Часть вторая

Глава пятая

Пребывание на острове Отаити

^[281]

— Обратное плавание из Отаити к Порт-Жаксону. — Обретение островов: Востока, великого князя Александра Николаевича, Оно, Михайлова, Симонова. — Вторичное прибытие в Порт-Жаксон и пребывание в сем месте. — Замечания о Новой Голландии и земле Вандимена.

1820 г. 22 июля. Повсюду островитяне собирались к берегам, садились в лодки, а некоторые уже были на пути к нам. При солнечном сиянии, в спокойном море, все предметы ясно отражались как в зеркале.

Перо моё слишком слабо, чтобы выразить удовольствие мореплавателя, когда после долговременного похода положит якорь в таком месте, которое с первого взгляда пленяет воображение. Мы были почти окружены берегом. Матавайская зеленеющаяся равнина, к морю кокосовая роща, апельсинные и лимонные деревья, занимающие ближние места к берегу, огромные деревья хлебного плода, превышающие кокосовые; с правой стороны высокие горы и ущелины острова Отаити, обросшие лесом; на песчаном взморье небольшие домики; всё сие совокупно составляло прекрасный вид.

Мы не успели ещё убраться с парусами, отаитяне на одиноких и двойных лодках, нагруженных плодами, уже со всех сторон окружили оба шлюпа. Друг пред другом старались променять апельсины, лимоны, кокосовые орехи, бананы, ананасы, кур и яйца. Ласковое обхождение островитян и черты лица, изображающие доброту сердца, скоро приобрели нашу доверенность. Дабы сохранить и не расстроить взаимных приязненных сношений, учредить порядок при вымене съестных припасов и прочих вещей и удержать умеренную цену оных, я поручил надзор за меною лейтенанту Торсону, назначив ему в помощь клерка Резанова, который был на шлюпе «Востоке» в секретарской и комиссарской должности и имел, сверх того, достаточно времени заняться другим делом.

Помари, король острова Отаити

С отаитянами приехали два матроза, которые поселились на сем острове и живут своими домами. Один из них американец Виллиам остался с американского судна, служил несколько времени Российско-Американской компании, знает всех чиновников в нашей колонии и выучился говорить по-русски наречием того края, отправился на английском судне на остров Нукагиву, где в заливе Анны-Марии женился на прекрасной молодой островитянке. Проживши там недолго, при первом удобном случае, с женою на американском судне переехал на мирный остров Отаити, где нынешний владетель Помари дружелюбно принял его, отвёл приличное место для построения дома, и Виллиам проводит золотые дни в собственном своём жилище, в 75 саженях от взморья на берегу Матавайской гавани. Я его взял на шлюп «Восток» переводчиком. Другой матроз был англичанин. Лейтенант Лазарев взял его также переводчиком, на шлюп «Мирный». Они объявили нам, что жители островов Общества миролюбивы, благонравны и все приняли христианскую веру.

Вид острова Отаити

Мы приуготовились на случай неприязненной встречи: пушки и ружья были заряжены, фитили на местах, караул усилен, никто из жителей не имел права взойти на шлюпы без позволения, и к сему сначала были допущены только одни начальники. Потом, видя кротость и спокойствие отаитян, я позволил всем без изъятия всходить на шлюпы. Тогда в самое короткое время они уподобились муравейникам: островитяне наполняли палубы, каждый с ношей ходил взад и вперёд, иные предлагали плоды, желая скорее променять, а другие рассматривали приобретенные от нас вещи. Я приказал закупать все плоды, не отвергая самые малополезные коренья кавы, дабы каждый островитянин, возвратясь домой, был доволен своим торгом. В числе торгующих и посетивших нас мы имели удовольствие видеть и женщин.

Всё съестное, как-то: апельсины, ананасы, лимоны, отаитские яблоки, бананы садовые и лесные, кокосовые орехи, хлебный плод, коренья таро, ямс, род имбиря, арорут, кава, курицы и яйца островитяне променивали на стеклярус, бисер, коральки, маленькие зеркальца, иголки, рыбьи крючки, ножи, ножницы и проч. Мы всё купленное сложили в один угол и служителям позволено было есть плоды по желанию.

В час пополудни посетил нас английский миссионер Нот, прибывший на острова Общества с капитаном Вильсоном в путешествии его в 1797 году. С того времени Генри Нот безотлучно на сих островах просвещает жителей христианскою верою. Он сказал нам, что король едет на шлюпы; для каждого из нас видеть его было любопытства достойно; все стремились к шкафуту, повторяя: «вот он едет». Двойная лодка, в которой сидел король, приближалась медленно; на высунутых горизонтально передних частях сей лодки (подобных утиным носам) был помост и на сем месте сидел Помари.^[282] Сверх коленкоровой белой рубахи на нём был надет кусок белой ткани, в которой проходила голова сквозь нарочито сделанную прорезь, а концы висели книзу, сзади и спереди. Нижняя часть тела завёрнута была куском белого коленкора с поясницы до самых ступней. Волосы спереди острижены, а задние от темя до затылка свиты в один висячий локон. Лицо смуглое, впалые чёрные глаза с нахмуренными густыми чёрными бровями, толстые губы с черными усами и колоссальный рост придавали ему вид истинно королевский.

Завтрак отаитского короля

На задней части лодки под крышею, наподобие верха наших кибиток, сидела королева, десятилетняя её дочь, сестра и несколько пригожих женщин. Королева была завёрнута от грудей до ступней в белую тонкую ткань, сверх которой на-брошен, наподобие шали, кусок белой же ткани. Голова обстрижена и покрыта навесом из свежих кокосовых листьев, сплетённых наподобие употребляемого у нас зонтика для защиты глаз от яркого света. Приятное смуглое лицо её украшалось зоркими маленькими глазами и маленьким ртом. Она среднего роста, стан и все части тела весьма стройны, от роду ей 25 лет, имя её Тире-Вагине. На дочери было европейское ситцевое платье, на сестре одежда такая как на королеве, с тою разностью, что пестрее. Свита состояла из нескольких пригожих девушек. Все прочие женщины также были в белом или жёлтом платье с красными узорами, похожими на листья, и, равно как и все островитяне, имели на голове зелёные зонтики, сплетённые из свежих листьев. Гребцы сидели на своих местах и гребли малыми вёслами.^[283] Расстояние от берега было не велико, лодки скоро пристали к шлюпу «Восток». Король взошёл первый, подал мне руку и подождал на шкафуте, доколе взошло всё его семейство. Я пригласил в каюту, и они сели на диваны. Король повторял несколько раз рушень, рушень (русские, русские), потом произнес имя Александра и, наконец, сказав: «Наполеон», — засмеялся. Сим, конечно, он желал выразить, что дела Европы ему известны. Королева, сестра её и прочие девушки осматривали все, между тем пальцы их были также заняты: они ощупывали материи на диване, стульях, сукно и наши носовые платки.

Миссионер Нот, зная совершенно отаитянский язык, сделал нам одолжение, служил переводчиком в разговоре с королём. Я пригласил его отобедать с нами, извиняясь, что будет мало свежего, а всё солёное. Король охотно согласился остаться и, улыбаясь, сказал: «Я знаю, что рыбу всегда ловят при берегах, а не на глубине моря». За стол сели по приличию: первое место занял он, по правую его сторону королева, потом Нот и Лазарев, по левую сторону дочь и я. Сестра королевы не рассудила сесть за стол, а избрала себе место у борта по удобности, она нянчила маленького наследника островов Общества. Король и все его семейство ели охотно и запивали исправно вином. Как вода у нас была из Порт-Жаксона, следовательно, не совсем свежая, то король приказал одному островитянину подать кокосовой воды; островитянин, принеся кокосовых орехов, искусно отбил молотком верхи оных, и король, который пил воду, смешивая с вином, при сем беспрестанно обтирал пот, катившийся с здорового лица его. Когда пил несмешанное вино, при каждом разе, по обряду англичан, упоминал чьё-либо здоровье, наклоняя голову и касаясь рюмкой о рюмку. Отобедав, спросил сигарку, курил и пил кофе. Между тем приметил, что художник Михайлов его срисовывает украдкою; чтоб он был покойнее, я подал ему мой портрет, нарисованный Михайловым. Он изъявил желание, чтобы его нарисовали с сим портретом в руке; я ему отвечал, что ежели желает быть нарисован, держа чьё-либо изображение, я дам несравненно приличнейшее, и вручил ему серебряную медаль с изображением императора Александра I, чем он был весьма доволен.

В то время, когда художник Михайлов рисовал с Помари, королева взяла грудного сына своего от сестры, кормила его грудью при всех, без малейшей застенчивости. Из сего видно, что на острове Отаити матери не стыдятся кормить детей грудью при зрителях и исполняют нежнейшую свою обязанность.

Я повёл короля в палубу, показал в деке пушки, канаты и прочие вещи и тогда же велел ему салютовать пятнадцатью выстрелами. Он был крайне доволен сею почестью, однако ж, при каждом выстреле, держа мою руку прятался за меня.

После обеда посетили нас главный секретарь короля Поафай, его брат Хитота (которого считают хорошим военным начальником) и один из чиновников — хранитель общественного кокосового масла, собираемого в пользу Библейского общества. Каждый из сих моих гостей, когда случалось быть со мною наедине, уверял, что он истинный мой друг, и потом просил или носового платка, или рубахи, ножика, топора; прежде всего, я дал им по серебряной медали и не отказывал ни в чём, ибо имел много разных вещей, назначенных единственно для подарков и вымена съестных припасов. Вельможи сии предпочитали грок обыкновенному тенерифскому вину, вероятно, по той причине, что крепость выпиваемого ими грока зависела от их произвола.

В 5 часов подъехала другая королевская лодка, на коей привезли мне от Помари подарки, состоящие из четырёх больших свиней, множества кокосовых орехов, толчёного ядра сих орехов, завёрнутого в листья хлебных плодов сырых и печёных, коренья таро и ямсу печёного, бананов обыкновенных и горных, отаитских яблоков и несколько сахарного тростника. Не имея почти ничего свежего, кроме неприятных с виду куриц, оставшихся от похода, которые одна у другой вышипали перья и хвосты, мы вдруг чрезвычайно разбогатели, ибо ко множеству вымененных съестных припасов присоединились полученные в подарок от короля, и даже нас затеснили и занимали много времени на убирание оных. Таковое изобилие во всём и приязненное обхождение отаитян весьма понравилось нашим матрозам. Они с островитянами непрестанно брали друг друга за руки, повторяя: «юрана, юрана!», что означает приветствие.

В 6 часов вечера король отправил королеву и всех к ней принадлежащих на своей двойной лодке, а сам еще остался; все островитяне разъехались. Когда совершенно стемнело и Помари пожелал возвратиться на остров, я изготовил свой катер, назначил лейтенанта Демидова на руль, велел поставить два зажженных фальшфейера на нос катера для освещения. При прощании король меня просил, чтоб положил бутылку рому в катер, и сказал мне, что у него на острове делали ром и могут делать много, но как отаитяне употребляя крепкий напиток, беспокойны, то он вовсе запретил приуготовлять ром, невзирая, что сам принадлежит к числу первых охотников до сего напитка. При отбытии катера от шлюпа, зажгли на носу оного два фальшфейера и тотчас для увеселения короля пустили 22 ракеты; некоторые были с звёздочками.

Лейтенант Демидов по возвращении сказал мне, что катер пристал за мысом Венеры прямо против дома короля, который был сим весьма доволен, просил лейтенанта Демидова несколько подождать и вскоре сам явился с подарками; отмерил ему восемь, а каждому гребцу по четыре маховых сажени отаитской материи, сделанной из коры хлебного дерева.

23 июля. Еще солнечные лучи не осветили мачт наших, а уже со всех сторон островитяне на лодках, нагруженных плодами, старались каждый наперёд пристать к шлюпу. Но как нам нужен был простор, чтобы заняться вытягиванием стоячего такелажа, — островитяне весьма стесняли нас на шлюпе и могли мешать производству работ, — то для избежания сего я приказал клерку Резанову взять разного рода вещей на ялик, оттянуться за корму и там производить мену. На шлюп велел впускать только одних почётных господ Эри.^[284] Сим средством отвлекли мы стечение народа за корму; там окружали ялик разные лодки, наполненные островитянами обоего пола; все старались променять свои вещи по желанию.

Мы преимущественно выменивали кур и лимоны. Сии последние я мел намерение посолить впрок для служителей и употреблять вместо противуцынготного средства в больших южных широтах.

В 8 часов утра я с лейтенантом Лазаревым поехал на берег к королю, его секретарю Поафаю и к миссионеру Ноту. Мы вошли прямо на берег у дома Нота. Дом сей построен на взморье, лицом к заливу. Застали хозяина, и он познакомил нас с своею женою. Молодая англичанка привыкла к уединенной жизни; хотя не красавица, но имеет дар сократить скучный образ жизни Нота. Оба они, выехав из Англии, не желают ныне возвратиться в своё отечество, считают себя счастливее на острове Отаити.

Миссионер Нот обязал нас, приняв на себя труд, проводить к королю. Мы пошли вдоль по песчаному взморью к мысу Венеры, где нашли художника Михайлова и астронома Симонова, окруженных множеством островитян обоего пола и различного возраста. Художник Михайлов занимался рисованием вида Матавайской гавани, а астроном Симонов — поверкою хронометров, на самом том месте, где капитан Кук, Бенкс и Грин наблюдали, за 51 год пред сим, прохождение Венеры и с такою точностью определили долготу сего мыса. Я пригласил художника Михайлова итти с нами, надеялся, что он увидит предметы, достойные его кисти. Отсюда нам надлежало переехать речку, которая течёт с гор и, извиваясь на Матавайской равнине, впадает, в море. Старуха, стоявшая по другую сторону речки, по просьбе Нота вошла в воду по колено, пригнала к нам лодку, в которой потащила нас к противоположному берегу, и в награду за труд получила две нитки бисера, чему весьма обрадовалась.

Мы вышли на берег, прямо в кокосовую рощу. Невзирая, что солнце было уже очень высоко, за густотою листьев пальмовых дерев лучи его редко местами проникали, образуя в воздухе светлые косвенные параллельные пути свои. В тени высоких пальмовых дерев мы подошли к королевскому дому; он обнесён вокруг дощатым забором в 2 1/2 фута вышины.

Мы перешли посредством врытых в землю с обеих сторон толстых колод, вышиною в половину забора, который необходимо нужен, чтобы оградить дом от свиней; они ходят на воле и питаются упавшими с дерев плодами и кокосовыми орехами. Сделав несколько шагов, мы прошли сквозь дом, длиною около 7, шириною около 5 сажен. Крыша лежит на трех рядах деревянных столбов; средний ряд поставлен перпендикулярно, а два крайних, не выше шести фут, имеют наклон внутрь, покрыты матами; крыша состоит из двух наклонных плоскостей, покрыта листьями дерева, называемого фаро. В горнице по обеим сторонам стояли широкие кровати на европейский образец, и были покрыты жёлтыми одеялами.

Из дома мы опять перешли чрез забор в другую сторону, где возле Малого домика, на постланных на земле матах, король с своим семейством сидел, сложив ноги, и завтракал поросячье мясо, обмакивая в морскую воду, налитую в гладко обделанных черепках кокосовых орехов. Завтракающие передавали кушанье из рук в руки, ели с большою охотою, облизывая пальцы; оставшиеся кости бросали собаке. Вместо воды пили кокосовую воду из ореха, отбив искусно верх оного топориком. В левой стороне от сего места островитянин приуготовлял кушанье из хлебного плода и кокоса; в правой возле самого дома стоял разный домашний прибор.

Король, пожав нам руки, сказал: «юрана». По приказанию его принесли для нас низенькие скамейки, ножки коих были не выше шести дюймов, каждому подали стеклянный бокал, полный свежей кокосовой воды. Сей прохладительный напиток весьма вкусен. Разговоры наши были обыкновенные: здоровы ли вы, как нравится вам Отаити и сему подобное. Между тем художник Михайлов, отошед шагов на шесть в сторону, срисовывал всю королевскую группу, сидящую за завтраком. Прочие островитяне окружали художника Михайлова, сердечно смеялись, и о каждой вновь изображаемой фигуре рассказывали королю.

Когда завтрак кончился, король вымыл руки и нас оставил с королевою. Возвратившись, взял меня за руку и повёл в малый домик, шириною в 14, длиною в 28 фут. Домик сей разгорожен поперёк на половине длины. Та половина, в которую мы вошли, служила кабинетом. К одной стене поставлена двуспальная кровать, а у другой, на сделанных полках, лежали английские книги и свёрнутая карта земного шара; под полками стоял сундук с замком и шкатулка красного дерева, подаренная английским Библейским обществом.

Я приметил, что присутствие миссионера Нота не нравилось королю, и он поспешил запереть дверь; потом показал свои часы, карту, тетрадь начальных правил геометрии, которой он учился с английской книги, и что понимал, списывал в сию тетрадь на отаитском языке. Вынул из шкатулки чернильницу с пером и лоскутом бумаги, подал мне, прося написать по-русски, чтоб подателю сей записки отпущена была бутылка рому. Я написал, чтоб посланному дать три бутылки рому и шесть тенерифского вина. В сие время вошли Нот и Лазарев. Король смутился, поспешно спрятал записку, чернила, бумагу, геометрическую тетрадь и переменил разговор.

Побыв недолго у короля мы последовали за миссионером Нотом извилистою тропинкою в тени лимонной и апельсинной рощи. Сии плодоносные деревья, под открытым небом, в благорастворённом климате, растут, как другие деревья, без всякого от островитян попечения.

Мы видели несколько опрятных домиков, и в один растворённый зашли. В доме не было никого; посредине стояла двуспальная кровать, покрытая опрятно жёлтым одеялом; над изголовьем в крыше за жердью положено было евангелие. Небольшая скамейка на низких ножках, камень, которым растирают кокосовые орехи, и несколько очищенных черепков сих орехов составляли весь домашний прибор счастливых островитян. Съестные припасы их почти беспрерывно в продолжение года готовы на деревьях, когда им нужны — снимают; нет никакой надобности заготовлять в запас и беречь для будущего времени. Вероятно, хозяева сего дома уверены в неприкосновенности собственности каждого, совершенно покойно полагаясь на честность соседей, оставили жилище свое. Где, кроме как на острове Отаити, можно сие сделать и потом не раскаиваться?

Прошед ещё несколько далее по тропинке, между кустарниками и небольшим лесом, мы достигли к церкви; она построена наподобие королевского дома; по середине во всю длину проход между деревянных по обеим сторонам поставленных скамеек, к одной стороне сделана на четырёх столбах, вышиною в пять фут, окружённая перилами кафедра с которой миссионер проповедует слово божие. Вообще по внутреннему строению церковь подобна реформаторской.

Из церкви мы вышли на взморье и, прошед к востоку с полмили, достигли к дому секретаря Паофая. Врытые в землю колоды, как выше упомянуто, и теперь способствовали нам перейти чрез низкий дощатый забор. Одна сторона дома была на взморье, во внутренности мы увидели молодую прекрасную отаитянку, жену Паофая, сидящую с подругами своими на постланных на землю матах; она кормила грудью своего ребёнка; все были одеты весьма чисто в белое отаитское платье, за ушами имели цветы. Паофая не было дома.

Миссионер Нот показал нам весьма чистую спальню, в коей стояла двуспальная кровать, покрытая жёлтым одеялом с красными узорами, столик и на оном шкатулка. Добродушная хозяйка, по просьбе Нота, отворила шкатулку и показала нам хранящуюся в оной книгу; в сию книгу все дела, заслуживающие внимания, записываются на отаитском языке весьма хорошим почерком. Миссионер Нот выхвалял дарования сего островитянина. Потомство, конечно, ему будет благодарно за таковое хорошее начало истории островов Общества, а имя его останется незабвенно в летописях острова Отаити. При прощании я подарил жене Паофая несколько пар серёжек, а подругам её каждой по одной паре. Они казались довольны нашим посещением и подарками; рассматривали серёжки, подносили их к ушам.

