I.

Оконченъ бой. Погаснувъ съ тьмой ночного,

Свѣтъ одѣвать орудья пересталъ

И сѣрный чадъ, разставится съ землёю,

Лишь небеса собою осквернялъ.

Рыканье пушекъ смолкло, прекратилось

И эхо горъ, не вторя больше имъ,

Въ своё молчанье снова погрузилось.

Свершился бой -- судьба бойцовъ свершилась!

Мятежный станъ безмолвенъ, недвижимъ:

Всё взято въ плѣнъ, разсѣяно, разбито;

Всё что могло сражаться -- перебито,

А если что осталося въ живыхъ,

То лишь затѣмъ, чтобъ въ тягостной неволѣ

Оплакать смерть товарищей своихъ

И послѣ вѣкъ завидовать ихъ долѣ.

Изъ сонма лишь немногіе спаслись;

Но и за ними слѣдомъ ужь гнались

Чрезъ островъ, ими болѣе любимой,

Чѣмъ берега страны своей родимой.

Какъ звѣри горъ, гонимые къ горамъ,

Они пріютъ найти мечтали тамъ.

Напрасно звѣрь стремитъ свой бѣгъ въ трущобы;

Ещё стократъ напраснѣе свой бѣгъ

Стремитъ туда гонимый человѣкъ,

Въ надеждѣ тамъ людской избѣгнуть злобы.

II.

Подъ грозно въ море вдавшейся скалой,

Съ которой, въ бурю, бѣшеное море,.

Ревя какъ левъ и пѣнясь на просторѣ,

Споконъ-вѣковъ ведётъ неравный бой,

Причёмъ волна, взобравшись на вершину,

Мгновенно вновь свергается въ пучину

На гребни волнъ, на цѣнящійся строй,

Подъ стягомъ бурь идущій смѣло въ бой,

А нынѣ взоръ манящій тишиною,

Столпилась кучка нашихъ храбрецовъ,

Подъ гнётомъ бѣдъ, подъ тяжестью трудовъ

Не павшихъ въ прахъ ни тѣломъ, ни душою.

Какъ ни снѣдалъ сердецъ ихъ нѣги ядъ,

Они свою опасность сознавали,

Но мысль, что если ихъ и не простятъ,

То средь морей искать не захотятъ,

А если -- нѣтъ, то и тогда едва ли

Замѣтятъ средь бушующихъ морей

Верхушки ихъ убогихъ шалашей,

Про месть забыть ихъ скоро побудила,

Что ихъ теперь, нагрянувъ, погубила.

И такъ -- ихъ кровъ, ихъ островъ дорогой,

Ихъ тихій рай, добытый преступленьемъ,

Не могъ уже служить отдохновеньемъ

Для нихъ отъ бурь, промчавшихся грозой

И тёмныхъ дѣдъ, повитыхъ преступленьемъ.

Что хорошо -- всё было скрыто въ нихъ;

На верхъ грѣхи одни всплывали ихъ.

Хотя весь міръ лежалъ теперь предъ ними,

Маня путями вѣчными своими,

Пути въ спасенью не было у нихъ.

Союзники ихъ новые сражались

За нихъ какъ львы, выказывая жаръ,

Но копья ихъ и стрѣлы сокрушались

Передъ свинцомъ и силой сѣрныхъ чаръ,

Уничтожавшихъ воиновъ мгновенно,

Не давъ имъ даже выказать свой пылъ

И, словно моръ, сводившихъ дерзновенно

Ряды бойцовъ во мракъ нѣмыхъ могилъ.

Они жъ сражались съ храбростью такою,

Съ какою горсть сражается съ толпою.

Хоть честь и нудитъ каждаго хотѣть,

Забывъ про гнётъ, свободнымъ умереть,

Но сами греки вправѣ вспомнить были

До-этихъ-поръ одни лишь Ѳермопилы,

Когда они взялись перековать

Оковы въ мечъ, чтобъ вновь изъ гроба встать.

III.

