"Weiber die man sieht, sind doch mehreniheils
weniger gefährlich, als die Weiber an die man denkt."
Zimmermann.
"Женщины, которыхъ мы видимъ, не столько
опасны, какъ тѣ, о которыхъ думаемъ."
Циммеpманнъ.
Чадскій удалился изъ Москвы, въ надеждѣ, что уединеніе, время и отсутствіе изгладятъ изъ сердца его любовь къ Софьѣ. Хотя онъ былъ въ службѣ., но состоялъ по кавалеріи, и имѣлъ право располагать собою. Изъ Москвы поѣхалъ онъ къ себѣ въ деревню. Жизнь въ деревнѣ, одинокая, зимою, и для всякаго непріятна; тѣмъ болѣе она была тягостна для человѣка, привыкшаго къ лучшему обществу столицы. Отъ нѣчего дѣлать, Чадскій слушалъ разнообразные анекдоты и исторіи отъ прикащицы своей, о житьѣ бытьѣ старой барыни (такъ называла она покойную его мать), курилъ трубку, бесѣдовалъ съ прикащикомъ, выслушивалъ просьбы, простилъ крестянамъ многія недоимки, начиналъ читать нѣсколько книгъ, и училъ свою лягавую собаку. Но черезъ нѣсколько дней, все это навело на него нестерпимую тоску. Онъ уѣхалъ къ сестрѣ своей. Однакожъ надежда его не свершилась; образъ Софьи не изглаживался изъ его сердца, и страсть къ. ней еще болѣе усиливалась: Софья безпрестанно представлялась его воображенію, въ особенности-же у сестры, которая была счастлива въ супружествѣ своемъ. Нѣсколько миленькихъ дѣтей увеличивали ея семейное благополучіе. Смотря на нихъ, Чадскій еще болѣе бѣсился на Угарова. "Можно-ли равнодушно перенесть, что этотъ негодяй предупредилъ меня! "думалъ Чадскій. "Можно-ли повѣрить, чтобы Софья, совершенство красоты и любезности, отдала сердце свое такому ничтожному человѣку?" Все это приводило его въ большое уныніе. Сестра замѣтивъ грусть брата, просила его быть съ нею откровеннымъ. Онъ признался ей въ любви своей къ Софьѣ, и показалъ записку Угарова, отданную ему Графинею Хлестовою. Сестра, прочитавъ эту записку, просила, чтобы онъ подробнѣе разсказалъ о сношеніяхъ своихъ съ Софьею и образѣ ея жизни. Выслушавъ все, она сказала ему: "Я не знаю твоей Софьи, но, послѣ всего слышаннаго, увѣрена, что Графиня Хлестова воспользовалась твоимъ легковѣріемъ и безсовѣстно обманула тебя. Прочитай самъ, со вниманіемъ и хладнокровіемъ, записку. Вѣроятно-ли, чтобы дѣвушка, которую такъ ты описалъ, могла имѣть интригу съ ничтожнымъ и глупымъ мальчишкою? Да и почему ты увѣренъ, что эта записка писана точно къ ней? Посмотри самъ: часть листа, на которой былъ адресъ, оторвана. Притомъ-же Софья Холмская живетъ въ домѣ тетушки Прасковьи Васильевны, и пользуется -- чего ты мнѣ не сказывалъ, но что я знаю-не только покровительствомъ, но и дружбою этой почтенной женщины. А Хлестова открыла тебѣ ея интригу! Тетушка, можетъ быть, изъ состраданія приняла-бы къ себѣ Софью, но не могла-бъ быть въ дружеской связи съ нею. Разсуди самъ: Хлестова всѣмъ извѣстна. Можно-ли ей вѣрить?"
Какъ громомъ, пораженъ былъ Чадскій основательнымъ и справедливымъ сужденіемъ сестры. Онъ удивлялся, какъ все это прежде не пришло ему въ голову. По своей пылкости и нетерпѣливости, онъ въ ту-же минуту рѣшился ѣхать, отыскать Угарова, и отъ него самаго узнать развязку. Тщетно уговаривали его зять и сестра остаться хотя до завтрашняго утра, представляя, что ночью, по проселочной дорогѣ, онъ можетъ сбиться и ночевать гдѣ нибудь въ оврагѣ. Чадскій не внималъ ничему, и въ ту-же ночь отправился, прямо въ полковую квартиру того полка, въ которомъ служилъ Угаровъ.
