Зала Совѣта Десяти. Засѣданіе Юнты, составленной изъ членовъ Совѣта и сенаторовъ для суда надъ Марино Фальеро и его сообщниками.
Израэль, Бертуччіо и Календаро подъ стражей, Бенинтенде, Бертрамъ, Ліони, офицеры и стража.
БЕНИНТЕНДЕ.
Теперь, въ виду открытаго вполнѣ
Ихъ замысла, намъ остается только
Прочесть закоренѣлымъ этимъ людямъ
Ихъ приговоръ -- печальный долгъ, равно
Для нихъ и для судей. Увы! зачѣмъ
Жестокая судьба опредѣлила
Исполнить это мнѣ? За что должны
Дни моего достойнаго служенья
Отечеству отмѣтиться въ грядущемъ
Разсказомъ о такой безумно-гнусной
Измѣнѣ государству, такъ давно
Прославленному въ мірѣ, какъ оплотъ
Всѣхъ христіанъ отъ еретичныхъ грековъ,
Коварныхъ, злобныхъ гунновъ, сарацинъ
И варваровъ такихъ же точно, франковъ!
Прекрасный чудный городъ, чьимъ стараньемъ
Открытъ Европѣ путь къ неисчислимымъ
Богатствамъ Индіи! Народъ, чья храбрость
Дала послѣднимъ римлянамъ возможность
Спастись отъ ордъ Аттилы! Городъ, бывшій
Всегда царицей моря! сокрушившій
Достойно гордость Генуи--и онъ-то
Чуть не погибъ теперь отъ горсти низкихъ,
Потерянныхъ людей, рискнувшихъ жизнью
Затѣмъ, чтобъ погубить его! Пускай же
Они умрутъ за это!
ИЗРАЭЛЬ БЕРТУЧЧІО.
Мы готовы --
И жаждемъ умереть, благодаря
Стараньямъ вашей пытки.
БЕНИНТЕНДЕ.
Если вы
Хотите что-нибудь открыть суду
И тѣмъ смягчить суровость вашей казни,
Мы выслушаемъ васъ. На это время
Покамѣстъ не ушло, и вы могли бы
Воспользоваться имъ.
ИЗРАЭЛЬ БЕРТУЧЧІО.
Мы здѣсь затѣмъ,
Чтобъ слушать васъ, a не болтать напрасно.
БЕНИНТЕНДЕ.
Преступность ваша ясна изъ признаній,
Какія предъ судомъ открыли ваши
Сообщники, и также изъ другихъ
Побочныхъ обстоятельствъ. Намъ, однако,
Хотѣлось бы услышать откровенный
Разсказъ отъ васъ самихъ о вашемъ гнусномъ
Прошедшемъ замыслѣ. Теперь вы оба
Стоите на границѣ бездны смерти,
Откуда нѣтъ возврата -- потому
Раскаянье одно принесть вамъ можетъ
Добро и здѣсь, и въ небѣ. Говорите жъ,
Чего вы добивались?
ИЗРАЭЛЬ БЕРТУЧЧІО.
Правосудья.
БЕНИНТЕНДЕ.
Еще чего?
ИЗРАЭЛЬ БЕРТУЧЧІО.
Свободы.
БЕНИНТЕНДЕ.
Ты коротокъ
Въ своихъ словахъ.
ИЗРАЭЛЬ БЕРТУЧЧІО.
Не мудрено: вѣдь я
Воспитанъ, какъ солдатъ, не какъ сенаторъ.
БЕНИНТЕНДЕ.
Ты, можетъ быть, задумалъ возбудить
Участіе такимъ отвѣтомъ въ судьяхъ,
Отсрочить время казни?
ИЗРАЭЛЬ БЕРТУЧЧІО.
Я, напротивъ,
Хочу, чтобъ судъ вашъ поступилъ поспѣшнѣй,
Чѣмъ скоръ я былъ въ отвѣтахъ. Казнь мнѣ будетъ
Сноснѣй, чѣмъ ваша милость.
БЕНИНТЕНДЕ.
Это все,
Что ты сказать имѣешь предъ Совѣтомъ?
ИЗРАЗЛЬ БЕРТУЧЧІО.
Ступайте къ палачамъ своимъ: пускай
Они передадутъ вамъ тѣ признанья,
Какія имъ мы сдѣлали подъ пыткой!
Иль прикажите насъ пытать сначала!
У насъ еще осталась капля крови
И искра чувства въ членахъ! Но на это
Согласны вы не будете. Когда бы
Случилось, что, не выдержавъ страданій,
Мы умерли подъ пыткою на дыбѣ,
Покрытой нашей кровью -- вы бъ лишились
Возможности тогда устроить нашей
Публичной казнью зрѣлище толпѣ,
Чтобъ запугать враговъ своихъ и легче
Держать въ своей ихъ власти. Стоны боли
Не могутъ быть словами, и признанье
Подъ пыткой въ страшныхъ мукахъ -- не признанье.
Измученное тѣло радо будетъ
Прибѣгнуть къ лжи, чтобъ отдохнуть отъ мукъ;
Но гдѣ жъ тутъ будетъ истина?-- Рѣшайте жъ,
Должны ль еще терпѣть мы, или можемъ
Надѣяться на смерть?
БЕНИНТЕНДЕ.
Откройте, съ кѣмъ
Въ сообщничествѣ были вы?
ИЗРАЗЛЬ БЕРТУЧЧІО.
Съ Сенатомъ.
БЕНИНТЕНДЕ.
Что? что?
ИЗРАЗЛЬ БЕРТУЧЧІО.
Спросите въ этомъ объясненья
У бѣднаго народа; онъ былъ вызванъ
Свершать злодѣйства подвигами вашихъ
Патриціевъ.
БЕНИНТЕНДЕ.
Давно ль знакомъ вамъ дожъ?
ИЗРАЭЛЬ БЕРТУЧЧІО.
Я вмѣстѣ съ нимъ сражался въ битвѣ Зары,
Когда вы всѣ здѣсь спорили о томъ,
Кому и какъ сидѣть. Мы рисковали
Своею жизнью въ битвѣ; вы же только
Умѣли посылать на смерть другихъ
Своими приговорами. Фальеро
Извѣстенъ всей Венеціи своими
Великими дѣлами и обидой,
Которую нанесъ ему Сенатъ.
БЕНИНТЕНДЕ.
И долго вы условливались съ нимъ
О вашемъ заговорѣ?
ИЗРАЭЛЬ БЕРТУЧЧІО.
Я усталъ
Вамъ отвѣчать, усталъ еще сильнѣе,
Чѣмъ послѣ вашей пытки. Скоро ль будетъ
Конецъ допросу этому?
БЕНИНТЕНДЕ.
'Мы скоро
Придемъ къ нему. A ты что возразить
Намъ можешь, Календаро?
КАЛЕНДАРО.
Я плохой
Разсказчикъ вообще, a здѣсь не вижу
И пользы говорить.
БЕНИНТЕНДЕ.
Быть можетъ, пытка
Заставила бъ тебя перемѣнить
Твой дерзкій тонъ.
КАЛЕНДАРО.
О да!-- быть можетъ! это
Вы видѣли уже при первой пыткѣ.
Допросъ вашъ съ пыткой можетъ измѣнить
Мой тонъ, но не слова! A если бъ даже
Случилося и это...
БЕНИНТЕНДЕ.
Что тогда?
КАЛЕНДАРО.
Ужель считать вы будете законнымъ
Признаніе подъ пыткой?
БЕНИНТЕНДЕ.
Безъ сомнѣнья.
КАЛЕНДАРО.
И вы могли бъ при этомъ обвинить,
Кого оговорилъ я?
БЕНИНТЕНДЕ.
Онъ тотчасъ же
Былъ вызванъ бы къ допросу.
КАЛЕНДАРО.
И погибъ бы
По этому свидѣтельству?
БЕНИНТЕНДЕ.
Да! Если бъ
Твой оговоръ былъ важенъ и правдивъ,
Онъ долженъ былъ отвѣтить бы тогда
Передъ судомъ.
КАЛЕНДАРО.
Замѣть же, президентъ,
Твои слова, и знай, что я клянусь
Той вѣчностью, которая зіяетъ
Передо мной, оговорить подъ пыткой
Измѣнникомъ тебя! тебя!-- и больше
Не вымолвлю ни слова.
ОДИНЪ ИЗЪ ЧЛЕНОВЪ.
Мнѣ бъ казалось,
Достойный президентъ, что время кончить
Допросъ рѣшеньемъ дѣла. Врядъ ли мы
Отъ нихъ узнаемъ что-нибудь еще.
БЕНИНТЕНДЕ.
