I.

Какъ бѣлый парусъ, блещущій звѣздою

Для моряка межь небомъ и землёю,

Когда въ покровъ туманный небосклонъ

Ещё не весь бываетъ облечёнъ,

Такъ въ мигъ бѣды послѣдній лучъ надежды

Вливаетъ жизнь въ опущенныя вѣжды.

Корабль ушолъ, но парусъ, бѣлизной

Своей маня, сквозь бури свистъ и вой,

Всё сердце звать съ собою продолжаетъ,

Хоть съ каждой вверхъ поднявшейся волной

Его прибой всё больше отдаляетъ.

II.

Не далеко отъ рифовъ Тубоная

Стоитъ скала, безмолвный мавзолей,

Пріютъ для птицъ, пустыня для людей,

Своё чело надъ бездною вздымая

И гдѣ пріютъ находитъ межъ камней

Одинъ тюлень, плескаясь и играя.

Уже до двухъ переднихъ челноковъ

Доходитъ крикъ жилицъ ея голодныхъ,

Кормящихъ средь вершинъ ея безплодныхъ

Своихъ крикливыхъ, алчущихъ птенцовъ,

Глухихъ пустынь пернатыхъ рыбаковъ.

Коса, собою берегъ представляя,

Отъ скалъ къ волнамъ, склоняйся, идётъ.

Здѣсь черепахъ дружина молодая,

Изъ скорлупы желѣзной вылѣзая.

Къ своимъ отцамъ о матерямъ ползётъ.

Всё жь остальное бездну представляетъ,

Что съ трёхъ сторонъ угрюмо окружаетъ

Сѣдой утёсъ, мрачнѣйшую изъ всѣхъ

Бездонныхъ безднъ когда-нибудь -- на грѣхъ --

Пріютъ и кровъ несчастнымъ предлагавшихъ

И вслѣдъ затѣмъ коварно заставлявшихъ

Погибшимъ въ нихъ завидовать. Таковъ

Былъ роковой пріютъ средь острововъ

Равнины водъ тропическаго края,

Избранный сердцемъ дѣвы Тубоная,

Чтобъ защитить Торкиля отъ враговъ.

Но тайнъ скалы, вокругъ которой злилась

Пучина водъ, увы, не зналъ ни кто

И только Нейга вѣдала про то,

Какое тамъ сокровище таилось.

III.

Ещё предъ тѣмъ какъ лодки разлучились,

Гребцы ладьи, въ которой плылъ Торкиль,

Въ сѣдыхъ волнахъ едва купавшей киль,

По приказанью Нейги удалились

И перешли въ другой, сосѣдній чолнъ,

Чтобъ ходъ его ускорить между волнъ.

Хоть Христіанъ, на то не соглашаясь,

Хотѣлъ гресть самъ, но Ней га, улыбаясь,

Въ отвѣтъ ему на островъ роковой

Не вдалекѣ встававшій указала

И путь ему счастливый пожелала --

И, мигъ спустя, ладья, скользнувъ стрѣлой,

Съ сидѣвшей въ ней прекрасного четой

Уже валы сѣдые разсѣкала.

Но и ладья, въ которой Христіанъ

Сидѣлъ съ двумя послѣдними друзьями,

Снабжонная могучими гребцами,

Не мѣшкая, неслась какъ ураганъ.

Отставъ, теперь погоня направлялась

Къ скалѣ, къ которой Нейга приближалась,

Несясь какъ мысль надъ влажной глубиной.

Нѣжна какъ счастье. Нейга обладала

Запасомъ силъ и мощною рукой

И врядъ ли въ чёмъ Торкилю уступала,

Среди морей вскормлённому нуждой.

Длиной ладьи ихъ лодка отдѣлялась

Всего отъ скалъ, съ пучиной подъ пятой,

Тогда-какъ лодка вражья приближалась

И для спасенья жизни дорогой

Всего ладья одна имъ оставалась.

"Ужель за тѣмъ спасёнъ я ею билъ",

Казалось, взоръ Торкиля говорилъ,

"Чтобъ здѣсь любви моей святому пылу

Разбиться въ прахъ -- найти себѣ могилу?"