Полковой Командиръ былъ сослуживецъ и хорошій пріятель Чадскаго. Онъ удивился, когда Чадскій спросилъ у него объ Угаровѣ. "На что тебѣ этого шалуна? И какія сношенія можешь ты имѣть съ нимъ?" -- сказалъ Полковникъ.-- Мнѣ сей часъ должно видѣться съ Угаровымъ. Вотъ все, что могу сказать тебѣ -- отвѣчалъ Чадскій. "Теперь здѣсь нѣтъ его: нѣсколько дней тому назадъ освобожденъ онъ изъ-подъ ареста съ полковой гаупвахты, которая есть почти всегдашнее мѣсто его жительства. Мнѣ досадно, что я велѣлъ его выпустишь. Если-бы я зналъ, что тебѣ такая нужда видѣться съ нимъ, то продержалъ-бы его еще здѣсь. Теперь онъ высланъ въ деревню, въ свой взводъ, верстъ за 40 отсюда, съ строжайшимъ подтвержденіемъ никуда не выѣзжать. Этотъ шалунъ выводитъ меня изъ всякаго терпѣнія: я насилу могъ уговорить корпусъ офицеровъ, чтобы простили его въ послѣдній разъ. Уже была готова подписка о представленіи его, за дурное поведеніе, въ отставку."
Чад скій позавтракалъ; лошадей привели; онъ тотчасъ отправился въ деревню, гдѣ стоялъ взводъ Угарова. Узкая, проселочная дорога приводила въ бѣшенство нетерпѣливаго Чадскаго. Онъ сердился, и внутренно клялся непремѣнно вызвать Угарова на дуэль, если откроется, что онъ точно въ интригѣ съ Софьею. Но тщетно бранился онъ на извощика, и понуждалъ ѣхать скорѣе: пристяжныя безпрестанно вязли въ снѣгу; наконецъ, должно было отпрячь ихъ и ѣхать гуськомъ. Непривыкшія къ такой ѣздѣ, почтовыя лошади поминутно сбивались съ дороги, и уже начинало смеркаться, когда Чадскій совершилъ свое путешествіе: 40 верстъ показались ему 500-ми. Онъ былъ въ самомъ дурномъ расположеніи, и если-бы въ это время попался ему Угаровъ, то не такъ-то легко отдѣлался-бы отъ него. Гусаръ, ѣхавшій проводникомъ впереди, въ крестьянскихъ саняхъ, привелъ его прямо къ корпеньской квартирѣ.
Откидная повозка Чадскаго, медвѣжья шуба, красная шаль, повязанная на шеѣ, бѣлая Фуражка, два колокольчика на дугѣ -- все это произвело большое волненіе въ деревнѣ. Отъ роду не видывали тамъ подобныхъ рѣдкостей. Бабы и мальчишки сбѣжались смотрѣть, и Чадскій вышелъ изъ повозки окруженный большою толпою. Старый слуга Угарова, родъ дядьки, приставленнаго къ нему матерью, встрѣтилъ Чадскаго у воротъ. "Здѣсь-ли стоитъ корнетъ Угаровъ?" -- Здѣсь, Ваше Превосходительство!-- "отвѣчалъ оторопѣвшій слуга. "Дома ли онъ?" -- Никакъ нѣтъ-съ, В. Пр! Онъ изволилъ пойдти на взводную конюшню!-- "Пошли сей часъ за нимъ!" Гусаръ, вѣстовой, давно побѣжалъ отыскивать его.-- Не угодно-ли, В. пр., взойдти въ избу, погрѣться?-- ""Хорошо; только вели поскорѣе отыскать своего барина."
