(A Sketch).
Честный, честный Яго!
.....Коль-ты и вправду чортъ
Убить тебя мнѣ, вѣрю, не удастся.
Шекспиръ.
Родясь на чердакѣ, на кухнѣ взрощена
И къ барынѣ взята -- служить при туалетѣ,
При помощи услугъ, державшихся въ секретѣ,
Оплаченныхъ цѣной невѣдомой -- она
Къ господскому столу допущена оттуда,
Къ соблазну прочихъ слугъ ей подающихъ блюдо.
Храня спокойный видъ, беретъ она приборъ,
Что ею же самой былъ чищенъ до сихъ поръ.
Остеръ языкъ ея, и лжи -- запасъ богатый;
Повѣренная всѣхъ и общій соглядатай --
Какіе жъ на себя взяла она труды?
Единственной малютки воспитанье!
И такъ старалась ей привить она познанья,
Что выучить самой ей удалось склады.
Какъ въ грамотѣ великъ успѣхъ ея нежданный --
Наглядно доказалъ намъ пасквиль безъимянный.
Урокъ пойти бы могъ питомицѣ во вредъ,
Но сердцу юному былъ свѣтлый умъ -- охрана;
Онъ не поддавшійся вліянію обмана,
Стремился истинѣ скрываемой во слѣдъ.
Умъ юный одержалъ побѣду надъ соблазномъ,
Онъ не былъ низостью донынѣ ослѣпленъ,
Опутанъ льстивостью и ложью зараженъ,
Потворствомъ -- опьяненъ, смущенъ -- примѣромъ грязнымъ.
Богата знаніемъ, презрѣнія къ тому
Не вѣдала она, кто ниже по уму.
Она и въ счастіи была самой собою,
Талантомъ не кичась и не гордясь красою;
И зависть не могла въ ней сердце возмутить,
И гордость -- превознесть, и страсть -- поработить,
A чистота -- внушить суровость ей,-- донынѣ.
Но непорочностью подобная святынѣ,
Прощенья одного не вѣдаетъ она,
Виною, чуждой ей, въ душѣ возмущена;
Ей кажется, что всѣ должны быть съ нею схожи,
Врагъ зла, она добру не будетъ другомъ тоже:
Тамъ, гдѣ раскаянье -- прощается вина.
-----
Но ненавистнымъ мнѣ займемся вновь предметомъ,
Достойнымъ образомъ въ поэмѣ мной воспѣтомъ.
Она царицею явилась въ томъ кругу,
Гдѣ видѣть до сихъ поръ привыкли въ ней слугу.
Мать -- ради дочери трепещетъ передъ нею,
Дочь -- изъ за матери предъ ней склоняетъ шею.
И если ранними привычками -- (звено,
Что съ высшимъ низшее связуетъ противъ воли) --
Ей величайшее могущество дано:
Для проявленья смертоносной воли,
Когда она въ дома вползаетъ, какъ змѣя,
И тиною болотъ отмѣченъ слѣдъ ея;
Вкругъ сердца чистаго обвившись, какъ ехидна,
Когда она въ него вливаетъ ядъ постыдно --
Дивиться-ль, что она -- исчадье тьмы и зла --
Родъ Пандемоніума всюду создала;
Куда вползла она -- все гибнетъ безъ возврата,
Гдѣ есть домашній адъ, она -- его Геката.
Ея намеки вскользь -- искусные мазки,
Всегда сгущаютъ тѣнь скандала мастерски.
Смѣсь истины и лжи, улыбокъ и глумленья,
Въ сплетеньѣ хитрости -- чистосердечья нить,
Подъ видомъ простоты и рѣзкости -- умѣнье
Злой умыселъ души ожесточенной скрыть.
Безчувственна сама, она глумится злобно
Въ душѣ своей надъ всѣмъ, что чувствовать способно.
Непроницаемы черты и лживъ языкъ
(Горгона маскою гнушалась бы подобной),
Изъ камня -- взоръ ея, и какъ пергаментъ -- ликъ.
Сквозь жилы на лицѣ кровь желтая подъ кожей
На грязь застывшую становится похожей.
Сѣть жилокъ на лицѣ -- подобье паука,
И цвѣта ящерицъ зеленаго -- щека.
Чтобъ духъ и плоть ея изобразить -- мнѣ надо
Цвѣтъ соотвѣтственный заимствовать y гада.
Взгляните на лицо. Какъ въ зеркалѣ, до дна
Въ немъ тайна всей души ея отражена.
Взгляните на портретъ. Вполнѣ правдивы краски,
И можно было бы сгустить ихъ безъ опаски.
Она поденщикомъ природы создана,
Когда дарованъ былъ часъ отдыха природѣ,
И какъ созвѣздье Пса на нашемъ небосводѣ --
Смерть, увяданіе -- несетъ съ собой она.
-----
Ни слезъ, ни мысли нѣтъ въ тебѣ -- за исключеньемъ
Лишь наслажденія свершеннымъ преступленьемъ.