Готовьтесь же, несчастные, немедля
Къ позорной вашей казни! Вашъ проступокъ,
Опасность государства и законъ
Не дозволяютъ дать вамъ ни минуты
Отсрочки приговора. Отведите
Ихъ на балконъ, гдѣ красныя колонны.
Оттуда смотритъ дожъ при карнавалѣ
На бой быковъ. Пусть ихъ повѣсятъ тамъ
И выставятъ тѣла ихъ на позоръ
Собравшейся толпѣ. Пошли, Господь, имъ
Прощенье въ ихъ грѣхахъ!
ЧЛЕНЫ СУДА.
Аминь!
ИЗРАЭЛЬ БЕРТУЧЧІО.
Прощайте,
Достойные синьоры: больше намъ
Вѣдь не сойтись въ одномъ и томъ же мѣстѣ.
БЕНИНТЕНДЕ.
A чтобъ они не вздумали начать
Вести съ народомъ рѣчь во время казни,
Пускай заткнутъ имъ рты. Теперь ступайте.
КАЛЕНДАРО.
Какъ! значитъ намъ отказано предъ смертью
Увидѣться съ друзьями и принесть
Раскаянье въ грѣхахъ своихъ?
БЕНИНТЕИДЕ.
Священникъ
Васъ ждетъ въ той комнатѣ. Что жъ до свиданья
Съ знакомыми, то это можетъ только
Разстроить ихъ, a вамъ не принесетъ
Ни радости, ни пользы.
КАЛЕНДАРО.
Какъ ни зналъ
Я хорошо, что тѣ изъ насъ, кому
Желанье жить милѣе было сладкой
Свободы говорить, не смѣли молвить
Ни слова правды -- все жъ предъ смертью я
Надѣялся, что не откажутъ намъ
Въ свободѣ вольной рѣчи и позволятъ
То, въ чемъ отказа не было ни разу
Идущимъ умирать! Но -- будь, что будетъ!
ИЗРАЭЛЬ БЕРТУЧЧІО.
Пускай ихъ поступаютъ, какъ хотятъ!
Достойный Календаро! Что намъ значитъ
Десятокъ лишнихъ словъ? Я предпочту,
Напротивъ, умереть, не бывъ обязанъ
Ничѣмъ убійцамъ нашимъ. Наша кровь
Возопіетъ сильнѣе къ небесамъ
За нашу смерть, чѣмъ это въ состояньи
Исполнить цѣлый томъ рѣчей и словъ,
Написанныхъ иль сказанныхъ. Ты видишь,
Какъ страшенъ имъ нашъ голосъ. Будь увѣренъ,
Что мы на нихъ наводимъ ужасъ даже,
Когда молчимъ. Пускай они живутъ
Съ ихъ вѣчною боязнью! Намъ же думать
Осталось лишь о будущемъ. Идемъ!
Мы слѣдовать готовы.
КАЛЕНДАРО.
Израэль!
Припомни, что когда бы ты послушалъ
Меня тогда -- мы не были бы здѣсь.
Измѣнникъ нашъ Бертрамъ...
ИЗРАЭЛЬ БЕРТУЧЧІО.
Довольно! полно!
Что пользы толковать о томъ теперь?
БЕРТРАМЪ.
О, какъ охотно умеръ бы я съ вами!
Я не желалъ подобнаго исхода!
Меня къ нему принудили. Простите
Меня, я васъ молю, хоть самъ вовѣки
Себя не извиню я! Не смотрите
Такъ гнѣвно на меня.
ИЗРАЭЛЬ БЕРТУЧЧІО.
Я, умирая,
Тебя простилъ.
КАЛЕНДАРО (плюнувъ на Бертрама).
A для меня ты гнусенъ
Попрежнему.
(Стража уводитъ Израэля Бертуччіо и Филиппа Календаро).
БЕНИНТЕНДЕ.
Теперь, когда оконченъ
Нашъ судъ надъ ними -- время приступить
Къ важнѣйшему предмету; произнесть
Нашъ приговоръ злодѣю, съ кѣмъ едва ли
Сравнится въ преступленьяхъ кто-нибудь
Въ исторіи -- измѣннику Фальеро.
Вина его ясна вполнѣ, a время
И многія причины заставляютъ
Насъ поспѣшить своимъ рѣшеньемъ.
Должно ль
Позвать его тотчасъ, чтобъ объявить
Судьбу, какая ждетъ его?
ЧЛЕНЫ.
Да! да!
БЕНИНТЕНДЕ.
Авогадори! прикажите вызвать
Къ суду Совѣта дожа.
ОДИНЪ ИЗЪ ЧЛЕНОВЪ.
A когда же
Судить мы будемъ прочихъ?
БЕНИНТЕНДЕ.
Надо кончить
Сперва съ главами дѣла. Ихъ не мало
Бѣжать успѣло въ Кьоццу, но погоня
Преслѣдуетъ бѣжавшихъ по пятамъ.
На сушѣ и на морѣ вообще
Все сдѣлано, чтобъ ни одинъ преступникъ
Не могъ пробраться тайно за границу,
И сталъ тамъ клеветать на нашъ Сенатъ.
Входить дожъ подъ стражей.
БЕНИНТЕНДЕ.
Дожъ! Такъ должны мы звать васъ по закону,
Пока не будетъ снята шапка чести
Съ преступной головы, не захотѣвшей
Носить вѣнецъ морей, славнѣйшій вдвое,
Чѣмъ царскіе вѣнцы! желавшей дерзко
Возстать на тѣхъ, чьей волей встали вы
Такъ высоко, и обагрить отчизну
Въ ея крови. Улики противъ васъ
Ужъ были вамъ предъявлены предъ нашимъ
Судомъ Авогадори, и, по правдѣ
Сказать, едва ль когда-нибудь бывали
Онѣ полнѣй, чтобъ уличить въ измѣнѣ
Преступника. Что можете сказать
Себѣ въ защиту вы?
ДОЖЪ.
Что стану я
Вамъ говорить, когда моя защита
Лишь можетъ обратиться въ обвиненье
Противу васъ? Виновные здѣсь вы,
И вмѣстѣ обвинители! Вы судьи
И палачи! Такъ пользуйтесь же властью,
Вамъ данною.
БЕНИНТЕНДЕ.
Сообщники-злодѣи
Проступковъ вашихъ показали явно
Все противъ васъ -- и вамъ спасенья нѣтъ.
ДОЖЪ.
A кто они?
БЕНИНТЕНДЕ.
Ихъ было много. Вотъ
Стоитъ одинъ, Бертрамъ. Угодно ль вамъ
Спросить его?
ДОЖЪ.
(Взглянувъ на Бертрама съ презрѣньемь).
Нѣтъ!
БЕНИНТЕНДЕ.
Остальные двое,
Бертуччьо Израэль и Календаро,
Призналися равно. что съ ними былъ
Въ сообщничествѣ дожъ.
ДОЖЪ.
A гдѣ они?
БЕНИНТЕНДЕ.
Тамъ, гдѣ имъ должно быть: они на небѣ,
Гдѣ ждутъ себѣ возмездья за проступокъ,
Свершенный на землѣ.
ДОЖЪ.
Какъ! казнены?
Плебейскій Брутъ и Кассій арсенала!
Скажите мнѣ, какъ встрѣченъ ими былъ
Послѣдній часъ?
БЕНИНТЕНДЕ.
Подумайте о вашемъ --
Онъ также не далекъ! Вы, значитъ, твердо
Рѣшились отказаться отъ защиты?
ДОЖЪ.
Я не могу пускаться въ словопренья
Предъ низшими; равно не признаю
И правъ суда -- судить меня. Какимъ
Закономъ онъ поставленъ?
БЕНИНТЕНДЕ.
Есть такія
Случайности, когда законъ быть долженъ
Лишь только приноровленъ. Наши предки
Оставили пробѣлъ въ своихъ законахъ
Для вашего проступка, точно такъ же,
Какъ римляне забыли помѣстить
Въ своихъ таблицахъ кару за убійство
Отца родного сыномъ. Для чего
Выдумывать имъ было наказанье
Подобному злодѣйству, о какомъ
И мысль сама не вздумала бъ зайти
Въ геройскія сердца ихъ? Кто бъ подумалъ
Дѣйствительно, что можетъ человѣкъ
Убить отца, иль чтобы могъ властитель
Возстать на государство? Мы напишемъ
Теперь такой законъ, благодаря
Злодѣйству, вами сдѣланному. Въ немъ
Назначится возмездіе тому,
Кто гнусною измѣною захочетъ
Достигнуть тиранніи, обративъ
Въ двуострый мечъ свой скипетръ! Неужели
Вамъ было недовольно зваться дожемъ
Венеціи, считаясь первымъ въ кругѣ
Ея вельможъ?