Время уже было за полдень, мы пошли назад тою же дорогою, несколько оную сократили тем, что островитяне на плечах перенесли нас чрез речку. В доме миссионера Нота отдохнули и освежились кокосовою водою. Вода сия, когда свежа, при усталости в знойный день кажется лучше всех существующих известных напитков.

Мы встретились на мысе Венере с капитан-лейтенантом Завадовским и астрономом Симоновым; первый съезжал на берег для прогулки после сорокадневной простудной болезни, чтоб подышать береговым бальзамическим воздухом в тени пальмовых и других цветущих дерев; у мыса Венеры мы сели в катер и отправились на шлюп «Восток».

После обеда король приехал к нам со всем семейством и приближёнными. Хотя я приказывал пускать, на шлюп одних начальников, однако сего невозможно было исполнить, ибо сами начальники приводили островитян, называя их своими приятелями, просили, чтоб их пустить; таковых гостей в продолжение дня набралось много. Угощение наше было обыкновенное. Нет ни одного отаитянина или отаитянки, которые бы не выпили с большим удовольствием грок, а как весьма часто графины осушались, и при каждом таковом случае я приказывал моему денщику Мишке вновь наполнять оные, то нередко оставлял графины на довольное время пустыми, дабы не беседовать с пьяными островитянами. Желание пить преодолевало их терпение. Король и некоторые чиновники сами начали кликать: «Миса! Миса!» и когда он на призыв их приходил, показывали, что графины пусты. Он брал графины поспешно, но возвращался медленно, и то с весьма слабым греком. За таковую хитрость они его не полюбили и считали весьма скупым. Когда по просьбе их я им что дарил, и приказание о сем делал кому-нибудь иному, они радовались, а когда приказывал денщику, чтоб подал такую-то вещь, неудовольствие обнаруживалось на их лицах, и они повторяли: «Миса! Миса!». Таким образом он навлёк на себя неблагорасположение знатных людей острова Отаити.

Сегодня я представил королю двух мальчиков, пришедших ко мне на острове Матеа.^[285] Он их расспрашивал, смеялся и передразнивал когда они с ужасом вспоминали, рассказывая, как были преследуемы людоедами, делали все те кривляния, которые островитяне обыкновенно делают при своих празднествах и когда едят взятого пленника. Чрез переводчика Виллиама мы вернее узнали причину несчастного приключения четырёх мальчиков. Они с острова Анны занесены крепким ветром к острову Матеа; их было всех 10 человек; вскоре после сего пристали лодки с острова Тай, жители коего называются вагейту. Они перебили всех прежде приехавших и, по беспрестанной между ними вражде, всех съели, кроме сих четырёх, которые спаслись в кустах во внутренности острова; а жители с острова Тай, не видя неприятелей, отправились. Усмотрев приближающиеся европейские суда, мальчики обрадовались, ибо от родственников слыхали, что европейцы обходятся ласково и людей не едят, и потому спешили к мысу, делали знаки, чтоб с судов увидели. Я предоставил им на волю остаться на шлюпе или на острове Отаити. Коль скоро они объявили желание остаться на острове, я поручил старшего покровительству Паофая, а младшего, его брату военному начальнику. Лейтенант Лазарев привезённых им двух мальчиков оставил в покровительство двух других начальников.

Мальчики нашли на острове Отаити своих земляков с острова Анны^[286] и весьма обрадовались, увидя их. Старший подвёл одного ко мне и сказал, что он с острова Анны; когда я в том усомнился, он показал на теле испестрения, которые были такие же, как у него и какие я видел на ляжках у приезжавшего к нам с острова Нигири. Из сего заключаю, что лодка на острове Нигири была там для промысла с острова Анны.

К 8 часам вечера число гостей наших весьма умножилось; чтоб их несколько занять, я приказал пустить с юта 20 ракет разных родов. Король при сем явлении всегда прятался за меня. По окончании забав все разъехались довольны и, прощаясь с нами, повторяли: юрана! юрана!

Капитан-лейтенант Завадовский и прочие офицеры, бывшие сегодня на берегу, не могли довольно нахвалиться честностью и дружелюбным обхождением островитян. Каждый из них старался услужить нашим путешественникам, быть их проводником. Лейтенант Демидов оставался весь день на берегу у налития пресной воды, пристал с барказом прямо к песчаному взморью, от мыса Венеры к югу на полмили. В шестидесяти саженях от сего места вдоль берега протекает речка; наливание производилось весьма успешно. Отаитянские мальчики охотно входили в речку, наполняли анкерки и доставляли к берегу. Нашим матрозам оставалось только носить бочонки к гребным судам, и они едва успевали ходить взад и вперёд. Островитяне изъявляли служителям свою благоприязнь и гостеприимство, приглашали их в ближние дома, угощали кокосовыми орехами и апельсинами.

Миссионер Нот и лейтенант Лазарев приехали ко мне завтракать на шлюп «Восток» в 8 часов утра, и вскоре потом я с ними отправился на берег, чтоб осматривать место бывшего морая.^[287] Оно находится от мыса Венеры к западу на 2 1/2 мили. Море было тихо, мы скоро переехали сие расстояние и пристали к берегу в гавани Тоархо, где капитан Блей стоял на якоре в 1788 году; не дошед до морая, мы остановились у так называемой королевской церкви. Она обнесена забором в 2 1/2 фута вышиною; земля вокруг вымощена камнем. Миссионер Нот приказал отворить двери и открыть ставни; мы вошли в сие большое здание коего длина 70 футов, а ширина 50 футов; крыша держалась на трёх рядах столбов из хлебного дерева, средний ряд стоял перпендикулярно, а боковые два, коих вышина вполовину средних, наклонены несколько с обеих сторон внутрь строения; верхние концы крайних столбов вырезаны наподобие вилок глубиною в 6 дюймов; в сии вырезки вложена на ребро толстая доска вдоль всего строения. На средний ряд столбов положены брусья; на среднем брусе и досках, ребром поставленных, к крайним столбам, утверждены стропила, на ребро же поставленные, поперек оных жерди из лёгкого дерева, искусно сплетённые верёвками из волокон кокосового и хлебного дерева. Сия кровля покрыта листьями дерева фаро. Здание оканчивается к обоим концам полукругом. Вместо железа или гвоздей всё связано разноцветными верёвками весьма искусно и красиво. Бока во всю длину обиты досками, для света сделаны продолговатые окна, которые задвигаются ставнями. К северной стороне для проповедников три возвышенных места, каждое на четырёх столбах. Скамейки поставлены поперёк церкви в два ряда, а посередине проход, точно так, как в прежде описанной церкви. Внутренность украшена, по обыкновению отаитян, разноцветными тканями, которые прицеплены кое-как к жёрдочкам и стропилам, составляют необыкновенное, но приятное украшение. В построении сего большого здания видны лёгкость и крепость, нет лишнего, тяжёлого или какого-нибудь недостатка. Сие служит доказательством природного остроумия и искусства островитян.

Миссионер Нот повёл нас к тому месту, где прежде был морай, огромное и великого труда стоившее здание, которое описано капитаном Куком; мы удивились, когда нашли только груду камней; по принятии христианской веры островитяне разрушили морай.

Потом мы шли вдоль берега к западу в тени кокосовых и душистых дерев хлебного плода; прошед около мили, увидели на взморье в маленьком открытом шалашике на постланных чистых рогожах сидящего старика высокого роста, одетого в белое платье. Бледность лица, впалые глаза и щёки доказывали, что он с давнего времени удручён болезнью. Его окружали дети; старшей дочери было около тринадцати, а сыну около пяти лет; они подали нам, по приказанию его, низенькие скамейки, и мы сели. Миссионер Нот объявил, что мы капитаны военных шлюпов российского императора Александра, простираем плавание Южным океаном для обретения неизвестных стран. Старик спросил, не желаем ли мы после усталости укрепиться пищей, но мы с признательностью отказались. Тогда велел принести свежих кокосовых орехов. Слуга, отбив искусно верх каждого ореха нарочно для сего сделанным топориком из самого крепкого дерева, подносил каждому из нас по ореху. Прохладная кокосовая вода утолила жажду и подкрепила силы наши. При прощании я подарил дочери зеркало и несколько ниток разноцветного бисера, а сыну ножичек и зеркальце. Старик, коего имя Меноно, любил своих детей; за ласку к ним на бледном лице его изображалось чувство благодарности. Он управляет островом и первый вельможа при короле; в шалашике сидит у взморья единственно для дневного морского прохладительного ветра. В сарае у Меноно мы видели несколько небольших пушек и 24-фунтовых каронад.

На обратном пути к катеру дорогою заворотили в большой сарай где строилась двойная лодка; нижние части её из цельного дерева, называемого апопе, которое вырубают на горах; верхняя часть лодок из хлебных деревьев, которые сплачивают, сшивают верёвками весьма плотно и залепляют смолою. Вместо стругов для очищения деревьев употребляют кораллы; в сем же сарае было множество колод из бамбу в 2 1/2 фута длины, в 2 и 2 1/2 дюйма в диаметре, для сохранения кокосового масла, пожертвованного жителями в пользу распространения христианской веры, на издержки для печатания библии и прочего. Миссионер Нот ожидал судно из Порт-Жаксона с бочками, в которые вливают сие масло, и доставляют в Лондон. Кроме сего, приносят также в дар немало арроруту.^[288]

Возвратясь к катеру, мы отправились на шлюп «Восток». Ветр и течение были тогда прямо от шлюпов; идучи сею струею, удивлялись великому множеству плывущих апельсиновых корок, брошенных с двух шлюпов, и утешались, что служители пользуются таким изобилием плодов.

В то время, когда мы осматривали королевскую церковь, капитан-лейтенант Завадовский зашёл к Паофаю, где застал всех домашних его, занимающихся разными рукоделиями: одни красили ткани, другие починивали оные, подкладывая куски той же ткани, а прочие приготовляли красную краску, которую составляют из маленьких ягод, содержащих в себе желтый сок; из ягод выжимают сей сок на зелёный древесный лист и, завернув, мнут пальцами, доколе обратится в красную краску, на что потребно весьма мало времени. Ягоды сии величиною с наши вишни, цветом жёлто-красноватые.

Добродушная хозяйка показывала, каким образом они склеивают свои ткани. Клей, род крахмала, составляется из арорута, весьма много наружностью похожего на картофель, но несколько желтее. Его размачивают, а потом приготовляют клейкость, подобную крахмалу. Молодая прекрасная хозяйка потчевала капитан-лейтенанта Завадовского и художника Михайлова, по обыкновению отаитян, свежею кокосовою водою. Каждый из них при прощании дарил её за ласковое гостеприимство.

К обеду король со всеми приближёнными приехал на шлюп «Восток». После обеда изъявил желание быть у лейтенанта Лазарева на шлюпе «Мирном». Для сего подали к борту двойную королевскую лодку. Женщины поместились в кормовой части; Помари, несколько начальников, я и два офицера заняли места на передней площадке лодки. Хотя море было совершенно гладко, как зеркало, однако лодка от большого числа дородных людей едва держалась на поверхности вод.

Лейтенант Лазарев принял гостей и отвёл их в свою каюту, где угощал любимым их напитком — гроком. Король скоро проголодался и приказал из находящихся за кормою лодок подать печёных кореньев таро и ямсу. Лейтенант Лазарев, увидя сие, велел подать несколько жареных куриц, и все гости ели весьма охотно, невзирая, что недавно на шлюпе «Востоке» обедали.

Королева, нашед случай быть наедине с лейтенантом Лазаревым, просила дать ей бутылку рому, и когда он сказал, что послал к королю, она отвечала: «он всё выпьет один и мне ни капли не даст»; после сего приказано дать ей две бутылки рому.

Когда гости наши осматривали пушки на шлюпе «Мирном», их более всего занимали рикошетные выстрелы.

По множеству прибывших с берега посетителей, я скоро возвратился на шлюп. Всех чиновников, жён их потчевали чаем, шоколадом и вареньем; но они всему предпочитали грок. Когда кому удавалось быть со мною наедине, каждый уверял меня, что мне истинный друг, и просил подарка, невзирая, что его уже прежде дарили.

Обыкновение сие вошло со времён капитана Кука, оттого, что он, Форстер, Грин, Валлис и многие офицеры имели по необходимости каждый своих друзей, которые их оберегали и не давали в обиду другим островитянам. С того времени и поныне отаитяне, видя большую выгоду быть европейцу другом для подарков, при первой встрече говорят на английском языке слова: «You are my friend» (ты мой друг); а потом: «give me a handkerchief» (дай мне платок).

Мена продолжалась обыкновенным образом, только куриц привозили меньше и просили за них дороже; свиней же, которых на острове много, мы ни одной не могли купить оттого, что король наложил запрещение (табу) на свиней по следующей причине: на острове Эимео миссионеры строили небольшой бриг; король рассчитывал, что он имеет долю в сем судне, потому что лес и другие пособия даны им; но когда бриг был готов, тогда ему предложили оный купить за 70 тонн свинины. На сие предложение король Помари согласился и запретил подданным своим есть и продавать свиней.

25 июля. В воскресенье солнце взошло уже высоко, но ни один островитянин к нам не приехал, мы сему крайне удивились. Переводчик Виллиам объяснил нам, что они все были в церкви.

По окончании работ на обоих шлюпах отпустили половину числа служителей на берег с тем, чтобы вымыли своё бельё, а потом гуляли сколько кому угодно.

Капитан-лейтенант Завадовский, лейтенант Лазарев, я и почти все офицеры с обоих шлюпов поехали в церковь. Сойдя на берег, мы увидели около домов только одних детей, а все взрослые островитяне отправились на молитву. Когда мы пришли, церковь уже была полна. Королева несколько подвинулась и дала мне место сесть. Все островитяне были весьма чисто одеты, в лучших праздничных белых и жёлтых нарядах, вообще все на голове имели зонтики, а у женщин, кроме того, сверх уха воткнуты белые или красные цветы. Все с большим вниманием слушали христианское поучение миссионера Нота; он говорил с особым чувством. Вышед из церкви, островитяне поздоровались с нами; все разошлись по домам, а мы пошли к катеру. После обеда офицеры с обоих шлюпов ездили на берег, их принимали дружелюбно и потчевали кокосовою водою. Некоторые из островитян для воскресного дня не принимали подарков.

Таковое строгое наблюдение правил веры относительно бескорыстия в народе, у коего еще не могло совершенно изгладиться из памяти дикое, необузданное самовольство, почесть можно примерным.

26 июля. Сегодня островитяне при произведении мены больше всего требовали серёжек, которых сначала отнюдь выменивать не хотели, почитая их бесполезными. А как серьги можно иметь в карманах, то при каждом отправлении на берег я брал по нескольку пар с собой, дарил ими знатных женщин, и они серьги надевали в уши. Другие островитяне, увидя сие украшение и желая равняться в нарядах с знатными, приезжали сами или присылали своих родственников, чтоб выменивать непременно серьги, так что мена сегодня была отлично выгодна и у нас серёг, наконец, не стало, невзирая, что оных было много.

Король со всеми своими приближёнными обедал у меня; после обеда подарил мне три жемчужины несколько крупнее горошинки и просил чтобы я показал подарки, которые намерен ему послать. Вещи сии он уже и прежде неоднократно видел, но просил, чтобы оных не отсылать доколе не пришлёт своего поверенного, и отправить, как смеркнется дабы никто из подданных не приметил. Вероятно, Помари опасался что чиновники, увидя подарки, пожелают сами иметь часть оных или будут завидовать его отличному богатству в приобретенных европейских вещах. Подарки сии состояли в красном сукне, нескольких шерстяных одеялах, фламском полотне, полосатом тике, платках пёстрых, ситце разного узора, зеркалах, ножах складных, топорах, буравах и стеклянной посуде. Все сии вещи принадлежали к числу отпущенных с нами Адмиралтейством для подарков народам Великого океана. Помари более нуждался в белом коленкоре и миткале, ибо его одежда состояла единственно из сих тканей; за неимением оных, я принуждён был подарить ему некоторые из своих простынь, которым он более обрадовался, нежели прочим вещам. Все вообще подарки доставлены к нему, когда было темно.

27 июля. Король и все островитяне знали, что мы налились уже водою и совершенно готовы сняться с якоря, а потому с утра все спешили что-нибудь выменять, привозили разные изделия свои, которые выменяны и доставлены нами в музеум государственного Адмиралтейского департамента.

В продолжение нашего пребывания при островах Отаити мы выменяли столько апельсинов и лимонов, что насолили оных впрок по десяти бочек на каждый шлюп. Нет сомнения, что сии плоды послужат противуцынготным средством; прочих осталось еще много, хотя не было запрещения оных есть всякому, сколько угодно; кур также осталось немало.

Сегодня посетил нас король с приближёнными. Он мне вручил посылку к государю императору с сими словами: хотя в России есть много лучших вещей, но сей большой мат работы моих подданных, и для того я оный посылаю. Потом Помари дарил всех офицеров. Капитан-лейтенанту Завадовскому положил в карман две жемчужины и сверх сего подарил ему большую белую ткань; лейтенантам Торсону, Лескову и другим дарил также ткани. Каждый из них с своей стороны старался отблагодарить короля разными подарками.

По просьбе моей Помари сдержал слово своё и доставил на шлюп «Восток» шесть свиней, на шлюп «Мирный» четыре, множество плодов и кореньев, годных для употребления во время похода. Переводчик Виллиам, несмотря на запрещение, доставил на шлюп «Восток» четыре свиньи, за что, равно и за труды по должности переводчика, я его щедро одарил европейскими вещами и платьем, также порохом и свинцом, потому что он имел ружья. Во время последнего свидания с королём, я ему крайне угодил, надев на верного его слугу красный лейб-гусарский мундир и привеся ему через плечо мою старую морскую саблю. Подарок сей отменно был приятен слуге, и он занимался своею новою одеждою.

Нас посетили сегодня все начальники, и каждый из них принёс мне в подарок по куску ткани. Я их отдарил ситцами, стеклянною посудою, чугунными котлами, ножами, буравами и прочим. Сверх того дарил чиновников серебряными медалями, а простых островитян бронзовыми, объясняя чрез миссионера Нота, что сии медали оставляют им для памяти, и что на одной стороне изображён император Александр, от которого мы посланы, а на другой имена наших шлюпов «Востока» и «Мирного». Хотя островитяне обещались хранить медали, но уже при нас променивали оные матрозам за платки.

Приехавшие с королевой молодые девушки пели псалмы и молитвы, составляющие ныне единственное их пение; со времени принятия христианской веры островитяне считают за грех петь прежние свои песни, потому что напоминают идолопоклоннические их обряды; по собственному произволу оставили не только все песни, но и пляски.

Калейдоскопами несколько времени забавлялись в Европе, а потому, предполагая, что они забавят и удивят островитян Великого океана, я купил в Лондоне несколько калейдоскопов, но островитяне не обратили внимание своё на сии игрушки.

Я сказал королю, что сего же вечера снимусь, с якоря, когда ветр задует с берега. Он меня убедительно просил остаться ещё на несколько дней, а когда увидел, что я принял твёрдое намерение отправиться, пожав мне руку, просил не забывать его; весьма неохотно расставался с нами, сошед в лодку, потупил голову и долго шептал про себя, вероятно, читал молитву, — говорят, что он очень набожен; таким образом, в короткое время мы приязненно познакомились с сими островитянами, и, вероятно, навсегда с ними расстались. Некоторые желали со мной отправиться, но я никого не взял, исполняя желание короля, который убедительно просил, чтоб я его подданных не брал с собою.

Замечание об острове Отаити

Остров Отаити обретен 1606 года испанцем Квиросом, на пути из Кальяо, и назван La Sagittaria. После сего заходили к оному другие мореплаватели в разные годы и назвали: английский капитан Валлис — островом короля Георгия III; французский командор Бугенвиль — Новою Цитерою, по причине множества пригожих женщин. Наконец, со времени пребывания капитана Кука, остров сохранил своё настоящее название — Отаити. Два круглые острова, соединенные низменным узким перешейком, составляют остров Отаити. В средине каждого из сих двух островов горы, верхи коих часто бывают покрыты облаками. К взморью находятся места пологие, обросшие прекраснейшими пальмовыми хлебными и другими плодоносными деревьями и кустарниками.