IV.

Но мигъ одинъ -- и Нейга ужь стоитъ

И, обратясь къ Торкилю, говоритъ:

"За мной, мой другъ! Бросайся въ глубь безъ страху! "

И въ бездну вслѣдъ бросается съ размаху.

Торкиль встаётъ: предъ вворомъ грозный врагъ,

Звонъ кандаловъ гремитъ въ его ушахъ --

И онъ стрѣлой, въ надеждѣ на спасенье,

Ныряетъ вслѣдъ. Матросы въ изумленьи

Въ пучину водъ разверзшихся глядятъ

И, молча, ждутъ -- и вѣрить не хотятъ,

Чтобъ человѣкъ взобраться могъ на гору,

Со всѣхъ сторонъ доступную лишь взору.

Стараясь тайну бездны разгадать,

Они глядятъ на волны, ожидая,

Что на гребняхъ ихъ, плеща и ныряя,

Они вотъ-вотъ появятся опять.

Напрасный трудъ! Никто не появлялся

Среди зыбей стальной равнины водъ

И лишь одинъ крутой водоворотъ,

Слѣдъ двухъ пловцовъ, ихъ взорамъ представлялся,

Какъ мавзолей, воздвигнутый судьбой

Надъ молодой и любящей четой.

Пустой челнокъ, который колебало

Стремленье волнъ надъ бездною морской --

Вотъ всё, что вкругъ о нихъ напоминало,

И всякъ бы могъ -- не будь здѣсь челнока --

Всё это счесть за грёзы моряка.

Но если зло ихъ къ мщенью побуждало,

То суевѣрье медлить запрещало.

Одни клялись, что онъ надъ глубиной

Исчезъ какъ свѣтъ съ могилы въ часъ ночной;

Другіе жь -- что сіянье окружало

Его чело, какъ образъ неземной.

Но прежде чѣмъ баркасъ ихъ удалился,

Обысканъ былъ едва ль не каждый кустъ:

Напрасно!-- брегъ безжизненъ былъ и пустъ:

Торкиль исчезъ, растаялъ, испарился.

V.

Но гдѣ же онъ, пучины пилигримъ,

Низшедшій въ гротъ во слѣдъ за Нереидой?

Погибъ ли онъ, печалію томимъ,

Иль былъ спасёнъ прекрасной Амфитридой

И тамъ -- съ своей подругой молодой --

Нашолъ пріютъ, блаженство и покой?

Среди сиренъ, прекрасныхъ и могучихъ,

Живётъ ли тамъ влюблённая чета,

И извлекать пытаются ль уста

Ихъ рѣзкій звукъ изъ раковинъ гремучихъ?

Струятся ль въ волнахъ Нейги волоса,

Какъ на землѣ по воздуху струились,

Или навѣкъ увяла ихъ краса

И въ вѣчный сонъ сердца ихъ погрузились?

VI.

Она нырнула въ бездну роковую;

Торкиль стрѣлой послѣдовалъ за ней.

Дѣля рукой стихію ей родную,

Она плыла чѣмъ дальше, тѣмъ быстрѣй,

Полоску свѣта въ мракѣ оставляя,

Что вслѣдъ вилась, зарницею сверкая.

Не менѣе искусный, чѣмъ она

Въ борьбѣ съ волной, въ изслѣдованіи дна

И безднъ его глухихъ и сокровенныхъ,

Хранительницъ жемчужинъ драгоцѣнныхъ,

Торкиль, питомецъ сѣверныхъ морей,

Ныряя, бодро слѣдовалъ за ней.

Но мигъ -- и Нейга руки подымаетъ

И на поверхность быстро выплываетъ

И съ тёмныхъ волнъ сбѣгающихъ кудрей

Морской песокъ я пѣну отряхаетъ --

И смѣхъ ея лишь эхо повторяетъ.

Они опять ступали по землѣ,

Но ихъ глаза, блуждая въ полу-иглѣ,

Увы, вокругъ деревьевъ не встрѣчали

И небеса надъ ними не сіяли.

