читанная на сценѣ Дрюри-Лэнскаго театра.
Когда въ лучахъ заката, замирая
И уходя отъ насъ, въ ночную тѣнь
Склоняется сквозь слезы лѣтній день,--
Кто въ этотъ часъ, на тотъ закатъ взирая,
Не чувствовалъ, какъ, духъ его смиривъ,
Въ него нисходитъ нѣжности приливъ,
Какъ на цвѣтокъ -- роса, въ лучахъ играя?
Съ глубокимъ чувствомъ, чистымъ и святымъ,
Въ задумчивый часъ отдыха Природы,
Когда межъ тьмой и свѣтомъ золотымъ
Изъ мрака Время воздвигаетъ своды
Возвышеннаго моста,-- въ этотъ часъ,
Когда покой и миръ объемлютъ насъ,
Кто не знакомъ былъ съ думою безгласной,
Которую не выразить безъ слезъ,
Съ гармоніей святой, съ печалью ясной,
Съ сочувствіемъ души, высокихъ грезъ
Исполненной, къ отшедшему свѣтилу?
То не тоска болѣзненная,-- нѣтъ,--
Грусть нѣжная, душъ чистыхъ лучшій цвѣтъ,
Безъ горечи; лишь сладостную силу
Она имѣетъ; чуждъ ей всякій слѣдъ
Себялюбивыхъ чувствъ: она свободна
Отъ узъ мірскихъ, чиста и благородна,
Какъ капли слезъ, которыя пролить
Не стыдно намъ,-- не больно и таить.
Какъ эта нѣжность властвуетъ надъ нами,
Когда заходитъ солнце за холмами,
Такъ думъ полна душа и очи -- слезъ,
Когда мы видимъ огорченнымъ окомъ,
Какъ все, что смертно въ Геніи высокомъ,
Суровый рокъ безжалостно унесъ!
Могучій духъ нашъ міръ покинулъ; Сила
Великая изъ свѣта въ тьму вступила,--
Въ тьму безъ просвѣта! Славой онъ сіялъ,
Онъ славы всѣ лучи въ себѣ собралъ!
Блескъ остроумья, разума сіянье,
Огонь рѣчей, стиха очарованье,--
Исчезло все,-- все закатилось съ нимъ,
Съ навѣкъ зашедшимъ Солнцемъ золотымъ!
Остались, правда, убѣжавъ отъ тлѣнья,
Души безсмертной вѣчныя творенья,--
Зари его прекрасные труды,
Его полудня славные плоды,--
Осталась часть безсмертная титана,
Который смертью унесенъ такъ рано;
Но какъ мала та часть въ сравненьи съ нимъ,.
Чудеснымъ цѣлымъ: яркія частицы
Души, обнявшей все,-- то чаровницы
Ласкающей, то кличемъ боевымъ
Бодрящей насъ, то ласковой, то грозной!
Среди ль пировъ, въ бесѣдѣ ли серьезной,
Всегда онъ былъ властителемъ умовъ;
Хвалилъ его хоръ высшихъ голосовъ:
Его хвалить имъ было честью, славой!
Не онъ ли былъ заступникъ величавый
За женщину, когда до нашихъ странъ
Домчалъ свой вопль обиды Индостанъ?
Онъ, онъ потрясъ народы рѣчью жгучей,
Онъ былъ для нихъ карающимъ жезломъ
И Господа довѣреннымъ посломъ!
Смирясь предъ нимъ, какъ предъ грозящей тучей,
Хвалу ему воздалъ сенатъ могучій.
