Ночное плавание эскадры. -- Прибытие в Порос.-- Отправление кораблей в Балтику. -- Крейсирование по Архипелагу. -- Тинос. -- Молебень. -- Латинское духовенство. -- Чудотворный образ.-- Быть тиниотов. -- Специя. -- Смерть бобелины. -- Ее дом, ее гроб. -- Деятельность Специотов. -- Идра. -- Богачи. -- Аполлон. -- Жалобы и пасквили. -- Беспокойства, следствия праздности. -- Братья Кондуриоти. -- Бриг Миаулиса. -- Орландо.
Фрегат Елисавета прибыл из Константинополя с новым поверенным в делах при греческом правительстве, и 7-го июня эскадра наша состоявшая из кораблей: Фершампенуаз, под флагом контр-адмирала Рикорда, и Александр Невский, фрегатов: Княгиня Лович и Елисавета, и бригов Улисси Телемак (бриг Ахиллес в это время был в отсутствии) снялась с Навплийского рейда, с полуночным дуновением берегового ветра.
Прекрасно плавание военного отряда втемную ночь, при свежей погоде. Флагманский корабль днем приказывает пестрым языком флагов; ночью -- пушками и огнями. Фонари,[54] вспышки, фальшфейеры, и от времени до времени громовое слово пушки -- все это соединено, подчинено таинственному порядку; но когда вы ночью стоите на юте, когда подле вас вспыхнет мгновенное пламя, потом невидимой рукою несколько огней взовьются на высоту; потом правильные выстрелы соединятся со свистом ветра и с боем волн; среди мрака неожиданно заиграет яркое пламя фальшфейера, его искры польются дождем на волны, и осветится, будто среди дня, ряд сигнальных матросов и потерянная в темноте решетка вант; когда повторятся сигнальные огни, или вдалеке, или за вашею кормою, где вы не различали в мраке ничего, кроме фосфорического света волн-- вам покажется все это чудесной фантасмагорией, вы не поспеете взором за вспышками, фонари явятся на высоте мачты ново-созданными планетами, а далекие фальшфейеры-- блудящими по кладбищу моря огнями.
На другой день мы были в Поросе. Александр Невский, Елисавета и Фершампенуаз были назначены возвратиться в Балтику.
Приготовления и прощания продолжались несколько дней; наконец, в ночи на 13-е июня,[55] адмиральский флаг был перенесен на фрегат Княгиня Лович, а в следующий день три корабля, под брейт-вымпелом на Фершампенуазе, отплыли в Мальту.
В ожидании кораблей, назначенных на смену тех, кои отправлялись обратно, наш отряд состоял из фрегата и трех бригов; люгер Широкий и тендер Соловей, оба Черноморского Флота, были временно присоединены к нему.
По отплытии кораблей, адмиральский фрегат, с двумя бригами и стендером, крейсировали несколько времени в Архипелаге; мы посетили в это время учащуюся Эгину, торговую Сиру и ветренный Тинос, столицу Борея.
Радость жителей при появлении нашем на беспокойном рейде сего острова была неописана. Когда адмирал съехал на берег, приматы и все граждане встретили его, и торжественно, со всем духовенством в полном облачении, повели в церковь, где было воспето многолетие Государю Императору и Августейшей Его Фамилии.
Тинос-- лучший из островов Архипелага и в физическом и в нравственном отношении. Его цветущие сады дышат песнью Анакреона,[56] а в веселом характере жителей продлился быт древней Ионии.
Тинос после всех островов Архипелага подпал власти турок. Турнфор посещал сей остров (1701) еще под правлением венецианского проведитора, и излагает в своих письмах весьма любопытные подробности о нем, о крепости его, которая имела 40 пушек и 14 человек гарнизону, о власти и обрядах латинского духовенства и пр. (В 1713 году последний проведитор Бальби сдал крепость Капитан-Паше, и 300 семейств были перевезены из сего прекрасного острова в Египет, См. Daru. Histoire de Venise).
Теперь крепость в развалинах, а власть латинского духовенства и фанатизм римских католиков Тиноса значительно упали с того времени, как Греческая Церковь приобрела свою независимость.
Турнфор видел в Тиносе и развалины Нептунова храма, о котором упоминает Страбон; но более примечательна теперь на сем острове церковь Божьей Матери--богатое здание, доходами коего содержатся училище и больница.[57]
Храм сей основан по случаю открытия чудотворного образа вначале народной войны, и обогащен значительными приношениями, особенно моряков, которые, готовясь на борьбу с неприятелем, обыкновенно приобщались в оном Св. таин, и освящали корабли свои при чудотворной иконе.