Ихъ окружалъ гигантскій, тёмный сводъ,

Въ который входъ скрывала бездна водъ

И солнце въ чьёмъ порталѣ не играло

Иначе, какъ сквозь бездны покрывало,

Когда въ ея прозрачной глубинѣ

Станицы рыбъ рѣзвились въ тишинѣ.

Смѣясь, она отёрла волосами

Торкиля вкругъ бродившіе глаза,

Въ чьихъ двухъ кружкахъ таилась бирюза,

И, отбѣжавъ, захлопала руками.

Затѣмъ она Торкиля повела

Туда, гдѣ внизъ нависшая скала

Образовала впадину у склона

И тѣмъ ей видъ снаружи придала

Чего-то въ родѣ хижины тритона.

VII.

Вступивши въ гротъ, дикарка молодая

Сняла съ груди, завёрнутый въ сухой

Банана листъ, свой факелъ смоляной,

Чей пылъ, отъ волнъ морскихъ оберегая,

Онъ сохранилъ для искры золотой.

Затѣмъ, доставъ укрытыя въ сухую

Траву и листъ, красу родныхъ полей,

Кремень и горсть засушенныхъ стеблей,

Она добыла искру золотую

При помощи Торкилева ножа,

И -- словно жизнью ею дорожа --

Её въ свѣтильникъ, въ факелъ положила --

И искра, вспыхнувъ, вмигъ всё озарила.

Высокъ, глубокъ и мраченъ былъ тотъ гротъ

И представлялъ природы дивный сводъ:

Природа-мать воздвигла вкругъ аркады,

А архитравовъ гордое чело,

Поколебавъ гранитныя громады,

Землетрясенье выполнить смогло,

Когда вода вкругъ землю покрывала

И ось земли межь полюсовъ дрожала.

Что жъ до устоевъ сумрачныхъ его,

То отъ огня они окаменѣли,

Когда земля, возставъ изъ ничего,

Волной огня вращалася безъ цѣля.

Карнизы стѣнъ, пилястры, капители --

Всё создано въ пещерѣ было тьмой.

Здѣсь волю давъ игрѣ воображенья,

Всякъ могъ легко увидѣть предъ собой

Живыхъ фигуръ и формъ изображенья

И, обращаясь взорами окрестъ,

На стѣнахъ встрѣтить чашу или крестъ.

Такъ сталактитовъ формами играя,

Себѣ -- вдали отъ солнца и отъ звѣздъ --

Воздвигла храмъ природа всеблагая.

VIII.

Обвивъ рукой станъ юнаго Торкиля,

Она свой факелъ къ верху подняла,

Чѣмъ тёмный сводъ пещеры, словно мгла

Зіявшей вкругъ, немного освѣтила

И друга внутрь пещеры повела,

Причёмъ свои запасы показала --

Всё, что съ трудомъ могла она добыть

И что могло судьбу его смягчить,

Чей гнётъ она охотно раздѣляла.

Тутъ былъ и матъ для отдыха изъ травъ,

И ткань гнагу -- кора родныхъ дубравъ,

Былъ и кокосъ, и масло изъ сандала,

Что отъ сырыхъ міазмовъ защищало,

И хлѣбный плодъ, и финикъ, и бананъ,

Краса плодовъ полудня знойныхъ странъ,

Былъ и кувшинъ съ холодною водою,

Въ ручьѣ ея почерпнутый рукою,

И груды вѣтокъ, взятыхъ, чтобъ не дать

Побѣду тьмѣ надъ свѣтомъ одержать

И, какъ вѣнецъ даровъ родного края,

Она -- сама свѣтило Тубоная,

Его жена, помощница и другъ,

Свой свѣтъ на всё кидавшая вокругъ.

Едва ладья большая показалась

На горизонтѣ, дѣва догадалась,

Что, можетъ-быть, Торкиля не спасутъ

Ни сила мышцъ, ни бѣгство изъ сраженья

Отъ мести злой -- и чайкой въ то жь мгновенье

Уже плыла устраивать пріютъ.

Съ-тѣхъ-поръ, что день, веслами окрылённый,

Ея челнокъ съ наставшею зарёй

Ужь плылъ къ скалѣ, плодами нагруженный,

А чуть на міръ спускался мракъ ночной,

Она со всѣмъ, что нужнымъ заходила

Для жизни въ ней, ужь снова къ ней спѣшила.

