъ быть исчезнетъ
И навсегда; но это для меня
Препятствіемъ не будетъ.
МЕММО.
Что же этимъ
Вы думаете выиграть? Вы только
Подвергнете опасности себя
И вдвое большей мужа.
МАРИНА.
Кто жъ посмѣетъ
Меня остановить?
МЕММО.
Кто долженъ это
Исполнить по закону.
МАРИНА.
Да! я знаю
Обязанности ихъ -- топтать ногами
Святѣйшія изъ чувствъ, топтать всѣ связи,
Которыми сближаются сердца,
Соревновать въ жестокости и злобѣ
Съ толпою адскихъ демоновъ, которымъ
Достанутся они въ добычу сами,
Когда умрутъ. Пустите, я иду!
МЕММО.
Васъ все равно не впустятъ.
МАРИНА.
Мы увидимъ!
Отчаянье способно вызвать въ битву
И самый деспотизмъ. Въ моей душѣ,
Я чувствую, зажглось такое чувство,
Что я теперь рѣшилась бы пробиться
Сквозь стѣну острыхъ копій,-- такъ возможно ль,
Чтобъ два иль три тюремщика могли
Меня остановить? Пустите! Это --
Домъ герцога и сынъ его -- супругъ мой.
Онъ чистъ и невиновенъ -- и они
Должны услышать это.
МЕММО.
Этимъ вы
Успѣете лишь ихъ ожесточить.
МАРИНА.
Какіе жъ это судьи, если злоба
Диктуетъ ихъ рѣшенья? Такъ способны
Лишь дѣйствовать убійцы. Пропустите
Меня сейчасъ!
(Уходитъ).
СЕНАТОРЪ.
Несчастная синьора!
МЕММО.
Такъ поступать заставить можетъ только
Отчаянье. Ея не впустятъ дальше
Порога комнаты.
СЕНАТОРЪ.
А если бъ даже
Она туда вошла, то не поможетъ
Ни мало этимъ мужу. Но смотрите,
Ихъ посланный вернулся.
(Офицеръ возвращается съ врачемъ).
МЕММО.
Я не думалъ,
Что ихъ Совѣтъ способенъ обнаружить
Хоть искру состраданья и подать
Страдальцу облегченье.
СЕНАТОРЪ.
Состраданья --
Сказали вы? Возможно ли назвать
Такимъ прекраснымъ именемъ попытку
Возстановить чувствительность у жертвы
И тѣмъ отнять послѣднюю возможность
Хоть смертью избѣжать мученій пытки.
МЕММО.
Я, признаюсь, не мало удивленъ
Ихъ медленностью въ смертномъ приговорѣ.
СЕНАТОРЪ.
Они другое держатъ на умѣ;
Несчастный долженъ жить по ихъ рѣшенью
И будетъ только изгнанъ. Смерть ему
Ни мало не страшна; изгнанье жъ въ чуждый,
Безвѣстный край, гдѣ будетъ онъ дышать
Не воздухомъ отчизны, превратитъ
Ему весь міръ въ обширную темницу,
Гдѣ съ каждымъ новымъ вздохомъ будетъ онъ
Вдыхать жестокій ядъ, который скоро
Ему разрушитъ жизнь, но не убьетъ.
МЕММО.
Его вина доказана вполнѣ,
Но онъ не сознается въ ней.
СЕНАТОРЪ.
Онъ только
Сознался въ томъ, что герцогу Милана
Послалъ письмо, увѣренный, что будетъ
Оно въ пути захвачено Сенатомъ
И что тогда онъ будетъ вызванъ дожемъ
Въ Венецію.
МЕММО.
Но какъ преступникъ!
СЕНАТОРЪ.
Правда,
Но этимъ средствомъ онъ вернулся вновь
На родину, а это было все,
Что только онъ хотѣлъ. По крайней мѣрѣ
Онъ утверждаетъ такъ.
МЕММО.
А подкупъ?
Виновенъ ли онъ въ немъ?
СЕНАТОРЪ.
Прямыхъ уликъ
На это нѣтъ; что жъ до того, что будто
Виновенъ онъ въ убійствѣ, то теперь
Николо Еризо признался самъ
Предъ смертію, что президентъ Совѣта
Убитъ былъ имъ, а не Фоскари.
МЕММО.
Что же
Препятствуетъ суду освободить
Несчастнаго?
СЕНАТОРЪ.
Вина падетъ за это
На нихъ вполнѣ. Мы знаемъ хорошо,
Что Альморо Донато былъ убитъ
Николо Еризо изъ личной мести.
МЕММО.
Въ загадочномъ процессѣ этомъ скрыта,
Какъ кажется, совсѣмъ иная цѣль,
Чѣмъ мнимые проступки, за какіе
Онъ судится. . Вотъ двое изъ судей
(Уходятъ).
Входятъ ЛОРЕДАНО и БАРБАРИГО.
БАРБАРИГО.
Они зашли чрезъ-чуръ ужъ далеко.
Возможно ль было продолжать допросъ
Въ подобной обстановкѣ?
ЛОРЕДАНО.
Значитъ, ты
Находишь, что Совѣтъ обязанъ былъ
Прервать свои занятія и судъ
Закрыться отъ того, что въ залъ Сената
Вошла внезапно женщина?
БАРБАРИГО.
Не это!
Но самъ ты могъ судить о состояньи,
Въ какомъ былъ обвиненный.
ЛОРЕДАНО.
Онъ очнулся жъ.
БАРБАРИГО.
Онъ снова бы лишился чувствъ при первой
Попыткѣ продолжать.
ЛОРЕДАНО.
Попытки этой
Не сдѣлано.
БАРБАРИГО.