Хлебные деревья достигают значительной высоты и толщины и употребляемы на делание верхних частей лодок, на столбы в больших строениях, на скамейки в домах, которые обыкновенно на низких ножках из одного дерева. С коры собирают смолу для замазывания пазов на лодках, а из сырой коры вырабатывают ткани. Срубленное дерево начинает вновь расти от корня и через 4 года опять приносит плоды от 6 до 7 дюймов в окружности, несколько продолговатые. Островитяне пекут сии плоды и питаются ими большую часть года.

Кокосовое дерево также велико, в орехах вода, или молоко, составляющие прохладительный напиток; ядро островитяне едят просто сырое или толчёное; выжимают из оного большое количество масла, а остающимися выжимками кормят кур и свиней. Выполированные ореховые черепки употребляются вместо посуды; из волокон коры вьют верёвки которые служат к строению домов и лодок; из молодых кокосовых листьев искусно плетут зелёные зонтики, которые носят на головах вообще все островитяне обоего пола и всякого возраста.

Отаитянские яблони приносят плоды, которые имеют вид зрелых наших яблоков, вкусом весьма хороши, кроме самой середины, она крепка; цветы красные и белые, женщины украшают оными голову; из коры шелковицы островитяне приуготовляют самые тонкие ткани.

Банановое дерево приносит плоды, превосходные для пищи; молодые отростки по цвету трудно отличить от крупной спаржи, а варёные вкусом лучше спаржи.

Толстое дерево, называемое отаитянами апопе, растёт на горах и употребляемо на нижние части лодок.

Деревья, называемые фаро, роду пальмовых, листьями их, по причине плотности и удобности, кроют все крыши на домах. Плод сего дерева сосут жители коральных островов; вероятно, и отаитяне употребляют в голодные годы.

Крепкое дерево айто, из коего островитяне делают пики и другие оружия, также малые топоры для очищения кокосовых орехов и четырехугольные колотушки с рукоятками, которыми разбивают размоченные волокна коры хлебного и других дерев, для приготовления тканей.

Дерево пурау лёгкое, употребляемое в строениях на стропилы.

Бамбу, род тростника, растёт весьма высоко; коленцы длиною в два с половиной фута, толщиною в диаметре от двух с половиной до трех дюймов, служит для хранения кокосового масла.

Виноград произрастает хорошо, но в малом количестве и разводится только миссионерами. На острове Отаити много деревьев, доставляющих хлопчатую бумагу. И еще другие, которые приносят плоды, похожие на небольшие тыквы. Из листьев дерева тау, смешанных с желтоватым соком из ягод маже, составляют красную краску; в сию краску обмакивают листья или стебли разных трав, смотря по желанию, и прикладывают к разным тканям, на которых от сего остаются красные, совершенно напечатанные узоры.

Фиговые, каштановые, апельсинные, лимонные деревья во множестве разведены европейцами и составляют также некоторую часть пищи для островитян. У миссионеров прекрасный сад, наполнен еще многими другими хорошими деревьями и кустарниками. Из огородных овощей, по краткости времени, мы видели только ямс, таро, картофель, имбирь, колган, ананасы, арбузы, тыквы, капусту, огурцы, стручковый перец и табак.

На отмелях острова, морские черви основали местами коральные стены, между коими и самым берегом образовались хорошие закрытые гавани.

Высокие горы притягивают влажные тучи; они, ниспадая, образуют много ручейков и рек, которые, извиваясь, орошают пологости и равнины острова Отаити. Нагорные места острова совершенно пусты; напротив того, пологие и равнины к взморью населены.

Отаитяне роста одинакового с европейцами, мужчины телом и лицом смуглы, глаза, брови и волосы имеют чёрные; у женщин вообще лица круглые и приятные. Волосы у всех возрастов обоего пола обстрижены, под гребёнку. Хотя многие путешественники находят между жителями, населяющими Отаити, разные поколения,^[289] но я сего не заметил. Видимому различию между начальниками и народом причиною различный образ их жизни. Первостепенные отаитяне побольше ростом и дороднее, цвета оливкового, а простой народ краснее. Вельможи отаитянские ведут спокойную сидячую жизнь; простой народ в непрестанной деятельности, всегда без одежды, и нередко под открытым небом, на коральных стенах весь день занимается рыбною ловлею.

Отаитяне приняли нас с особенным гостеприимством; каждый из них радовался и угощал каждого из нас, когда кто заходил в дома их. Ежедневно приезжая на шлюпы, всегда были веселы, и мы никогда не заметили, чтоб между ими происходили размолвки или споры.

Число всех жителей на острове Отаити путешественники полагают разное, и разность сия так велика, что не было примера в истории, чтоб какие-нибудь болезни или политические происшествия произвели в народонаселении такое уменьшение, какое читатель увидит из следующего. Капитан Кук в первом своём путешествии вокруг света говорит; «по вероятным известиям, собранным от Тюпиа, число островитян, могущих носить оружие, на острове Отаити простирается до 6 780 человек».^[290] Ежели принять, что число людей, могущих носить оружие, составляет 5/12 частей населения, по сему число жителей на острове было до 16272 человек мужеского пола. Капитан Кук во втором своём путешествии полагает народонаселения на Отаити до 240 000, а натуралист Форстер — до 120000 человек. Испанец Буенево, бывший на сем острове в 1772 и 1774 годах, полагал от 15 до 16 тысяч. Мореплаватель Вильсон в 1797 году заключил, что островитян было 16000 человек.

Предположение последних двух мореплавателей довольно сходно, но весьма различно от заключения капитана Кука и натуралиста Форстера во втором путешествии. Слишком увеличенное ими число жителей, вероятно, произошло или от незнания языка, или начальник острова, желая дать лучшее понятие о своём ополчении, сказал капитану Куку, что собранный тогда флот отаитский, состоявший из 210 больших и 20 малых лодок принадлежит только четырём округам, а не всему острову, но сказал неправду. Капитан Кук принял показание сие за истину и, полагая остальные округи равными сим округам, заключил о числе всего народонаселения. Ныне миссионер Нот сказывал нам, что в первых числах мая месяца 1819 года были собраны все островитяне в королевской церкви, и собралось до 8 тысяч человек. Ежели к сему числу прибавить 2 000 человек старых, малолетних и хворых, которые не могли явиться, число народонаселения будет до 10 тысяч человек. Уменьшение жителей против показания Вильсона, Буенево и капитана Кука в первом его путешествии произошло, по словам Нота, от частых междоусобных военных действий, от свирепствовавших в протекших годах болезней и от жестокосердного древнего обычая матерей умерщвлять детей своих, так что из семи рождённых оставляли в живых только четырёх, а из пяти — троих, для лучшего об них попечения.

Остров Отаити и все острова Общества состоят во владении короля Помары, сына короля Оту, бывшего при капитане Куке. Помари высокого роста, имеет вид величественный. Он начал учиться читать и писать в 1807 году. В 1809 году возгоревшаяся междоусобная война принудила миссионеров удалиться с острова Отаити на острова Эимео и Гуагейне. Король Помари переехал на Эимео. Два года остров Отаити был от него независим; но когда Помари, по принятии в 1811 году христианской веры, получил подкрепление с острова Гуагейне^[291] и Райатеа от жителей, принявших также христианскую веру, тогда с сею новою силою напал на неприятелей, хотел покорить остров, но был отражён и с потерею возвратился обратно на Эимео. Наконец в 1815 году, когда уже число христиан на островах Общества умножилось, тогда все они под начальством Помари на многих лодках опять пошли к Отаити и вооружённых островитян высажено 1 500 человек в 5 милях к западу от залива Матавая. Отсюда Помари шёл к SW около двадцати миль навстречу неприятелю; лодки его следовали вдоль берега в параллель войску. В наступившую субботу король остановился, дабы следующего дня по обряду христианскому совершить службу. Бывшие с ним миссионеры предостерегли его, что неприятель наверно воспользуется удобным случаем, дабы напасть в то время, когда всё его войско будет на молитве, по сей причине все молились с оружием в руках; у некоторых были ружья, а другие имели пики и булавы, также пращи и луки со стрелами. Король часто смотрел в ту сторону, с которой ожидал неприятелей, и только увидел их, велел миссионерам ускорить богослужение. Приближаясь к идущим на них, островитяне, сделав несколько шагов вперед, преклоня колена, просили всевышнего о даровании победы, и сие моление продолжалось доколе совершенно сблизились с неприятелем.

Король начальствовал с лодки, окружённый множеством других лодок. При первой сшибке королевское войско опрокинуто, но вскоре ободрилось, и неприятели обратились в бегство. Тогда Помари, вопреки прежних обыкновений отаитян, приказал щадить побеждённых, что весьма изумило бежавших, и, как рассказывает миссионер Нот, немалым было поводом к убеждению их принять христианскую веру, так что ныне все жители островов Общества и соседственных — христиане. Нот считает до 15000 человек.

В 1819 году в первых числах мая месяца, когда по повелению короля весь народ был собран в королевскую церковь, Помари после молитвы, взошед на среднюю кафедру, в краткой речи к народу объяснил о пользе законов для обеспечения каждого в его жизни и собственности и предложил следующие постановления: учредить из двенадцати знатных островитян Совет, в котором сам король должен председательствовать; составить несколько законов на первый случай: за смертоубийство наказывать смертью; за воровство виновным вымащивать каменьями место около церкви и складывать берег, чтоб водою не размывало; уличённых в прелюбодеянии приговаривать к работам на знатных островитян и проч. Наказания сии должны быть строго исполняемы. Поднятием вверх рук, народ изъявил королю своё согласие. И с того времени островитяне блаженствуют под кротким управлением малого числа законов.

Помари присоединил ещё к своим владениям остров Райвовай, или High-Island, назначенный на карте Аросмита в широте 23° 41’ южной, долготе 188° 3 западной. Поводом сего присоединения были дошедшие до него слухи, что жители на Райвовае, узнав о его могуществе, пожелали быть его подданными. В ноябре месяце 1818 года Помари отправился на американском судне к сему острову; слухи оказались справедливы. Островитяне отдались в его подданство.

В то время, когда он распространял пределы своих владении, на Отаити возникло новое смятение. Один островитянин из уезда Аропая решился воспользоваться отсутствием короля и заступить его место. Панагиа (так называется возмутитель) сначала объявил воину приверженным к королю округов Паре, или Матаваи, и Фаа, и, по обыкновению островитян Общества, зажёг дом свой с той стороны, которая ближе к противникам его (чем изъявляют решимость вести воину до крайности), но еще до возвращения короля был взят под стражу. Как скоро Помари прибыл, не довольствуясь тем, что виновника возмущения имел уже в своих руках, хотел объявить войну всему округу Оропаа; однакож по уважению к предложению миссионеров, решено повесить токмо двух главных зачинщиков, что немедленно исполнено.

Остров Отаити для внутреннего управления разделен на пять частей из коих в каждой несколько округов и столько же начальников:

1) часть Тепорионнуу — 8 округов

2) " Теоропаа — 2 округа

3) " Тетавазай — 4 округа

4) " Тетавуата — 4 округа

5} " Тефана — 1 округ

Итого: 19 округов

Всех главных начальников девятнадцать; в каждом округе свой суд и расправа, согласно с вышеупомянутыми законами, предложенными народу.

Множество островитян читают и пишут хорошо; буквы приняты латинские. В Отаити из корня, называемого ти, делали ром; вероятно по внушению миссионеров король запретил делать сей напиток, невзирая, что сам до оного охотник. Жаль, что вместе с просвещением островитян отменены народные невинные их забавы, пляска и другие игры. Миссионеры говорят, что все празднества и пляски островитян тесно сопряжены с идолопоклонством, и потому отаитяне, будучи от сердца привержены к христианской вере, сами оставили пляски и песни, как занятия, напоминающие им прежние их заблуждения. Обыкновенное любопытство побудило меня просить короля, чтоб велел островитянам плясать; но он мне сказал, что это грешно.

Хотя шлюпы наши ежедневно наполнены были множеством посетителей, но мы никогда не имели повода сомневаться в их нерасположении или ожидать какой-нибудь шалости. Они всегда к вечеру возвращались домой, расставаясь с нами дружелюбно.

У короля и его семейства на ногах, на четверть выше ступни, узенькая насечка звёздочками, также и на руках на каждом суставе; у некоторых жителей на теле насечка, но ныне они себя сим уже не украшают.

Миссионер Нот доставил нам случай видеть некоторых отаитян, бывших на коральных островах, от Отаити к востоку лежащих. Во время нашего пребывания, ежедневно приезжали к нам на двойной лодке островитяне с одного из сих островов, называемого Анна. Отбирая сведения о названиях коральных островов от жителей с острова Анны, равно и от отаитян, мы слышали различные наименования, однакож все согласно показывали, что остров Анна от Отаити на OtN, а Матеа на средине пути от Отаити к Анне. Сие служит доказательством, что остров Анна самый тот, который обретён капитаном Куком и назван остров Цепи.^[292] Жители сего острова имели точно такие же насечки на ляжках, как те островитяне, коих я встретил на коральном острове Нигире, приехавших для промысла. Они всегда в мореплавании отважны и предпринимают дальние и трудные пути морем; от отаитян отличаются только в испестрении ляжек и распущении длинных волос. Хотя я старался уверить их что остров Анна от Отаити к северу, как на карте Аросмита назначено, но они сему смеялись и никак не хотели со мною согласиться, представляя доказательством, что дабы возвратиться домой, им надлежало итти на Майтеа, а не на Матеа.^[293]

В продолжение нашего пребывания при острове Отаити, термометр подымался в тени до 24,5°, а ночью стоял на 18 и 17,5°.

Широта мыса Венеры лейтенантом Лазаревым определена 17° 29 19" южная, а мы определили 17° 29 20"; долгота 149° 27 20" западная. Сие определение почитается вернейшим. Мы поверили по оному свои хронометры; оказавшуюся неверность в ходе их, в 53-дневное плавание наше из залива королевы Шарлотты к мысу Венеры, разделили по содержанию арифметической прогрессии, полагая, что ход хронометров изменялся не вдруг, а постепенно. Таким образом все долготы, упоминаемые в описании путешествия и означенные на картах, поправлены.

В бытность нашу на острове Отаити ветры дули умеренные днём ONO, а ночью весьма тихие с берега.

27 июля. В 6 часов вечера 27-го мы снялись с якоря при лёгком ветре с берега. Прошел коральную мель, придержались к северу, чтобы скорее отделиться от острова. Некоторые из островитян следовали за шлюпами и просили, чтоб мы их взяли с собою, но как я дал слово Помари никого из его подданных не увозить, то и отказал их просьбе.

Отошед несколько от берега, мы встретили в 9 часов вечера пассадный ветр от ONO. Шлюп «Мирный», не вышел за предел берегового ветра, имел мало хода; я убавил парусов, чтоб не уйти далеко. За темнотою ночи берег скоро скрылся из глаз наших, только ряд огней на низких местах показывал нам положение острова Отаити.

28 июля. С утра безмолвная тишина царствовала повсюду, один лишь шум небольших волн, пенящихся от разрезающего шлюпа, прерывал сию тишину. Мы тогда чувствовали какую-то пустоту, ибо привыкли к шуму, крику и толкотне от тесноты между островитянами, коими каждый день, с самого утра до ночи, суда наши были наполнены; кроме того, они во множестве сидели на лодках окружавших шлюпы; обыкновенно предлагали свои вещи на обмен друг пред другом, с криком производя шум, неприятный для слуха.

При рассвете мы увидели позади себя низменный остров Тетуроа на SW 50°. Ежели принять широту оного 17° 2 30" верною, долгота выходит 149° З1’ 12" западная.

Я весьма был рад, что мы опять имели возможность вычистить шлюпы, а стоя на якоре, по беспрестанной тесноте от посетителей, сего сделать не могли. Убрали выменянные съестные припасы, как-то: арбузы, тыквы, бананы, хлебные фрукты и таро; развесили за кормою и над русленями апельсины, которые ежедневно раздавали служителям, и в мешках хранили на русленях, а некоторые подвешивали в сетках под марсы и к штагам. Кокосовые орехи также хранили развешенными по борту и на марсах и раздавали ежедневно, а лимоны обмывали в пресной воде и укладывали в бочки, прибавляя в каждую несколько свежих стручков красного перцу, потом наполняли рассолом, который обыкновенно употребляют при солении огурцов. Часть апельсинов и лимонов обратили в сок. Как солёные лимоны, так и сок, я приказал беречь до прибытия в южные широты. Выменянные разные отаитские ткани просушивали; пики и другие оружия, ракушки и крючки из раковин, кораллы и все собранные редкости уложены по местам. Наконец, вымыв шлюпы, просушили и очистили воздух, разведя огонь в печках, и, к удовольствию нашему, увидели шлюпы опять в прежней чистоте.

Хотя пребывание наше у острова Отаити было кратковременно, однако по многим обстоятельствам нам послужило в пользу. Главною причиною, побудившею меня зайти к сему острову, было немалое число обретенных нами коральных островов; долготы их, которые мы определили, надлежало поверить по долготе мыса Венеры и сим утвердить всё географическое положение сего для мореплавателей опасного архипелага.

На острове Отаити, к удовольствию моему, здоровье моего помощника капитан-лейтенанта Завадовского, после долговременной болезни, восстановилось. Признаки цинги исчезли на заражённых сею болезнью пред прибытием нашим в Порт-Жаксон, где они не совершенно излечились. На острове Отаити мы вскоре увидели удивительное действие климата: синих пятен на ногах в три дня как будто не бывало. Сему более всего способствовала трехдневная свободная прогулка в тени прекрасных плодоносных деревьев, между народом кротким, приветливым, гостеприимным и услужливым, свежая пища из куриц, зрелые апельсины и целительная кокосовая вода; сверх того бывшим в цинге я велел непременно тереть ноги свежими лимонами. Все вообще служители были приметно веселее и здоровее.

29 июля. Я продолжал курс к северу, склоняясь несколько к востоку, и придерживаясь пассадному ветру от OtS; мы не прежде следующего утра с салинга увидели остров, который признали за Матеа,^[294] усмотренный нами на пути к острову Отаити.

В 8 часов с шлюпа «Мирного» потребована была шлюпка для принятия свежей свинины; я уговорился с лейтенантом Лазаревым, чтобы свиней кололи не в один день на обоих шлюпах, а по очереди, наделить мясо, дабы в знойное время не портилось. Некоторые из свиней весом были до 180 фунтов, и жир их не имел приторного вкуса, вероятно от корма.

В полдень мы находились в широте 15° 39 03" южной, долготе 148° 38 10" западной; продолжали курс по тому же направлению. Сим путём я надеялся достигнуть острова Денса^[295] (назначенного на рукописной карте капитан-лейтенанта Коцебу), потом итти к западу вдоль южного берега сего острова и проливом между оными и островом Крузенштерна, обретенным^[296] капитан-лейтенантом Коцебу 26 апреля 1816 года, во время путешествия на бриге «Рюрике», принадлежащем государственному канцлеру графу Румянцеву. В вечеру с салинга закричали, что виден берег на NN0. После сего скоро затемнело, и для того в 7 часов мы поворотили от берега на другой галс.