ДОЖЪ.
Нѣтъ! нѣтъ! не я тебѣ,
A ты мнѣ измѣнила, Синьорія
Венеціи! Я славнымъ родомъ былъ
Не ниже васъ, заслугами жъ далеко
Васъ всѣхъ превосходилъ. Вы удалили
Намѣренно отъ дѣлъ меня; послали
Въ далекій край, на поле битвъ, за море
Поставили меня вѣнчанной куклой
Безъ власти и значенья на престолѣ,
Оставивъ всѣ права мои себѣ.
Я не искалъ, я не желалъ, не думалъ
Быть избраннымъ на высшій этотъ постъ.
Извѣстіе, что выборъ состоялся,
Меня застало въ Римѣ. Я послушно
Отправился въ Венецію -- и что же
Нашелъ по возвращеньи? Вы не только
Удвоили шпіонство и помѣхи,
Которыми встрѣчали постоянно
Всѣ лучшія желанья вашихъ дожей,
Но вы за время то, пока я былъ
Въ отлучкѣ изъ столицы, сократили
И тотъ остатокъ жалкихъ правъ и власти,
Которыми доселѣ обладалъ
Вашъ герцогъ и властитель. Это все
Я снесъ безпрекословно, и готовъ бы
Снести былъ больше этого, когда бъ
Распутство ваше мнѣ не нанесло
Послѣдней и рѣшительной обиды
Въ моей семьѣ. Мой оскорбитель здѣсь
Сидитъ въ числѣ судей моихъ, межъ вами
Достойный членъ суда...
БЕНИНТЕНДЕ (перебивая).
Патрицій Стено
Здѣсь въ силу личныхъ правъ своихъ: онъ членъ
Совѣта Сорока, a мы рѣшили
Совѣтомъ Десяти, что для суда
Въ подобномъ небываломъ новомъ дѣлѣ
Въ немъ, сверхъ обычныхъ членовъ, примутъ также
Участіе сенаторы. Та кара,
Къ которой присужденъ былъ Стено прежде,
Теперь съ него снята, затѣмъ что дожъ,
Поставленный блюстителемъ закона,
Его попралъ постыдно самъ и, значитъ,
Не вправѣ домогаться наказанья
Другихъ за ихъ проступки.
ДОЖЪ.
Наказанья!
Мнѣ легче видѣть Стено здѣсь сидящимъ
И дать ему возможность насладиться
Моей погибелью, чѣмъ перенесть,
Чтобъ онъ подвергнутъ точно былъ смѣшному
И глупому взысканью, на какое
Обрекъ его вашъ судъ. Проступокъ Стено,
Какъ онъ ни гнусенъ былъ, ничто въ сравненьи
Съ заступничествомъ вашимъ за него!
БЕНИНТЕНДЕ.
Возможно ли, чтобы великій дожъ
Венеціи, согбенный долгой жизнью
И славою восьмидесяти лѣтъ,
Способенъ былъ предаться такъ безумно
Минутной вспышкѣ гнѣва до забвенья
Всего, что намъ диктуетъ вѣрность, честь
Иль здравый смыслъ -- и все изъ-за пустой,
Ничтожной шутки юноши?
ДОЖЪ.
Пожаръ
Рождается отъ искры; капля можетъ
Пролить сосудъ, a мой былъ переполненъ.
Вы оскорбляли вмѣстѣ и народъ,
И герцога. Я думалъ дать свободу
Обоимъ имъ, но мнѣ не удалось.
A будь я въ этомъ счастливъ, мнѣ наградой
Судьба дала бъ побѣду, славу, месть
И имя, передавшее вѣкамъ
Величіе Венеціи, съ которымъ
Могло бъ сравниться лишь одно величье
Эллады или древнихъ Сиракузъ,
Въ славнѣйшую эпоху процвѣтанья.
Я самъ тогда сравниться бъ могъ съ Гелономъ
Иль славнымъ Тразивуломъ. Неудача,
Я знаю хорошо, судила мнѣ
Позоръ и смерть; но будущее скажетъ
Свой приговоръ о мнѣ, когда погибнетъ
Венеція, иль, наконецъ, получитъ
Желанную свободу. Пусть иначе
Не будетъ въ свѣтѣ правды! Не щадите
Меня и вы! Я бъ васъ не пощадилъ
И самъ не жду пощады. Я поставилъ
Рискованную ставку: такъ берите жъ
Свой выигрышъ, какъ взялъ бы свой и я
При счастливой удачѣ! Я хотѣлъ
Стоять одинъ надъ вашею могилой,
И потому вы можете теперь
Толпиться вкругъ моей и попирать
Ее ногами также, какъ попрали
При жизни сердце бѣдное мое.
БЕНИНТЕНДЕ.
Вы, значитъ, признаете вашъ проступокъ
И приговоръ суда?
ДОЖЪ.
Я признаю
Лишь только то, что палъ! Дары Фортуны
Измѣнчивы! Ее изображаютъ
Вѣдь женщиной. Не разъ мнѣ удавалось
Въ дни юности вкушать ея дары.
И вотъ теперь я самъ виновенъ, вздумавъ
Разсчитывать на ту же благосклонность
Ея къ преклоннымъ лѣтамъ.
БЕНИНТЕНДЕ.
Значитъ, вы
Не выскажете вашего протеста
На приговоръ?
ДОЖЪ.
Послушайте меня,
Почтенные патриціи! Оставьте,
Прошу, допросы ваши! Я готовъ
Давно уже на худшее, но все же
Во мнѣ еще живетъ воспоминанье
О дняхъ былого счастья. Я не ангелъ,
Чтобъ много такъ терпѣть. Прошу, оставьте
Дальнѣйшіе вопросы; ими вы
Невольно превращаете вашъ судъ
Въ пустое словопренье. То, что я
Отвѣчу вамъ, способно будетъ только
Васъ оскорбить иль увеличить массу
Враговъ сословья вашего; a ихъ
Довольно безъ того. Конечно, стѣны
Здѣсь эха не имѣютъ; но y стѣнъ
За то бываютъ уши-, a подъ часъ
И языки. Я даже вамъ скажу,
Что если бъ точно не было другого
Исхода гласу правды, то вы сами,
Собравшіеся здѣсь меня судить,
Готовые убить меня изъ страха,
Вы сами не сокроете въ могилѣ
Съ собой того, что я бы вамъ сказалъ,
Дурного иль хорошаго. Вашъ духъ
Не въ силахъ былъ бы вынести значенья
Моихъ послѣднихъ словъ. Пускай же спятъ
Онѣ въ моей душѣ: повѣрьте, вы,
Услышавъ ихъ, накликали бъ опасность
На жизнь свою, ужаснѣйшую вдвое
Въ сравненьи съ той, которой удалось
Вамъ избѣжать. Моя защита, вѣрьте,
Могла бъ имѣть дѣйствительно такое
Ужасное значенье, если бъ только
Я захотѣлъ себя прославить ею!
Слова -- дѣла, a если произноситъ
Ихъ человѣкъ, готовый умереть,
То ими часто можетъ онъ жестоко
Отмстить за смерть свою. Не заставляйте
Меня вамъ говорить, когда хотите
Спокойно пережить меня. Примите
Разумный мой совѣтъ. При жизни вы
Не разъ меня умѣли доводить
До ярости, такъ дайте жъ хоть спокойно
Теперь окончить жизнь! Я передъ вами
Не стану ни оправдывать себя,
Ни отрицать, ни даже защищаться!
Я васъ прошу лишь только объ одномъ:
Позвольте мнѣ молчать и поспѣшите
Скорѣй съ своимъ рѣшеньемъ!
БЕНИНТЕНДЕ.
Эта рѣчь
И полное признанье позволяютъ
Намъ отложить необходимость пытки,
Чтобы развѣдать правду.
ДОЖЪ.
Пытки! Вы
Пытаете давно меня:-- съ минуты
Какъ сталъ я вашимъ дожемъ; но когда бъ
И стали вы пытать меня тѣлесно,
То вѣрьте мнѣ, что еслибъ эти члены,
Ослабленные старостью, не въ силахъ
Снести бы были мукъ, то бодрый духъ мой
Заставилъ утомиться бъ палачей.
Входитъ офицеръ.
ОФИЦЕРЪ.
Почтенные сенаторы, меня
Сюда прислала съ просьбой догаресса --
Позволить ей явиться въ засѣданье.
БЕНИНТЕНДЕ.
Угодно ли совѣту разрѣшить
Принцессѣ эту просьбу?
ОДИНЪ ИЗЪ СУДЕЙ.
О, конечно!