A здѣсь! О, здѣсь еще плѣняютъ насъ
Его души веселыя созданья;
Какъ прежде, юнъ и полнъ очарованья
Его живой сценическій разсказъ,
Гдѣ остроумье, радостно и дивно,
Безсмертное, струится непрерывно;
Какъ прежде, живъ портретовъ яркій рядъ,
Которые правдиво говорятъ
О тѣхъ, кто имъ служилъ оригиналомъ;
Все, что въ своей фантазіи живой
Онъ создавалъ, пріютъ нашло здѣсь свой,
Служившій славныхъ дѣлъ его началомъ;
Здѣсь и теперь блестятъ они вдвойнѣ,
Какъ въ яркомъ Прометеевомъ огнѣ,
Какъ слѣдъ былого, отблескъ величавый
Почившаго свѣтила -- солнца славы.
Но, можетъ быть, не мало есть людей,
Которымъ дивной Мудрости паденье
Доставить можетъ злое наслажденье,
Которымъ нѣтъ забавы веселѣй,
Какъ если умъ великій вдругъ сорвется
Съ возвышеннаго тона, для него
Природнаго, и скорбно ошибется?
О, пусть они сужденья своего
Удержатъ пылъ: быть можетъ, намъ придется
Увидѣть въ томъ, что въ ихъ глазахъ -- порокъ,
Одно лишь только горе! Тяжекъ рокъ
Для тѣхъ, чья жизнь вся на виду проходитъ,
За кѣмъ народъ глазами жадно водитъ,
Ища хвалы иль брани въ нихъ предметъ;
Ихъ имени -- во вѣкъ покоя нѣтъ:
Мученье Славы для глупцовъ отрадно!
Сокрытый врагъ, не зная сна, слѣдитъ
За жертвою внимательно и жадно,
Шпіонитъ онъ, и судитъ, и грозитъ;
Соперникъ, врагъ, завистникъ и губитель,
Озлобленный глупецъ и праздный зритель,--
Всѣ, кто чужому горю только радъ,
Его сразить, унизить норовятъ;
Приводятъ славы путь на край могилы,
Ошибки всѣ, что отъ избытка силы
Творитъ порою геній, стерегутъ,
Скрываютъ правду и безстыдно лгутъ,
Чтобъ, накопивъ несчастье и обиду,
Изъ клеветы воздвигнуть пирамиду!
Таковъ его удѣлъ; a если онъ
Притомъ еще болѣзнью удрученъ
Иль, нищету терпя и разоренье,
Забудетъ гордый духъ свое паренье
И принужденъ предъ Низостью дрожать,
Нападки грязной Злобы отражать,
Съ Позоромъ биться, a надежды ласку
Встрѣчать лишь, какъ обманчивую маску
Грядущихъ золъ,-- такъ диво ль, что бѣда
И сильнаго сражаетъ иногда?
Ta грудь, что всѣми чувствами богата,
Содержитъ сердце бурное въ себѣ:
Гроза и вихрь во всей ея судьбѣ,
Она борьбой и бурями чревата,
И если выше мѣръ напряжена,--
Отъ грозныхъ мукъ взрывается она.
Но прочь все это,-- еслибъ такъ и было,
Отъ насъ и нашей сцены! Въ этотъ часъ
Нашъ долгъ -- почтить почившее свѣтило,
Хоть не нужна хвала ему отъ насъ;
Воздать ему должны мы дань почтенья,
Дань слабую за годы наслажденья!
Ораторы блистательныхъ палатъ,
Скорбите: умеръ славный вашъ собратъ!
Великимъ Тремъ онъ равенъ былъ по силѣ:
Слова его -- безсмертья искры были!
Поэты драмы! Подвигомъ своимъ
Онъ вамъ примѣръ далъ: состязайтесь съ нимъ!
Вы, остроумцы, общества отрада --
Онъ былъ вашъ братъ: почтите прахъ его!
Угасла Сила высшаго разряда,
Разнообразьемъ дара своего
Великая; одно другого краше
Въ ней было: рѣчь, поэзія и умъ,
И рѣзвый смѣхъ, среди заботъ и думъ
Гармонію вносящій въ сердце наше!