30 июля. В 2 часа пополуночи опять поворотили в n0 четверть. В 6 часов, когда довольно рассвело, увидели берег, накануне усмотренный, а скоро после того к востоку — и другой, низменный, лесистый берег. Прошли между сими берегами безопасным проливом шириною в 14 миль. В 10 часов 40 минут утра, находясь восточнее восточной оконечности первого острова, в расстоянии на две третьих мили, я лёг в параллель берега, по направлениям оного переменял курс. В полдень мы были в широте 14° 55 27" южной, долготе 148° 03’ 09" западной. Северный мыс острова находился тогда от шлюпа прямо на запад в четырёх с половиной милях. Плавание продолжали вдоль изгиба берега в полмили от оного, до трех часов пополудни. Мы соединили обозрение западного берега с обозрением восточного. Обойдя вокруг острова в самом близком расстоянии, я имел случай хорошо рассмотреть, что берег непрерывный, узкий, коральный; местами растёт лес. К юго-западной стороне узкий вход в лагун, составляющий средину острова. В сем лагуне несколько островков, поросших лесом. Окружность острова 44 мили. Самая большая длина 16, по направлению N0; ширина 10 миль. Широта средины острова найдена 15° 00 20" южная, долгота 148° 08’ западная.^[297]

По карте капитан-лейтенанта Коцебу, данной от Адмиралтейского департамента, должно бы нам увидеть южный берег острова Денса восточнее западной оконечности вышеописанного острова на 18 миль, но оказалось противное; я прошёл проливом шириною в 14 миль, из чего и заключаю: что сей пролив между островами Крузенштерна и Денса. И так остров, который мы вчера видели, и сегодня обошли, я признал за остров Крузенштерна, потому что он назначен в широте 15° 00 , сходно с определением нашим, и пролив, которым мы прошли, столько же широк, как назначенный на карте между островами Крузенштерна и Денса.

Капитан-лейтенант Коцебу, описывая первый из сих островов, говорит: «Вскоре достигли мы близлежащей земли, состоявшей также из куппы^[298] небольших, рифами между собою соединённых, коральных островов, коих протяжение в самой большой длине куппы от NN0 к SSW составляло 13 миль. Острова сии образовали сомкнутый круг, который легко можно узнать по находящемуся внутри оного озеру, в средине коего есть остров, покрытый густым лесом». В сем описании острова, разность против сделанного нами описания, вероятно, происходит от того, что Коцебу далее нас держался от берега, как на карте видно, и бриг «Рюрик», с которого Коцебу и его сопутники смотрели, ниже шлюпа «Востока».

Я полагаю, что Коцебу вернее мог определить восточную оконечность острова Крузенштерна, ибо находился ближе к оной в полдень, когда производил наблюдения; долгота сей оконечности, им назначенная, на 32 55" западнее нами определённой.

Жители острова Пализера

И так, ежели Коцебу, определяя ход хронометра в заливе Консепцион, нашёл на пути из сего залива некоторые острова и, в 48 дней достигнув острова Крузенштерна, поверил хронометры и увидел, что долгота сего острова западнее истинной на 32 , то и все долготы, определённые на пути Коцебу, по близости острова Крузенштерна, западнее истинного на 32 , Из сих островов исключаю я острова Румянцева и Спиридова, или Оура, ибо положение их поверено Коцебу марта 9, 1824 года в плаание его на шлюпе «Предприятии». Положение других островов, которые он видел до прибытия к острову Крузенштерна, невозможно принять за верное, ибо в описании путешествия на бриге «Рюрике» Коцебу говорит, что сомневается в верности хронометра и что течением был увлечен на 30 миль к западу, и потому исправленные долготы островов, им обретенных и усмотренных в первое его путешествие, будут следующие.

Острова Рюрика, или 1-го Пализера, северо-восточной оконечности широта 15° 11’ 45" южная, долгота 146° 00 15" западная; юго-западной оконечности широта 15° 30 00", долгота 146° 14’ западная; северо-западной оконечности широта 15° 20 00", долгота 146° 18 40" западная.

Острова Мух^[299] (Vlieghen) так названы Лемером и Шутеном, а на аросмитовой карте островами Оанна и Денс. Сие последнее наименование дано в 1803 году капитаном судна «Маргариты», которому Коцебу придерживался в своём путешествии. Командор Бирон называет сей остров островом принца Валлийского, а я оный признаю за 4-й Пализер, обретенный капитаном Куком. Восточная оконечность в широте 15° 16 30" южной, долготе 146° 38 западной; юго-западная оконечность в широте 15° 23 00", долготе 146° 49 , западная оконечность в широте 15° 00 00",долготе 147° 50 западной.

По таковом исправлении долготы островов, которые видел Коцебу, оказывается, что остров Рюрик — тот самый, который обретён капитаном Куком на пути от островов Маркиз^[300] к острову Отаити во время второго путешествия вокруг земного шара. Капитан Кук увидел только часть берега, обращённую к SO, и определяет оного длину 15 миль; широта южная, им найденная, 15° 26 сходна с широтою сих частей острова Рюрика, долгота по капитану Куку 146° 20 западная; острова Рюрика SO части долгота 146° 8 . По всем сим сходствам я заключаю, что остров, названный Коцебу по имени начальствуемого им брига Рюриком, тот самый, который капитан Кук видел 1774 года апреля 19 поутру и назвал в числе прочих Пализером; я почитаю сей остров обретением капитана Кука и буду называть оный 1-й Пализер, потому что из четырёх Пализеров усмотрен был прежде других.

Капитан Кук, находясь у южной оконечности 1-го Пализера, видел берег к SSO на ветре. Я признаю сей берег за остров, который я обозревал и сохранил оному название 2-й Пализер. Сей же самый остров на вышеупомянутой карте Аросмита назван Елисавета.

От южной оконечности 1-го Пализера, капитан Кук направил путь к 3-му Пализеру. Остров сей самый тот, который Коцебу с салинга видел на SWtS от южной оконечности, названного им островом Рюрика и признанного мною за 1-й Пализер. Я обозрел сей остров с южной стороны, а капитан Кук, обходя вдоль северную сторону и быв уже близ западной оконечности, усмотрел к северу берег 4-го Пализера. Взглянув на карту, принадлежащую к второму путешествию капитана Кука, можно видеть, что им обретён 4-й Пализер, который ныне именами богатее всех прочих островов: Лемером и Шутеном назван остров Мух, капитаном судна «Маргариты» остров Денс, командором Бироном остров принца Валлийского, а как долгота, определённая капитаном Куком, вернее, то я сохраняю название 4-го Пализера в память знаменитого мореплавателя, которым сей остров обретён; известно, что обретения прочих, часто по догадкам в кабинетах совершаются.

Лейтенант Коцебу, в 1816 году 23 апреля, в 11 часов утра, усмотрел с салинга вдруг два острова, первый назвал Рюриком, а влеве находяшийся принял за Пализер. Остров Рюрик признал я за Пализер, а как тот остров, который Коцебу принял за Пализер, не точно Пализер но вновь им обретенный, то, дабы сохранить память обретения Коцебу я называю остров, влеве им усмотренный, остров Рюрика.

В путешествии своём Коцебу говорит: «острова, которые ясно видны были в левой стороне» (вероятно, был только один остров); далее — «исчисленная мною долгота Пализеровых островов разнствовала от куковой только 3-мя минутами» (не сказано к западу или востоку), «а в широте не нашлось ни малейшей разности». Вероятно, Коцебу сравнил долготу и широту, Куком определённую, острова первого Пализера, а не всех, и от сего заключил, что остров Рюрик к востоку от первого Пализера, в широте 15° 26 южной, долготе 145° 32 западной.

На карте Аросмита назначены ещё два острова Holts и Philip, которых направление и величина не видны, а долготы и широты несходны с положением коральных островов; быть может, что сии острова те же самые, но по теперь упомянутым причинам я их наименования не принял.

Окончив описание острова Крузенштерна, я лёг к западу, дабы до темноты пройти большее пространство и рассмотреть, нет ли ещё островов по сему направлению; чрез час с салинга сказали, что виден берег на NWtW, я взял курс несколько севернее сего острова; в 6 часов вечера, приближась к N0 оконечности, пошёл по северную сторону прямо к западу в параллель берега. В половине 7-го часа, когда уже было темно, мы кончили обозрение острова. Тогда я переменил курс к северу и, отойдя несколько, убавил парусов.

На сем острове, как и на всех прежде нами усмотренных коральных островах, внутри лагун. Берега с северной стороны выше, нежели на других островах; весь остров покрыт лесом и казался выдавшимся из моря хребтом горы; на таковых вершинах лежит коральный архипелаг, как я уже упоминал. Сей остров отделяем от острова Крузенштерна к западу проливом, шириною в двадцать две мили, в широте 14° 56 20" южной, долготе 148° 38 30" западной. Положение имеет WtN и OtS, длина пять с половиной, ширина две мили. Жителей мы не приметили. Я назвал сие обретение наше по имени капитана шлюпа «Мирного» — островом Лазарева^[301] и причислил к островам Россиян.

От острова Лазарева мы продолжали путь к северу, восточнее пути капитана Ванкувера, при свежем пассадном ветре от OtN и OtS; иногда встречали нас порывы с дождём. Ночи были тёмные, звёзды блистали, изредка пробегали облака одни за другими, зыбь была большая от N0: всё подтверждало, что по сему направлению нет близко берега. Для безопасности в ночное время, я приводил к ветру и держался под малыми парусами.

1 августа. Сим путём мы шли до рассвета 1-го августа, тогда в широте 12° 59 5" южной, долготе 148° 59 западной, не видя с салинга по горизонту, мглою покрытому, признака берега, я переменил курс на NWtN1/2W; ветр был довольно свеж, мы имели ходу по восьми миль в час. До полудня видели несколько летучих рыб, одного баклана и одного фаэтона.

В 5 часов пополудни, находясь в широте 11° 53 южной, долготе 149° 51’ западной, склонение компаса определили 6° 49 восточное. В 8 часов вечера, закрепив все паруса, привели к ветру, имея одни марсели, коих взято было по одному рифу. Таковая предосторожность необходима в сих опасных местах, где можно легко в темноте набежать на низменный и ещё неизвестный коральный остров; курс наш вёл по месту, где никто из известных мореплавателей не простирал пути.

2 августа. С рассветом мы опять взяли курс на nwtw1/2w, я имел намерение, достигнув 10° южной широты, пойти к западу по сей параллели, чтоб решить, существуют ли усмотренные Рогевейном острова Гронинген и Тиенговен, которые Флерье поместил на своей карте в широте южной 10°, долготе 159° и 162° от Парижа, или 156° 4 и 159° 40 от Гринвича.

Пассадныи ветр дул свежо от О и гнал облака одно за другим, однако так, что они не препятствовали нам делать наблюдения; по всему горизонту была густая мрачность. Большая зыбь шла от ONO.

В 9 часов утра я переменил курс несколько ближе к параллели, дабы подойти к пути Ванкувера, но недолго держаться тем же направлением. В полдень широта нашего места была 10° 53 46" южная, долгота 150° 46 25" западная. В 2 часа опять переменил курс и пошёл прямо по параллели на запад.

Сегодня вечер был лунный, и мы не ранее 9-ти часов привели в бейдевинд к северу и убавили парусов.

3 августа. С рассветом, осмотря горизонт, по которому была густая мрачность, продолжали курс на NWtW1/2W. С утра показывались бакланы и фрегаты, час от часу в большем числе. Нас занимал плавный полёт фрегатов, их пролетало множество и они, держась вымпела, осматривали наш шлюп. Большие крылья их казались совершенно недействующими; на груди имели коричневые пятна наподобие сердца. В 9 часов утра я переменил курс к западу, считая себя близ 10° южной широты и полагая, что мы недалеко от берега, но в которой стороне найти оный оставалось ещё под сомнением, доколе с салинга закричали: впереди, кажется, виден берег. В самом деле лейтенанты Торсон и Лесков, рассматривая с салинга в зрительные трубы, удостоверились в истине сказанного.

Ещё до полудня мы обошли остров в самом близком расстоянии; он оброс небольшим густым лесом; белые берега его казались коральными, нечувствительно возвышались до самого леса. Самая большая его длина на NWtN несколько побольше полумили, а ширина несколько менее полумили. Я назвал сей остров по имени шлюпа остров Восток.

После наблюдения в полдень, мы определили широту острова Востока 10° 5 50" южную, долготу 152° 16 50" западную. Над островом беспрерывно вилось бесчисленное множество фрегатов, бакланов, морских ласточек и ещё особенного рода, неизвестных мне, чёрных морских птиц, величиною не более голубя. Как остров не был ещё известен, то, вероятно, человеческая нога не прикасалась к сему берегу, и ничто не препятствовало птицам здесь гнездиться. По большому буруну около берега, я не посылал набрать птичьих яиц и редкостей. Природа, общая всем мать, бдительно печётся о всех творениях, доставляет сим птицам безопасное место, где они размножаются спокойно, и сей остров предназначен, кажется, в особенный удел морским птицам.

По окончании обозрения острова Востока, мы продолжали путь к западу; до самой ночи встречали птиц, которые по мере удаления нашего от острова, показывались реже. Луна сопутствовала нашему плаванию до 8-ми часов вечера, в сие время мы привели к ветру.

4 и 5 августа. Ночью держались на одном месте, а с утра вновь полнили паруса. Простирая плавание только днём мы не прежде 5-ти часов пополудни следующего дня прошли чрез остров Тиенговен, помещенный на карте Аросмита в широте 10° 13 16" южной, долготе 156° 56" западной по предположению Флерье; никаких признаков берега не приметили, а только изредка встречали фаэтонов и фрегатов, невзирая, что шлюп «Мирный» всегда держался от нас на четыре и шесть миль в сторону; таким образом мы вместе обозревали широкую полосу горизонта но ничего не видели. На случай дальних между шлюпов расстояний, мы учредили между собою сигналы верхними парусами: закреплённый фор-брамсель означал — виден берег влеве; закреплённый грот-брамсель — виден берег вправе.

В продолжение всего дня ветр дул свежий; нередко по обеим сторонам от нас пробегали тучи с ветром и дождём; по горизонту было мрачно.

Сегодня кончили конопачение палубы, где жили служители. Сею работою и многими другими я занимал людей под парусами, дабы по прибытии в Порт-Жаксон иметь меньше дела.

В 7 часов вечера ветр засвежел, мы взяли по два рифа и продолжали путь при лунном свете до 10-ти часов, тогда привели к ветру на правый галс.

6 августа. В 2 часа ночи поворотили по ветру, дабы к рассвету притти к тому месту, до которого в прошедший вечер с салинга можно было видеть. При таковых мерах мы никогда не могли проглядеть берега, ежели бы оный в близости находился.

По рассвете с салинга на горизонте ничего не приметили, и потому я вновь направил путь к западу при пассадном постоянном свежем ветре и большой зыби от N0. К северу не было больших островов, ибо зыбь по сему направлению не преставала в продолжение всего нашего плавания.

Я уже упоминал, что намерен был в тёплом климате заняться уменьшением всех реев; дело сие приведено к окончанию, и все стропы на блоки сделаны вновь, ибо настоящие были слишком просторны. Парусов один комплект к прибытию в Порт-Жаксон также был готов.

В полдень мы находились в широте 10° 8 23" южной, долготе 158° 18 35" западной. Склонение компаса было 7°5 4 восточное. По полудни ветр стих, мы продолжали тот же путь до 2-го часа ночи, при свете луны.

7 августа. Тогда привели к северу, а с рассветом вновь пошли по параллели. До полудня ничего не заметили, кроме множества летучих рыб.

В полдень были в широте 10° 5 9" южной, долготе 160° 39 19" западной. Склонение компаса найдено 8° 26 восточное. Погода была прекрасная, день ясный; шлюп «Мирный» держал тогда южнее нас на 4 мили. Не найдя островов Тиенговен и Гронинген, я уже потерял надежду видеть берег, тем более, что по сей самой параллели шёл некогда Мендана и также ничего не видал; но с нами не так случилось. В два с половиной часа пополудни на шлюпе «Мирном» закрепили фор-брамсель, и мы услышали пушечный выстрел, что по условию нашему означало: виден берег влеве; тогда и от нас с салинга усмотрели берег несколько левее нашего пути. Я лёг на SWtW1/2W к южной оконечности видимого острова. Приближаясь к оному, заметили, что принадлежит к коральным островам, густо покрыт кокосовыми деревьями и в середине лагун. На наветренной стороне и в некоторых местах прерывается и образует небольшие острова и пенящуюся сребристую стену от буруна, разбивающегося о коральную мель. Подходя к южной оконечности, мы увидели на взморье множество островитян совершенно нагих (кроме обыкновенных повязок, коими все островитяне Великого океана прикрывают средние части тела). Островитяне были вооружены пиками и палицами. Когда мы проходили мимо острова, они бежали по берегу вслед за нами, держась наравне против шлюпа. Обошед южный мыс на SW стороне, мы усмотрели в тени густой кокосовой рощи селение и несколько лодок, вытащенных на берег, покрытых тщательно листьями, дабы не драло их от солнечного зноя; видели также множество мужчин и женщин, вооружённых пиками. Женщины были обвёрнуты тканями или матами, от поясницы до колен. От мыса к SO продолжался риф, как видно было по буруну. Мы подняли кормовые флаги.

Вскоре имели удовольствие увидеть идущие к нам лодки; тогда под защитою острова мы легли в дрейф. Лотом на 90 саженях не достали дна; как по сей причине, так равно и потому, что приближалось время, в которое надлежало возвратиться в Порт-Жаксон для приуготовления шлюпов к плаванию вновь в южных больших широтах, я имел намерение не останавливаться на якорь, а только держаться под парусами для того, чтобы иметь сношение с островитянами; между тем они спешили к нам, но не подошли ближе полукабельтова от шлюпа.

Лодки их были разной величины, с отводами на одну сторону и лучше всех до сего времени нам известных; весьма остры, нос и корма отделаны чисто и притом так, что воды черпнуть не могут; украшены правильно врезанными жемчужными раковинами, что придавало им хороший вид; на каждой лодке было от шести до десяти островитян; они похожи на отаитян, волосы у них распущенные, длинные, изгибисто висели по плечам и спине, а у некоторых головы были убраны, как у перуанцев, красными лентами из морского пороста или листьев; на шее и в ушах искусно выделанные жемчужные раковины, сверх сего на шее надето для защиты лица во время сражения забрало, сплетённое из волокон кокосовой коры круглыми обручиками, наподобие хлыстика, толщиною в шестую долю дюйма, в двадцать один ряд, сзади одна треть связана в четырёх местах тонкими плетёнками. Когда сие забрало на шее, оно сжато вместе, а когда приподнято на лице, передняя часть расширяется и покрывает всё лицо; спереди некоторые части украшены искусно выделанными из раковин и черепах четыреугольничками; забрало упруго и тем более защищает от ударов; закрываемая часть тела обвязана тканью, или лучше сказать плетёнкою, наподобие той, из которой делают в Европе соломенные шляпы; плетёнка шириною в шесть дюймов и столько длинна, что обходит вокруг всего тела и между ногами; некоторые из островитян употребляли для сего зелёные кокосовые ветви, и у иных они надеты на шее. В лодках были пики, булавы и множество кусков кораллов, составляющих приморский их берег. Они все кричали громко, звали нас к себе, а мы разными подарками приманивали их на шлюпы, бросали подарки в воду, но островитяне ничего не брали и не приближались к нам, невзирая, что в руках имели мирные кокосовые ветви.

Видя их непреклонность, я послал лейтенанта Торсона на вооружённом ялике к лодкам с подарками; островитяне по наступающей темноте поспешили к берегу. Лейтенант Торсон следовал за ними, но как их лодки далеко были впереди, то я ему дал знать пушечным выстрелом, чтобы возвратился на шлюп.

Сего же вечера по приглашению моему приехал ко мне лейтенант Лазарев и сказывал, что был счастливее меня, островитяне приближались к шлюпу «Мирному» под самую корму и держались за спущенные верёвки; лейтенант Лазарев успел сделать им несколько подарков и раздать медали.

Острова великого князя Александра Николаевича, Воваду, Оно, Михайлова, лорда Гове

8 августа. Ночью мы держались под малыми парусами; к 8 часам утра выехали островитяне, сегодня хотя с большим трудом, но мы успели приманить их, чтоб они приблизились и схватились за верёвки, спущенные за корму. Тогда им произносили на отаитянском языке слова тано (друг), юрана (приветствие при встрече друг с другом). Казалось, что некоторые из них понимали сии слова. Я их дарил медалями серебряными и бронзовыми, на проволоке, чтобы вместо украшения носили на шее, не так скоро оные потеряли и, может быть, сберегли на долгое время.