Она, быть можетъ, дастъ намъ показанья,
Какія нужны намъ, a потому
Одно ужъ это должно насъ заставить
Ея уважить просьбу.
БЕНИНТЕНДЕ.
Съ этой мыслью
Согласны всѣ?
ЧЛЕНЫ.
Согласны!
ДОЖЪ.
О, достойный
Законъ венеціянцевъ! Позволяютъ
Женѣ явиться въ судъ, въ надеждѣ слышать
Отъ ней извѣтъ на мужа! Какъ должны
Гордиться этимъ всѣ венеціянки!
Но, впрочемъ, вы, вѣдь, слѣдуете только
Привычному влеченію злословить
Чужую честь! Ну, гнусный Стено! если
Рѣшится эта женщина сказать,
Что ждете вы, то я тебѣ прощаю
И ложь твою, и ловкое умѣнье,
Съ которымъ ты избѣгнулъ должной кары,
И смерть мою, и даже то, что ты
Остался живъ.
Входитъ Анджіолина.
БЕНИНТЕНДЕ.
Синьора! судъ рѣшилъ
Исполнить вашу просьбу, не взирая
На то, что по закону вы едва ли бъ
На то имѣли право. Все, что вы
Намъ скажете, мы выслушаемъ съ должнымъ
Почтеньемъ къ вашимъ качествамъ и сану.
Но вы блѣдны! вамъ дурно! Эй, подайте
Скорѣе стулъ синьорѣ!
АНДЖІОЛИНА.
Ничего!
То было лишь минутное волненье --
Оно прошло. Прошу, не безпокойтесь!
Я не хочу садиться тамъ, гдѣ мужъ мой
И герцогъ вашъ стоитъ.
БЕНИНТЕНДЕ.
Въ чемъ ваша просьба?
АНДЖІОЛИНА.
Зловѣщая молва, которой я
Боюсь повѣрить даже, долетѣла
До слуха моего; но если все,
Что вижу я и слышу,-- справедливо,
То я пришла съ рѣшимостью узнать
Все худшее -- все, все! Простите мнѣ
Внезапный мой приходъ! Я не могу
Спросить и даже вымолвить; но ваши
Нахмуренныя лица, ваши взоры,
Которые пытаетесь нарочно
Вы отвратить, отвѣтили ужъ мнѣ
Ужаснѣй словъ. О, Боже! такъ молчать
Способна лишь могила!
БЕНИНТЕНДЕ (помолчавъ немного).
Пощадите,
Синьора, насъ! Не заставляйте снова
Вамъ повторять, изъ сожалѣнья къ вамъ же,
Того, что мы съ прискорбіемъ рѣшили
Въ сознаньи долга къ людямъ и Творцу.
АНДЖІОЛИНА.
Прошу, скажите все! Я не могу
Подумать или вымолвить! не въ силахъ
Повѣрить этимъ слухамъ... Онъ? Онъ вами
Приговоренъ?
БЕНИНТЕНДЕ.
Увы!
АНДЖІОЛИНА.
Но развѣ онъ виновенъ?
БЕНИНТЕНДЕ.
Синьора, мы готовы извинить
Вамъ вашъ вопросъ изъ уваженья къ чувству,
Которое способно васъ смутить
Въ подобный мигъ, иначе ужъ одно
Сомнѣніе въ правдивости рѣшенья
Высокаго суда должно бы было
Почесться нами за большой проступокъ.
Спросите сами дожа: если онъ
Осмѣлится публично отрицать
Свою вину -- вы можете считать
Его тогда невиннѣй, чѣмъ вы сами.
АНДЖІОЛИНА.
Мой герцогъ! мой властитель! вѣрный другъ
Покойнаго отца! ужели правда --
Что слышу я! Ты, доблестный воитель
На полѣ битвъ, глава въ дѣлахъ совѣта --
Ужели ты не можешь доказать,
Что это клевета? И... Но ты безмолвенъ!
БЕНИНТЕНДЕ.
Онъ сдѣлалъ ужъ признанье и теперь,
Какъ видите, молчитъ, не отрицая,
Что сказано.
АНДЖІОЛИНА.
Но все же онъ не долженъ
За это умереть! Имѣйте жалость
Къ его годамъ! Позоръ и стыдъ недолго
Дадутъ ему прожить и безъ того.
A сверхъ того, возможно ль, чтобъ минута
Преступныхъ помышленій безъ слѣда
Изгладила живую память славы
Шестидесяти лѣтъ?
БЕНИНТЕНДЕ.
Нашъ приговоръ
Исполнится немедля -- таково
Рѣшеніе закона.
АНДЖІОЛИНА.
Если герцогъ
Виновенъ даже точно, то законъ
Имѣетъ право миловать.
БЕНИНТЕНДЕ.
Пощада
Въ подобныхъ преступленьяхъ не бываетъ
Совмѣстно съ правосудьемъ.
АНДЖІОЛИНА.
Тотъ, кто хочетъ
Быть только правосуднымъ -- вмѣстѣсъ тѣмъ
Окажется жестокимъ. Кто бъ остался
Живымъ изъ насъ, когда бы правосудье
Задумало карать безъ исключенья
За всѣ вины?
БЕНИНТЕНДЕ.
Возмездье за проступокъ,
Который онъ свершилъ, съ тѣмъ вмѣстѣ будетъ
Спасеньемъ государства.
АНДЖІОЛИНА.
Онъ служилъ
Ему, какъ вѣрный подданный, спасалъ
Его, какъ храбрый вождь, и наконецъ
Былъ герцогомъ, правителемъ отчизны.
ОДИНЪ ИЗЪ ЧЛЕНОВЪ.
Которой измѣнилъ, какъ заговорщикъ.
АНДЖІОЛИНА.
Но безъ него ее бы въ это время
И не было. Вы всѣ, кѣмъ рѣшена
Казнь вашего спасителя, томились
Теперь въ плѣну бы тяжкомъ мусульманъ
Иль рыли землю въ рудокопняхъ гунновъ.
ОДИНЪ ИЗЪ ЧЛЕНОВЪ.
Едва ли такъ, синьора. Много есть
Людей, которымъ легче умереть
Чѣмъ жить въ неволѣ.
АНДЖІОЛИНА.
Если эта мысль
Васъ всѣхъ сидящихъ здѣсь, то лично вы
Должны быть исключеньемъ: кто владѣетъ
Поистинѣ достойнымъ, храбрымъ сердцемъ,
Не будетъ мстить упавшему врагу.
Итакъ, надежды нѣтъ?
БЕНИНТЕНДЕ.
И нѣтъ, и даже
Не можетъ быть.
АНДЖІОЛИНА (обращаясь къ дожу).
Умри жъ, Фальеро, если
Такъ быть должно! умри съ высокимъ духомъ
Покойнаго отца. Ты былъ виновенъ
Въ тяжеломъ преступленьи; но жестокость
Твоихъ судей изгладила его
Почти на половину. Я готова
Была бы ихъ просить, молить и плакать,
Какъ проситъ хлѣба нищій; умолять,
Какъ будутъ умолять напрасно сами
Они Творца о милости; но это
Нарушило бъ достоинство и гордость
Обоихъ насъ, а, сверхъ того, жестокость,
Сквозящая въ глазахъ ихъ, обличаетъ
Презрѣнное и низкое ихъ сердце,
Способное лишь къ мести.
ДОЖЪ.
Я на свѣтѣ
Жилъ слишкомъ долго, чтобъ бояться смерти.
Твои жъ мольбы предъ этими людьми
Не болѣе имѣли бы послѣдствій,
Чѣмъ жалкій стонъ ягненка передъ волкомъ.
Иль слезы утопающихъ матросовъ
Предъ бурнымъ океаномъ. Я скажу,
Что даже не желалъ бы вѣчной жизни,
Когда бъ она досталась мнѣ изъ рукъ
Чудовищъ злобныхъ этихъ, съ ихъ стремленьемъ
Держать весь міръ въ оковахъ, отъ которыхъ
Задумалъ я его освободить.
МИКАЭЛЬ СТЕНО.
Постойте, дожъ! Мнѣ хочется сказать
Два слова вамъ и благородной дамѣ,
Которую -- покаюсь всей душою --
Я тяжко оскорбилъ. О, если бъ стыдъ
И чувство сожалѣнія могли
Изгладить память прошлаго! Но это,
Къ несчастью, невозможно. Потому
Мнѣ хочется теперь, по крайней мѣрѣ,
Проститься съ вами такъ, какъ христіанинъ.
Прощается съ другимъ. Съ стѣсненнымъ сердцемъ
Прошу y васъ себѣ я -- не прощенья,
Но просто чувства жалости; я радъ
Вознесть за васъ обоихъ къ небесамъ
Мои мольбы, какъ ни ничтожны будутъ,
Онѣ передъ Творцомъ.