Подъ той скалой, безъ признака растеній,

Какъ стадо козъ, избѣгнувшихъ ловцовъ,

Или семья израненныхъ оленей,

Стоялъ и ждалъ остатокъ храбрецовъ.

Съ чела скалы, межь камней пробираясь,

Журча, дробясь и въ брызги разсыпаясь,

Катился внизъ извилистый ручей,

Горя огнёмъ тропическихъ лучей.

Яснѣй клинка дамасской свѣтлой стали

И, какъ невинность робкая, чисты,

Его струи надъ бездною сверкали,

Какъ серны взоръ съ нагорной высоты.

Припавъ къ ручью, они. казалось, пили

Въ послѣдній разъ: такъ сильно истомили

Ихъ жаръ страстей и полдня жгучій зной.

И вотъ, омывъ застывшей крови слой

Съ присохшихъ ранъ студёною водой,

Они вокругъ печально поглядѣли,

Дивясь тому, какъ это уцѣлѣли

Они ещё въ количествѣ такомъ

И безъ цѣпей губительныхъ притомъ.

Но изо всѣхъ, столпившихся кругомъ,

Никто прервать молчанья не рѣшался:

Всякъ встрѣтить взглядъ товарища старался,

Моля его о словѣ дорогомъ,

Самъ произнесть которое боялся.

IV.

Наморщивъ лобъ и выпрямивши станъ,

Стоялъ межь нихъ суровый Христіанъ.

Его лицо, забытое румянцемъ,

Пугало взоръ своимъ свинцовымъ глянцемъ.

Потокъ его каштановыхъ кудрей

Вздымался вверхъ гнѣздомъ гремучихъ змѣй.

Съ ружьёмъ въ рукѣ, съ сомкнутыми устами,

Чтобъ затаить дыханіе хулы

Въ своей груди, снѣдаемой страстями,

Какъ монументъ, стоялъ онъ у скалы.

За нимъ Торкиль, склонившись головою,

Сидѣлъ на пнѣ. Изъ раны кровь текла;

Но не опасна рана та была:

Не тѣломъ онъ томился, а душою.

Склонённый станъ, тревожный блескъ очей,

Кровавый слѣдъ въ волнахъ его кудрей

И мракъ чела -- всё ясно говорило,

Что слабость силъ его происходила

Не отъ душевной слабости его

А отъ потери крови. Близь него

Стоялъ Бэнъ Бюнтингъ -- грубый и небрежный,

Какъ дикій звѣрь, привѣтливый и нѣжный,

Какъ братъ родной -- и рану промывалъ,

Причёмъ изъ рта на мигъ не выпускалъ

Онъ трубку, сто сраженій пережившій

Трофей войны, по воздуху струившій

Свой синій дымъ. Четвёртый же ходилъ

Взадъ и вперёдъ, свой сдерживая пылъ.

Повременамъ онъ быстро наклонялся,

Чтобъ камень, листъ какой-нибудь поднять,

И -- бросивъ -- вновь прогулку продолжать,

То, кинувъ взглядъ на море, улыбался

И начиналъ свистать и напѣвать.

V.

Волнуясь такъ, онъ вдругъ -- какъ ртуть живой,

И подвижной, какъ дамскій вѣеръ въ зной,

Скорѣе пасть готовый средь сраженья,

Чѣмъ выносить отчаянья мученья --

Вскричалъ "God damn!", магическое слово,

Ядро рѣчей оратора прямого,

Какъ "pro Jupiter" римлянъ и "Аллахъ"

Всѣхъ правовѣрныхъ въ фескахъ и чалмахъ,

Служащія исходнымъ пунктомъ преній,

Для выраженья первыхъ впечатлѣній.

Джэкъ былъ смущёнъ. Не зная, что сказать

Своимъ друзьямъ, онъ громко побожился --

И не напрасно: звукъ тотъ прозвучать

Едва успѣлъ, какъ Бюнтингъ пробудился.

