"Среди прилива и отлива радостей и горестей въ
здѣшней жизни, кто можетъ надѣяться наслаждаться всегда
непоколебимымъ и постояннымъ благополучіемъ? "
М. Н. Муравьевъ.
На другой день Сундукова прислала звать обѣдать къ себѣ Княгиню Рамирскую, и родныхъ ея. Хотя Елисавета весьма ее не жаловала, но чтобы имѣть удовольствіе блеснуть передъ ея дочерью своими нарядами, и чтобы вездѣ говорили, что Сундукова дѣлала обѣдъ и приглашала сосѣдей для Княгини Рамирской, она отвѣчала, что непремѣнно, въ назначенный день, будетъ. Софью кое-какъ уговорила она ѣхать съ собою, но Аглаевъ и жена его рѣшительно отказались.
Лишь только уѣхалъ человѣкъ, присланный отъ Сундуковой, Фамусова, съ мужемъ и съ дочерью, явилась къ Аглаевымъ. Она, по обыкновенію своему, много говорила, мужъ ея шохалъ табакъ и молчалъ, дочь ея вздыхала, поднимала и опускала глаза, и также была безмолвна. Фамусова убѣдительнѣйше просила пріѣхать къ ней обѣдать, на слѣдующей недѣлѣ, въ четвергъ; тщетно отговаривалась Катерина, подъ тѣмъ предлогомъ, что ея маленькая нездорова. "Привезите маленькую вашу съ собою; дорога и воздухъ сдѣлаютъ ей пользу, а я велю отвести для нея особую комнату; ей будетъ спокойно у меня." Катерина, чтобы отдѣлаться, обѣщалась пріѣхать, съ намѣреніемъ, въ назначенный день сказаться больною.
Къ обѣду Сундуковой нарядилась Елисавета, какъ не льзя лучше. Ей очень хотѣлось, чтобы Глафира, прежняя соперница ея, бѣсилась отъ зависти, и видѣла, что она красотою и любезностью своею уничтожила всѣ ея бывшіе планы на Князя Рамирскаго. Софья нарядилась, какъ можно простѣе, и чрезъ то была гораздо прелестнѣе Елисаветы. Елисавета еще возобновила убѣжденія свои Аглаеву, ѣхать съ нею; но онъ былъ довольно самолюбивъ, отказался рѣшительно быть у такихъ людей, которые гордились передъ нимъ, и тѣмъ болѣе еще, что онъ не имѣлъ возможности самъ принять и угостить ихъ въ своемъ домѣ. "Для меня, конечно, было-бы много чести явиться въ свитѣ Ея Сіятельства, Княгини Рамирской," сказалъ онъ, "но, право, никакъ я не могу." Елисавета оскорбилась сею насмѣшкою, и не упрашивала его болѣе.
При входѣ Елисаветы и Софьи въ гостиную, онѣ услышали очень ясно, что хозяйка закричала: Стъ! стъ! Догадаться было можно, о чемъ разговаривали; притомъ-же покраснѣвшее лицо Сундуковой изобличало ее. Среднюю дочь Фіалкиной, Фіону Павловну, застали на срединѣ комнаты: она была, можно сказать, поймана на самомъ дѣлѣ. Очень было замѣтно, что она разсказывала, и даже представляла въ лицахъ, сцену Княгини Рамирской съ Простодушиною въ лавкѣ.
Все утихло при входѣ Елисаветы. Послѣ обыкновенныхъ привѣтствій и разговора о погодѣ, и о большой пыли, спросила Сундукова о здоровьѣ Акаевыхъ, и очень холодно изъявила сожалѣніе, что они не пріѣхали. Видно было, что она не ждала ихъ. Нѣсколько минутъ продолжалась тишина; никто не говорилъ ни слова; наконецъ Сундукова. Досадуя на себя, что смѣшалась передъ женщиною, которую помнила ребенкомъ, и всегда ненавидѣла, преодолѣла свое замѣшательство, и приняла обыкновенный свой видъ холодности и надмѣнности, столь приличный и соотвѣтственный блѣдно-оливковому цвѣту широкаго ея лица.
Сундукова боялась, чтобы не замѣтили, какъ много сожалѣютъ она сама и дочь ея, что упустили такого выгоднаго жениха, каковъ былъ Князь Рамирскій, и чтобы не дать торжествовать счастливой соперницѣ, она хотѣла всегда принимать ее ласково. Внезапный входъ Елисаветы, въ то самое время, когда всѣ такъ забавлялись на ея счетъ, привелъ Сундукову въ замѣшательство, но ничто не могло поколебать необыкновенной наглости дочери ея, Глафиры. Не смотря на то, что Сундукова употребляла всѣ средства отклонить разговоръ о непріятной сценѣ между Елисаветою и Простодушиною, дочь ея просто начала говорить объ этомъ: "Я думаю, дерзость бѣдной дворянки этой должна была привесть васъ, Княгиня, въ большое смущеніе, особенно-же при такомъ множествѣ зрителей?"