АНДЖІОЛИНА.
Позвольте мнѣ,
Разумный Бенинтенде -- нынѣ главный
Судья Венеціи -- отвѣтить вамъ
На рѣчь синьора этого. Прошу
Васъ передать невѣжливому Стено,
Что дерзкія слова такихъ людей
Не могутъ оскорбить дочь Лоредано
Но возбудить въ душѣ ея къ нему
Лишь только сожалѣнье. Всей душой
Желала бъ я, чтобъ всѣ его считали,
Какимъ считаю я. Мнѣ честь дороже,
Чѣмъ десять тысячъ жизней, если бъ я
Могла вмѣстить въ себѣ ихъ; но при этомъ
Я не хочу, чтобъ кто-нибудь лишился
Одной презрѣнной жизни за попытку
Разрушить то, чего сломить нельзя:
Сознанья добродѣтели, цѣнящей
Себя въ самой себѣ, не обращая
Вниманія на то, что говорятъ.
Слова клеветника не больше значатъ
Въ моихъ глазахъ, чѣмъ вѣтеръ, набѣжавшій
На твердую скалу; но, къ сожалѣнью,
Есть болѣе чувствительныя души,
Которыхъ тотъ же вѣтеръ возмущаетъ,
Какъ вихрь поверхность водъ; которымъ мысль
Возможности .безчестья хуже вдвое,
Чѣмъ смерть сама. Несчастный недостатокъ
Такихъ людей въ томъ именно, что имъ --
Воздержнымъ въ наслажденьяхъ, строгимъ въ жизни,
Разумнымъ въ горѣ -- слишкомъ дорога
Честь имени, которое они
Готовы охранять, какъ охраняетъ
Свое гнѣздо орелъ. Желаю я,
Чтобъ то, что мы испытываемъ нынче,
Хоть въ будущемъ урокомъ послужило
Презрѣннымъ, низкимъ личностямъ -- воздержнѣй
Судить о тѣхъ, кто выше ихъ по чувствамъ
И по душѣ. Не новость, что комаръ
Приводитъ въ ярость льва; стрѣла сразила,
Попавши въ пятку, храбраго изъ храбрыхъ;
Безчестье женщины сгубило Трою,
Оно жъ лишило Римъ его царей;
Обиженнымъ супругомъ преданъ Клюзій
Во власть былъ жаднымъ галламъ, и оттуда
Они проникли въ Римъ, погибшій прежде,
Чѣмъ долженъ былъ погибнуть; свѣтъ терпѣлъ
Жестокости Калигулы, но низкій
Его поступокъ съ женщиной принесъ
Тирану смерть; Испанія досталась
Въ добычу маврамъ вслѣдствіе обиды
Ничтожной, бѣдной дѣвушки, a нынче
Мы видимъ то, что строчка клеветы,
Написанная Стено, обезлюдитъ
Венецію; заставитъ содрогнуться
Ея Сенатъ, считающій вѣками
Свое существованье; будетъ стоить
Короны государю, положивъ
Его на плаху голову; скуетъ
Народъ тягчайшей цѣпью. Пусть же Стено
Кичится этимъ всѣмъ, какъ куртизанка,
Поджегшая Персеполисъ! Для низкихъ
Презрѣнныхъ душъ такая гордость будетъ
Достойна ихъ; но пусть, по крайней мѣрѣ,
Не смѣетъ оскорблять своей онъ просьбой
Послѣдніе часы того, кто можетъ
Считаться кѣмъ хотите вы, но все же
Когда-то былъ героемъ. Намъ не нужно
Ни просьбъ, ни слезъ! Такой источникъ, вѣрьте,
Не можетъ дать хорошаго ни нынче,
Ни вообще. Пускай онъ остается
Одинъ съ своей душою, съ этой ямой
Всего, что есть дурного! Примиренье
Возможно лишь съ людьми, a не съ такимъ
Презрѣннымъ низкимъ гадомъ! Оба мы
Не чувствуемъ къ нему ни тѣни гнѣва
Иль жалости. Онъ родился, чтобъ жалить,
A люди, чтобъ терпѣть -- таковъ законъ
Самой судьбы. Укушенный змѣею,
Хотя и можетъ раздавить пятой
Ужалившаго гада, но не будетъ
Питать къ нему досады или гнѣва,
Гадъ жалитъ по инстинкту, a на свѣтѣ
Вѣдь люди есть презрѣннѣе червей,
Клубящихся въ могилахъ!
ДОЖЪ (къ Бенинтенде).
Не угодно ль
Теперь самъ будетъ кончить то, что вы
Зовете вашимъ долгомъ.
БЕНИНТЕНДЕ.
Мнѣ бъ хотѣлось
До этого покорнѣйше просить
Принцессу удалиться. Я боюсь,
Что ей прискорбно очень будетъ видѣть
И слышать, что послѣдуетъ.
АНДЖІОЛИНА.
Я знаю
Все это хорошо, но долгъ велитъ
Терпѣть мнѣ до конца. Лишь силой можно
Меня принудить выйти, бросивъ мужа
Въ подобный мигъ. Прошу васъ, продолжайте.
Не бойтесь слышать крики, слезы, стоны:
Какъ сердце ни страдаетъ, но оно
Во мнѣ молчать умѣетъ! Говорите --
И вѣрьте, что въ душѣ моей найдется
Довольно силъ и твердости.
БЕНИНТЕНДЕ.
Марино
Фальеро, дожъ Венеціи, сенаторъ
И графъ Валь-ди-Марино, бывшій прежде
Начальникомъ морскихъ и пѣшихъ силъ
Республики, патрицій, занимавшій
Не разъ по порученію Сената
Значительныя должности до самыхъ
Высокихъ въ государствѣ -- ты услышишь
Сейчасъ рѣшенье наше. Убѣдившись
Изъ многихъ очевидныхъ показаній
И собственныхъ твоихъ же словъ, что ты
Виновенъ въ преступленіи измѣны,
Неслыханной въ прошедшіе вѣка,
Мы признаемъ тебя единогласно
Достойнымъ смертной казни. Все твое
Имущество должно конфисковаться
Въ казну республики; Фальеро имя
Сотрется со страницъ ея сказаній
И будетъ вспоминаться лишь въ годину
Общественной молитвы, въ благодарность
Творцу за чудотворное спасенье
Отъ гибели. Въ календаряхъ отмѣтятъ
Впередъ Фальеро имя рядомъ съ днями
Чумы, несчастныхъ войнъ, землетрясеній
И именемъ всесвѣтнаго врага,
На память о чудесномъ избавленьи
Всѣхъ насъ отъ недостойнаго коварства
Твоихъ преступныхъ козней. Мѣсто, гдѣ
Быть долженъ нарисованъ твой портретъ,
Въ ряду великихъ герцоговъ, твоихъ
Предмѣстниковъ, останется навѣки
Покрыто черной траурной тафтой
Съ словами: "здѣсь быть долженъ дожъ Фальеро,
Казненный за злодѣйства".
ДОЖЪ.
"За злодѣйства"!
Но, впрочемъ, будь что будетъ: возражать
Вамъ было бы напрасно. Я скажу лишь,
Что мой портретъ, покрытый чернымъ крепомъ
И кажущійся скрытымъ, привлечетъ
Навѣрно больше глазъ къ себѣ, чѣмъ сотни
Картинъ, висящихъ рядомъ съ нимъ и снятыхъ
Съ рабовъ презрѣнныхъ вашихъ и тирановъ
Несчастнаго, убитаго народа!
"Казненный за злодѣйства"... За какія?
Не лучше ль было бъ тутъ же прописать
Названье тѣхъ злодѣйствъ, чтобъ зритель могъ
Судить по крайней мѣрѣ о причинѣ,
Родившей тѣ злодѣйства. Если точно
Затѣянъ дожемъ бунтъ, то пусть же всѣ
Узнаютъ почему -- вѣдь это будетъ
Страница изъ исторіи.
БЕНИНТЕНДЕ.
Объ этомъ
Разсудитъ лучше время. Наши внуки
Рѣшатъ, насколько правъ былъ судъ отцовъ,
Который возвѣстилъ я. Передъ казнью
Ты будешь приведенъ, какъ дожъ, въ порфирѣ
На лѣстницу Гигантовъ, гдѣ впервые
Ты принялъ въ руки власть подобно прочимъ
Властителямъ Венеціи. Тамъ будетъ
Снята съ тебя корона, гдѣ ее
Надѣлъ ты по избраньи, и затѣмъ
Тебѣ отрубятъ голову. Да дастъ
Господь покой душѣ твоей!