Чадскій вошелъ въ избу, снялъ шубу свою и съ нетерпѣніемъ началъ ходить; но пространство было неслишкомъ велико, и у него закружилась голова. Между тѣмъ становилось уже темно. Каммердинеръ Чадскаго вынулъ изъ повозки восковую свѣчку, съ дорожнымъ подсвѣчникомъ, зажегъ, и поставилъ на столъ. Чадскій опять сталъ ходишь по избѣ, и опять закружилась у него голова. Отъ нѣчего дѣлать онъ началъ разсматривать украшенія корнетскаго жилища, и увѣрился, что хо~ длинъ не великій господинъ. На окнахъ стояло нѣсколько глиняныхъ трубокъ, съ длинными чубуками, безъ мундштуковъ; на стѣнѣ висѣли сабля, шашка, завернутая въ бумагу, и киверъ. Большой, крестьянскій столъ исписанъ былъ мѣловыми цифрами; видно было, что на немъ недавно только окончилось картежное побоище. Табачной золы также еще не успѣли смести со стола. Красная ермолка, шлафрокъ и Турецкіе, желтые сапоги лежали на тюфякѣ, покрытомъ изодраннымъ, ситцевымъ одѣяломъ. Въ головахъ постели стояла шкатулка, и на ней хранилась вся библіотека Угарова, то есть: нѣсколько рукописныхъ, извѣстныхъ гусарскихъ стиховъ, какъ то; " Въ дымномъ полѣ, на бивакѣ, и проч., рекрутская школа, о шеренговомъ ученьѣ, командныя слова взводнаго офицера, и два или три Французскіе романа Пиго-Лебрёня.
Между тѣмъ слуга Угарова не зналъ, что ему дѣлать. Мундирный сюртукъ, большіе эполеты, кресты, а болѣе всего высокій ростъ и сердитый видъ Чадскаго, приводили его въ изумленіе. Онъ не могъ понять: зачѣмъ приѣхалъ къ нимъ этотъ Генералъ? Наконецъ, онъ осмѣлился подойдши къ приѣзжему съ вопросомъ: "Не прикажете-ли, Ваше Превосх., чаю, съ дороги-съ?" -- Хорошо. Дай чаю. Да гдѣ-же твой баринъ?-- "Вѣстовой еще не отыскалъ его, Ваше Превосх. Но онъ вѣрно сей часъ будетъ." Послѣ этого слуга сталъ разводить огонь, и поставилъ на него чайникъ; но согласіе Чадскаго пить чай, привело добраго старика въ большое затрудненіе, потому, что у нихъ не было ни чаю, ни сахару, ни рому. Все было выпито, а купишь, хотя-бы и нашлись деньги, въ которыхъ баринъ его имѣлъ всегдашній недостатокъ, въ деревнѣ было нѣгдѣ. Онъ сдѣлалъ предложеніе, въ надеждѣ, что Чадскій откажется, а теперь не зналъ какъ быть! Рѣшился было налить въ фаянсовый чайникъ воды, разбить его, какъ будто ненарочно, и чрезъ пожертвованіе чайникомъ спасти отъ посрамленія честь своего барина, скрывъ, что у него въ домѣ недостатокъ во всемъ; но вдругъ вздумалось ему подняться на хитрость, и испытать еще одно средство. Онъ пошелъ къ каммердинеру Чадскаго. "Съ чѣмъ кушаетъ вашъ баринъ чай? "спросилъ онъ у него.-- Со сливками.-- "Какъ жаль! А у насъ прекрасный ромъ: я хотѣлъ было поподчивать его. Да кстати: какой чай онъ кушаетъ?" -- Обыкновенно, черный.-- "Ахъ, Боже мой! Черный у насъ весь вышелъ, а остался самый лучшій цвѣточный, зеленый. Баринъ мой купилъ по 20 рублей фунтъ: самъ большой охотникъ до него, и подчиваетъ имъ гостей своихъ." -- Бѣда не велика, что у васъ нѣтъ чернаго чаю -- отвѣчалъ каммердинеръ.-- Согрѣй, только воды, и достань хорошихъ сливокъ. У насъ есть все свое.-- Съ сими словами, онъ вынулъ дорожный погребецъ изъ повозки. Слуга Угарова, въ восторгѣ, что такъ удачно выпутался изъ затруднительнаго положенія, выпросилъ у хозяйки самыхъ густыхъ сливокъ.
Нѣсколько чашекъ чаю, выпитыхъ Чадскимъ, который порядочно прозябъ дорогою, немного успокоили его. Но онъ опять взбѣсился, и чушь не прибилъ вѣстоваго, возвратившагося съ извѣстіемъ, что помѣщикъ Рубакинъ присылалъ за Угаровымъ сани, тройкою, и что Угаровъ, прямо съ конюшни, уѣхалъ къ нему въ деревню."Какой Рубакинъ, и гдѣ? Сей часъ пошлите туда за нимъ!" вскричалъ Чадскій, вскочивъ съ скамейки.-- Сей часъ, Ваше Превосходительство!-- отвѣчалъ слуга.-- Мы вытребуемъ у старосты подводу, и пошлемъ гусара за бариномъ.-- "Далеко-ли это, отсюда?" -- Не такъ далеко, В. Пр., всего верстъ 7-мь или 8-мь.-- "Да когда же-омъ будетъ?" -- Сей часъ, В. Пр.! Сію минуту мы вытребуемъ подводу -- отвѣчалъ испуганный слуга.