-- Грубость и дерзость такихъ тварей ни сколько не трогаютъ меня -- отвѣчала Елисавета.-- Благодаря Бога, я въ такомъ положеніи, что имѣю все право презирать зависть и злобу.--
Слѣдствіемъ сего разговора была-бы вѣрно весьма непріятная сцена; но, къ счастію, вскорѣ вошелъ въ комнату отецъ Глафиры. Его только одного боялась Глафира, тотчасъ перемѣнила разговоръ, и принужденная улыбка сдѣлала ее еще безобразнѣе и отвратительнѣе. Елисавета была всегда фавориткою Сундукова. И, въ самомъ дѣлѣ, прежде замужства, веселый нравъ, острота и любезность ея всѣмъ нравились. Впрочемъ, и того уже было слишкомъ достаточно для пріобрѣтенія благосклонности Сундукова, что жена его терпѣть не могла Елисаветы.
"Очень благодаренъ вамъ, милая и добрая Княгиня Елисавета Васильевна," сказалъ онъ, цѣлуя ея руку, и что вы не забыли старыхъ знакомыхъ.-- Здоровъ-ли вашъ Князь? Я думалъ, что и онъ съ вами пріѣдетъ."
-- Когда ему!-- отвѣчала Елисавета.-- Теперь рабочая пора, и онъ безпрестанно въ полѣ.--
"Онъ всегда былъ хорошій хозяинъ; у него и нашему брату, старику, есть чему поучиться. Я непремѣнно къ вамъ пріѣду; но не прежде, когда вы возвратитесь: я не люблю ѣздить туда, гдѣ не надѣюсь найдти навѣрное хозяйку."
-- Мѣстоположеніе въ Никольскомъ, говорятъ, прекрасное -- сказала Глафира, желая перемѣнить разговоръ.--
"Да, мѣстоположеніе многимъ нравится," отвѣчала Елисавета, "а теперь и старинный домъ нашъ принялъ совсѣмъ другой видъ, съ тѣхъ поръ, какъ вновь прекрасно отдѣланъ и меблированъ."
-- Какъ: отдѣланъ и вновь меблированъ? Князь нѣсколько разъ увѣрялъ, что покамѣстъ онъ живъ, никогда ничего не перемѣнитъ.--
"Да, это онъ тебѣ говорилъ" -- замѣтилъ, съ коварною улыбкою, Сундуковъ -- "но ты теперь сама видишь, что молодая, прелестная женщина можетъ все по своему поставить! "
Глафира покраснѣла отъ досады; Сундукова, въ ужасномъ бѣшенствѣ, на силу удерживала себя; вѣеръ ея очень страдалъ; но, скрѣпя сердце, она молчала, и Елисавета не могла скрыть торжественной улыбки. Общій разговоръ на нѣсколько секундъ прекратился. Въ это время пріѣхала Фамусова, съ дочерью; ихъ только и ожидали, и тотчасъ пошли къ столу.
За обѣдомъ отличалась болѣе всѣхъ Фамусова: она подробно разсказывала о хозяйствѣ своемъ, о приготовленіи впрокъ разныхъ овощей и фруктовъ, о необыкновенныхъ способностяхъ дочери ея, къ музыкѣ, танцамъ и рисованью, сообщая къ общему свѣдѣнію разные анекдоты объ ея молодости, и какъ, когда, при комъ, какое именно острое слово она сказала, чѣмъ и отъ чего была она больна, и кто ее лечилъ. Во весь столъ она одна только и говорила, и всѣмъ надоѣла. Тотчасъ послѣ обѣда Елисавета отправилась домой, сознавшись сама себѣ, что удовольствіе помучить бывшую соперницу слишкомъ вознаграждалось утомительною скукою въ обществѣ ея матери.
"Намъ вѣрно будетъ веселѣе у Фамусовой" -- сказала она Софьѣ, ѣхавши съ нею домой.-- "Тамъ глупость, чванство и дурной вкусъ слишкомъ очевидны, и мы посмѣемся отъ чистаго сердца. Во что-бы то ни стало, а Петра Ѳедоровича я непремѣнно потащу съ собою: онъ насъ позабавитъ на счетъ хозяевъ."