ДОЖЪ.
Таковъ
Вашъ приговоръ?
БЕНИНТЕНДЕ.
Таковъ.
ДОЖЪ.
Я покоряюсь
Ему безпрекословно. Но когда же
Исполнится рѣшенье?
БЕНИНТЕНДЕ.
Тотчасъ. Думай
О будущемъ и примиряйся съ Богомъ:
Ты черезъ часъ предстанешь передъ Нимъ.
ДОЖЪ.
Я съ нимъ уже. Душа моя предстанетъ
На небо прежде тѣхъ, кѣмъ пролита
Здѣсь кровь моя. Имущество мое,
Сказали вы, отобрано?
БЕНИНТЕНДЕ.
Да! земли:
Брильянты и все прочее. Тебѣ
Оставлено въ распоряженье, впрочемъ,
Двѣ тысячи червонцевъ. Ими можешь
Ты самъ располагать.
ДОЖЪ.
Рѣшенье строго!
Я, признаюсь, разсчитывалъ сберечь
Имѣнье близъ Тревизо. Мнѣ оно
Подарено епископомъ и графомъ
Лаврентіемъ Ченедскимъ и притомъ
На правѣ полной собственности, съ тѣмъ,
Чтобъ я его всецѣло передалъ
Наслѣдникамъ. Я думалъ завѣщать
Его моей женѣ и прочимъ близкимъ
Роднымъ моимъ, оставя государству
Мои дворцы и прочее добро
Въ Венеціи.
БЕНИНТЕНДЕ.
Родные всѣ твои
Подъ слѣдствіемъ, a первый твой племянникъ,
Глава семьи Фальеро, можетъ быть,
Заслужитъ тоже смерть. Совѣтъ, однако,
Отложитъ приговоръ о немъ, покамѣстъ
Не выяснится дѣло. Если ты
Желаешь чѣмъ-нибудь распорядиться
Касательно вдовы твоей, то можешь
Исполнить это тотчасъ же; мы ей
Окажемъ правосудье.
АНДЖІОЛИНА.
Не тревожьтесь!
Я не хочу наслѣдовать ему
Изъ милости, а, сверхъ того, отнынѣ
Я отдаю себя служенью Богу
И удаляюсь въ монастырь.
ДОЖЪ.
Идемъ!
Тяжелъ намъ этотъ часъ, но онъ промчится.
(Бенинтенде).
Обязанъ ли я что-нибудь исполнить
Еще теперь до смерти?
БЕНИНТЕНДЕ.
Ничего.
Покайся и умри. Священникъ ждетъ
Въ служебномъ облаченьи, мечъ наточенъ:
Готово все. Не думай говорить
Съ народомъ передъ казнью. Сотни тысячъ
Толпятся на площадкѣ, но ворота
Затворены. Авогадори, Юнта.
Главнѣйшіе Совѣта Сорока
И члены Десяти одни проводятъ
Тебя на казнь и будутъ свитой дожа.
ДОЖЪ.
Сказалъ ты дожа?
БЕНИНТЕНДЕ.
Да! ты дожемъ былъ
И имъ умрешь. Корона не покинетъ
Вѣнчанной головы твоей, покамѣстъ
Она не упадетъ подъ топоромъ.
Ты позабылъ достоинство и санъ,
Вступивши въ заговоръ съ презрѣнной чернью;
Но мы не таковы -- и уважаемъ
Въ тебѣ главу Венеціи въ самой
Тебя постигшей карѣ. Всѣ твои
Ничтожные сообщники погибли,
Какъ волки иль собаки; ты умрешь --
Какъ гордый левъ, убитый на охотѣ,
И будешь окруженъ въ минуту смерти
Людьми, которымъ будетъ жаль сердечно
Тебя въ самомъ возмездіи, постигшемъ
Твой ярый гнѣвъ и царственную смѣлость!
Теперь ступай готовиться и будь
Поспѣшнѣе: мы тоже не заставимъ
Себя напрасно ждать, явясь на мѣсто,
Гдѣ встрѣченъ былъ впервые всѣми нами
Ты нашимъ новымъ герцогомъ и гдѣ
Разстанешься сегодня навсегда
Съ народомъ и Сенатомъ. Стража, будь
Готова быть почетной свитой дожа.
СЦЕНА ВТОРАЯ.
Комната во дворцѣ.
Дожъ подъ стражей и Анджіолина.
ДОЖЪ.
Теперь, когда священникъ удалился,
Нѣтъ пользы длить ничтожныя минуты,
Оставшіяся мнѣ. Но Рокъ судилъ
Мнѣ перенесть еще большое горе:
Прощаніе съ тобой. Ему хочу
Я посвятить немногія мгновенья,
Пока песокъ часовъ не возвѣститъ,
Что часъ, мнѣ данный, кончился. Я свелъ
Со временемъ всѣ счеты.
АНДЖІОЛИНА.
О! когда
Подумаю, что я одна причиной
Всему несчастью этому, хотя
Причиною невинной! Обѣщанье,
Какое далъ отцу ты -- заключить
Со мной несчастный бракъ, когда лежалъ онъ
Въ недугѣ передъ смертью -- привело
Къ тому, что самъ умрешь ты прежде срока.
ДОЖЪ.
Нѣтъ, нѣтъ, ты ошибаешься! Я былъ
Ужъ созданъ такъ, что жизнь моя навѣрно
Окончилась бы страшной катастрофой,
И я дивлюсь поистинѣ, какъ могъ
Дожить до этихъ лѣтъ я! Мнѣ давно
Предсказано...
АНДЖІОЛИНА.
Предсказано?
ДОЖЪ.
Давно ужъ
Тому назадъ -- я даже не могу
Сказать, когда навѣрное, хотя
Объ этомъ говорится въ книгахъ нашей
Исторіи -- я въ юности служилъ
Сенату и патриціямъ въ Тревизо
На должности подесты. Разъ епископъ,
Неся дары святые на какой-то
Процессіи, взбѣсилъ меня, заставивъ
Чрезмѣрно долго ждать себя и дерзко
Отвѣтивъ мнѣ на выговоръ. Я поднялъ,
Недолго думавъ, руку и ударилъ
Его въ лицо такъ сильно, что несчастный
Упалъ съ святою чашей, и когда
Поднялся снова, то, простерши къ небу
Въ священномъ гнѣвѣ руку, онъ сказалъ
Мнѣ, указавъ другой рукой на чашу,
У ногъ моихъ упавшую во прахъ:
"Настанегь часъ, въ который безпощадно
Тобой теперь поверженное въ прахъ
Повергнетъ и тебя! Почетъ и слава
Навѣкъ оставятъ домъ твой! Свѣтлый разумъ
Твой будетъ помраченъ, и въ самой лучшей
Порѣ разсудка будешь ты растерзанъ
Безумными страстями, въ дни, когда
Должны уняться страсти, обратившись,
Напротивъ, въ добродѣтели. Величье,
Почтенный спутникъ старости, сойдетъ
На голову твою лишь для того,
Чтобъ легче погубить ее; высокій,
Почетный санъ послужитъ для тебя
Предвѣстникомъ погибели, сѣдины --
Позорнаго стыда, и вслѣдъ обоимъ
Тебя постигнетъ смерть, но не такая,
Какой себѣ желаютъ старики!"
И, высказавъ проклятье это, онъ
Пошелъ своей дорогой. Предсказанье
Его теперь сбылось.
АНДЖІОЛИНА.
Но какъ же ты
Не сдѣлалъ въ жизни все, чтобъ отвратить
Ужасную судьбу? Ужель забылъ ты
Такое предвѣщанье и не думалъ
Его предотвратить чистосердечнымъ
Раскаяньемъ въ проступкѣ?
ДОЖЪ.
Нѣтъ, напротивъ,
Зловѣщія слова запали въ душу
Глубоко мнѣ, и часто средь потока
Житейскихъ бурь я вспоминалъ о нихъ
Съ невольнымъ страхомъ, грозный мрачный призракъ
Казалось мнѣ стоялъ передо мною, "
Тотъ призракъ, что пугаетъ насъ въ бреду
И я сердечно каялся, но духъ мой --
Ты знаешь хорошо -- не любитъ много
Раздумывать иль ждать. Я не привыкъ
Бояться предъ опасностью, чего бы
Она мнѣ ни пророчила! Припомни
Хоть тотъ со мною случай, о которомъ
Болтали долго всѣ: въ тотъ день, когда,
Покинувъ Римъ, я возвращался дожемъ
Въ Венецію, густой туманъ покрылъ
Поверхность водъ и шелъ предъ Буцентавромъ,
Какъ тотъ туманный столбъ, который вывелъ
Евреевъ изъ Египта. Въ гавань мы
Почти пристали ощупью -- къ тѣмъ самымъ
Столбамъ святого Марка, гдѣ казнятъ
Преступниковъ, невольно миновавъ
Обычный портъ на Рива-делла-Палья.