Все это въ насъ живетъ и будетъ жить,
Пока мы будемъ гордо дорожить
Таланта гордой силою! Такого,
Какъ онъ, не скоро мы найдемъ другого
И возвращаться будемъ много разъ
Къ тому, что имъ оставлено для насъ,
Вздыхая и печалясь, что отъ вѣка
Лишь одного такого человѣка
Дала Природа, свой разбивъ чеканъ,
Когда былъ ею созданъ Шериданъ!
Знаменитый драматургъ, авторъ "Соперниковъ" и "Школы злословія", одинъ изъ руководителей Дрюри-Лэнскаго театра -- Ричардъ Бринсли Шериданъ род. въ Дублинѣ, 30 сент. 1751 г., учился въ Гарроуской коллегіи и завершилъ свое юридическое образованіе въ Лондонѣ. Въ 1780 г. онъ былъ избранъ въ парламентъ, примкнулъ къ оппозиціи, руководимой Фоксомъ, и въ министерствѣ послѣдняго занялъ должность товарища "секретаря казначейства", т. е. министра финансовъ. Въ министерства Питта Шериданъ, отличавшійся блестящимъ ораторскимъ талантомъ, былъ однимъ изъ главныхъ представителей оппозиціи.
Когда Муръ занялся составленіемъ біографіи Шеридана, Байронъ далъ ему нѣсколько совѣтовъ. "Не обращай вниманія", писалъ онъ 19 сент. 1818 г., "на сплетни раздосадованныхъ шарлатановъ -- виговъ. Вспомни, что Шериданъ былъ ирландецъ и славный малый, и что мы провели съ нимъ много пріятныхъ дней. Не забудь, что онъ былъ въ школѣ въ Гарроу, гдѣ, въ мое время, мы съ гордостью показывали на стѣнѣ его имя -- "Р. Б. Шериданъ 1768".
Повидимому, Байронъ еще не былъ знакомъ съ Шериданомъ, когда ваписалъ свой "Адресъ" на открытіе Дрюри-Лэнскаго театра, прочитанный 10 октября 1812 г. (см. наст. взд. т. I, стр. 202). Въ первый разъ они встрѣтились на обѣдѣ, который былъ данъ Роджерсомъ въ честь Байрона и Мура, около 1 іюня 1813 г. Затѣмъ, до самаго своего отъѣзда взъ Англія, Байронъ часто проводилъ время съ Шериданомъ, "сидя за виномъ до поздней ночи",-- конечно, не по-пріятельски (Шеридану было въ ту пору уже за шестьдесятъ лѣтъ), но все-таки въ интимной бесѣдѣ. Судя по тону цитированнаго выше пмсьма къ Муру и по многочисленнымъ замѣткамъ въ дневникѣ, писаннымъ какъ при жизни Шеридана, такъ и послѣ его смерти, Байронъ огорчался невозможностью высказать свое мнѣніе о Шериданѣ, котораго онъ очень любилъ и искренно сожалѣлъ, чувствуя, что не имѣетъ права смѣяться надъ его недостатками. Байронъ и физически, и душевно былъ человѣкъ совсѣмъ иного склада, чѣмъ Шериданъ.
Шериданъ умеръ 7 іюля 1816 г. Монодія написана была на виллѣ Діодати, 17 іюля, по просьбѣ Дугласа Киннарда. "Я сдѣлалъ, что могъ", говоритъ Байронъ въ письмѣ къ Муррею отъ 29 сент. 1816, "но тамъ, гдѣ я пишу не по собственному выбору, я ни за что не отвѣчаю". Одвако, впослѣдствіи онъ говорилъ лэди Блессингтонъ, что "его чувства никогда не были такъ возбуждены, какъ въ то время, когда онъ писалъ это стихотвореніе, въ которомъ всякое слово шло прямо изъ сердца".