Церковь весьма неправильной постройки, но вся украшена разноцветным мрамором, а колокольня ее, построенная из чистого белого мрамора, покрытая фризами и колоннами, принадлежит к неизвестному роду архитектуры: вверху она шире своего основания. По случаю нашего прибытия колокольня, церковь, училища и окружные здания ночью были иллюминованы.
В следующие дни мы осмотрели общественные заведения острова, город Св. Николай и ближние деревни. Везде пленялись мы благосостоянием жителей, их образованностью, радушием и гостеприимством, которые нас повсюду встречали.
Земледелие процветает на острове, хотя неблагодарная почва скудно награждает труды хлебопашца. Тинос имеет лучшее[58] архипелажское вино, известное под именем мальвазии (так названо сие вино, потому что Наполи-ди Мальвазия, где были конторы Венеции, служила ему складкой); но главный промысел тиниотов состоит в шелке; по деревням в каждом доме, в жилых покоях, найдете нарочно сделанные карнизы под потолком для рабочего червя; шелковичное дерево обильно растет на острове. Тиниотки изготовляют сами из своего шелку много прекрасных изделий.
Сей остров особенно примечателен своей умеренностью и спокойствием, которое умели сохранить его граждане во время беспорядков Греции. Полагая свое упование на покровительство чудотворного образа, они, с истинным патриотизмом берегли родной остров от внешних интриг, которые давно намеревались пустить в нем корни, и от буйства черни, которая на других островах предавалась преступным беспорядкам.
Поутру, 30-го июня, фрегат Княгиня Лович снялся с Тиносского рейда; террасы домов и набережная были покрыты жителями, которые вышли проститься с нами.[59]
По возвращении фрегата в Навплию, я отправился на греческой шлюпке в Порос, и по пути посетил Специю и Идру.
Первый из сих островов представляет цветущую картину торгового племени; кроме стариков и детей, мужчин на острове почти не найдете; разве случаем корабль, возвратясь с барышом из далекого пути, остановился в порте для починки, или для свидания моряков со своими семьями.
Я любопытствовал видеть на сем острове дом прославленной бобелины, героини греческой революции. Женщина, движимая чувствами мести к туркам за смерть мужа, вооружила своих братьев, своих детей, употребила свои богатства на вооружение кораблей и солдат, и приняла славное участие в народной борьбе. Ее огромный дом служил казармою во время войны; в 1825 году она оставалась в бездействии, по случаю заключения Колокотрони, с которым она была тесно связана и родством, и политикой. Любовные шалости ее сына произвели на острове беспорядки, и брат несчастной жертвы, суровый Специот, убил ее на балконе карабинным выстрелом с улицы. Ее[60] дом, ее сады одичали после сего несчастия, и, как бы для воспоминания сего грозного суда самоуправной Немезиды, часть ее дома занята теперь судилищем округа. На Специотском кладбище нет даже простой надписи на гроб бобелины, и специоты стыдятся, кажется, славы своей согражданки, вовсе несовместной сих понятиями о женщинах.
В Специи нет колоссальных богатств, накопленных в нескольких домах; здесь все более или менее достаточны; в доме последнего матроса часто увидите мебель привезенную из Марсели, посуду английскую, ковры смирнские и прекрасный хлеб из русской пшеницы. Таковы дома удалых мореплавателей Средиземного моря; на их верфи всегда строится или чинится несколько кораблей, и торговая промышленность Специи с каждым годом расширяет круг своей деятельности, и приобретаемые капиталы всегда дают ей новую жизнь.
Идра представляет совершенную противоположность. Около десяти богатых домов похоронили в своих подземельях остатки прежних огромных капиталов; их корабли стоят разоруженные или в Поросе, или в[61] небольшой, составленной двумя огромными скалами, бухте, над которою поднимается полукружием город, кружатся ряды мельниц и расположены батареи, построенным во время народной войны. Но и всей бухте нет якорного места; как со всех сторон острова, и в ней отлогие берега поднимаются над глубокою пропастью моря.
Народ праздный толпится у берега; недовольные его приматы в своих совещаниях выдумывают средства, каким образом раздражить эту доверчивую толпу против правительства, а совершенная праздность, нищета и голые скалы острова уже давно расположили ее к тому.