Я помню, вся Венеція тогда
Смутилась предъ зловѣщимъ этимъ знакомъ.
АНДЖІОЛИНА.
О, для чего теперь припоминать
Подобныя случайности?
ДОЖЪ.
Мнѣ легче
Становится на сердцѣ, если я
Подумаю, что это было дѣломъ
Самой судьбы. Я уступить готовъ
Охотнѣй ей, чѣмъ людямъ, и скорѣе
Повѣрю въ то, что мнѣ она послала
Несчастья и бѣды, тогда какъ всѣ
Ничтожные людишки были только
Орудіемъ въ рукахъ ея, негоднымъ
Ни для чего, когда бъ рѣшились взяться
Они за дѣло сами. Имъ ли было
Подъ силу одолѣть того, кто часто
Одерживалъ побѣды для того лишь,
Чтобъ ихъ спасти?
АНДЖІОЛИНА.
Займи себя въ свои
Послѣднія минуты чѣмъ-нибудь
Достойнѣйшимъ и высшимъ! Если надо
Тебѣ летѣть на небо, то предстань
Туда безъ злобы даже на ничтожныхъ
Твоихъ враговъ.
ДОЖЪ.
Я помирился съ ними,
И духъ спокоенъ мой! Спокоенъ мыслью,
Что будетъ часъ, когда, быть можетъ, дѣти
Дѣтей моихъ враговъ увидятъ этотъ
Кичливый, пышный городъ съ синимъ моремъ
И всѣмъ, чему обязанъ онъ своимъ
Могуществомъ и славой -- разореннымъ,
Поверженнымъ во прахъ, какъ Карѳагенъ,
Какъ древній Тиръ, и заслужившимъ имя
Морского Вавилона!
АНДЖІОЛИНА.
Ахъ! прошу --
Оставь такія рѣчи! Ярый гнѣвъ
Тебя не покидаетъ даже въ эти
Предсмертныя минуты! Ты себя
Обманываешь самъ: вѣдь ты не можешь
Ничѣмъ отмстить врагамъ своимъ, такъ будь же
Спокойнѣй самъ.
ДОЖЪ.
Я духомъ перешелъ
Почти ужъ въ вѣчность. Я стою/предъ нею
И вижу предъ собою, что должно
Послѣдовать въ грядущемъ, такъ же ясно,
Какъ вижу милый образъ твой въ послѣдній
Печальный разъ! Повѣрь -- мои слова
Исполнятся надъ этими стѣнами,
Возставшими изъ моря, и надъ тѣми,
Кто въ нихъ живетъ.
Входитъ офицеръ со стражей.
ОФИЦЕРЪ.
Я присланъ, герцогъ, къ вамъ
Совѣтомъ Десяти -- сказать, что члены
Ужъ собрались и ожидаютъ ваше
Высочество.
ДОЖЪ.
Прощай, Анджіолина!
Дай мнѣ тебя обнять! Не поминай
Меня по смерти дурно -- старика,
Который былъ тебѣ принесшимъ горе,
Но все же нѣжнымъ мужемъ. Полюби
Меня хоть въ доброй памяти! При жизни
Я не подумалъ даже и просить
Тебя о томъ; но нынче ты могла бы
Ко мнѣ быть снисходительнѣй, когда
Готово лечь въ могилу все, что было
Дурного въ этомъ сердцѣ. Сверхъ того,
Припомни, что изъ всѣхъ плодовъ моей
Прошедшей славной жизни . не осталось
Въ утѣху ничего мнѣ: ни богатства,
Ни почестей, ни славы, чѣмъ могла
Гордиться бы семья и написать
Объ этомъ въ эпитафіи надгробной.
Въ единый часъ я вырвалъ вмѣстѣ съ корнемъ
Всю прожитую жизнь и пережилъ
Все, кромѣ сердца -- сердца твоего,
Прекраснаго и чистаго, какъ день,
Которое почтитъ меня слезою
И будетъ часто съ грустью вспоминать
О старикѣ. Какъ страшно ты блѣдна,
Ей дурно! дурно! Пульсъ ея не бьется!
На помощь ей! кто тутъ? Я не могу
Ее оставить такъ! Но, впрочемъ, нѣтъ;
Ей обморокъ поможетъ пережить
Ужасную минуту. Въ мигъ, когда
Она очнется къ жизни отъ своей
Минутной смерти этой -- я ужъ буду
Предъ Господомъ. Велите кликнуть женщинъ
На помощь ей! Взгляну въ послѣдній разъ
Еще въ ея лицо. Какъ холодна
У ней рука! Такой же точно будетъ
Моя въ тотъ мигъ, когда она очнется.
Прошу васъ, помогите ей -- и вмѣстѣ
Примите благодарность отъ меня
Въ послѣдній разъ. Идемте! я готовъ.
(Входятъ женщины изъ свиты Анджіолины и окружаютъ свою госпожу, лежащую въ обморокѣ. Дожъ и стража уходятъ).
СЦЕНА ТРЕТЬЯ.
Дворъ дворца дожей. Ворота заперты противъ напора толпы.
Дожъ входитъ въ парадномъ облаченіи, сопровождаемый членами Совѣта Десяти, патриціями и стражей. Они доходятъ до лѣстницы Гигантовъ, мѣста принесенія дожемъ присяги, наверху которой стоитъ палачъ съ мечамъ. Одинъ изъ членовъ Совѣта Десяти снимаетъ съ дожа герцогскую шапку.
ДОЖЪ.
Опять для васъ я болѣе не дожъ,
Но всежъ остался прежнимъ я Фальеро!
A это имя значитъ что-нибудь,
Хоть мнѣ его носить теперь придется
Всего лишь мигъ. Здѣсь былъ я коронованъ --
И будь свидѣтель небо мнѣ, что легче
Въ сто кратъ моей душѣ теперь, когда
Лишился я игрушки этой,
Чѣмъ было въ мигъ вѣнчанья моего
Вѣнцомъ позорнымъ вашимъ.
ОДИНЪ ИЗЪ ЧЛЕНОВЪ.
Ты дрожишь,
Марино ди Фальеро.
ДОЖЪ.
Да! дрожу,
Но это лишь отъ старости.
БЕНИНТЕНДЕ.
Коль скоро
Желаешь обратиться ты къ Сенату
Съ какимъ-нибудь прошеніемъ, въ предѣлахъ,
Дозволенныхъ закономъ, можешь намъ
Его сказать.
ДОЖЪ.
Я попросить хотѣлъ бы
О милости къ племяннику, a также
О вашемъ правосудіи къ женѣ.
Мнѣ кажется, что смерть моя на плахѣ
Могла бъ покончить все, что государство
Имѣло иль имѣетъ противъ' насъ.
БЕНИНТЕНДЕ.
Ты можешь быть спокоенъ: обѣ просьбы
Исполнятся, хотя твои злодѣйства
Неслыханны.
ДОЖЪ.
Неслыханны? да! точно!
Исторія показываетъ намъ
Десятками примѣры, какъ владыки
Народъ держали въ рабствѣ, но во всей
Исторіи мы видимъ только двухъ
Властителей умершихъ за желанье
Свободу дать народамъ.
БЕНИНТЕНДЕ.
Кто же это?
ДОЖЪ.
Агисъ, спартанскій царь, и дожъ Фальеро.
БЕНИНТЕНДЕ.
Имѣешь ты сказать еще предъ смертью
Намъ что-нибудь?
ДОЖЪ.
Могу ль я говорить?
БЕНИНТЕНДЕ.
Когда желаешь -- да! но помни только:
Народъ вдали, и голосъ твой не можетъ
Достигнуть до него.
ДОЖЪ.
Я говорю
Грядущему и вѣчности, въ чье царство
Готовъ вступить, a не съ людьми. Пусть слово
Мое душою станетъ тѣмъ стихіямъ,
Съ которыми готовъ теперь я слиться!
Пусть внемлетъ мнѣ лазурная волна,
Носившая мой флагъ! Пусть внемлютъ вѣтры,
Вздувавшіе съ любвью паруса
Моихъ судовъ, стремившихся къ побѣдѣ!
Пусть внемлетъ мнѣ отчизна, для которой
Моя пролилась кровь! Пускай внимаютъ
Чужія, отдаленнѣйшія страны,
Упившіяся кровью той! Пусть внемлетъ
Холодный этотъ камень, на которомъ
Пролью я кровь теперь мою, откуда
Она взойдетъ, возопіявъ, на небо!