Въ рукописи стихотвореніе озаглавлено: "Написанная по просьбѣ г. Дугласа Кинварда Монодія на Р. Б. Шеридана. Предназначена къ прочтенію въ Дрюри-Лэнскомъ театрѣ. Діодати на Женевскомъ озерѣ, 18 іюля 1816. Байронъ". Монодія дѣйствительно была прочитана со сцены г-жей Дэвисовъ, 7 сентября, a 9 сентября напечатана отдѣльнымъ изданіемъ, которое вскорѣ было повторено.
Со сцены того же театра была прочитана г-жей Іэтсъ, въ мартѣ 1779 г., монодія самого ІПеридана на смерть Гаррика. "Одиажды", говорятъ Байронъ, "я былъ свидѣтелемъ, какъ онъ нашелъ y себя эту монодію. Замѣтивъ посвященіе вдовствующой лэди Спенсеръ, онъ пришелъ въ ярость и сталъ увѣрять, что это подлогъ, что онъ никогда и ничего не думалъ посвящать этимъ проклятымъ ханжамъ, и т. д и т. д. Цѣлые полчаса онъ горячился по поводу этого посвященія или, вѣрнѣе, по поводу его предмета. Забавно было бы, если бы всѣ писатели были такь же искренни". ("Дневникъ" 1821 г.).
Стр. 36.
...когда до нашихъ странъ
Домчалъ свой вопль обиды Индостанъ.
Фоксъ, Боркъ и Питтъ отнеслись съ похвалами къ рѣчи Шеридана; но поводу обвиненій, предъявленныхъ въ палатѣ общинъ противъ Гастингса. Питтъ просилъ палату отсрочить засѣданіе, чтобы дать время обдумать вопросъ болѣе спокойно, чѣмъ это могло быть сдѣлано подъ непосредственнымъ впечатлѣніемъ рѣчи Шеридана. "Ранѣе моего отъѣзда изъ Англіи", говоритъ Гиббонъ, "я былъ очевидцемъ величественнаго зрѣлища -- процесса Гастингса въ Вестминстеръ-Голлѣ. Не мое дѣло оправдывать или обвинять губернатора Индіи; но краснорѣчіе г. Шеридана не могло не вызвать съ моей стороны одобренія; я не могъ безъ волненія слышать похвалъ, обращенныхъ имъ лично ко мнѣ въ присутствіи британской націи. Это торжество генія продолжалось четыре дня сряду". На вопросъ одного вига, по окончаніи рѣчи, какъ это Шеридану пришло въ голову назвать Гиббона luminous (свѣтлымъ), тотъ прошепталъ ему на ухо: "Я сказалъ -- poluminous" (многотомный).
Хвалу ему воздалъ сенатъ моіучій.
Первая рѣчь Шерндана по дѣлу Удскихъ принцессъ была произнесена 7 февраля 1787 г. Онъ говорилъ 4 часа 40 мннутъ и окончилъ рѣчь среди громкихь возгласовъ вохвалы и рукоплесканій, въ которыхъ лорды принимали участіе наравнѣ съ посторонней публикой. Дебаты по дѣлу Уоррена Гастингса происходили 3, 6, 10 и 13 іюня 1788 г.
"Я слышалъ Шеридана только одинъ разъ, и въ теченіе короткаго времени", говоритъ Байронъ въ своемъ дневникѣ 1821 г. "Я любилъ его голосъ, его манеру говорить, его остроуміе. Это былъ единственный ораторъ, котораго мнѣ хотѣлось бы слушать дольше".
Его души веселыя созданья.
"Соперники", "Хитрый поручикъ" и "Дуэнья" были представлены въ первый разъ на Ковентъ-Гарденскомъ театрѣ, 17 января, 2 мая и 21 ноября 1775 г.; "Поѣздка въ Скарборо" и "Школа Злословія" были играны на Дрюри-Лэнскомъ театрѣ, 24 февраля и 8 мая 1777 г.; "Критикъ" -- 29 октября 1779 г. и "Пизарро"--24 мая 1799 г.
Стр. 37.
...Быть можетъ, намъ придется
Увидѣть въ томъ, что въ ихь глазахъ -- порокь,
Одно имъ только горе!