Что толковать объ этомъ:
Совѣтъ твое отвергнулъ предложенье.
ЛОРЕДАНО.
Вѣдь большинствомъ я этимъ былъ обязанъ.
Тебѣ и герцогу, который выжилъ
Совсѣмъ ужъ изъ ума. Вы двое только
Успѣли перевѣсить голосами
Рѣшеніе Совѣта.
БАРБАРИГО.
Я судья,
Но, признаюсь. обязанность всегда
Присутствовать при пыткахъ, наблюдая
Страданья жертвъ, нерѣдко заставляетъ
Меня желать...
ЛОРЕДАНО.
Чего?
БАРБАРИГО.
Чтобы порой
Почувствовалъ и ты, что ощущаю
Въ минуты эти я.
ЛОРЕДАНО.
Поди ты прочь!
Ты слабый, безхарактерный ребенокъ
И въ чувствахъ и въ рѣшеньяхъ! Вздохъ, слеза
Способны побѣдить тебя. Прекрасный
Судья ты для Венеціи! Достойный
Сотрудникъ въ государственныхъ дѣлахъ
Правителямъ, подобнымъ мнѣ!
БАРБАРИГО.
Несчастный
Не выронилъ слезы.
ЛОРЕДАНО.
Два раза онъ
Стоналъ отъ боли.
БАРБАРИГО.
И святой не могъ бы
Снести подобныхъ мукъ, когда бы даже
Вѣнецъ небесныхъ благъ сіялъ все время
Въ глазахъ его -- такъ страшно и жестоко
Придумали вы пытки. Но и тутъ
Онъ не просилъ о милости; ни слова
Не вырвалось изъ устъ его. Тотъ стонъ,
Который вы услышали, былъ только
Послѣдствіемъ невыносимыхъ мукъ,
И не единой просьбы о пощадѣ
Не высказано было вслѣдъ за нимъ.
ЛОРЕДАНО.
Онъ что-то бормоталъ не разъ сквозь зубы,
Но тихо и невнятно.
БАРБАРИГО.
Я не слышалъ.
Ты, кажется, былъ ближе.
ЛОРЕДАНО.
Да, и я
Замѣтилъ это ясно.
БАРБАРИГО.
Я не мало
Былъ удивленъ, когда ты предложилъ,
Изъ первыхъ, пригласить къ нему врача
Для помощи. Ужели ты проникся
Минутнымъ состраданьемъ?
ЛОРЕДАНО
Нѣтъ, но я
Боялся, что, пожалуй, онъ умретъ
Подъ пыткою.
БАРБАРИГО.
Но ты, вѣдь, говорилъ
Не разъ при мнѣ, что смерть его и дожа
Была твоей желаннѣйшей мечтой.
ЛОРЕДАНО.
Когда бы кончилъ жизнь онъ, не сознавшись
Въ проступкѣ, за который обвиненъ,
Его бъ жалѣли.
БАРБАРИГО.
Какъ! ты хочешь мстить
Ему и послѣ смерти?
ЛОРЕДАНО.
Развѣ ты
Желаешь, чтобъ имущество Фоскари
Досталось ихъ наслѣдникамъ? А это
Должно случиться, если онъ умретъ,
Не бывши обвиненъ.
БАРБАРИГО.
Ты, значитъ, хочешь
Преслѣдовать дѣтей его?
ЛОРЕДАНО.
Дѣтей
Его, ихъ домъ, весь родъ -- покуда живъ
Хоть кто-нибудь изъ нашихъ поколѣній.
БАРБАРИГО.
Ты, значитъ, не былъ тронутъ ни жестокой
Печалью бѣдной женщины, ни тѣмъ
Подавленнымъ, невыносимымъ горемъ,
Съ какимъ смотрѣлъ на пытку старецъ дожъ,
Отецъ его? Какъ измѣнялъ себѣ
Порою онъ то вздохомъ, то слезой,
Утертою украдкой, чтобы снова
Явиться въ прежнемъ ясномъ, строгомъ видѣ.
(Лоредано уходитъ).
Нѣтъ, онъ упоренъ въ злости точно такъ же,
Какъ твердъ Фоскари въ пыткѣ. Эта твердость
Меня смутила больше, чѣмъ могли бы
Смутить его отчаянные крики
И вопли страшныхъ мукъ. Ужасно было
Взглянуть, когда, убитая печалью
И горестнымъ отчаяньемъ, жена
Несчастнаго, ворвавшись въ залъ Совѣта,
Увидѣла внезапно то, что было
Прискорбно видѣть даже намъ, привычнымъ
Къ такого рода зрѣлищамъ. Но, впрочемъ,
Мнѣ слѣдуетъ оставить эти мысли,
Иначе скорбь, пожалуй, побудитъ
Меня забыть о прежнихъ оскорбленьяхъ,
Какія домъ Фоскари причинилъ
Въ былое время мнѣ, и я, пожалуй,
Разстрою планы мести Лоредано,
Задуманные имъ для насъ обоихъ.
Я, впрочемъ,удовольствовался бъ меньшимъ,
Чѣмъ хочетъ онъ, и съ радостью смягчилъ бы
Его порывы ненависти къ нимъ,
Смѣнивъ ихъ большей кротостью! Теперь
По крайней мѣрѣ судъ отсрочилъ пытку,
Руководясь желаньемъ большинства.
Отчаянье жены, конечно, было
Причиною того, а можетъ быть
И видъ его мученій. Вотъ идутъ
Они сюда. Какъ слабъ онъ, какъ измученъ!
Я не могу глядѣть на нихъ безъ слезъ.
Пойду и постараюсь какъ нибудь
Смягчить упорство мести Лоредано.
(Уходитъ).