"Мазепа сумрачный тогда
Красавцемъ слылъ; въ мои года
Ужъ мнѣ такъ выразиться можно.
На утрѣ жизни безтревожной,
Изъ юной знати той земли,
Взять верхъ немногіе могли
Въ дарахъ природы надо мною.
Я молодъ, веселъ, ловокъ былъ;
Мой ликъ тогда не походилъ
На нынѣ видимый тобою.
Какъ смуглъ и грубъ теперь сталъ онъ --
Такъ нѣженъ, свѣжъ, былъ той порою.
Войной, лѣтами удручонъ,
Я какъ-бы весь переродился,
Случись родныхъ мнѣ повстрѣчать --
Изъ нихъ никто-бъ теперь признать
Меня своимъ по согласился.
Но безобразіемъ морщинъ
За-долго страсти до сѣдинъ,
Мое лицо такъ исказили;
Ты знаешь, годы не убили
Ни силъ, ни бодрости моей,
А то-бъ про быль минувшихъ дней,
Подъ этимъ дубомъ и средь этой
Холодной тьмы, тебя бесѣдой
Не занималъ теперь старикъ...
Но слушай-же: -- Терезы ликъ...
Она, мнѣ кажется, строптиво
Скользитъ предъ нами вотъ -- такъ живо
Воспоминаніе объ ней!--
Но нѣтъ, я не найду рѣчей,
Для описанья тѣни милой;
Тереза пламенемъ очей
На Азіатку походила;
Въ нихъ отразилась вся краса
Сосѣдокъ Польши сладострастныхъ:
Какъ у Турчанокъ, также ясны,
Черны, какъ эти небеса,
У милой Польки были очи!--
И въ мглѣ ихъ лучъ сверкалъ живой,
Какъ будто мѣсяцъ молодой
Изъ-подъ покрова полуночи!
Большія, чорныя, онѣ
Купались въ влагѣ сладострастной;
И мнилось, сумракъ ихъ прекрасный,
Растаетъ въ собственномъ огнѣ;
И полу-живы, полу-томны,
Онѣ взирали, какъ горъ,
Въ часъ смертной муки, на кострѣ,
Взираетъ праведникъ безмолвный.
Чело, какъ лоно вешнихъ водъ,
Когда ихъ глубь зарей златится:
Не ропщутъ волны, и глядится
Въ ихъ синеву небесный сводъ.
Уста, ланиты -- по напрасно
Распространяться такъ о ней.
Ее любилъ я; къ ней пылъ страстный
Горитъ досель въ груди моей.
А кто таковъ, какъ я,-- не знаетъ
Границъ въ сей страсти, и пылаетъ
Душой средь благъ и въ бурѣ бѣдъ.-- -
Въ ожесточеньи самомъ даже
Мы вѣрны ей; идемъ подъ стражей
Любви до самыхъ позднихъ лѣтъ.
И вотъ примѣръ тому Мазепа,
Досель ей преданный такъ слѣпо.