"Однажды", говоритъ Байровъ въ дневникѣ 1321 г.,--"я видѣлъ, какъ Шераданъ, послѣ великолѣпнаго обѣда, заплакалъ. Я имѣлъ честь сидѣть рядоиъ съ нимъ. Поводомъ къ его слезамъ послужило чье-то замѣчавіе о той рѣшительности, съ которою виги охраняютъ свои принципы и отказываются отъ государственной службы. Шериданъ обернулся: "Сэръ,-- для лорда Б. или графа Д. или маркиза В., съ тысячами фунтовъ годового дохода, частью происходящаго, частью унаслѣдованнаго отъ синекуръ или отъ полученій изъ казенныхъ средствъ, легко хвастаться своимъ патріотизмомъ и держаться въ сторонѣ отъ искушенія; но они не знаютъ, отъ какого сильнаго искушенія воздерживаются тѣ, кто гордъ не меньше ихъ и притомъ обладаетъ по крайней мѣрѣ одинаковыми съ ними способностями и столь же развитыми страстями, но въ теченіе всей своей жизни не вѣдаетъ того, что значитъ имѣть хотя бы одинъ собственный шиллингъ!" Сказавъ это, Шериданъ заплакалъ. Мнѣ не разъ приходилось слышать, какъ онъ говорилъ, что y него никогда не было собственнаго шиллинга. Правда, онъ обладалъ умѣньемъ извлекать значительныя количества шиллинговъ изъ другихъ людей. Въ 1815 г. я встрѣтился съ нимъ y адвоката. Они скоро распрощались, и Шериданъ ушелъ. Прежде, чѣмъ объяснять адвокату свое дѣло, я не могъ удержаться, чтобы не освѣдомиться о дѣлѣ Шеридана. "О,-- сказалъ адвокатъ,-- дѣло самое обыкновенное: просьба объ отсрочкѣ взысканія".-- Какъ же вы намѣрены поступить? спросилъ я.-- "Да никакъ, отвѣчалъ онъ: развѣ можно что-нибудь взыскать съ нашего стараго Шерри?" Тутъ онъ засмѣялся и сталъ говорить о блестящихъ способностяхъ Шеридана и объ его умѣньѣ вести разговоръ. Таковъ былъ Шериданъ: онъ могъ смягчить сердце даже безстрастнаго адвоката! Ничего подобнаго не бывало со временъ Орфея".
Стр. 37.
...нищету терпя и разоренье,
Забудетъ гордый духь свое паренье.
Это не выдумка. Всего за нѣсколько дней до своей смерти Шериданъ писалъ Роджерсу: "Я совсѣмъ разоренъ и сердце мое разбито. Они хотятъ снять съ оконъ занавѣски, ворваться въ комнату моей жены и заарестовать меня. Сумма въ 150 фунтовъ устранила бы всѣ затрудненія. Ради Бога, повидайтесь со мною". Муръ тотчасъ же отнесъ ему требуемую сумму. Это было писано 15 мая, а 14 іюля останки Шеридана были торжественно погребены въ Вестминстерскомъ аббатствѣ, причемъ гробъ его несли: герцогъ Бедфордъ, графъ Лодердэль, графъ Мульгрэвъ, лордъ-епископъ лондонскій, лордъ Голландъ и графъ Спенсеръ... По этому поводу Муръ, въ своемъ стихотвореніи на смерть Шеридана, говоритъ: "Какъ торжественно выступали они въ похоронной процессіи человѣка, отъ котораго отвернулись во время его болѣзни и нужды! Еще вчера судебные пристава готовы были стащить съ него послѣднее одѣяло, а сегодня вельможи несутъ на рукахъ его гробъ!.. Такова была участь этого высокоодареннаго человѣка, бывшаго гордостью дворца, общества и парламента -- оратора, драматурга, поэта, съ одинаковымъ талантомъ владѣвшаго всѣми видами поэзіи!"...