" Богъ знаетъ, когда онъ пріѣдетъ," думалъ Чадскій. "Притомъ-же, если ему скажутъ, что я пріѣхалъ, и требую его. къ себѣ, то онъ догадается, и выдумаетъ что нибудь, чтобы скрыть интригу свою съ Софьею, съ которою онъ, можетъ быть, въ перепискѣ. Мнѣ надобно напасть на него въ расплохъ, и не дать ему времени одуматься. Сей часъ самъ поѣду къ этому Рубакину!" Вздумать, рѣшиться, исполнить, нужно было Чадскому только одно мгновеніе. Лошадей изъ его повозки еще не успѣли отпрячь. Онъ надѣлъ шубу, посадилъ вѣстоваго къ себѣ на облучокъ, показывать дорогу, подарилъ попавшуюся ему первую десяти-рублевую ассигнацію слугѣ Угарова, и, не смотря на то, что ночь была темная, и начиналась мятель, отправился въ путь. Извощикъ сталъ было отговариваться, представлять, что лошади устали, что поземокъ заметаетъ дорогу, и они могутъ сбиться съ пути; но Чадскій обѣщалъ ему четверные прогоны. Этого было достаточно для убѣжденія извощика. Русскій народъ часто пускается во всякія опасности на авось. Это слово важное въ нашемъ языкѣ. Извощикъ ударилъ по лошадямъ.
Хотя странствователи нѣсколько разѣ сбивались съ дороги, однакожъ доѣхали благополучно. Одно только было приключеніе: при въѣздѣ въ деревню завязли они въ снѣгу, нанесенномъ въ околицѣ, и насилу, съ пособіемъ людей Рубакина, за которыми Чадскій долженъ былъ посылать, выбились изъ сугроба. Между тѣмъ Чадскій вспомнилъ, что фамилія: Рубакинъ, какъ-то ему знакома.-- Неуже-ли это онъ, тотъ отчаянный, храбрый повѣса -- думалъ Чадскій -- который служилъ у меня въ эскадронѣ, во время кампаніи 1812-го года? Хорошъ я буду, ежели это точно онъ, и я застану у него старинную гусарскую попойку!-- Чадскій зналъ, что если это знакомый ему Рубакамъ, то трезвый, онъ славный, умный, пріятный малый. Онъ былъ преданъ Чадскому, и любилъ его. Но когда онъ подпивалъ, то такого буяна и забіяки не было, навѣрно, во всѣхъ друзьяхъ минувшихъ лѣтъ, во всѣхъ гусарахъ коренныхъ. Не смотря на то, что Рубакинъ оказывалъ отличную храбрость въ военное время, онъ былъ несносенъ, когда полкъ стоялъ на квартирахъ. Безпрестанныя жалобы и непріятности заставили наконецъ полковаго командира попросить его оставить полкъ.
Повозка подъѣхала къ крыльцу. Все было освѣщено. Пѣсельники, пляски крестьянскихъ бабъ, хохотъ, шумныя восклицанія гуляющихъ уже были слышны Чадскому. Узнавъ отъ вѣстоваго, что этотъ Рубакинъ точно прежде служилъ въ гусарахъ, Чадскій думалъ воротиться, но уже было поздно. Хозяинъ слышалъ колокольчикъ; люди, помогавшіе выбиваться изъ сугроба въ околицѣ, успѣли уже сказать ему, что какой-то баринъ, съ усами, и въ медвѣжьей шубѣ, завязъ было въ снѣгу, и онъ послалъ просить его къ себѣ. "Укрыться", думалъ Чадскій, "уже теперь не льзя. Если я поѣду ночевать на крестьянскій дворъ, то онъ тамъ отыщетъ меня, и это будетъ еще гораздо хуже." По необходимости долженъ былъ Чадскій рѣшиться вступить въ общество веселящихся гусаровъ, отъ котораго давно было отвыкъ.