Фио — начальник острова Оно; житель острова Оно

При получении топоров и прочих железных вещей, островитяне не изъявили такой радости, как жители Новой Зеландии, острова Опаро и графа Аракчеева. Когда же я приказал плотнику перерубить топором кусок дерева, тогда они узнали цену сего орудия и обрадовались. Мы выменяли несколько небольших палиц, забрал, красных лент из морского пороста, матов и шляхт^[302] из раковин. Из съестных припасов островитяне ничего не привезли, кроме кокосовых орехов, и те были негодные, вероятно, привезённые для того только, чтоб нас обмануть. Выменянная нами небольшая палица, видом подобная четырехугольному вальку, сделана из тяжёлого дерева, которое, кажется, того же рода, каковые мы видели в Новой Голландии; шляхты из больших раковин привязаны к сучку дерева плетёными верёвочками из волокон кокосовой коры; а дабы при употреблении в действие сии верёвочки не перетирались, они обложены крупною рыбьего чешуёю. На всех коральных островах шляхты делают из ракушек, потому что базальту или другого рода крепкого камня нет. Вместо пил островитяне употребляют челюсти больших рыб с зубами; держась на лодках за кормою шлюпа, они старались сими пилами перепилить ту самую верёвку, за которую держались.

Изделий из костей животных мы не заметили. Одному островитянину, который по наружности казался мне из отличных, я подарил петуха и курицу, с тем, чтоб он их сберег, на что он охотно согласился и изъявил мне, что непременно сбережёт. Многие из островитян, увидя сих птиц, называли их боа; на острове Отаити и на других островах так называют свиней.

Жители острова великого князя Александра Николаевича

Когда мы вылавировали к берегу и поблизости оного поворачивали оверштаг, тогда служители разошлись по своим местам. При сем удобном случае островитяне начали бросать на ют и шканцы кусками кораллов, величиною от 26 до 27 кубических дюймов. Таковыми кусками ежели попадешь в голову, легко можно ранить, даже и убить человека. Холостой выстрел из ружья более ободрил, нежели устрашил сих вероломных посетителей; неприязненные их поступки принудили меня наказать первого зачинщика. Я сказал лейтенанту Демидову, чтоб он выстрелил в сего островитянина в мягкое место; сие исполнено, раненый закричал, тогда все люди разбрелись в разные стороны и коральный крупный град прекратился. Всех лодок, окружавших шлюп «Восток», было до тридцати. Раненого тотчас повезли на берег, а прочие отгребли далее в сторону и остановились, как будто бы вероломство их до них не касалось.

Нетрудно было вновь приманить островитян под корму, ибо они видели нашу щедрость, но мы ни одного не могли убедить, чтобы взошёл на шлюп, невзирая на все изъявления приязненного нашего расположения.

Действие европейского огнестрельного оружия не было им известно; ибо, невзирая на наши дружественные поступки, они старались с лодок пикою ранить выглядывающих из каюты, вовсе не опасаясь ружья.

После сего я не решился послать гребное судно на остров, которого жители так вероломны и держат в одной руке мирную ветвь, а в другой для убиения камень; я не мог послать иначе, как подобно Рогенвейну и Шутену сильный вооружённый отряд, и показать островитянам ужасное действие европейского оружия. Тогда только можно бы быть уверену в безопасности посланных, но я не хотел наносить вред островитянам, тем паче, что первое изустное мне приказание от государя было, чтобы везде щадить людей и стараться в местах, нами посещаемых, как у просвещённых, так равно и у диких народов, обходиться ласково и тем приобрести любовь и оставить хорошую о себе память и доброе имя.

Лейтенант Лазарев сказывал мне, что когда шлюп «Мирный» был довольно далеко под ветром сего острова, тогда один островитянин на лодке пригрёб к шлюпу, но никак не согласился взойти на оный. Лазарев спустил с другой стороны ялик, так что островитянин сего не видел и его перехватили. Когда он взошёл на шлюп, тогда поворачиваясь на все стороны и смотря на окружающие для него новые предметы, выл от удивления. Лейтенант Лазарев, щедро одарив его, отпустил.

Широта сего острова южная 10° 2 25", долгота западная — 161° 02 18", направление NtO и StW, длина 2,5, ширина 0,75, в окружности 8 миль. Я отличил сей остров наименованием острова великого князя Александра.^[303]

В половине 3 часа пополудни опять взял курс к западу. Шлюп «Мирный» последовал за шлюпом «Востоком».

9 августа. Хотя ночь была облачна и находили шквалы с дождем, но луна иногда освещала горизонт, и мы при сем свете шли до половины второго часа ночи, тогда за темнотою привели к ветру, и ветр задул от SOtO, но вскоре опять от ONO. Таковые частые перемены нередко могут предвещать близость берега, однако сего не случилось. Мы при рассвете ничего не видели. Тогда вновь легли к западу, шли сим путём до широты 10° 11 8" южной, долготы 165° 58 29" западной; в сем месте склонение компаса найдено 9° 24 восточное. Мы не имели признаков близости берега, кроме того, что ветры были несколько переменнее.

Таким образом, не находя островов Тиенговена и Гронингена обретенных Лемером и Шутеном и положенных Флерье на самом том месте, коим мы прошли, я взял курс к югу.

11 августа. В 8 часов утра 11-го, я направил путь к Порт-Жаксону сначала одним градусом восточнее пути Лаперуза, для того, что надеялся на ветре у островов Навигаторских и Фиджи иметь свежие ветры, ибо при проходе под ветром сих островов можно несколько времени иметь штили или лёгкие ветры, что продлило бы наше плавание. Пройдя севернее острова Вавао, я положил итти прямо к Новому Южному Валлису.

С утра ветр дул от О, при великой зыби от ОSО. Мы видели разных птиц, четыре фрегата, два большие и два малые, несколько бакланов и одну морскую ласточку.

Согласно вышеизъясненному расположению, мы шли к югу в расстоянии шлюп от шлюпа на семь миль. В самый полдень лейтенант Лазарев сигналом посредством парусов дал знать, что виден берег. Сей берег от нас с салинга видели к SО, я придержался с шлюпом «Востоком» ближе к ветру, дабы пройти близ берега, который мы признали за острова Опасные,^[304] обретенные и названные командором Бироном на пути его от острова короля Георгия к Сайпану в 1763 году июля 21 числа.^[305]

С марса можно было ясно рассмотреть все острова и мели. Изгибистая гряда возвышенной морской сребристой пены, происходящей от буруна, разбивающегося о кораллы, соединяла три лесистые, кокосовыми деревьями обросшие острова в один остров, коего лагун в широте 10° 54 южной, долготе 165° 48 08" западной. Шлюп «Восток», по причине противного ветра, не подходил ближе 6-ти миль к сим, так называемым, Опасным островам. Лейтенант Лазарев проходил двумя милями ближе, почему и мог лучше рассмотреть. По сей причине в атласе помещён план сего острова, сделанный на шлюпе «Мирном».

В четыре часа пополудни, когда острова Опасные были на траверсе у шлюпа «Востока», я вновь пошёл к югу. Шлюп «Мирный» последовал за нами; мы шли всю ночь при лунном свете; ветр дул умеренный от востока.

13 августа. В четыре часа утра 13-го мы пересекли пути Бугенвиля и Эдварда, и я лёг к SW; в полдень находились в широте 14° 42 9" южной, долготе 166° 9 7" западной. В четыре часа пополудни стадо птиц чёрных и белых, летящих далеко на ветре, обратило наше внимание, но за дальностью их рассмотреть не могли.

14 августа. Мы шли к sw до следующего утра; тогда легли sw 78°, на вид острова Вавао, принадлежащего к группе Дружеских островов.^[306]

15 августа. В полдень находились в широте 18° 15 40" южной, долготе 171° 46 10" западной. Склонение компаса было 11° 7’ восточное.

16 августа. Следующего утра в 7 часов увидели к западу северный возвышенный берег острова Вавао, переменили курс на WtN, при ветре от ONO и пасмурной погоде, и пошли севернее северной оконечности острова. Склонение компаса найдено 11° 48 восточное.

Проходя с восточной стороны острова Вавао, мы видели несколько заливов, которым кокосовые рощи придавали особенную красоту. Нам показалось, что остров обитаем; на северном мысу в малом заливе увидели шесть островитян; они были совершенно нагие, кроме обыкновенног пояса.

Весь северный берег, равно и западный, вышиною в 430 футов отрубом; таковые берега неудобны для народонаселения; остров весь оброс лесом.

В полдень мы находились по западную сторону Дружеских островов. Пасмурность воспрепятствовала нам сделать наблюдения и в полдень мы принуждены довольствоваться выводом из высот, взятых около полудня. Широта места шлюпа «Востока» оказалась 18° 45 26" южная, долгота 174° 6 37" западная. Невзирая, что мы тогда от берега были на полторы мили, однако лотом на 100 саженях не достали дна. Ближний к шлюпу берег был самый большой остров после Вавао, который показывался с западной стороны высоким хребтом; вершины его обросли кокосовыми деревьями; другие острова, между сими двумя и далее к SW по тому же направлению нами видимые, весьма малы и едва заслуживают названия островов.

Вавао, самый большой из сих островов, в широте 18° 43 10" южной, долготе 173° 56 2 0" западной, лежит N0 и SW, длина оного 11, ширина от 4 1/2 до 5 1/2, окружность до 34 миль. Первое сведение о существовании сего острова мы имеем от капитана Кука в последнем его путешествии. Испанский мореплаватель Моурелла в 1781 году был при острове Вавао и назвал оный Islas don Martin de Mayorga, по имени вице-короля мексиканского. Потом Малеспина нашёл, что гавань, в которой он остановился на якорь, в широте 18° 38 45" южной, долготе 173° 57 44" западной;^[307] вероятно, стоял на якоре в заливе при северо-восточной стороне острова, которого широта ближе к означенной Малеспиною. Капитан Эдвард в 1791 году определил долготу залива 173° 53 западную. По наблюдению на шлюпе «Востоке» широта 18° 40 10", долгота 173° 52 50".

После острова Вавао, первый остров (по величине) к SW от оного в широте 18° 45’ 8" южной, долготе 174° 05 15" западной; прочие острова все весьма малы; мы насчитали до 15, а как они один другим закрываются, то и невозможно было с точностью определить числа оных. Не видя выезжающих островитян и не желая потерять время на искание якорного места, я опять направил путь на SWtW, к Порт-Жаксону.

Прошед несколько по сему направлению, в половине 3 часа, мы увидели на SW 81° высокую конусообразную гору, которую признали за остров Поздний (Late). В исходе шестого часа прошли на перпендикуляре курса высокую вершину сего острова и тогда находились от ближнего его берега в пяти с половиной милях. Склонение компаса было 12° 40 восточное.

Остров сей продолговат, лежит О и W; длиною 2 3/4, шириною 1 1/4, в окружности 6 1/4 миль. Берег со всех сторон к средине возвышается в гору, коей высота по измерению капитан-лейтенанта Завадовского до 1 320 Футов, и от низа до половины поросла частым лесом. Остров в широте южной 18° 55 50", долготе 174° 34 20" западной; по карте Аросмита в широте 18° 50 . Других двух островов, на его карте в близости острова Позднего назначенных, мы не видели, хотя перешли по широте их. Ежели бы взаимное положение сих островов на карте было назначено настоящее, то, невзирая на погоду, не совсем ясную, нам надлежало бы увидеть другие два острова. К ночи мы убавили парусов.

17 августа. С полуночи я начал держать на один градус ближе к параллели, чтобы простирать плавание между путями капитана Кука и Лаперуза, в надежде найти по сему направлению какие-либо острова; сигналом дал знать о сем лейтенанту Лазареву. Когда мы проходили Дружеские острова, ветр дул от N0, нередко с дождём, а сегодня с девяти часов перешёл в NtO и также наносил дождь. По наблюдениям мы находились в широте 19° 36 40" южной, долготе 175° 53 13" западной. В четыре часа пополудни видели множество морских свиней.^[308]

Продолжая итти тем же курсом при тихом ветре N и О, не встретили ничего примечания достойного и признаков берега не заметили.

19 августа. Поутру видели одного летающего фрегата. В полдень 19-го были в широте 21° 7’ 20" южной, долготе 178° 25 34" западной. В начале третьего часа с салинга закричали, что на NWtN1/2W виден берег; я пошёл прямо к оному и посредством парусов уведомил лейтенанта Лазарева, что мы видим берег. Шлюп «Мирный» был от нас далеко к югу и по сему привёл в кильватер. Вскоре с салинга увидели ещё другой берег на NWtN.

Приближаясь к сим двум малым островам, мы рассмотрели, что один от другого на SW и N0 78°, в шести с половиной милях, поросли кокосовыми деревьями, каждый окружён особенным коральным рифом, о который бурун с шумом разбивался. Восточнейший из сих островов в широте 21° 1’ 35" южной, долготе 178° 40 13" западной, длиною в одну милю, шириною в половину длины, в окружности две с половиной мили, окружён коральным рифом к WNW и ОSО на милю от берега, к N0 и SW на одну треть мили, так что коральные гряды в окружности пять с половиной миль. Я назвал сей остров по имени бывшего с нами искусного художника в живописи Михайлова.^[309] Другой остров в широте 21° 2 55" южной, долготе 178° 46 23" западной, величиною почти равен острову Михайлова, также окружён коральною мелью, восточной, северной и западной сторон на полмили, а к SSO на четверть мили от берега; вся сия коральная мель в окружности пять и три четверти мили, также покрыта сребристою пеною, происходящею от разбивающегося буруна. Сей остров назвал я по имени И. М. Симонова,^[310] находящегося на шлюпе «Востоке» в должности астронома, ординарного профессора Казанского университета.

В сие время мы были вновь обрадованы, услышав с салинга: виден берег на NtW; с первого взгляда открывшийся остров показался больше прочих, оттого что открылись токмо гористые места.

В 5 часов окончили обозрение островов Михайлова и Симонова и прошли створ оных. Ветр дул тогда N0t0 свежий и препятствовал нам держать прямо к видимому берегу, почему я продолжал курс в бейдевинд на NNW1/2W, имея в ночное время большие паруса, дабы лавированием приблизиться к берегу.

В 8 часов вечера за темнотою мы не видали шлюпа «Мирного» и для сего сожгли фальшфейер. Шлюп «Мирный» ответствовал и оказалось, что он от нас на NW.

Я смело шёл в темноте, оттого что в вечеру с салинга ничего не было в виду, кроме берега, к которому мы желали вылавировать. В начале 10-го часа вечера показалось пред носом шлюпа белое зарево, которое то потухало, то снова светило. Пройдя ещё некоторое расстояние, мы услышали от разбивающегося буруна о коральную мель ужасный рев, почему я тотчас приказал поворотить чрез фордевинд на другой галс; при самом повороте мы были так близко от сей мели, что невзирая на темноту, ясно различали каждую разбивающуюся волну. Несколько минут промедления и погибель наша была бы неизбежна, ибо ежели бы по несчастью приближались к катящимся волнам, тогда первый удар о кораллы проломил бы шлюп, а при последних ударах надлежало бы искать спасения на гребных судах, или погибнуть.

20 августа. Следующего утра в половине девятого часа мы находились близ корального надводного сплошного рифа по SО сторону острова, который окружён был сим рифом в разном расстоянии. Тогда мы увидели на берегу жителей, из коих некоторые на нескольких лодках ехали к коральному рифу. Весьма великий бурун омывал сей риф так, что невозможно было иметь никакого сообщения с островитянами и потому я скоро поворотил, дабы вылавировать более на ветр и обойти острова и, ежели островитяне приедут, то послать гребное судно на берег. Не прежде 11 часов следующего утра удалось нам обойти северную сторону корального рифа, окружающего сии острова; тогда мы легли в дрейф и поджидали островитян, ехавших на лодках; две были под парусами, а прочие на гребле; когда две лодки пристали к шлюпу, мы наполнили опять паруса.

Лодки сии имели с одной стороны отводы, и на каждой было по три человека. Двое из островитян по первому нашему призыву тотчас взошли на шлюп; когда мы их обласкали, они скоро ознакомились и были как между своими. Одну из сих лодок, на которой оставался один только островитянин, от большого хода шлюпа поставило поперёк, опрокинуло и оторвало верёвку, коею она была прикреплена. Для сего я принуждён был опять лечь в дрейф, послать ялик спасти островитянина и прибуксировать лодку. Товарищи его находящиеся на шлюпе, нимало о сем не заботились, но ещё веселились, смотря на барахтающегося в воде земляка. Вскоре островитяне приехали во множестве и все взошли на шлюп. Некоторые из них были начальники, мы их дарили и надели на шею медали. Они старались производить мену. Мы им щедро платили за все их безделицы, ибо уже после сих островов не надеялись на пути к Порт-Жаксону найти другие населённые острова. Из Порт-Жаксона нам надлежало итти в Южный Ледовитый океан, где и по климату на островах жителей не может быть. Начальникам, которые приезжали на двойных парусных лодках, я препоручил доставить некоторые подарки для короля, бывшего на берегу. Я уверен, что островитяне, доказавшие свою честность в торговле, непременно исполнят моё поручение.

Вскоре мы узнали, что в числе начальников находились два сына короля. Я их повёл в каюту, надел на них также медали и сделал им особенные подарки: дал каждому по лоскуту красного сукна, по большому ножу, зеркалу, по нескольку железных ремесленных инструментов, а сверх того отправил с ними на берег подарки собственно для короля, и они уверили меня, что он сам скоро к нам будет. В самом деле один из островитян, приехавший с его сыновьями, остался у нас. Мы узнали, что он из приближённых королю и его называют Пауль; он с острова Тангатабу, с некоторыми другими земляками своими бурею занесен на сей острое, на коем все они пользуются приязнью жителей. Когда лодка королевская приехала, Пауль привёл меня к шкафуту и указал на короля. Фио, так называли его, лет пятидесяти, роста большого, испестренние имеет только на пальцах, и то весьма малыми звёздочками на суставах. Волосы с проседью и убраны тщательно наподобие парика. Цвет тела и лица смуглый, глаза чёрные. Перевязан узким поясом вокруг тела, как и все островитяне Южного моря.

Когда король взошёл на шлюп, мы приветствовали друг друга прикосновением носов; потом, по желанию Фио, я и капитан-лейтенант Завадовский сели с ним на шканцах на полу. Пауль и ещё один островитянин, пожилых лет, также сели, и мы составили особенный круг. Тогда по приказанию Фио, подали с его лодки ветвь кокосовую, на коей были два зелёных ореха. Он взял сию ветвь, отдал Паулю, который, держа оную за конец кверху, начал громко петь; в половине пения пристали два островитянина, потом все хлопали в ладоши и по своим ляжкам. После сего Пауль начал надламывать каждый отросток от ветви, прижимая их к стволу и при каждом надламывании приговаривал нараспев какие-то слова; по окончании сего все запели и били в ладоши, как и прежде. Без сомнения, действие сие изъявляло дружелюбие, ибо островитяне всячески старались доказывать нам свои дружественные расположения.

Я повёл короля в каюту, надел на него серебряную медаль, подарил ему пилу, несколько топоров, чугунной и стеклянной посуды, ножей, зеркал, ситцев, разных иголок и прочей мелочи; он сим подаркам весьма обрадовался и тот же час отослал их на берег на своей лодке, а между тем объяснил мне, что первые мои подарки, посланные чрез сыновей, получил. Фио пил с нами чай. Всё, что он видел, было для него ново, и потому он с вниманием все рассматривал.