IX.

Въ отвѣтъ на взглядъ, исполненный любви,

Она его къ груди своей прижала

И съ затаённымъ пламенемъ въ крови

Сѣдой любви преданье разсказала.

Затѣмъ-что страсть, любовная пора,

Какъ міръ сѣдой, безсмертна и стара.

И разсказала дѣва Тубоная,

Какъ юный вождь, тьмы лунъ тому назадъ,

За черепахой пёстрою ныряя,

Проникъ въ тотъ гротъ, сквозь тысячи преградъ,

Въ которомъ имъ спастись судьба судила;

Какъ та пещера позже пріютила

Его любовь, дочь грознаго врага,

Забывшую родные берега

Изъ-за него, исполненная пыла;

Какъ онъ привёлъ товарищей своихъ,

Когда шумъ битвъ губительныхъ затихъ,

Туда, гдѣ водъ зелёныхъ покрывало

Входъ въ тёмный гротъ ревниво заслоняло;

Какъ онъ пырнулъ; какъ вѣрные друзья

Сочли его погибшимъ средь пучины --

И ужь домой неслася ихъ ладья,

Когда, среди прозрачныхъ водъ равнины,

Предъ ними вдругъ явилось божество,

Съ огнёмъ въ глазахъ, съ осанкой горделивой,

И рядомъ съ ней товарищъ ихъ счастливый,

И какъ, ея признавши естество,

Они чету прекрасную примчали

Въ родимый край, и какъ торжествовали

Прибытье ихъ къ родимымъ берегамъ

И какъ они счастливо жили тамъ.

Чего жь не быть такою же счастливой

И ихъ судьбѣ -- судьбѣ ихъ прихотливой?

Но мнѣ ль, пѣвцу, всю странность передать,

Какою тотъ разсказъ сопровождался?

Довольно, что имъ раемъ показался

Тотъ гротъ, гдѣ всё -- любовь и благодать,

Хотя она была въ землѣ зарыта

И словно въ томъ холодномъ склепѣ скрыта,

Гдѣ Абеляръ, чрезъ двадцать долгихъ лѣтъ,

Простёръ свои объятія въ привѣтъ

Былой любви, вкусить покой кладбища

Сошедшей въ тьму ихъ брачнаго жилища

И, обрѣтя всей жизни идеалъ,

Ожившій прахъ къ груди своей прижалъ.

Кипя, валы вкругъ ложа ихъ роптали,

Но -- въ забытьи -- они имъ не внимали:

Гармонья ихъ царила въ ихъ сердцахъ,

Жила въ крови, таилася въ устахъ.

X.

Но гдѣ жь они, товарищи невзгоды,

Лишившей ихъ отчизны и свободы?

Спасая жизнь и гребни волнъ дѣля,

Они небесъ очами досягали,

Ихъ о защитѣ трепетно моля,

Въ которой имъ ихъ братья отказали.

Они плывутъ на западъ -- но куда?

Ихъ по слѣдамъ преслѣдуетъ бѣда:

Сочтя Торкиля взятымъ океаномъ,

Враги спѣшатъ покончить съ Христіаномъ.

Нѣмыхъ страстей испытывая гнётъ,

Ихъ руки мощно двигаютъ вперёдъ --

И вотъ ихъ лодка лодку настигаетъ,

Чей быстрый ходъ три жизни охраняетъ

И чьё спасенье кроется средь мглы

Какой-нибудь надтреснувшей скалы.

Да, ихъ челнокъ къ утёсу направлялся,

Чей мрачный пикъ предъ ними возвышался,

Чтобъ предъ врагомъ склониться тамъ во прахъ,

Иль умереть съ оружіемъ въ рукахъ.

Приставъ, они туземцевъ отослали,

Ихъ защищать которые желали,

Чтобы не дать, когда начнётся бой,

Напрасно имъ пожертвовать собой.

Что значитъ лукъ съ простой стрѣлой туземца

Въ борьбѣ съ ружьёмъ и саблей чужеземца!