Идра с некоторого времени явно отказалась от должного повиновения президенту. Какая-то темная газета, под смешным именем Аполлон, выбрала ущелья Идры местом, достойным своего гнезда. Она сделалась органом горсти недовольных или легкомысленных умов, чтобы встревожить страну, успокоенную президентом. Их пронырства и золото богачей Идры, и роковое стечение обстоятельств, и замедление окончательного решения судьбы Греции, после[62] отказа принца Леопольда, составили в разных городах партии недовольных. Газета наполнялась адресами, подписанными, или их клиентами, лодочниками, слугами; или всеми, кто продавал свою подписку за известную цену. В сих адресах были забавны и школьное красноречие громких фраз о правах конституции, о народных собраниях, о свободе книгопечатания; и жалобы на правительство за то, что не выплачивались им без разбора все счеты прежних пожертвований, и не награждались местами и пенсиями те, которые погромче кричали о своих заслугах, о своей верности, о своих способностях. Обыкновенно помещались в ней наглые басни, и толковались вкривь и вкось все поступки министров правительства и губернаторов разных областей; писались пасквили на все те лица, коих просвещенный патриотизм или влияние на умы ставили преграду преступному стремленью людей, для которых не было ничего святого, когда дело шло о достижении цели честолюбия или интереса.
Идра служила в это время сходбищем всех недовольных, всех интриганов и всех тех, кои бежали от суда или из[63] тюрьмы. Заметим здесь, что в эту памятную эпоху Греции, когда начались ропаты и беспокойства, те места первые подверглись заразе, которые более изобиловали праздными. С того времени, когда пиратство и разбой укротились, дикие майноты оставались совершенно без занятия; они начали беспокойства еще в прошедшем году, но на них мало обращали внимания, потому что их склонности, степень образования и нравственность были всем известны; за ними последовала Идра, в которой, по выражению президента, было более всего праздных рук, алчущих желудков и каменных скал. Потом некоторые области Румелии, где не было земледелия, и Порос, в котором, как я уже говорил, бильярдный кий приятнее плуга, и колода карт более знакома праздным морякам, нежели мореходные карты и т. д. Морейский поселянин, чувствуя, после долгих страданий войны, цену успокоенья своей родины, всегда продолжал благословлять имя своего президента, называя его, в своем простом наречии, дядей-Иваном (барба-Янни).
Идра была в беспокойном ожидании. Приматы часто собирались в доме первого[64] островитянина, Лазаря Кондуриоти, который имел чрезвычайное влияние на умы своих соотечественников. Несколько миллионов скрывались в его домашней ситерне; он сделал значительные пожертвования во время народной войны (по его счетам до 2,000,000 рублей), но никогда не хотел принять никакой должности, довольствуясь тем, чтоб сделать своего младшего брата президентом Греции, и удерживая почетный титул демогеронта или примата Идры. Старый и одноглазый, он давно уже носит глубокий траур по сыновьях, и в дом своем окружен траурными мебелями. Неудовольствие его на графа Каподистрия началось оттого, что граф не согласился сделать брата его министром Финансов; но долговременный опыт достаточно выказали ум, и способности этого брата. Все помнили как он, будучи Президентом, наименовал главнокомандующими войсками какого-то приверженного к нему идриота, Скурти, и несчастная Греция потеряла несколько сражений и много воинов от его распоряжений; все помнили, как сей трехлетний президент, всякий[65] раз, когда смущались дела правления, укрывался от них на родной скале. Вообще он слыл незначащим человеком.
Взоры праздной толпы устремлены на бриг Миаулиса, который недавно приведен сюда из Пороса, и неизвестно для какой цели с поспешностью вооружается. Идриоты уверяли друг друга, с каким-то таинственным выражением, что старый адмирал решился сделать свой корабль купеческим, и отправить в Черное море за пшеницею. Иные, подозревая какое-нибудь другое намерение, пожимали плечами, и говорили, что заслуженный в народной войне бриг слишком горд, чтоб снять свои пушки, и нагрузиться товарами купленными, а не призовыми.
Между тем правительство беззаботно смотрело на сбирающуюся грозу, и не принимало ни каких мер для обезопасения своего арсенала и разоруженных в порте народных кораблей. Притом лучшие его суда были вверены Идриотам, которых, или дружба, или родственные связи с недовольными делали крайне подозрительными.
Я познакомился в Идре с г. Орландо -- одним из приматов острова. Он человек[66] образованный, долго путешествовал по Европе, и был агентом Греции по делам первых займов в Лондоне. Положение его было довольно странное: он мог предчувствовать пагубные последствия идрийских беспокойств; он с досадою видел, что его родной остров делался игрушкою внешних интриг; что движение Идры может потрясти всю Грецию; но, находясь в близком родстве с Кондуриоти, и еще более опасаясь влияния его на чернь, он должен был, как гражданин и как примат, слепо повиноваться его воле и стремлению своих соотечественников. Он объяснил мне, что большая часть умных и бескорыстных идриотов находились в таких же обстоятельствах; видели грозу, которая сбиралась над ними и над отечеством, но должны были с ясным лицом идти ей на встречу.