Оставивъ трубку, Вэнъ не позабылъ

Къ его божбѣ "глаза" свои прибавить,

И фразу тѣмъ такъ ловко заключилъ,

Что я могу лишь точку здѣсь поставить.

VI.

Но ихъ душа -- могучій Христіанъ --

Стоялъ межь нихъ, какъ з а мершій волканъ.

Суровъ, какъ тьма въ засыпанной могилѣ,

Онъ до-тѣхъ-поръ задумчиво стоялъ,

Пока, взглянувъ вокругъ, не увидалъ

Кровавыхъ ранъ на сумрачномъ Торкилѣ.

"Такъ и тебя безумный мой порывъ,

Птенецъ, привёлъ къ безвременной могилѣ!"

Воскликнулъ онъ, на мигъ остановивъ

Свой жгучій взоръ на юношѣ-Торкилѣ.

Затѣмъ, къ нему заботливо склонясь,

Схватилъ его опущенную руку,

Прижалъ къ груди, но, словно побоясь

Усугубить терпимую имъ муку,

Ея горячихъ пальцевъ не пожалъ;

Но лишь изъ словъ страдальца уяснилось,

Что онъ гораздо менѣе страдалъ,

Чѣмъ Христіанъ, скорбя, предполагалъ,

Его чело мгновенно прояснилось.

"Да будетъ такъ!" воскликнулъ Христіанъ:

"Мы загнаны въ разставленныя сѣти;

Но такъ-какъ мы не трусы и не дѣти,

То нами былъ отпоръ имъ грозный данъ.

Я долженъ пасть, но вамъ пора спасаться,

Затѣмъ-что вы не въ силахъ защищаться.

О, будь хоть чолнъ, чтобъ васъ умчать туда,

Гдѣ для сердецъ надежда обитаетъ!

Что жь до меня, то грозная судьба

Мнѣ здѣсь главу сложить повелѣваетъ."

VII.

Ещё онъ рѣчь окончить не успѣлъ,

Когда предметъ какой-то зачернѣлъ

На горизонтѣ дальнемъ океана:

По глади водъ онъ къ берегу летѣлъ,

Какъ чайки тѣнь межь волнами тумана.

Но вотъ за нимъ, дѣля за валомъ валъ,

Другой предметъ мелькать, чернѣясь, сталъ.

Они то вверхъ на гребни волнъ взлетаютъ,

То между волнъ ревущихъ исчезаютъ.

Но канулъ мигъ -- и взоры моряка

Узнали въ нихъ два утлыхъ челнока,

А вслѣдъ, когда ладьи къ скалѣ пристали,

Они въ гребцахъ друзей своихъ узнали.

Какъ крылья птицъ полуденныхъ легки,

То въ пѣнѣ волнъ мелькаютъ челноки,

То въ бездну водъ шумящихъ упадаютъ,

Что вкругъ покровъ свой зыбкій разстилаютъ

Q мечутъ брызги снѣжныя свои

И, наконецъ, прорѣзавши струи

Прибоя, скалъ знакомыхъ достигаютъ.

Искусство ихъ природою самой,

Благодаря ихъ смѣлости, казалось:

Такъ ловко ихъ настойчивость справлялась

Съ ревѣвшей вкругъ пучиною морской.

VIII.

Кто первая вступила на скалу,

Подобно водъ царицѣ Нереидѣ,

Въ присущемъ ей, морской царицѣ, видѣ,

Какъ бы слегка одѣянная въ мглу,

Съ сіявшими и влажными глазами

И, какъ кораллъ, горѣвшими устами?

То Нейга, чью бушующую кровь

Живятъ восторгъ, надежда и любовь!

Припавъ къ груди Торкпля молодого,

Она, полна восторга неземного,

Къ нему, стеня, всё ближе, ближе льнётъ,

Причёмъ смѣётся, плачетъ и клянётъ:

Какъ-будто въ томъ увѣриться желаетъ,

Что точно льнётъ къ нему и обнимаетъ.