XI.

Они пристали къ узкой полосѣ

Подножья скалъ, гдѣ высадились всѣ.

Вмигъ изготовясь къ бою, съ мрачнымъ взглядомъ

Людей давно рѣшившихся на всё,

Когда всё вкругъ встаётъ предъ ними адомъ

И имъ не остаётся ничего

Желать во всей вселенной, даже славы,

Какъ радости ея ни величавы,

Они стояли -- эти три бойца --

Какъ нѣкогда стояли до конца

Тѣ триста храбрыхъ, полныхъ высшей силы,

Чья смерть покрыла славой Ѳермопилы.

Но, вмѣстѣ съ тѣмъ, какъ мало сходства въ нихъ!

Въ причинѣ дѣло въ бой увлёкшей ихъ:

Она одна мрачитъ иль озаряетъ

Безсмертьемъ тѣхъ, кто въ битвѣ погибаетъ.

Надъ ними лучъ безсмертія въ борьбѣ

Не загорится, ихъ маня къ себѣ;

Предъ ними ликъ отчизны благодарной

Не заблеститъ съ улыбкой лучезарной,

Не ороситъ родной слезой ихъ прахъ;

Не рдѣть вѣнкамъ на мрачныхъ ихъ гробахъ.

Какъ кровь они не прблило бъ въ сраженьи,

Ихъ жизнь навѣкъ останется стыдомъ,

А эпитафьей будетъ преступленье.

И всякъ изъ нихъ и сердцемъ и умомъ

То чувствовалъ и зналъ -- по-крайней-мѣрѣ

Тотъ, кто ихъ вёлъ, манилъ и погубилъ

И въ ставку жизнь чужую обратилъ

Въ игрѣ, теперь склонявшейся къ потерѣ.

Но всё-жь онъ бодро гнётъ судьбы встрѣчалъ,

Несокрушимый, какъ подножье скалъ,

Среди которыхъ онъ теперь стоялъ,

И мрачный, словно Фебъ въ затьмѣнья пору,

Держа ружьё, готовое къ отпору.

XII.

Ладьи плывутъ. Отважный экипажъ,

Съ желаньемъ долгъ исполнить свой во взорѣ,

Готовъ стрѣлой летѣть на абордажъ,

Заботясь также мало объ отпорѣ,

Какъ ураганъ о тѣхъ сухихъ листахъ,

Что онъ въ пути взметаетъ, словно прахъ.

Но тѣмъ не менѣ всё жь они желали

Идти скорѣй на злыхъ враговъ страны,

Чѣмъ противъ жертвъ ошибокъ и войны,

Которые хотя и перестали

Быть Англіи сынами, но сыны

Ея ихъ такъ когда-то называли.

Приблизясь къ нимъ, они имъ закричали,

Чтобъ тѣ сдались, но тѣ не отвѣчали.

Тогда они прицѣлились въ враговъ

И сдаться въ плѣнъ имъ предложили снова;

Но тѣ опять не проронили слова.

И въ третій разъ послышался ихъ зовъ --

И въ третій разъ, звуча межь скалъ уныло,

Слова ихъ устъ лишь эхо повторило.

Сверкнулъ кремень, залпъ грозно прозвучалъ --

И дымъ повисъ межъ ними и ихъ цѣлью,

Тогда какъ рой безвредныхъ пуль упалъ

Расплюснутый къ подножью сѣрыхъ скалъ,

Ударясь въ нихъ шумящею мятелью.

Тогда на зовъ послѣдовалъ отвѣтъ

Для сонма тѣхъ единственно возможный,

Кто потерялъ надежду на привѣтъ

Добра небесъ и зла земли безбожной.

Въ отвѣтъ на залпъ, матросы въ тотъ же мигъ

Кликъ Христіана грозный услыхали:

"Теперь стрѣляй!" -- и, прежде чѣмъ тотъ кликъ

Былъ повторёнъ скалами, двое пали;

Но остальные гнѣвно продолжали

Лѣзть на утёсъ высокій и крутой,

Гдѣ крылся врагъ, съ единственнымъ желаньемъ

Вступить скорѣй съ нимъ въ рукопашный бой.