-- Вотъ самое христіанское и доброе намѣреніе!-- отвѣчала Софья.-- Этого я отъ тебя не ожидала. Конечно, не льзя не находишь смѣшными глупыхъ, необразованныхъ людей, вышедшихъ изъ низкаго званія, когда хотятъ они играть ролю знатныхъ; но ѣхать только для того, чтобы смѣяться надъ ними -- это уже слишкомъ!--
"Бѣдная Софья!" сказала засмѣявшись Елисавета. "Ты создана совсѣмъ не для здѣшняго свѣта: такая строгая добродѣтель приведетъ тебя прямо въ монастырь. Важное преступленіе -- забавляться надъ дураками! Да, они созданы для этого Я разскажу твои слова Петру Ѳедоровичу; мы вмѣстѣ съ нимъ посмѣемся надъ тобою."
Между тѣмъ онѣ пріѣхали, и Аглаевъ вышелъ встрѣтишь ихъ на крыльцѣ. "Посмотри, какое у него постное лицо; въ самомъ дѣлѣ надобно развеселишь его" -- сказала Елисавета. Софья точно замѣтила, что Аглаевъ былъ печаленъ, и въ дурномъ расположеніи. "Вѣрно какая нибудь неосторожность Катерины, на счетъ ея ребенка, причиною этого" -- думала она.-- Аглаевъ помогъ выйдти изъ кареты, и на шутки Елисаветины, что онъ слишкомъ задумчивъ, принужденно улыбался. Софья, не сказавъ ему ни слова, поспѣшила къ сестрѣ; въ гостиной ея не было, и Софья нашла ее въ дѣтской, въ горькихъ слезахъ, подлѣ колыбели спящей дочери. "О чемъ ты плачешь?" спросила у нея Софья. Катерина бросилась въ ея объятія, и отъ слезъ не могла сказать ни одного слова. "Да, что такое?" повторила Софья.-- Сама посуди, виновата-ли я -- отвѣчала Катерина, заливаясь слезами.-- Послѣ обѣда предложилъ онъ мнѣ играть въ шахматы, хотя видѣлъ, что должно было уложить Соничку спать. Онъ разсердился за отвѣтъ мой, что мнѣ нѣкогда. Если-бы я выѣзжала, если-бы предпочитала разсѣяніе и удовольствіе долгу моему, то ни сколько-бы не дивилась, что онъ сердится; но какъ можно ставитъ мнѣ въ вину, что я занимаюсь дома, и пекусь о собственномъ его ребенкѣ!-- "Какъ трудно быть счастливою въ супружествѣ! "подумала Софья, со вздохомъ," Безпрерывныя представляются преграды на этомъ трудномъ поприщѣ, и самыя похвальныя чувства могутъ имѣть такія непріятныя послѣдствія.... Ты видишь -- сказала она сестрѣ" -- тетушка справедливо предостерегала тебя, что не льзя исключительно заниматься однимъ только ребенкомъ, и мать должна всегда помнитъ, что она притомъ и супруга. Мужъ твой не любитъ уединенія, ему нужно общество, и ежели не найдетъ онъ разсѣянія въ собственномъ своемъ домѣ, то будетъ искать его въ другомъ мѣстѣ. Ты сама приучила его къ этому, была всегда съ нимъ, старалась во всемъ ему угождать; теперь, увидѣвъ въ тебѣ перемѣну, онъ будетъ скучать домашнею жизнію, и современемъ ты сама будешь, можетъ быть, жаловаться, что онъ оставилъ тебя. Мужчины, какъ-бы страстно ни любили они дѣтей своихъ, не могутъ войдти въ чувства матери, не могутъ имѣть этого, иногда даже мѣлочнаго вниманія, ни этого нѣжнаго попеченія, и иногда слишкомъ даже увеличеннаго опасенія матери на счетъ здоровья ребенка. Твой мужъ видитъ, что Соничка, благодаря Бога, весела, знаетъ, что за нею смотрятъ няня и кормилица, и почитаетъ, можетъ быть, твоею прихотью, что ты не хочешь отойдти отъ ея колыбели, покамѣстъ она совсѣмъ не заснетъ. Но къ чему повторять то, что ты сама знаешь? Я увѣрена, что ты лучше меня разсудишь и придумаешь, какъ тебѣ должно дѣйствовать въ нынѣшнюю, правду сказать, критическую эпоху твоей жизни."
Катерина продолжала плакать; едва могла Софья уговорить ее перестать, и придти ужинать, вмѣстѣ со всѣми. Она явилась съ блѣднымъ лицомъ, заплаканными, и даже распухшими отъ слезъ глазами.
"Я очень радъ, что теперь нѣтъ никого посторонняго," сказалъ Аглаевъ, поцѣловавъ у нея руку. "Посмотри на себя въ зеркало: иной могъ-бы подумать, что я прибилъ тебя! "
-- А! такъ и вы иногда ссоритесь?-- сказала Елисавета.-- Я очень этому рада; не л-же одна бранюсь съ моимъ мужемъ. Однакожъ я умнѣе тебя, Катерина: супругъ мой никогда не имѣетъ удовольствія видѣть, какъ я плачу. У меня есть свой языкъ, и, вѣрно, я никогда не спущу ему; тебѣ тоже совѣтую дѣлать.