21 августа. Сегодня мы выменяли у островитян разные их оружия, как-то: пики, палицы, кистени и булавы, так же нечто похожее на ружейный приклад; все сии вещи искусно обделаны резьбой; выменяли ещё широкую лопатку с резьбою, выкрашенную белою сухою краскою; кажется, сия лопатка составляет принадлежность одних начальников, и, может быть, знак отличия. Кроме оружий выменяли ткани, зарукавья, гребни, шпильки, разные украшения из ракушек, кусок жёлтой краски, похожей на так называемый шижгель,^[311] снурки, искусно сплетённые из человеческих волос, разные верёвки из волокон кокосовой коры, и пр. Из съестных припасов островитяне доставили нам: таро, ямс, кокосы, хлебные плоды, ещё какие-то коренья, род картофеля, сахарный тростник, садовые и горные бананы.

В 2 часа пополудни, приближась к берегу, увидели мы на вершине горы большие пушистые деревья, в тени коих находилось селение. Домы снаружи похожи на отаитские, но несколько ниже. Почти все близлежащие острова казались обработанными и должны быть плодоносны.

Жители во многом подобны отаитянам; головы убирают весьма тщательно следующим образом: все волосы разделяют на несколько пучков, которые перевязывают тонким снурком у корня, потом концы сих пучков с тщанием причёсывают, и тогда головы их похожи на парики; некоторые островитяне насыпают на волосы жёлтую краску; у других были таким образом причёсаны одни только передние волосы, а задние и виски висели завитые в мелкие кудри. У многих воткнуты гребни, сделанные из крепкого дерева или черепахи, и черепаховые шпильки в фут длиною, которые вложены были в волосы с одного боку горизонтально. Сию шпильку употребляют островитяне, когда в голове зачешется, дабы не смять прекрасной причёски. Шеи по большей части были украшены очищенными перламутровыми ракушками, тесьмами из человеческих волос на которых нанизаны мелкие ракушки, и ожерельями, выделанными из ракушек, наподобие стекляруса. В правое ухо вкладывают цилиндрический кусок раковины, толщиною в один с четвертью дюйм, длиною в два с половиною или три дюйма, отчего правое ухо казалось многим длиннее левого. На руках выше локтей носят кольца, выделанные из больших раковин. Таковой убор головы и прочие украшения придают им, конечно, необыкновенный, но довольно красивый вид. У многих я заметил по четыре пальца на руке, а мизинца не было, отнимают оный в память о смерти самого ближнего своего родственника.

Мы вообще нашли, что островитяне весёлого нрава, откровенны, честны, доверчивы и скоро располагаются к дружеству. Нет сомнения, что они храбры и воинственны, ибо сему служат доказательством многие раны на теле и множество военного оружия, которое мы выменяли.

В последнем путешествии капитана Кука упоминается, что он слышал на острове Тангатабу, что на три дня ходу к NWtW находится остров Фейсе, которого жители весьма воинственны и храбры. Капитан Кук видел двух островитян с острова Фейсе и говорит о сих островитянах: «У них одно ухо висело почти до плеча, они искусны в рукоделиях, и остров, ими обитаемый, весьма плодороден». Я нисколько не сомневаюсь, что остров, при котором мы находились, точно Фейсе, ибо всё сказанное об оном сообразно тому, что мы нашли, кроме только, что острова сии называют Оно и они управляемы королём, коего имя Фио, и имя сие переходит от отца к сыну, а потому и неудивительно, что жители Тонгатабу самый остров Оно называют Фио. На Дружеских островах имена королей переходят от отца к сыну и ныне на сих островах король называется Пулаго, как и предместники его.

С приближением ночи все островитяне возвратились на берег, а король, ожидая свою лодку, остался с Паулем и одним стариком. Лодка пришла не ранее следующего утра; гости наши отужинали с нами и при действиях ужина во всём подражали нам. Когда сделалось совершенно темно, я приказал спустить несколько ракет. Сначала островитяне испугались; король во время треска крепко держался за меня; но когда увидели, что ракеты спущены единственно для забавы и совершенно безвредны, тогда изъявили удивление восклицаниями с трелью, которую производили голосом протяжным и громким, ударяя в то же время часто пальцами по губам. Более всего занимал их искусственный магнит, который притягивал железо, и они особенно смеялись, когда иголка, положенная на лист бумаги, бегала за магнитом, коим водили внизу под листом. Для ночи приуготовили им в моей каюте госпитальные тюфяки всем вместе вповал и каждому по простыне, чтобы одеться. Сначала они улеглись, но худо спали и беспрерывно выбегали наверх.

Острова за темнотою не было видно. Я спрашивал короля и каждого из островитян порознь: где острова Оно? Взглянув на небо, они хорошо угадывали положение островов, ибо с вечера заметили, по которую сторону мы держались. Из всего видно, что имеют о течении светил понятия, им необходимо нужные для различия частей суток, или вообще времени и узнания страны света в случае дальнего их плавания к соседственным островам Фиджи и Дружеским, Пауль вам рассказал, что к W находятся острова более Оно, называл Пау, а на WNW Лакето, но в каком расстоянии, мы понять не могли. Узнали от островитян следующие слова их языка:

Кавай ……… род картофеля

Пуака ……… свинья

Сели ………. ножик

Амбу ………. кокосовый орех

Коли ………. собака

Малук ……… оружие, наподобие

Ейколо …….. кость

Леру ………. кольцо на руке

Атоку ……… шпильки в волосах

Сакюн ……… заплати

Сайтаж …….. ножницы

Тарига …….. ухо

Кумми ……… борода

Фалуа ……… земля

Киникин малум. лопатка, оружие

Гланджи ……. палки

Малум ……… оружие

Амбале-мато малум. копье

Маида малум … род булавы

Ейводи …….. весло

Сун-сюп ……. кривая булава

Амаси ……… ткань

Э-амба …….. рогожа

Итакой …….. лук

Манау ……… стрела

Були-гон-го … ракушки, называемые фарфоровые

Едиба ……… жемчужная ракушка

Валло-а ……. снурок или тесьма, сплетенная из волос

Аванго …….. судно

Вакко ……… гвоздь

А-рфено ……. желтая краска ружейного приклада

А-споа …….. петух

Мона ………. курица

Еолу-Алатолу… три звезды царя Ориона

Еолу-Вулло …. луна

Минако …….. хорошо

Алинсангу ….. рука

Индути …….. палец

Ауту ………. нос

Нрако ……… рот

Амбачи …….. зубы

Айанри …….. лоб

Амата ……… глаза

Аме ……….. язык

Аулу ………. волосы

Акокупо ……. ноготь

Бери ………. нога

Андаку …….. спина

Амбука …….. огонь

22 августа. В продолжение ночи мы удерживались короткими галсами на одном месте. С рассветом поворотили вновь к берегу и по восхождении солнца островитяне пустились к нам на семи парусных и тридцати гребных лодках; на парусных сидело до десяти и более, а на прочих по три и по четыре человека. Они навезли множество прекрасно сделанных оружий, разных украшений, больших раковин, в которые трубят в случае внезапного сбора народа или призыва к оружию; тканей разных, в виде набойки клетчато-красной и кофейной, самые же тонкие, величиною с большой носовой платок, были белые; таковой доброты тканей мы на Отаити не видали. Платки так искусно и красиво сложены, что мы, развернув, не могли опять их также, сложить.

Жители острова Оно

В числе парусных лодок пришла и королевская, на которой привезли нам в подарок две свиньи, кокосовых орехов, коренья таро и ямсу. Я за сие подарил короля, а старшему королевскому сыну дал большой кухонный ножик, пистолет, несколько пороху и пуль, показав ему, каким образом должно употреблять сии огнестрельные орудия против неприятеля; дал королю и некоторым островитянам апельсинов и разных семян, растолковал, как семена сажать в землю. Казалось, что островитяне были довольны сими подарками и обещали заниматься рассадкою, в чём я и не сомневаюсь, ибо на берегу их острова видны были обделанные огороды, где они, вероятно, разводят коренья таро, ямс и пр.

Оружие жителей острова Оно

Островитяне охотно брали все, что мы им дарили, а наконец, ножи и ножницы всему предпочли, даже и самым топорам. Они нас неотступно звали к себе на берег; но как не было видимой пользы посылать на остров гребное судно без натуралиста, а останавливаясь на якоре, мы бы непременно потеряли несколько дней, ибо надлежало прежде сквозь коральную муллу найти проход к якорному месту. Приближение весны в Южном полушарии не позволяло мне терять времени потому, что я желал долее пробыть в Порт-Жаксоне, дабы переменить степс бушприта, совершенно ненадёжный для плавания в больших южных широтах.

Остров Оно состоит из нескольких малых гористых островов, из которых самый большой длиною две и три четверти, шириною одна и три четверти мили. Все они, так сказать, окружены коральною стеною, которая местами сплошная сверх воды, а к северу местами открыта, и с сей стороны выходили лодки. Направление коральной стены на NOtN и SWtS, длина 7 миль. Средина оной в широте 20° 39" южной, долготе 178° 40 западной. Пологие места на сих островах обработаны и обросли разными деревьями, в том числе и кокосовыми.

23 августа. В 9 часов утра мы простились с королём Фио, с которым я в короткое время подружился; он отправился на берег. Тогда сослав островитян с шлюпа, я приказал отвалить лодкам от борта, но они все держались за ахтертай, бросили оный тогда, когда увеличившийся ход шлюпа их к сему принудил и волнение начало прижимать лодку к лодке; одну опрокинуло, и они перестали держаться у борта.

Один из молодых островитян желал остаться на шлюпе, я согласился его взять с собою, но он непременно хотел, чтоб мы и товарищей его взяли, а мне невозможно было на сие согласиться по опасению, что они не выдержат климата южного полушария.

Я направил курс к островам Михайлова и Симонова, дабы поверить положение оных. Проходя по западную сторону острова Оно, мы с салинга увидели тот самый бурун, от коего в вечеру 19-го с поспешностью отворотили и избегли очевидной опасности. Я придержался к сему буруну, чтобы рассмотреть и определить самую мель и тем предохранить будущих мореплавателей от неминуемой гибели в ночное время. В 11 часу мы прошли мель, которая образуется лагуном. Она приметна по гряде белой пены и водяных брызгав наподобие пыли, происходящих от разбивающего буруна. Теперь только изредка местами видны сии кораллы, но со временем они совершенно образуются подобно всем коральным островам, покроются зеленью и, без сомнения, будут обитаемы сначала дикими птицами и морскими животными, а наконец, и людьми.

Направление сей мели О и W, длина четыре, ширина две, окружность около десяти миль; она отделена от рифа острова Оно каналом, шириною в шесть миль. Широта средины 20° 45’ южная, долгота 178° 49 49" западная. Я назвал сию мель: Берегись.^[312]

В 2 часа остров Симонова был от нас на О, потом вновь увидели оба острова, т. е. Михайлова и Симонова, которые покрыты кокосовыми деревьями. Жителей нет. Вероятно с Оно приезжают на сей остров за кокосовыми орехами.

Мы направили путь в SW четверть, между путями капитана Кука и Лаперуза. Погода начинала быть переменная: небо покрывалось облаками, нередко шёл дождь, ветр на короткое время переходил в NW четверть, зыбь была не малая.

Хотя обретение островов, ещё неизвестных, весьма лестно для каждого мореплавателя, и вообще споспешествует распространению географических сведений, при всём том, не желая на пути к Порт-Жаксону найти на новые обретения, дабы они нас не задержали, я спешил в сей порт, для приуготовления шлюпов к настоящей цели нашей, т. е. к плаванию в Южном океане.

24 августа. Небо покрылось облаками, ветр дул весьма тихий с разных сторон. Мы лишились восточных ветров, которые нам толь долгое время способствовали простирать плавание по желанию. Ночью море было покрыто необыкновенным множеством мелких огненных искр, а густые чёрные облака угрожали дурною погодою.

В продолжение нашего плавания между тропиков со времени вступления в пассадный ветр, до приближения нашего к островам Россиян ветр дул от SOtS, а потом нередко от N, еще более от ОNО, что продолжалось до самого выхода из сих островов, т. е. до острова 3-го Пализера.

Неверность счисления на шлюпе «Востоке», от вступления в южный тропик до прибытия к Отаити, оказалась на NW 79° 138 миль, в 19 суток, в каждые сутки 7 1/4 миль. По счислению на шлюпе «Мирном», в продолжение того же времени, неверность была на NW 86° 12 126,5 миль, в сутки 6,66 миль.

В продолжение пути нашего от острова Отаити до островов Опасности ветр дул более OtS свежий, потом перешёл в N0 четверть и был умереннее до выхода из тропика, т. е. когда мы пришли в долготу 180° восточную.

Почти во всё время плавания нашего в тропике облака отделённо одно от другого неслись по ветру, отчего часть неба к зениту была ясная; напротив, к горизонту зрение наше пресекало сии облака косвенно, одни закрывали другие, и от сего нам всегда казалось, будто на горизонте гнездились тёмные тучи. Кроме сих воздушных призраков, от испарений, подымаемых солнечными лучами, поверхность моря вокруг всего горизонта была покрыта мрачностью. Ночи по большей части стояли ясные. Нередко нас занимали звёзды, с места на место перебегающие, оставляя на короткое время слабый огненный путь по прекрасно тёмнолазоревому небесному своду.

Неверность в счислении пути от острова Отаити до долготы 180° восточной, т. е. до выхода из тропика, оказалась на шлюпе «Востоке» 114 миль, на SО 82° 5 , в продолжение 28 дней, следовательно, средняя неверность в сутки была 4,7 миль. На шлюпе «Мирном», в те же 29 дней, на 181 милю на SW 62° 7 , в каждые сутки по 6,47 миль. Сии неверности в счислении последовали не от одного течения моря к западу, но также и оттого, что шлюпы по большей части шли благополучным ветром, следовательно, волнами и зыбью всегда приближало лаг к шлюпам, а от сего суточное плавание по счислению выходило меньше настоящего, и из суточных течений среднее должно быть многим менее предполагаемого, по пяти и шести миль в сутки, от востока к западу.

25 и 26 августа. При свежем юго-восточном и восточном ветре и пасмурном горизонте мы шли по восьми и девяти миль в час. Ветр временно переходил к О, даже несколько к N, и я ожидал, что сделается от N0. Сегодня увидели альбатроса, который долго и плавно летал около шлюпов.

Мы начали шить новые штормовые стакселя из парусины, вынутой из запасных марселей, которые уменьшили по причине уменьшения всего рангоута. При сем я имел в виду, чтоб те работы, которые можно производить на пути, кончить до прибытия в Порт-Жаксон, дабы там занятся важнейшими поправлениями.

27 августа. До полудня 27-го при свежем северо-восточном ветре, погода была сырая и дождливая; продолжая тот же курс, мы в полдень достигли широты 26° 31 28" южной, долготы 171° 19 46" восточной. Склонение компаса найдено 14° 2 восточное.

По мере приближения нашего к западу тучи более и более подымались по сему направлению; в 3 часа пополудни слышен был в той же стороне гром, а в 4 часа задул ветр от W с дождём, и нас согнало с настоящего пути к югу.

Простирая плавание толь долгое время с попутными ветрами в благорастворенном климате, мы, так сказать, изнежились, и первый противный ветр с дождём произвёл неприятное на нас впечатление.

28 августа. При сем противном западном ветре принуждены продолжать путь к югу; 28 числа в полдень достигли широты 27° 41’ 18" южной, долготы 170° 7’ восточной. Тогда все почувствовали перемену в воздухе и ртуть в термометре опустилась до 15°. Сия теплота в России была бы самая приятная, но, по привычке к двадцати градусам, мы почувствовали перемену так, что принуждены были надеть суконное платье.

В 6 часов вечера, дабы не удалиться от предположенного пути, я поворотил к северо-западу, в ожидании, что ветр сделается благополучный; постепенно переходил к югу, а по мере приближения его к сему румбу погода становилась яснее; не прежде 7 часов утра 30-го задул попутный ветр, и мы могли итти желаемым курсом. 30 августа. Погода позволила лейтенанту Лазареву и прочим офицерам проводить весь день у меня на шлюпе, и мы, сердечно вспоминая о любезном отечестве, о родных и друзьях, в мыслях сокращали безмерное между нами расстояние. Во время утешительного беседования, внезапно поражены были необыкновенным с баку криком: человек упал! все выбежали наверх и, к прискорбию нашему, хотя все меры приняты были и лейтенант Анненков на ялике долго искал упавшего, по причине бывшего тогда большого хода, волнения и темноты ночи, усилия наши спасти упавшего остались тщетны. До сего случая мы были весьма счастливы, и мы сию потерю почувствовали тем более, что утонувший матроз Филипп Блоков был из самых здоровых и проворных матрозов. Закрепляя кливер, он шёл по бушприту назад в шлюп и в сие время упал.

В начале 10-го часа вечера гости наши возвратились на шлюп «Мирный», для сего приводили шлюпы к ветру, потом вновь легли SW 57° и продолжали сей курс при ветре юго-восточном, с пасмурностью и дождём до 7 часов вечера 1 сентября; тогда ветр от N0 стих и наступил переменный тихий.

1–2 сентября. В продолжение дня летало несколько альбатросов дымчатых и белых, несколько бакланов и пеструшек.

Около полудня увидели идущее к нам контргалсом трёхмачтовое судно; по поднятии нашего флага, на судне явился английский флаг. В полдень по наблюдению широта места наших шлюпов была 30° 7’ 55" южная, долгота 162° 16 24" восточная.

3 сентября. В 3 часа утра мы поймали большого прожору или шарка, в кильватере нашем плавающего; около шарка, как обыкновенно, шли малые рыбы, так называемые лоцмана, или спутники, величиною в восемь дюймов и менее, испестрённые полосами синеватого цвета, наподобие окуня, также несколько прилипал.

Прожоры скоро хватаются за уду, и шедший за нами то же сделал мы опасались, чтоб крючок не разогнулся, и для того сначала держали его только в полводы, а между тем набросили петлю под ласты и, затянув оную, подняли шарка на шлюп, но с трудом его убили. Вместе с прожорою достались нам две прилипалы, они присосались под ластами у прожоры, которая была величиною в девять фут и два дюйма, и когда снимали её кожу, всё ещё имела судорожное движение, а сердце по вынятии долго шевелилось. Во внутренности подле каждого бока нашли по одному пузырю или мешку, а в каждом из оных по двадцать четыре живых красивых шарков, длиною в четырнадцать дюймов, от начала головы до конца хвоста. Они уже могли плавать, мы некоторых пустили в море, одни плыли по поверхности, а другие пошли в глубину и изгибались, подобно вьюнам. В желудке прожоры нашли ракушку весьма нежной породы, которую называют бумажным ботиком, в диаметре шесть дюймов, толщиною два с половиной дюйма. Из сего ясно видно, как велика пасть и горло прожоры.

Рыбы, называемой лоцманом, нам не удалось поймать, ибо они на уду не идут, а ежели бы мы имели греческие намёты,^[313] непременно бы поймали.

Когда совершенно стихло, я приказал спустить ялик и капитан-лейтенант Завадовский отправился на охоту; ему в добычу достался альбатрос, белый с кофейными крыльями; когда крылья распростерли, протяжение от конца до конца было девять футов шесть дюймов.

4 сентября. К вечеру сделался тихий ветр от nw мы шли всю ночь к острову лорда Гау, которого горы увидели с салинга. Следующего утра в 7 часов, подходя к сему острову, встретили множество черных бурных птиц, серых бакланов, белых бакланов с красными носами, которых англичане называют Gannet, а Линней Pelicanus Jula. Мы определили долготу средины острова Гау 159° 8 54" восточную; по наблюдениям лейтенанта Кинга, который после был губернатором острова Норфолка в 1788 году, долгота сего места 159° 00 ; капитан Гунтер в третий день по выходе из Порт-Жаксона определил долготу 159° 10 ; он же по расстоянии луны от солнца — 159° 8 восточную.

Остров Гау не обитаем и начальство в Новом Южном Валлисе не печётся о населении оного, изредка мимо идущие суда заходят, чтобы набрать черепах для стола чиновников колоний.