Но близокъ день: сильнѣй чѣмъ наносить властна --
Ты испытать сама страданіе должна
Всѣмъ гнуснымъ существомъ своимъ себялюбивымъ.
И глухи будутъ всѣ къ отчаяннымъ призывамъ.
Проклятье счастія разбитаго, какъ гнетъ,
Съ двойною силою пусть на тебя падетъ.
Какъ людямъ, такъ себѣ -- пусть въ нравственной проказѣ --
Ты опротивѣешь, подобная заразѣ.
Да будетъ мысль твоя -- къ тебѣ обращена,
Враждою черною къ тебѣ самой полна,
Чтобъ сердце жесткое расплавившись истлѣло
И съ оболочкою душа слилась всецѣло.
Не знай въ могилѣ сна, какъ онъ бѣжалъ отъ глазъ
На постланномъ тобой тернистомъ вдовьемъ ложѣ.
Когда о милости взывать ты станешь тоже --
О жертвахъ съ ужасомъ ты вспомни въ этотъ часъ!
Умри,-- но и гнія, пропитанъ ядомъ сильнымъ,
Твой прахъ смерть принесетъ самимъ червямъ могильнымъ.
Для той, съ кѣмъ я любя связалъ свою судьбу,
Съ кѣмъ разлучить меня пыталась ты изъ мщенья,
Пусть имя жалкое твое, для поношенья
Навѣкъ пригвождено къ позорному столбу,--
Стоитъ превыше всѣхъ предателей-собратій,
Теперь и въ будущемъ -- предметъ людскихъ проклятій.
Два стихотворенія: "Прости" и "Очеркъ", изъ которыхъ первое написано 17, а второе -- 29 марта 1816 г. (а напечатаны оба въ одинъ и тотъ же день -- 4 апрѣля), относятся къ разводу Байрона и обозначаютъ собою критическую эпоху въ его жизни и репутаціи. Раздѣляющій ихъ промежутокъ въ 12 дней объясняетъ рѣзкую разницу въ ихъ тонѣ и настроеніи: въ теченіе этого короткаго времени обнаружились такія обстоятельства, подъ вліяніемъ которыхъ патетическое, хотя и не лишенное критики, примиреніе поэта съ своей судьбою смѣнилось крайнимъ раздраженіемъ, злобной ненавистью и жаждой мести. Современные поэту критики единодушно и строго осуждали его за "Очеркъ". Мнѣнія ихъ о первомъ стихотвореніи были далеко не одинаковы. Муръ сознается, что сначала, и даже нѣсколько лѣтъ спустя послѣ развода, онъ скорѣе склоненъ былъ осуждать "Прости", какъ произведеніе "актерское", какъ "показное изліяніе чувствъ", но что впослѣдствіи, читая въ дневникѣ Байрона подробный разсказъ обо всѣхъ обстоятельствахъ развода, онъ почувствовалъ всю правдивость "прилива нѣжныхъ воспоминаній, подъ вліяніемъ которыхъ поэтъ, сидя ночью въ своемъ одинокомъ кабинетѣ, написалъ эти строфы, орошая бумагу слезами".
Написавъ это стихотвореніе, Байронъ, однако, не сохранилъ его про себя: онъ показалъ его Муррею и разослалъ оттиски "посвященнымъ" лицамъ. "Я только что получилъ", писалъ ему Муррей, -- "прилагаемое письмо отъ г-жи Маріи Грэмъ, которой я послалъ ваши стихи. Это письмо показываетъ, что о насъ думаютъ въ самыхъ отдаленныхъ уголкахъ, и даетъ мнѣ право повторить, что я васъ никогда не забуду. Да благословитъ васъ Богъ, лордъ. Прости!".
Оба стихотворенія были напечатаны первоначально не для публики, но скоро стали общимъ достояніемъ вслѣдствіе самовольныхъ перепечатокъ, и затѣмъ явились: "Прости" -- въ собраніи стихотвореній 1816 г., а "Очеркъ" въ III-мъ томѣ "Сочиненій". 1819 г. Байронъ, безъ сомнѣнія, имѣлъ цѣлью показать "посвященнымъ:" -- какъ друзьямъ, такъ и врагамъ, что онъ не покорился молча своей участи: но онъ вовсе не желалъ вводить въ свою интимную жизнь перваго встрѣчнаго читателя, и если это случилось, то только вслѣдствіе "усердія не по разуму" со стороны кого-нибудь изъ друзей или по злобѣ какого нибудь недоброжелателя. Оба стихотворенія явились впервые въ свѣтъ въ торійской газетѣ "Champion", издателемъ которой былъ Джонъ Скоттъ, человѣкъ талантливый, но "моралистъ по профессіи". Случилось это 14 апрѣля 1816 г. Слѣдуетъ замѣтить, что Ода съ французскаго была напечатана въ "Morning Chronicle" 15 марта, а 7 апрѣля въ газетѣ "Examiner" появились блестящіе, но недостаточно патріотическіе стихи о звѣздѣ почетнаго Легіона. Сопоставляя эти даты, Скоттъ прибавилъ, что "для надлежащей оцѣнки подобныхъ политическихъ произведеній необходимо имѣть въ виду соотвѣтствующую имъ практику въ отношеніи нравственности" и семейной жизни. Вообще, въ "музыкѣ человѣческой жизни" существуютъ извѣстныя пропорціи. Многіе факты этой грустной исторіи намъ не безызвѣстны; но имъ не мѣсто въ газетѣ. Къ счастью, они стали довольно извѣстны всѣмъ, по крайней мѣрѣ, -- въ Лондонѣ, а иначе они и совсѣмъ не дошли бы до насъ, но раскрывать ихъ значило бы -- оказать неуваженіе къ извѣстнымъ огорченіямъ и страданіямъ... Что же удивительнаго въ томъ, что лавреатъ бывшаго императора, ненавистникъ Бурбоновъ, панегиристъ "звѣзды храбрыхъ" и "радуги свободы", оправдываетъ свою политическую ересь личною развращенностью, нечеловѣческими пороками, нечеловѣческими жалобами, нечеловѣческою бранью%".