Но грозный скатъ, служившій основаньемъ

Крутой скалы, для тѣхъ, кто наступалъ,

Ряды преградъ повсюду представлялъ;

Тогда-какъ тѣ три смѣлыхъ человѣка,

Чей зоркій глазъ пріютъ себѣ избралъ

На высотѣ, куда ещё отъ вѣка,

Кромѣ орла, никто не залеталъ,

Свою борьбу успѣшно продолжали.

Ихъ пули въ цѣль -- что выстрѣлъ -- попадали

И врагъ со скалъ, одинъ вслѣдъ за другимъ,

Катился внизъ по скатамъ ихъ крутымъ;

Кому же рокъ судилъ въ живыхъ остаться,

Тотъ продолжалъ всё выше подыматься,

Пока злой врагъ межь скалъ со всѣхъ сторонъ

Живою цѣпью нё былъ окружонъ.

Подобно водъ жильцамъ, схватившимъ смѣло

Приманку, жизнь на ниткѣ ихъ висѣла;

Но ни единый вздохъ не выдавалъ

Врагу бойца, когда онъ умиралъ.

Послѣднимъ палъ отважный предводитель,

И лишь струёй катившуюся кровь

Съ его чела замѣтилъ побѣдитель,

Онъ предложилъ ему пощаду вновь,

Хоть слишкомъ поздно, чтобъ спасти отъ смерти,

Но не на столько всё-таки -- повѣрьте --

Чтобъ не могла смягчённая вражда

Закрыть очей потухшихъ навсегда.

Какъ соколъ горъ, птенцовъ своихъ лишонный,

Склонился онъ, смертельно поражонный.

Звукъ вражьихъ словъ, казалось, оживилъ

Его на мигъ и чувства пробудилъ.

Онъ сдѣлалъ знакъ приблизиться; но только

Врагъ подошолъ, онъ руку приподнялъ

Къ груди, одну изъ пуговицъ сорвалъ,

Вложилъ её, не мѣшкая нисколько,

Въ ружейный стволъ и въ вражій строй послалъ,

Изъ чьей среды одинъ въ крови упалъ.

Ползя змѣёей, затѣмъ онъ дотащился

До края бездны, гнѣвно покосился

На божій міръ, который покидалъ --

И бросился въ зіяющій обвалъ.

Подножье скалъ бездушный трупъ пріяло,

Разбитый въ прахъ, какъ хрупкое стекло,

Въ которомъ мало что напоминало

О человѣкѣ -- было и прошло!

Кровавый комъ и черепъ съ волосами,

Торчавшими кровавыми космами --

Вотъ всё, что намъ осталось отъ него

И отъ тѣхъ думъ, которымъ предавался

Онъ всей душой такъ страстно до того.

Осколки же оружья своего

(Онъ до конца съ ружьёмъ не разставался,

Пока рука держать могла его)

Забросилъ онъ туда, гдѣ море воетъ

И гдѣ ихъ пѣна ржавчиной покроетъ.

И не остаюсь больше отъ него

На всей землѣ безгранной ничего,

За исключеньемъ бурно имъ прожитой

Тревожной жизни и души; но кто

Укажетъ намъ пріютъ ея забытый --

И гдѣ она, и дѣлаетъ тамъ что?

Не намъ судить о мёртвыхъ! Да, кто знаетъ,

Быть-можетъ, тотъ, кто въ адъ ихъ посылаетъ,

Самъ горечь безднъ тѣхъ прежде испытаетъ;

Иль -- развѣ -- имъ, охотникамъ грозить

Геэной злой, быть-можетъ Богъ проститъ

Грѣхи сердецъ, забывшихъ состраданье,

За худшее ума ихъ состоянье.

XIII.

Свершилось всё! Всѣ взяты или пали --

И ждётъ ихъ всѣхъ неволя иль земля;

Не павшіе жь толпой въ цѣпяхъ стояли

На палубѣ родного корабля,

Чей экипажъ когда-то составляли.

Что жь до бойцовъ, сражонныхъ подъ скалой,

То не почтилъ подъ ней рѣшонный бой

Труды врага добычею живой.