5 сентября. Мы имели попутный свежий северный ветр до следующего полдня, небо было покрыто облаками, на горизонте мрачно. Пред полуднем ветр отошёл к западу и скоро стих; тогда мы увидели впереди идущее мимо нас английское судно; я послал лейтенанта Демидова узнать, нет ли новостей из Европы. По возвращении лейтенант Демидов донёс, что судно называется «Фаворит», принадлежит купцу в Калькутте, седьмой день как вышло из Порт-Жаксона и идёт в Батавию, а оттуда в Калькутту, что английский король Георг III и герцог Кентский умерли и принц регент взошёл на престол великобританский.

В полдень мы были в широте 32° 16 46" южной, долготе 156° 00’ 43" восточной. К вечеру ветр установился тихий от SО и постепенно свежел, при дожде и пасмурности.

6 сентября. В 3 часа пополудни 6-го взяли у марселей все рифы и спустили бом-брам-реи и бом-брам-стеньги. В 5 часов ветр ещё более усилился и дул жесточайшими порывами. Вскоре после сего мы привели под штормовыми парусами в бейдевинд, а между тем переменили марсели, которые при взятии последних рифов разорвало, и они от большого употребления обветшали. Шторм продолжал свирепствовать от ОSО, при пасмурности и дожде, до следующего утра, тогда увидели берег мыса Стефенса, но шлюпа «Мирного» и с салинга не было видно, а в продолжение ночи на сожженные на шлюпе «Востоке» с фока-рея фальшфейеры не было ответствовано. Как мы уже приближались к самому входу в Порт-Жаксон и притом не настояло нужды входить обоим шлюпам вместе, то я и не искал «Мирного», хотя положение его мне по расчётам было известно; я заключал, что идучи порознь, каждый из нас постарается притти прежде в Порт-Жаксон.

В полдень по наблюдениям были в широте 32° 49 26" южной, долготе 152° 35 31" восточной. Ртуть в термометре стояла на 11,5°. Ветр по мере приближения нашего к Порт-Жаксону более и более заходил с берега и дул порывами от WSW, но волнение осталось ещё прежнее от SО, что производило большую качку. Барометр во время шторма не опускался ниже 29,35 дюймов.

В час пополудни я поворотил на другой галс к югу, ветр всё ещё дул с порывами, но пасмурности уже не было, и солнце ярко сияло из-за облаков. Морские птицы во множестве летали около шлюпов, казалось, что искали себе пищи. К вечеру ветр постепенно отходил к NW.

Мы продолжали тот же курс до 4 часов пополудни следующего дня, тогда усмотрели впереди порт-жаксонский берег и маяк на WtN. Берег от входа к северу казался неровным и по большей части шаровидными горами, а к югу был ровен и многим ниже. До ночи мы не могли подойти по причине крутого ветра.

9 сентября. Я лавировал, дабы к утру более выиграть на ветр. В продолжение ночи горел вертящийся маяк, вновь построенный при входе в Порт-Жаксонский залив, он был открыт и светил 25 секунд, а 108 секунд был закрыт.

Ночью я держался у самого входа; поутру с рассветом достиг к северному мысу, и, как лоцман не тотчас приехал, то я пошёл в залив без лоцмана, который наконец явился в то время, когда шлюп был в самом проходе залива. Коль скоро мы приближились к городу, капитан порта Пайпер немедленно к нам приехал. Тогда начались салюты пушка за пушку. Шлюп остановился на самом том месте, где прежде сего стоял, именно против Сиднейского залива.

Лишь только положили якорь, течение и ветр сделались противные для входа в залив, и ветр так скрепчал, что мы принуждены спустить бом-брам-реи, бом-брам-стеньги, брам-реи и брам-стеньги. Сей крепкий ветр попрепятствовал шлюпу «Мирному» войти в залив в тот же день. По положении якоря, я поехал к губернатору и был у капитана порта, а астроном Симонов и штурман Парядин для поверения хронометров съезжали на северный берег, на самый тот мыс, где мы за четыре месяца поверяли и производили все наблюдения и имели наше Адмиралтейство.

10 сентября. Следующего дня, по сделавшемуся попутному ветру шлюп «Мирный» вошёл в залив и остановился на якоре на том же месте, где прежде стоял. Обсерваторию свою мы устроили там же, где прежде была, разоружили шлюпы совершенно, дабы вновь приуготовить и обделать весь такелаж. Тимермана и плотников разослали в лес против нас на северном берегу залива находящийся, для приискания книц в перемену лопнувших, и лесу на постройку хлевов для свиней, ибо во время первого нашего путешествия в большие южные широты я испытал, что сим полезным для нас животным необходимо нужно покойное и закрытое место от сырости и холода. Мы отправили по пятнадцати человек матрозов с унтер-офицером туда же для рубки дров и велели рубить красные деревья (Mahogany),^[314] которые лежат, или хотя на корне, но совершенно высохли, дабы с привозом сырых дров не завести сырости на шлюпах.

Для перемены нашего степса и бушприта, годного дерева тимерман поблизости не сыскал, а губернатор Макварий предложил мне, что велит порту доставить материалов и людей, дабы привести к окончанию сию важную для нас работу; но в порте не приискали такового дерева, а из леса привезли не прежде 30 сентября. Хотя сие замедление делало нам большую остановку, но я весьма обязан губернатору за пособие.

Наш тимерман не был в состоянии сделать сего исправления, столько для нас нужного, а потому против моего желания, я принуждён принять предложение губернатора Маквария, который, кроме снабжения нас вырубленными сухими деревьями из породы железного дерева (Iron Wood), приказал ещё, чтобы переделка степса и бушприта была произведена его плотниками под смотрением корабельного мастера. Губернатор старался предупреждать желания наши во всём, что только могло быть для нас полезно.

Работу производили плотники английского Адмиралтейства под присмотром портового корабельного мастера, по приказанию губернатора.

Все работы купорные,^[315] кузнечные и парусные и поправку всего такелажа производили на берегу около палаток, поставленных для обсерватории; всеми другими работами, какими только было можно, занимались не на шлюпе, а на берегу, единственно для того, чтобы служителям дать более случаев пользоваться береговым воздухом и приготовиться к перенесению предстоящих трудностей в сыром и холодном климате.

Время нашего пребывания в Порт-Жаксоне мы провели весьма весело. Нас приглашали беспрестанно на обеды, нарочно для нас были общественные и частные вечера с танцами. За таковые доказательства благоприязни мы старались изъявить благодарность, не взирая, что искреннее гостеприимство иногда отрывало нас от занятия по службе.

30 октября. Шлюп «Восток» был совершенно вновь вооружен, и я весьма доволен, что предпринял многотрудную работу, т. е. уменьшить рангоут, ибо после сего с большею доверенностью отправлялся в трудный и опасный путь.

31 октября. Сегодня с утра занимались перевезением на шлюп всего нашего Адмиралтейства и обсерватории и разных вещей. Обсерватория была устроена на северном берегу Жаксонского залива, на выдавшемся мысе, прямо против залива Сидней.

Мыс сей мы называли мысом Русских,^[316] широта оного южная мною определена 31° 51 12", лейтенантом Лазаревым — 31° 51 21".

Долгота восточная:

Из 455-ти расстояний луны от солнца, измеренных мною, капитан-лейтенантом Завадовским и штурманом Парядиным, средняя 151° 9 53".

Лейтенантом Лазаревым из 288 расстояний … 151° 11 7"

Лейтенантом Торсоном из 390 " … 151° 21 36"

Лейтенантом Лесковым из 40 " … 151° 0 22"

Мичманом Куприяновым из 126 " … 151° 11 17"

Поверение хронометров окончено 27 октября. Выводы оказались следующие:

Наконец, когда уже все относящееся до снаряжения шлюпов приведено к окончанию, мы послали на берег за запасной живностью. Кроме кур, уток, баранов, взяли сорок шесть свиней. Сии последние размещены в продолговатых хлевах, нарочно устроенных вдоль обоих шкафутов, и так плотно сделанных, что морская вода, сырость и снег никак в оные попасть не могли.

Краткое известие о колонии в Новом Южном Валлисе

^[317]

Новая Голландия, сия обширная страна, где находится Новый Южный Валлис, означена на древних португальских картах 1542 года; обретена известным голландским мореплавателем Тасманом, который обошёл южную её часть в 1642 году в конце ноября и начале декабря месяцев и назвал землею Вандимен, по имени генерал-губернатора голландских владений в Ост-Индии. После Тасмана, капитан Кук в 1722 году первый увидел, описал и привёл в известность весь восточный берег и назвал сию часть Новой Голландии Новым Южным Валлисом (New South Wales) и сие название доныне сохранила колония, основанная английским правительством.

В конце XVIII века английское правительство приняло решение отправлять осуждённых за различные преступления в такое место, где они или бы сами собою исправлялись, или исправлялись поневоле не имея возможности быть вредными, и со временем могли бы сделаться полезными обществу. Для исполнения сего намерения на первый случай избрали местом ссылки берега залива в Новом Южном Виллисе, обретённого капитаном Куком в первое его путешествие вокруг света. По причине собранных на сих берегах во множестве разных растений залив назван Ботаническим (Botany-bay) и признан тогда лучшим местом для основания поселения в Новом Южном Валлисе, ибо о других заливах при берегах сего обширного острова или матерого берега еще не имели сведения. Английского флота капитан Артур Филипп назначен первым губернатором и был основателем колоний, он же начальствовал и над конвоем, состоящим из одиннадцати судов, на которых отправлены первые поселенцы.

Эскадра сия снялась с якоря с Модербанка^[318] у острова Байта 13 мая 1787 года, на пути заходила к Канарским островам, в Рио-Жанейро, к мысу Доброй Надежды и прибыла благополучно в Ботани-бай 1788 года 8-го и 9-го генваря. Губернатор Филипп нашёл, что залив не закрыт от восточных ветров, а по сырости на берегах поселение несчастных в сем месте будет вредно их здоровью и потому приискал другое удобнейшее около малого залива, который назвал Сидней-ков (Sidney-cove), в честь лорда Сиднея. В сем заливе суда могут становиться к самому берегу для выгрузки и нагрузки товаров, что много облегчает торговлю во всякое время. Сидней-ков на три мили севернее Ботани-бая, в продолговатом заливе, в котором стояние на якоре весьма удобное и великое число судов может поместиться. Капитан Кук назвал сей залив Порт-Жаксон.

Колония тогда состояла из двухсот двенадцати человек офицеров и морских солдат или гарнизона, 28 жен солдатских и 17 их малолетних детей; ссылочных было 558 мужчин и 229 женщин. 1788 года генваря 15-го губернатор Филипп поставил на берегу Нового Южного Валлиса великобританский флаг. Заложенный на сем месте новый город назван по имени же лорда Сидней. С сего времени ежегодно посылаются из Англии в Сидней суда с ссылочными обоего пола. Число жителей в колонии, с добровольно приезжающими из Европы, в 1820 году простиралось до 31 571 человек, они ныне занимают обширное пространство земли и следующие города: Сидней, Парамату, Виндзор, Ливерпуль, Ньюкастль, Батурст, Гобард и Дальримпль.

Население сие составляют: англичане, ирландцы, шотландцы, весьма малая часть других европейцев и природных жителей Новой Голландии. Все они могут быть разделены на четыре отделения: первое состоит из вольноприбывших; второе из свободных, которые были привезены ссылочными; третье из ссылочных; четвёртое из природных жителей Нового Южного Валлиса.

По привычке природных жителей к кочующей жизни, не могли их довести до того, чтобы они оставались на одном месте; невзирая на все попечения губернатора Маквария, приверженных к колонии мало; старшины сих станиц отличены медными знаками с надписью названия их места, где по большей части имеют пребывание; знаки сии носят на груди на медной цепочке. Старшины иногда полезны правительству в случае преследования и поисков бежавших ссылочных. Для переездов и для рыбной ловли им дают лодки от правительства.

Просвещение природных жителей то же, какое было при заведении колоннии, и сожаления достойно, что от ссылочных они переняли бранные слова, проклинания и божбу. Когда между собою ссорятся, что ежедневно и почти ежечасно случается, тогда прибегают к сим словам брани, которых в памяти имеют полное собрание.

Они роста среднего, сложением тела сухощавы, руки и ноги имеют особенно тонкие, головы несоразмерно великие, цвет тела шоколадный и почти чёрный, носы загнуты и выгибом похожи на носы попугаев, ноздри разверстые, рты большие, губы толстые, грудь, руки и спину исчеркивают рыбьею чешуёю. При празднествах, которые состоят по большей части в плясках, намарывают обыкновенно лицо и тело в разных местах красною землею и проводят большие белые полосы. Женщины украшают волоса, привешивая к оным рыбьи зубы или зубы кенгуру.

Все живут обществами по двадцати пяти, пятидесяти до шестидесяти человек и более, каждое имеет своё название; в одном, называемом Бурра-Бурра, в прошедшем годе считали до сто двадцати человек.

Правление их до прибытия англичан было патриархальное, каждое общество управлялось старейшим; но разные английские губернаторы заблагорассудили сами избирать между ними особенных начальников. Сие достоинство и отличие вышеупомятным знаком, на шее носимым, дают тем, которые оказывают более приверженности к англичанам.

Таковые постановления сделаны для того, чтобы приучить природных жителей к повиновению и через них узнавать о беглых ссылочных, для чего они весьма полезны, ибо служат провожатыми военному отряду или полиции.

Они живут по большей части на пространных местах, но не имеют постоянных устроенных жилищ, невзирая, что уже слишком 32 года видят примеры удобной и спокойной жизни англичан. В описании первого моего пребывания в Порт-Жаксоне я упоминал, что в дурную погоду скрываются в пещеры, или закладывают хворостом в полкруга ту сторону, откуда погода их беспокоит. В сем полукруге в нескольких местах разведённый огонь согревает их достаточно по их желанию. Женатые спят вместе, а прочие в некоторой отдалённости от них, но также все вместе. Огонь почти всегда с ними неразлучен; они его носят с собой, и даже берут на лодки, когда едут на рыбный промысел. В лесах повсюду видно множество поваленных дерев, ими подожжённых, и редкое дерево близ моря, где они более проводят время, осталось не подожжённым.

Когда наступает время женщине разрешаться от бремени, тогда относят её в хижину, сделанную из древесной коры, или в каменную пещеру. Женщины говорят, что они легко освобождаются от бремени, редко родят двойни и редко же имеют более двух или троих детей. Новорождённое дитя обмывают холодной водой и обтирают травою; мать прикладывает его к грудям и обыкновенно по прошествии суток с ним уже прогуливается. Едва ему минет месяц, мать сажает его к себе на плечи, спустив ножки на груди, а природа сама научает его держаться за волосы матери. Женщины, имеющие старые одеяла, завёртывают в оные детей своих и носят их на спине, подобно как цыганки в Европе. Когда ребёнку минет полгода, тогда часто ставят его на землю и он научается ходить. Игры детские состоят, как и везде, в подражании занятиям родителей их, как то: в борьбе, пении, пляске и других забавах

Увеселение взрослых состоит в пении, плясках, метании колья иногда в примерных сражениях. Матери приучают дочерей плесть лесы для рыбной ловли и убивать рыбу острогою. Впрочем, вообще как мужчины, так и женщины редко помышляют о следующем дне, от чего часто терпят голод, наипаче, когда погода неблагоприятна для рыбной ловли.

Новоголландцы не различают времён года, но от беспрерывной жизни под открытым небом предузнают состояние и перемену погоды.

Язык их различен. Живущие около Сиднея разумеют друг друга; но те, которые занимают места около Ньюкастля или Порта-Стефенса и по ту сторону реки Непеана, их вовсе не разумеют.

Каждый почитает своё общество лучшим. Когда случится им увидеть одноземца из другого общества, и ежели кто-нибудь его похвалит, непременно начнут его бранить; говорят, что он людоед, разбойник, или великий трус и пр.

Живущие около Сиднея по утрам приходят в сей город и стараются что-нибудь получить, но лишь только погода начинает переменяться, особливо ежели услышат гром и увидят молнию, с чрезвычайною поспешностью убегают в свои жилища. Лодки их весьма непрочны, обыкновенно из древесной коры. Природные жители снабжены железными инструментами и имеют всегда способ получать их сколько нужно, однако же все ещё предпочитают свои каменные топоры.

Хотя ходят нагие и любят женский пол, но не было примера, чтоб явно удовлетворяли своё любострастие.

Неприязненность их против англичан почти вовсе прекратилась, но европейцы сами часто подают причину к раздорам. Иногда природные жители врываются на поля и утаскивают пшено, плоды и всё, что попадается. Англичане мстят им по возможности. Несколько лет тому назад один из них убил англичанина, его судили английскими законами, и он повешен; товарищи его, бывшие зрителями, пришли вне себя от ужаса. Когда белый обругает или прибьёт чёрного, обиженный тотчас идёт жаловаться к директору полиции, или по крайней мере угрожает жалобою; ибо им сказано, что они состоят под покровительством правления. Случается, что прибегают с жалобами даже к самому губернатору.

Обряды похорон их уже многими описаны; однако я ныне заметил, что обычай сожжения мёртвых тел почти истребился.

Им известны некоторые целебные травы; в болезнях их жуют и часто оттого выздоравливают, но природа им более всего помогает. Когда же кто, захворав, повесит голову, мало говорит и мало ест, то друзья его уверены в его смерти; посему я заключаю, что смерть многих ускоряется от воображения. Никак невозможно уверить их, что не всякая болезнь опасна, и что лекарства могут доставить облегчение; ничем не убедишь, чтобы приняли лекарство, и оттого часто умирают по недоверию или упрямству.

Когда я вторично зашёл в Порт-Жаксон, старые наши знакомые, Бонгари и состоящие под его начальством, тотчас нас посетили. Бонгари жаловался, что в продолжение зимы был нездоров сильным кашлем. На мой вопрос: чем он вылечился? Отвечал: единственно гроком, и много его вылил!

Хотя страна сия наполнена змеями, однако природные жители редко бывают ими ужаливаемы. Сие происходит от двух причин: 1 — оттого, что они беспрестанно вокруг себя содержат огонь; 2 — что весьма зорки, видят змею даже под травою лежащую, и тотчас её убивают; скитаясь по лесам, они беспрестанно в землю смотрят. Когда случится, что один из них уязвлён, другой тотчас высасывает яд и сим доставляет облегчение без всякого себе вреда. Замечено, что от ужаления змеи никто у них не умирает.

Относительно уязвления змеями мне рассказывали следующий невероятный случай, но меня так уверяли, что я не излишним почитаю о сем сообщить. Один солдат роты ветеран в Ливерпуле уязвлён на поле чёрною змеею, опаснейшею из всех здесь находящихся, и едва имел столько сил, чтобы дотащиться до квартиры, где тотчас упал без чувств. Искусственное человеческое пособие казалось тщетно, ибо в полчаса он распух и ослеп. К счастью, находился недалеко старый природный житель, который узнав о сем случае, пришёл к солдату, сделал верёвку из древесной коры, которою перевязал ему ногу поверх раны, так крепко, что страждущий вскричал, — не отрезана ли нога его? Потом старик выдавил из раны гной и яд и отделил кончиком ножа, рана обнаружилась в величине двух малейших булавочных головок; тогда врачующий три раза обсасывал ужаленное место и перевязал оное холстиною. Спустя несколько минут развязал верёвку, ободрял солдата быть покойным и утверждал, что он выздоровеет. С сего времени больному сделалось легче, он выздоровел и теперь ещё жив. Дабы изъявить своему врачу благодарность, солдат отдал ему всё своё имущество, которое состояло в пяти фунтах стерлингах.