Увидя кровь, бѣжавшую съ чела,

Она, на мигъ, какъ-будто замираетъ,

Но увидавъ, какъ рана та мала,

Опять клянётъ, смѣётся и рыдаетъ.

Дочь воина, она снести могла,

Какъ и мужчина, зрѣлище такое

И, изнывая, плача и скорбя,

Не сокрушить отчаяньемъ себя.

Онъ живъ -- Торкиль -- и вкругъ ни что земное,

Ни месть врага, ни страхъ убитой быть,

Не въ силахъ тѣхъ мгновеній омрачить.

Восторгъ её лить слёзы заставляетъ,

Восторгъ ей грудь волненіемъ стѣсняетъ

И нудитъ сердце трепетное въ ней

Всё биться чаще, громче и сильнѣй.

IX.

Изъ всѣхъ вокругъ стѣснившихся толпой,

Всякъ тронутъ былъ любовью ихъ нѣмой.

И кто бы могъ остаться хладнокровнымъ

Передъ такимъ свиданіемъ любовнымъ?

Самъ Христіанъ, склонясь, глядѣлъ на нихъ,

Хотя безъ слёзъ, но съ радостью угрюмой,

Повитой зломъ и смѣшанною съ думой

О прошлыхъ дняхъ -- о лучшихъ дняхъ своихъ.

"Когда бъ его на жизненной дорогѣ.

Не встрѣтилъ я..." сказалъ онъ -- и умолкъ,

И на чету взглянулъ, какъ смотритъ волкъ

На молодыхъ волчатъ своихъ въ берлогѣ.

И снова, чуждъ томившей всѣхъ тревоги,

На горизонтъ глядѣть спокойно сталъ,

Какъ-будто міръ его не занималъ.

X.

Но кратокъ былъ судьбой имъ данный мигъ

Для помышленій тёмныхъ и благихъ:

Ужь вражьихъ вёселъ слышались удары.

Что жь нудитъ ихъ въ нихъ слышать звуки кары?

Казалось, всё возстало вкругъ на нихъ,

За исключеньемъ дѣвы Тубоная.

Едва она, пространство озирая,

Ладьи враговъ увидѣла въ дали,

Стрѣлою къ нимъ которыя плыли,

Чтобъ порѣшить съ остатками отряда,

Мгновенно знакъ туземцамъ подала --

Склоненьемъ къ морю смуглаго чела

И направленьемъ пламеннаго взгляда --

Спѣшитъ къ ладьямъ, спасать друзей своихъ.

Къ одну изъ нихъ сажаютъ Христіана

И двухъ его товарищей лихихъ,

Дѣлившихъ съ нимъ тревоги океана;

Торкиль же, съ кѣмъ её не разлучитъ

Теперь ни что, къ ладьѣ ея спѣшитъ.

Скорѣй! скорѣй! Простившись со скалою,

Они стрѣлой несутся по волнамъ

И держатъ путь къ сосѣднимъ островамъ,

Гдѣ стаи птицъ, живя одной семьёю,

Изъ года въ годъ въ ущельяхъ гнѣзда вьютъ

И гдѣ тюлень нашолъ себѣ пріютъ.

Они скользятъ надъ влажной глубиною,

Дробя валы, всё далѣе плывутъ;

Но и враги отъ нихъ не отстаютъ,

Гонясь имъ въ слѣдъ пернатою стрѣлою.

Чтобъ затруднить погоню, двѣ ладьи

На полпути мгновенно разстаются

И, напрягая силы всѣ свои,

Какъ двѣ стрѣлы пернатыя несутся.

Скорѣй! Отъ взмаха каждаго весла

Зависитъ жизнь, что каждому мила,

А для нея, невѣсты Тубоная,

Вдвойнѣ -- своя и болѣ дорогая.

Безцѣнный грузъ ладьи ея -- любовь --

Влечётъ её подъ тихій, мирный кровъ.

Пріютъ и врагъ ужь близки -- лишь мгновенье...

Лети, ковчегъ! спѣши, ищи спасенья!