На мѣстѣ, гдѣ сражалися и пали,

Они въ крови безмолвные лежали,

Тогда-какъ сонмъ голодныхъ птицъ морскихъ,

Кружа, крича и хлопая крылами,

Парилъ надъ ихъ недвижными тѣлами

И не сводилъ съ нихъ жадныхъ глазъ своихъ.

А стаи волнъ всё мчались въ даль безпечно,

Какъ мчались встарь и будутъ мчаться вѣчно.

Стада дельфиновъ, нѣжась въ тѣхъ волнахъ,

Играли вкругъ на зыбкихъ ихъ гребняхъ,

А стаи рыбъ летучихъ подымались

Къ свѣтилу дня и снова погружались

Въ пучину водъ, чтобъ крылія свои

Вновь окунуть въ лазурныя струи.

XIV.

Взошла заря -- и Нейга молодая,

Съ разсвѣтомъ дня взглянувшая на гладь

Безбрежныхъ водъ, чтобъ солнце увидать

И поглядѣть на берегъ Тубоная --

Не мчится ль къ нимъ оттуда кто-нибудь,

Межь зыбкихъ волнъ къ скалѣ свой правя путь.

Замѣтила далёкій парусъ въ морѣ.

Онъ недвижимъ былъ, свѣсившись; но вскорѣ

Сталъ округляться, крѣпнуть, оживать

И вѣтромъ грудь крутую наполнять.

Ея дыханье замерло, казалось,

И страхъ тоской стѣснялъ больную грудь,

Пока въ глазахъ сомнѣнье разрѣшалось --

Куда, грозя, направитъ онъ свой путь?

Но нѣтъ -- о, радость!-- онъ не приближался,

А за собой ихъ островъ оставлялъ,

При чёмъ всё больше въ точку превращался

И, наконецъ, совсѣмъ въ дали пропалъ.

И вновь вокругъ виднѣлося лишь море --

И вновь въ душѣ смѣнялось счастьемъ горе.

Вернувшись въ гротъ, чтобъ разбудить того,

Кто для нея дороже былъ всего,

Она ему съ восторгомъ разсказала

Про всё, что грудь блаженствомъ наполняло --

И на поверхность вынырнула вновь

А вслѣдъ за ней и онъ, ея любовь.

Приплывъ въ заливъ, гдѣ лодка ихъ стояла

(Её вчера въ нёмъ Нейга привязала,

Когда враги исчезли изъ очей),

Они чрезъ мигъ уже сидѣли въ ней.

И никогда въ своёмъ спокойномъ бѣгѣ

Не уносили волны надъ собой

Такъ много счастья и любви простой,

Какъ въ этомъ утломъ, маленькомъ ковчегѣ.

XV.

Предъ ними вновь родные берега

Родной земли, присутствіемъ врага

Ужё не оскверняемые болѣ.

Нѣтъ и его - громады-корабля,

Тюрьмы морей! Она опять на волѣ!

Предъ ними вновь родная имъ земля!

Тьмы челноковъ плывутъ къ нимъ изъ залива,

А звуки матъ и раковинъ спѣшатъ

Предвозвѣстить счастливый ихъ возвратъ.

Вожди, въ главѣ народа, торопливо

Ему навстрѣчу на берегъ бѣгутъ

И, словно сына жданнаго, встрѣчаютъ,

А жоны ихъ смуглянку обнимаютъ

И имена ей нѣжныя даютъ.

Когда жь про гротъ имъ дѣва разсказала,

Всѣ стали Нейгу громко восхвалять --

И съ-той-поры всё вкругъ съ любовью стало

"Пещерой Нейги" гротъ тотъ называть.

Горя во тьмѣ, какъ огненныя очи,

Огни костровъ, ставъ солнцемъ этой ночи,

Лили свой свѣтъ на данный въ честь ихъ пиръ;

За ночью жь той послѣдовалъ въ сіяньи

Рой дней такихъ, какіе въ состояньи

Намъ даровать младенческій лишь міръ.

Перевод: НИКОЛАЯ ГЕРБЕЛЯ, 1876.