Пусть внемлетъ солнце, чей недвижный взоръ
Спокойно смотритъ на дѣла такія
Пусть, наконецъ, внимаетъ Тотъ, Чьей силой
Горятъ и потухаютъ въ небѣ солнца!
Пусть знаютъ всѣ, что я далекъ отъ мысли
Считать себя невиннымъ; но зато
Спрошу y васъ: невинны ли вы сами?
Придетъ пора -- и смерть моя отмстится
Сторицею. Судьба, какая ждетъ
Надменный этотъ городъ, стала ясной
Моимъ глазамъ, готовымъ навсегда
Закрыться мракомъ смерти. Я умру
Съ проклятіемъ -- и горькою бѣдой
Обрушится на васъ проклятье это!
Готовится уже зловѣщій часъ,
Когда столица, вставшая изъ моря
Въ защиту отъ Аттилы, склонитъ низко
Покорную главу передъ другимъ
Аттилой, незаконнымъ, и при этомъ
Прольетъ не больше крови, чѣмъ теперь
Ея прольется здѣсь изъ престарѣлыхъ
Моихъ ослабшихъ жилъ. Продастся низко
Венеція, и будутъ всѣ за это
Ее же презирать. Взамѣнъ значенья
Столицы, станетъ жалкимъ городкомъ,
Провинціей -- на мѣсто государства.
Сенатъ ея замѣнится собраньемъ
Ничтожнѣйшихъ рабовъ; владѣльцы гордыхъ
Дворцовъ ея унизятся до званья
Презрѣнныхъ, жалкихъ нищихъ; гунны будутъ
Хозяйничать въ стѣнахъ, жиды въ палатахъ,
Торговлю же съ насмѣшкой заберутъ
Пронырливые греки. Вотъ тогда-то,
Когда твои патриціи дойдутъ
До нищенства, выпрашивая хлѣба
На улицахъ, взывая къ состраданью
Во имя прежней знатности и славы
Своихъ именъ; когда двѣ-три семьи,
Сберегшія крупицы отъ наслѣдства
Своихъ великихъ предковъ, станутъ низко
Заискивать и ползать передъ грубымъ
Намѣстникомъ-солдатомъ въ гордыхъ залахъ
Своихъ дворцовъ, гдѣ царствовали прежде
И гдѣ былъ преданъ смерти ими герцогъ;
Когда они кичиться будутъ родомъ,
Забывъ, что кровь ихъ жилъ осквернена
Ужъ въ третьемъ поколѣньи гнусной связью
Съ какимъ-нибудь красивымъ гондольеромъ
Иль грубымъ пришлецомъ изъ вражьихъ войскъ;
Когда сыны Венеціи дойдутъ
До той позорной крайности, что будутъ
Уступлены безъ платы, какъ рабы,
Воителемъ, разбившимъ ихъ, другой
Странѣ, разбитой ими жъ -- и при этомъ
Трусливые возьмутъ ихъ съ неохотой,
Погрязшихъ до того въ порочной жизни,
Что нѣтъ такого кодекса, гдѣ былъ бы
Порокъ тотъ предусмотрѣнъ и наказанъ;
Когда вашъ данникъ, Кипръ, оставитъ вамъ
Лишь свой развратъ въ наслѣдье, заразивши
Имъ вашихъ дочерей и сдѣлавъ имя
Ихъ именемъ позора и безстыдства;
Какъ трусовъ вдвое худшихъ, какъ людей
Когда все зло подвластныхъ вамъ народовъ
И всѣ пороки ихъ налягутъ тяжко
На городъ гнусный вашъ, когда развратъ
Наружнаго лишь блеска, грѣхъ безъ вида --
Хотя бы даже внѣшняго любви,
Веселье и пиры безъ увлеченья
Порывами страстей, но изъ одной
Холодной и безсмысленной привычки, .
Насилующей самую природу;
Когда всѣ эти ужасы съ другими,
Тягчайшими во много разъ, прольются
На васъ на всѣхъ; когда тоска безъ страсти,
Безъ радости улыбка, молодежь
Безъ чести и стыда, преклонный возрастъ
Безъ должнаго къ сѣдинамъ уваженья,
Презрительность, безгласность и сознанье
Ничтожества, безъ силъ его исправить
И даже возроптать, поставятъ васъ
Въ разрядъ послѣднихъ націй,-- вотъ тогда,
Въ послѣднія минуты агоніи,
Среди своихъ убійцъ, припомнишь ты,
Венеція, свершонное убійство
Сегодня надо мной! Вертепъ тирановъ,
Упившихся невинной кровью дожей,
Геена водъ, морской Содомъ--тебя
Я предаю, со всѣмъ твоимъ отродьемъ
Зловредныхъ змѣй, проклятью адскихъ силъ!
(Обращаясь къ палачу).
Ну, къ дѣлу, жалкій рабъ! рази, какъ я
Хотѣлъ сразить враговъ своихъ! Рази,
Какъ я сразилъ бы этихъ злыхъ тирановъ!
Рази со всею силою проклятья,
Мной брошеннаго имъ теперь въ лицо!
Рази сильнѣй -- и съ одного удара!
(Дожъ становится на колѣни и кладетъ голову на плаху. Въ ту минуту, какъ палачъ взмахиваетъ мечемъ, занавѣсъ опускается).
СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ.
Площадь и пьяццета святого Марка. Народъ густыми массами толпится около запертыхъ воротъ дворца дожей.
1-Й ГРАЖДАНИНЪ.
Я пробрался къ рѣшеткѣ. Вонъ сидятъ
Всѣ члены Десяти въ парадныхъ платьяхъ
И дожъ стоитъ въ срединѣ.
2-Й ГРАЖДАНИНЪ.
Я не могъ
Пробраться такъ далеко. Хоть бы намъ
Сказали -- что тамъ видно. Будемъ слушать.
Тѣ, что добралися до дверей, увидятъ
Одни вѣдь что-нибудь.
1-Й ГРАЖДАНИНЪ.
Вонъ вижу членъ
Совѣта Десяти подходитъ къ дожу,
Вонъ снялъ съ него вѣнецъ, a дожъ возвелъ
Глаза съ молитвой къ небу. Онъ какъ будто
Сбирается сказать имъ что-то. Тшъ!...
Нѣтъ, слышенъ только ропотъ. Какъ досадно,
Что мы такъ далеко! Слова не слышны.
Но голосъ раздается, какъ раскаты
Донесшагося грома. Какъ бы намъ
Услышать что-нибудь!
2-Й ГРАЖДАНИНЪ.
Молчите!... Тшъ!...
Быть можетъ мы услышимъ хоть немного.
1-Й ГРАЖДАНИНЪ.
Напрасно -- я не слышу. Видно только,
Какъ вольно развѣваются по вѣтру
Его сѣдые волосы, точь въ точь
Клубы кипучей пѣны въ океанѣ.
Вотъ онъ склонилъ колѣни, a они
Стоятъ толпой вокругъ. Теперь все скрылось:
Не видно ничего... Но вотъ сверкнулъ
Широкій мечъ... Чу! звякнулъ и упалъ...
(Ропотъ въ народѣ).
3-Й ГРАЖДАНИНЪ.
Итакъ, они дерзнули умертвить
Того, кто дать хотѣлъ намъ всѣмъ свободу.
4-Й ГРАЖДАНИНЪ.
Онъ былъ всегда къ намъ добръ и милосердъ.
5-Й ГРАЖДАНИНЪ.
Умно они придумали закрыть
Дворцовыя ворота. Если бъ мы
Предвидѣли ихъ замыслъ, то пришли бы
Съ оружіемъ, чтобъ разломать замки.
6-Й ГРАЖДАНИНЪ.
Вы видѣли навѣрное, что онъ
Казненъ уже?
1-Й ГРАЖДАНИНЪ.
Я видѣлъ мечъ, сверкнувшій
Надъ головой. Но вотъ сюда идутъ --
И, можетъ быть, намъ что-нибудь разскажутъ.
На балконѣ дворца, выходящемъ на площадь, появляется глава совѣта десяти съ окровавленнымъ мечемъ въ рукахъ, которымъ трижды потрясаетъ надъ народомъ.
ГЛАВА СОВѢТА ДЕСЯТИ.
Законное возмездье покарало
Измѣнника!
(Ворота отворяются, народъ толпою бросается къ лѣстницѣ Гигантовъ, на которой свершилась казнь).
ГОЛОСА ВЪ НАРОДѢ.
Вонъ голова въ крови
Скатилась внизъ по лѣстницѣ Гигантовъ!
(Занавѣсъ падаетъ).