Стр. 38.
Великимъ Тремъ онъ равенъ былъ по силѣ.
"Фоксъ, Питтъ, Боркъ". (Прим. Байрона).
"Когда у Фокса спросили, какую рѣчь онъ считаетъ лучшею изъ всѣхъ, когда-либо имъ слышанныхъ, онъ отвѣчалъ: "Рѣчь Шеридана по дѣлу Уоррена Гастингса въ палатѣ общинъ". Фоксъ совѣтовалъ Шеридану повторить ту же самую рѣчь и въ Вестминстеръ-Голлѣ, такъ какъ ничего лучшаго, по его мнѣнію, уже нельзя было сказать. Но Шериданъ произнесъ новую рѣчь, отличавшуюся отъ прежней, и, по мнѣнію лучшихъ цѣнителей, эта вторая рѣчь была гораздо хуже первой, несмотря на похвалы Борка, восклицавшаго во время ея произнесенія: "Вотъ это -- настоящій ораторскій стиль. это -- нѣчто среднее между поэзіей и прозой, и лучше той и другой!" (Дневникъ Байрона 1821 г.)
Стр. 38.
Вы, остроумцы, общества отрада,--
Онъ былъ вашъ братъ, почтите прахъ его!
"Я часто встрѣчалъ Шеридана въ обществѣ. Онъ былъ великолѣпенъ. Я видѣлъ, какъ онъ срѣзалъ Уитбреда, поставилъ втупикъ г-жу Сталь, уничтожилъ Кольмана и съ неменьшимъ успѣхомъ отдѣлывалъ многихъ другихъ людей, очень способныхъ и имѣвшихъ прекрасную репутацію Я встрѣчалъ его во всякихъ мѣстахъ и во всякой компаніи -- въ Уайтголлѣ съ Мельбурнами, у маркиза Тэвистока, въ аукціонной залѣ Робинса, y сэра Гемфри Дэви, у Самуила-Роджерса, словомъ -- въ самомъ разнообразномъ обществѣ, и всегда находилъ его пріятнымъ и веселымъ" (Дневникь Байрона 1821 г.).
Угасла сила высшаго разряда!
"Лордъ Голландъ передалъ мнѣ любопытный актъ относительно сентиментальности Шеридана. Однажды, въ обществѣ, мы высказывали различныя сужденія о Шериданѣ и о другихъ выдающихся людяхъ. Мое мнѣніе было таково: "все, что сдѣлано Шеридавомъ, въ своемъ родѣ превосходно. Онъ написалъ самую лучшую нашу комедію ("Школа злословія"), самую лучшую драму, самый лучшій фарсъ ("Критикъ": для фарса эта пьеса даже слишкомъ хороша) и самый лучшій адресъ (монологъ на смерть Гаррика), а въ довершеніе всего -- произнесъ самую лучшую рѣчь, какая когда-либо произносилась въ нашей странѣ". На другой день кто-то передалъ эти слова Шеридану,-- и онъ залился слезами! Бѣдный Бринсли! Если это были слезы радости, то я болѣе доволенъ тѣмъ, что сказалъ эти немногія, но вполнѣ искреннія слова, чѣмъ если бы написалъ Иліаду или сочинилъ его собственную знаменитую филиппику. Даже его знаменитая комедія не доставила мнѣ такого удовольствія, какъ извѣстіе о томъ, что онъ выказалъ такую благодарность за мою похвалу!" (Дневникъ Байрона, 17 декабря 1813 г.)
Лишь одного такого человѣка
Дала Природа, свой разбивъ чеканъ,
Когда былъ ею созданъ Шериданъ.
Эта метафора заимствована изъ "Неистоваго Орланда" Аріосто п. X, строфа 84, гдѣ говорится о Цорбино, сынѣ Шотландскаго короля:
Non è va si bello ia tante altre persone:
Natura il fece e poi ruppe la tsampa.