"Хотя непріятно видѣть прекрасное личико моей Катиньки обезображенное слезами, однакожъ все лучше, нежели вашъ совѣтъ. Полно, мой другъ" -- продолжалъ Аглаевъ, обратясь къ женѣ своей -- "перестань; завтра мы все разскажемъ Софьѣ Васильевнѣ, и сдѣлаемъ ее судьею нашимъ. Пусть она рѣшитъ, кто изъ насъ правъ и кто виноватъ."
Катерина старалась преодолѣть себя, но тщетны были всѣ ея усилія удержать слезы; она ушла къ себѣ въ спальню и не могла ужинать. На другой день, рано утромъ, Аглаевъ разсказалъ Софьѣ все происшествіе.
"Тотчасъ, какъ вы поѣхали, мы сѣли обѣдать. Ты сама знаешь привычку мою: послѣ обѣда курить трубку, пить кофе, и въ это время сыграть одну, или двѣ партіи въ шахматы; притомъ-же и ты и она наканунѣ обыграли меня; мнѣ хотѣлось доказать, что я проигралъ не отъ того, что не умѣю, а точно потому, что не занялся игрою. Но несносная дѣвчонка наша кричала во все горло, такъ, что не было покоя отъ нея во всемъ домѣ. Катинька пошла унимать ее, а я покамѣстъ сталъ читать книгу, крѣпко заснулъ, и почти до самаго чая проспалъ. Съ головною болью, потому, что мнѣ послѣ обѣда совсѣмъ негодтися спать, я отправился въ дѣтскую. Соничка была очень мила, плясала, улыбалась, протягивала ручонки, и сама пошла ко мнѣ, Съ полчаса очень пріятно пробылъ я въ дѣтской. Между тѣмъ время уже было подавать чай; я звалъ Катиньку въ садъ. Ты знаешь, что я люблю пить чай на свѣжемъ воздухѣ, куря трубку. Она обѣщалась тотчасъ придти, и говорила, что только уложитъ спать Соничку. Я замѣтилъ, что это можно было и безъ нея сдѣлать; она отвѣчала мнѣ по Французски, что няня не очень ловка, и она на нее не надѣется. Такимъ образомъ отправился я одинъ пить чай, выкурилъ трубку, читалъ книгу; все это мнѣ чрезвычайно надоѣло, и въ 8-мъ часу пошелъ я опять въ дѣтскую, посмотрѣть, что дѣлаетъ тамъ Катинька. Я нашелъ, что Соничкѣ не угодно было ложиться спать, и маменька все время изволила забавлять ее, пѣла и плясала передъ нею. Признаюсь, это вывело меня изъ терпѣнія: какъ можно пять, или шесть часовъ сряду заниматься такимъ вздоромъ! Я разсердился, и ушелъ гулять одинъ. Она тотчасъ догнала меня; должно признаться: съ досады, наговорилъ я ей много непріятностей, она стала плакать; это еще болѣе взбѣсило меня.... Теперь мнѣ досадно на себя, что я такъ забылся и огорчилъ Катиньку. Но ты сама, сестра, согласится, что цѣлый день сидѣть одному совсѣмъ непріятно. Утромъ, до обѣда, могу я кое-какъ пробыть въ моемъ кабинетѣ; но вечеромъ мнѣ нужно разсѣяніе; я склоненъ къ ипохондріи, противъ которой мнѣ надобно безпрестанно бороться, и ежели такая жизнь долѣе продолжится, то, право, я долженъ буду ѣздить но гостямъ. Ты не вѣкъ будешь жить здѣсь; когда уѣдешь, то не съ кѣмъ мнѣ будетъ слова промолвить, потому, что Катинька ни на минуту не хочетъ выйдти изъ дѣтской. Ты, можетъ быть, скажешь, чтобы и я съ нею сидѣлъ тамъ; но лепетанье, прыганье ребенка, разговоры няни и кормилицы -- все это чрезвычайно скучно." Софья не могла совершенно оправдать сестры, но убѣждала Аглаева не сердиться на нее, потому, что такая слабость извинительна въ матери; однакожъ она обѣщалась поговорить съ нею.
Катерина весь слѣдующій день принуждала себя, и не безпрестанно была съ ребенкомъ своимъ; но въ то время, когда отлучалась она изъ дѣтской, и сидѣла со всѣми, такая печаль, такая тоска замѣтны были на лицѣ ея, что Аглаевъ самъ совѣтовалъ -- или велѣть приносить ребенка въ гостиную, или ей поскорѣе идти въ дѣтскую. Только при взглядѣ на дочь свою, Катерина становилась спокойна и весела.
КОНЕЦЪ ВТОРОЙ ЧАСТИ.