Уордсвортъ, которому Скоттъ прислалъ этотъ No своей газеты, съ негодованіемъ "отдѣлалъ" журналиста: "О лордѣ Б. я скажу только одно слово: этотъ человѣкъ -- съумасшедшій. Стихотворенія, относящіяся къ его личнымъ дѣламъ, вызываютъ съ моей стороны не столько негодованіе, сколько жалость. Второе стихотвореніе -- прямо изъ Бедлама. Вы сами, повидимому, до нѣкоторой стороны обольщаетесь достоинствами поэзіи лорда Б. и разбираете жалкіе стихи "Прости" черезчуръ уже почтительно. По содержанію они непріятны, а по исполненію никуда не годятся. "Пускай я очерненъ виною" и пр.-- можно ли написать болѣе жалкій куплетъ?. Хорошо, одинъ только стихъ: "Мое безумство можно ль знать?" Ваша критика сама себя опровергаетъ, и достойна вниманія только потому, что въ ней выразилось отношеніе человѣка здравомыслящаго и почтеннаго къ представителю "оппозпціи", который оступился, упалъ и попалъ подъ удары".
Такимъ образомъ, Байронъ не только сдѣлался, какъ замѣтилъ Маколей, "искупительной жертвой", принесенной періодически пробуждающемуся среди англійской публики чувству благонравія, но, какъ это видно по характеру нападеній, его политическіе противники воспользовались этимъ случаемъ для того, чтобы наказать поэта за оскорбленіе, нанесенное имъ англійскому патріотизму.
Походъ противъ Байрона, начатый газетой "Champion", продолжался другими изданіями: всѣ газеты, одна за другой, перепечатывали оба стихотворенія,-- нѣкоторыя съ оговоркой, что эти стихи собственно не предназначались авторомъ для публики, но такъ какъ они уже явились въ печати, то позволительно ихъ еще разъ воспроизвести. "Courier" (18 апр. 1816) ограничился напечатаніемъ только одного "Прости", о которомъ отозвался въ очень сочувственныхъ выраженіяхъ и привелъ заявленіе "одной прекрасной корреспондентки" (г-жи Сталь?), что "если бы ея мужъ написалъ ей такое прощаніе, то она сейчасъ же побѣжала бы къ нему и бросилась бы въ его объятія" (je n'aurais pu m'у tenir un instant). "Times" посвятилъ обоимъ стихотвореніямъ цѣлую передовую статью, въ которой, выражая "крайнее изумленіе и сожалѣніе", что они написаны Байрономъ, доказывалъ, что поэтъ "унизилъ литературу и злоупотребилъ преимуществами своего общественнаго положенія, обративъ ихъ въ орудіе мести въ отношеніи къ существу низшему и притомъ -- женщинѣ". "Examiner" напечаталъ длинную статью въ защиту Байрона; къ нему примкнули нѣкоторые другіе органы виговъ; съ другой стороны, торійскій "Antigalican Monitor", также перепечатавшій оба стихотворенія Байрона, язвительно замѣтилъ, что "если все, сказанное поэтомъ, справедливо, то оказывается, что виги вовсе не такъ непорочны, какими они желали бы выставить себя передъ цѣлымъ свѣтомъ".
Такимъ образомъ, полемика, возбужденная стихотвореніями Байрона, получила чисто-партійный характеръ. Главнымъ виновникомъ этого литературнаго скандала былъ, конечно. Скоттъ, издатель "Champion". Байронъ отнесся къ нему безъ злобы и въ 1821 г., получивъ извѣстіе о томъ, что онъ убитъ на дуэли, писалъ Боульсу: "Бѣдняги Скотта ужъ нѣтъ больше. Онъ умеръ смертью храбраго, а въ жизни былъ всегда дѣльнымъ человѣкомъ". Байронъ принялъ также (анонимно) участіе въ подпискѣ, устроенной сэромъ Джемсомъ Мэкинтошемъ, Мурреемъ и др. въ пользу семьи Скотта, оставшейся безъ средствъ.