Орудия их во многих путешествиях описаны; но я сообщу об оных подробнее. Для военных действий они употребляют обыкновенно пики из дерева, или лучше сказать, стебля смолистого дерева (Gummy plant); сие необыкновенное дерево, принадлежащее собственно Новой Голландии, изображено в помещенном в атласе виде Порт-Жаксона, отличается длинным прямым стеблем от семи до десяти футов, вырастает прямо из средины невысокого чёрного пня, который кажется совершенно обгоревшим; листья узкие, плоские и длинные, от нечаянного прикосновения к оным, даже на проходе, можно легко обрезать руки. Когда дерево коротко для делания пик, наставляют другим таким же, и обыкновенно в замок, посредством связывания снурками, свитыми из коры дерева, называемого англичанами верёвочное дерево (Stric wood), которого в лесах повсюду много, кору распластывают наподобие лыка. Для большей крепости, пики сии мажут смолою из разных дерев, более же употребляют смолу из мимозы (Mimosa); к острому концу иногда прикрепляют острую зазубренную кость, дабы наносила более вреда. Действуя сим оружием, употребляют ещё особенную палку с сучком под острым углом и, держа оную в руке, наклонив назад упирают малым сим сучком в задний конец пики, потом махнув палкою, придают большую силу удару пики. Употребляют также плоский кусок дерева, длиною в три фута, шириною в два с половиной дюйма, загнутый наподобие серпа; сей кусок дерева искусно и метко бросают рикошетом, ударяя концом в землю;^[319] имеют и дубины длиною в три фута, а для обороны деревянные щиты, выкрашенные белою сухою краскою, на коей выведены красные полосы.

Острога или оружие, которым бьют рыбу, также сделана из вышеупомянутого смолистого дерева гумми-планта и разнствует от обыкновенной пики тем, что оканчивается тремя и четырьмя острыми концами из сего же дерева; концы сии также с острыми костяными зазубринами.

Природные жители Новой Голландии весьма вздорны между собою, они грозят и ругают друг друга по нескольку часов, как весьма часто слышать можно, однакоже редко доходит у них до драки; в последнем случае ловко владеют своим оружием и щитами.

Сражение между ими происходит по большей части за похищение женщин, и тогда все и сами женщины выступают в поле. Когда с обеих сторон устроились в боевой порядок, тогда пред началом всеобщего сражения несколько женщин выходят вперёд, осыпают себя пылью и грязью и каждая сторона бранною песней возбуждает противников своих к бою! Сражение оканчивается по большей части несколькими ранеными; обе стороны возвращаются в свои места с восклицаниями, криком и пением. Иногда вражда продолжается не один день, так что они по нескольку раз сходятся и после небольших сшибок опять расходятся. Иногда неприятелей своих убивают спящих, ибо чрезмерно мстительны, и кажется, только кровь их примиряет. Причиною раздоров и смертоубийств обыкновенно бывают женщины, которые впрочем весьма снисходительны.

Когда юноша вступает в мужской возраст, ему выбивают передние два зуба, для сего прежде сажают его на плечо к другому человеку или на пень дерева, и потом выбьют зубы, и тогда почитают его уже возмужалым и он может носить всякое оружие, сражаться и жениться. Выбирает себе жену обыкновенно в другой станице и чтоб её похитить, пользуется отсутствием ближних и друзей. В сем случае никакое затруднение мужчин не удерживает; они несколько времени терпеливо выжидают удобного случая и наконец успевают в своём предприятии. Поймавши невесту, жених поспешно с нею убегает, неся на своих руках, или иногда волоча за руку чрез камни и пни. Несчастная почти всегда бывает полумертва, когда достигнет места пребывания жениха; но для него всё равно, в каком бы положении она ни была. Первый встретившийся после сего куст служит свидетелем их сочетания, новобрачная принадлежит уже к станице своего мужа и не предпринимает покушения от него бежать.

Вообще мужья поступают с жёнами своими как с рабами. Около Сиднея, или где только море близко их местопребывания, бедные жены должны весь день сидеть в лодках и ловить рыбу, между тем мужья их скитаются или спят. Ежели ловля была удачна, тогда жён ласково принимают, а в противном случае нередко бьют; другие работы также возложены на женщин; они собирают дрова, разводят огонь, сбирают цвет с дерев банксии и пр.

Природные жители, живущие около морского берега, питаются рыбою, которую, лишь только поймают, бросают на уголья и едят, не отделяя внутренности; точно так поступают и с прочими животными. Змеи составляют лакомое для них яство.

Курительный табак и крепкие напитки сделались им необходимыми, и, невзирая на чрезвычайную леность, они за табак и вино принуждаю себя к работе, рубят дрова и носят воду.

Содержатели трактиров по большей части нанимают природных жителей выполаскивать водочные бочки. Первую воду, которая имеет ещё сильный водочный запах, они называют булл, принимают платою за труд их, наливают в сосуд и по окончании работы допьяна оною напиваются. Хотя сие запрещено, однако хозяева трактиров находят такую плату за разные работы весьма выгодною и потому не смотрят на запрещение. Природные жители наперёд делают договоры с хозяевами, и ежели придет другой на работу, или просить милостыни, они его с сердцем прогоняют. Во многих домах употребляют их для разной работы, особливо для чищения стёкол; большими своими перстами они сие исполняют весьма искусно, так что ни один европеец их в том не превосходит; невзирая, что работники совершенно наги, по привычке смотрят на них без отвращения.

Все, живущие в близости городов, особенно около Сиднея, умеют несколько объясняться по-английски, как-то: дай мне денег, или, не дадите ли вы мне гинею (около 6 рублей серебром), или думп (около 40 копеек), и пр.

Дети, прижитые с европейцами, смуглы. В изображении группы новоголландцев под начальством Бонгари ясно отличить можно молодую приятного вида девочку, дочь Бонгари; сам Бонгари признавался мне, что она на него не похожа. Таковое сношение европейцев распространило болезни; а как природные жители не умеют лечиться, то больные их редко выздоравливают.

Завезённая европейцами оспа также производила пагубные следствия и уменьшила число жителей. Нам рассказывали, что в пещерах около Брокен-бая видны кости людей, без помощи умерших.

Жители Новой Голландии вскоре после рождения младенцев отрезывают два сустава мизинца левой руки; полагают, что при ловле рыбы без сих суставов удобнее наматывать лесы на челнок. Мне кажется, что причина сия весьма маловажна для предпринятия такого болезненного действия над младенцами и не могла бы побудить жителей мест, отдалённых от приморского берега, лишать детей сих суставов; вероятно, что истинная причина сему обыкновению забыта. У некоторых других народов Великого океана то же делают; поводом к сему бывает смерть самого ближнего родственника, как мы видели у жителей острова Оно. Вероятно и на островах Фиджи, ближних к Оно, таковое же обыкновение существует.

До прибытия европейцев в Новый Южный Валлис природные жители не имели никакой одежды, кроме узенькой повязки, которая даже худо покрывала обыкновенно закрываемые части, и то только у мужчин. Уже 33-й год европейцы стараются обратить внимание жителей Новой Голландии на пользу и приличие одежды; но всё тщетно. Многие, получа полное одеяние, отдавали оное за ром или табак. Но как им было объявлено, что они не получат никакого вспомоществования, ежели будут ходить вовсе без платья, то в город ходят в рубищах, а по возвращении домой тотчас оное снимают. Женщины в холодное время покрываются шерстяным одеялом чрез плечи. В сём состоит их одежда.

Природные жители весьма хорошо помнят свою собственность. Некоторые объясняют права свои на известные места, говоря, что принадлежали их предкам. Легко себе представить можно, что они неравнодушно видели изгнание своё из собственных любимых ими мест. Невзирая на делаемые им вознаграждения, искра мщения тлеет в сердцах их.

Правительство старалось, чтоб природных жителей не вовсе отдалить, и для того назначило им поблизости некоторые места для их пребывания. Сия мера принята в феврале месяце 1815 года, и шестнадцати семействам отведена земля в местечке, называемом Джоржес-лед (Georges-lead), и Бонгари назначен начальником сих семейств. Они получили земледельческие орудия и одежду, а ссылочные должны были наставлять их в земледелии. Сначала ревностно принялись за работу, но вскоре, наскучив оною, продали земледельческие орудия и возвратились к прежнему образу жизни. Бонгари дан был сад, обработанный нарочно для него одним европейцем. Он и ныне сим садом владеет и собирает ежедневно некоторую сумму денег от персиковых деревьев, изобильно в оном растущих.

Бонгари достоин того, чтобы иметь о нём подробные сведения. Ему около пятидесяти пяти лет; он всегда отличался добрым сердцем, кротостью и другими хорошими качествами и был полезен колонии. Служил провожатым капитану Флиндерсу при описи берега Новой Голландии в 1801, 1802 и 1803 годах и лейтенанту Кингу в 1819 году. Часто для восстановления нарушаемого спокойствия в семействах, под его начальством состоящих, подвергал жизнь свою опасности. Несколько лет тому назад попался один убежавший ссылочный в руки другого семейства; беглого ограбили, отняли топор и хотели его умертвить. Бонгари явился туда, взял сего человека под свою защиту, исходатайствовал ему свободу, потом в три дни, на спине своей, принёс его в Порт-Жаксон, переходя с ним реки и питая его кореньями; в награду ничего не просил, кроме прощения спасённому беглецу. Правительство колонии подарило Бонгари ялик. Сей великодушный человек вообще любим за подобные примерные поступки.

Губернатор Макварий завёл в 1814 году училище в Парамате для воспитания детей. Много труда стоило согласить родителей отдать детей в сие училище; вероятно, они думали, что их будут принуждать к тяжёлым работам; наконец, некоторых уговорили. Последство доказало, что природные жители Новой Голландии к образованию способны, невзирая, что многие европейцы в кабинетах своих вовсе лишили их всех способностей. Они успели в чтении, арифметике и рисовании. С обучающимися обходятся весьма благосклонно. В совершенных летах им позволяют жениться и снискивать пропитание разными рукоделиями. По разным незначащим причинам между природными жителями происходили беспрерывные ссоры. Дабы искоренить сию междоусобную злобу, приучить их к согласию и лучше познакомить с колониею, губернатор Макварий объявил, что приглашает природных жителей один раз в год, именно 28 декабря, являться в Парамату. Сия благоразумно предпринятая мера имела хорошие последствия. Прошедшего года собрание по причине жаров было не так многочисленно, как в другие времена, однакоже состояло почти из 300 человек мужчин и женщин. Все они сидели на земле в одном кругу, начальники их впереди; губернатор Макварий с женою своею и множеством европейцев входил в сей круг и обращался дружественно, детей привели из училища. Привязанность и любовь родителей обнаруживаются одинаково у всех народов, начиная от самого просвещённого европейца, до жителя на Огненной земле. Они смотрели на своих детей с радостью, прижимая их к сердцу, с нежностью и слезами, так что многие из зрителей прослезились. Когда дети начали показывать свои тетради, рисунки и рукоделия, тогда весь круг пришёл в неизъяснимый восторг; отцы и матери едва могли постигнуть, чтоб дети их имели такие понятия. Отец одной девушки несколько минут стоял в изумлении, потом в слезах долго обнимал дочь свою. По окончании заседания всех накормили хорошим обедом, и сим празднество окончилось.

Мне неизвестно мнение английского общества миссионеров, и потому, может быть, ошибаюсь в моём заключении, но удивляюсь, что сие общество, имея всюду миссионеров, по сие время ни одного не прислало в Новую Голландию; может быть, страшится больших издержек, не имея в виду никакого возмездия. Новая Зеландия, острова Общества и Сандвичевы щедро награждают сословие миссионеров. Товары их весьма выгодно промениваются, суда возвращаются нагруженные кокосовым маслом, арорутом, вероятно и жемчугом; напротив, жители Новой Голландии ничего не имеют, и потому в 33 года не только не сделали никаких успехов в образованности, но не имеют никаких понятий об истиной вере, когда другие народы сего океана, которых земли бог благословил превосходной почвой, а дно моря, их окружающего, драгоценностями, приметным образом просвещаются познанием христианской веры.

Качество земли и произведения. Около четырёх и до шести миль от моря земля по большей части песчаная, камениста, неплодородна и производит несколько кустарников и искривлённые деревья, или даже такие, у которых сердцевина внутри как будто выгнила; за сим, так сказать, пустырём следует лучшая земля, на коей растут прекраснейшие высокие смолистые деревья, которые известны под следующими названиями: Terpentine-tree, Cork-wood, Plumb-tree, Ti-tree, Red-gum, White-gum, Black-butt-gum, Pear-tree, Pepper-mint, Mahogany, Beef-wood или Forest-oak, Iron-wood, Cedar и др., лес част, трава дурная. Таким же точно образом продолжается почва ещё на восемь миль далее от берега, и можно сказать, что земля на четырнадцать миль от моря к земледелию мало или совсем неудобна; но чем дальше идёшь во внутренность, тем более представляется взорам обработанных полей. Лучше всего поспевает пшеница; а для овса и ячменя климат слишком жарок. Начиная с сей полосы, плодоносность умножается, лес и самые деревья необыкновенного рода, как-то: синей смолы (Blue-gum, Stringybark, Mimosa) и пр.

Четыре мили далее в берег земля превосходная, открывается бесконечное разнообразие отлогих гор и долин, повсюду видны селения, при оных и стада. Замечания достойно, что в сих местах деревья уже не так высоки, не в таком изобилии, кустарников так мало, что жители свободно на лошадях преследуют кенгуру.

Долины распространяются при соединении рек Нипена и Гавкесбури; берега последней ещё плодороднее, нежели берега первой. Она может быть некоторым образом сравнена с Нилом, потому что иногда выступает из своих пределов, и по стечении воды остается благотворный ил, который утучняет землю.

В Порт-Жаксоне меня уверяли, что один акр земли произвёл в один год 50 бушелей пшеницы и 100 бушелей кукурузы. Французский мореплаватель Фрейсине в описании первого своего путешествия упоминает, что пшеницы приходилось на одно зерно до 95, ячменю 140, кукурузы до 200; в сем-то месте, говорит он, главная житница английской колонии.

Как сия часть Нового Южного Валлиса, сколько поныне известно, лучшая, то она более обрабатываема, и, невзирая на убытки, часто от разлития реки происходящие, полей никогда не оставляют невозделанными, ибо в один плодородный год на сих местах родится более, нежели на другом, постоянно плодоносном, в три года.

Главная причина разлития реки Гавкесбури — близость Синих гор. Реки Грос и Варагонбиа текут из сих гор, а Непен около шестидесяти миль течёт тем же направлением и принимает множество источников, которые низвергаются с гор. Все сии воды вдруг впадают в Гавкесбури, и, невзирая, что берега её везде около тридцати фут возвышения, вода выходит из берегов. Со времени заведения колонии в Новом Южном Валлисе река сия разливалась до десяти раз.

Как все горы, в отдалённости от глаз находящиеся, кажутся синими, вероятно, оттого и сии горы получили название Синих. Высота их многим менее европейских гор. Землемер Гоклей, по особенному к нам дружелюбию, сообщил свои барометрические замечания на Синих горах, и астроном Симонов по возвращении в Россию вычислил оные по таблицам Биота, основанным на лапласовых формулах. Высоты Синих гор могут быть для многих любопытства достойны, а потому оные здесь сообщаю:

Чёрная высокость. Blackheath …….. 3 554 англ. Футов

Река Кокс, Cox’s River ………….. 2 187 "»

Рыбная река, Fish River …………. 2 694 "»

Река Кампбелля, Campbell’s River …. 2 330 "»

Батурст, Bathurst ………………. 2 190 "»

Самая высокая часть гор, отделяющая

восточные воды от западных ………. 4 061 "»

Вершина Батурста, Bathurst lake ….. 2 142 "»

Вершина Георга, Lake George ……… 2 319 "»

Ныне проложена дорога чрез Синие Горы к западу на пространстве пятидесяти восьми миль; начинается с восточной стороны от пункта Эму Форд (Emu Ford), от Сидней до сего места девяносто восемь миль.

Дороги в Новом Южном Валлисе весьма хороши, местами поправлены, а местами совершенно вновь проложены. В нашу бытность губернатор и комиссионер Бик предпринимали путешествие из Порт-Жаксона чрез Синие горы в карете для осмотрения найденных озёр на SW, в двухстах милях от Сиднея; по донесениям, начальству доставленным, одно с пресною водою и до девяти миль в окружности, а другое с солёною водою, около тридцати миль в длину, и в сем последнем множество рыбы и бесчисленные стада водяных птиц. Губернатор по обозрении озёр нашёл, что донесения были ложны и в озёрах вода пресная.^[320] Землемер Гоклей, бывший с ним, нам рассказал, что первое озеро длиною девять, шириною три мили, а другое длиною двенадцать, шириною четыре мили.

За хребтами Синих гор заложен город Батурст в честь лорда Батурста, статс-секретаря, начальствующего тем департаментом, коему принадлежит управление Новым Южным Валлисом. Город сей расположен при реке Маквари, которую описывали около семидесяти миль на шлюпках, нарочно для сего построенных. Ожидание, что река впадает в море, оказалось тщетно, ибо окончание её найдено весьма необыкновенное, т. е. она впадает в болотистое озеро, которое иногда высыхает. Главная дорога называемая Большая западная дорога (the Great Western Road), проведена от Сиднея до города Батурста на 140 миль; прочие дороги также весьма хорооши, но не так велики. приметным образом просвещаются познанием христианской веры.

Гавань Порт-Жаксон образует длинный залив, который имеет с обеих сторон несколько небольших бухт. При одной из сих бухт выстроен город, а весь залив составляет безопаснейшую гавань, закрытую от всех ветров и легко может вместить весь английский флот. На берегах строений еще мало, но когда будет больше, тогда внутренний вид сего залива будет картинный. При входе на южной стороне поставлен на возвышенности вертящийся новый маяк, называемый Маквари-Товер (Macquarie Tower).

Берега сего залива усеяны цветами и деревьями разного рода. Я сохранил по нескольку каждого растения, которые естествоиспытателями Эйхенвальдом и Фишером разобраны.^[321]

Сидней. Главный город и порт в семи милях от входа в Порт-Жаксон, занимает ту часть мыса, которою Сидней-ков отделён от Лане-ков (Lane-cove), исключая самый мыс, где находится батарея Давес.

Глубина в заливе такова, что всякого рода корабли могут приставать к берегу. На восточном берегу Сидней-кова сад губернатора и правительству принадлежащий Ботанический сад, в котором стараются разводить произрастения всех стран; я послал для сего сада привезённые мною отаитские яблоки, сахарный тростник и кокосы с отростками и для сада капитана Пайпера дал несколько кореньев таро.

Город выстроен не по общему плану. До прибытия губернатора Маквария мало занимались правильностью в построении, но теперь дома и улицы лучше; несколько общественных и частных строений таковы, что не обезобразили бы хорошие города в Европе. Как город занимает большое пространство, то при первом взгляде путешествователь может заключить, что число жителей велико, однакоже не превосходит одиннадцати тысяч. Дома по большей части в одно жилье и при каждом сад; цена их и наём квартир весьма дороги.

В Сиднее местопребывание губернатора; общественные здания следующие: одна церковь, а другую ныне отстраивают; гражданский и военный госпиталь, казармы военные и для ссылочных, сиротский дом для мальчиков, банк, два народных училища, небольшое Адмиралтейство, рабочий двор для общественных и казённых зданий, магазины, конюшни и проч.

Парамата. У окончания залива Жаксонского, при впадающей в залив узенькой речке с пресною водою. Сведение о сем городе сообщено в первой части, при первом моём пребывании в Порт-Жаксоне. Число жителей простирается до 4000.

Виндзор. В тридцати пяти милях от Сиднея, близ соединения рек Соут-крик (South-creek и Гавкесбури (Hawkesbury), расположен на холме около 100 футов вышиною, строением одинаков с Параматою. В Виндзоре церковь, губернаторский дом, госпиталь и другие здания. Большая часть жителей состоит из поселян, в окружности живущих, несколько мелочных купцов и ремесленников. Число всех их простирается до пяти тысяч. Река Гавкесбури в сем месте велика, и суда в сто тонн могут проходить четыре мили и далее до селения; несколько выше соединяется с рекою Непеаном.

Ливерпуль. При берегах реки Георга, от Сиднея в восемнадцати милях, составляет средоточие между Сиднеем, Брингеллем (Bringelly), Кабраматою (Cabramatta) и пятью островами (Five Islands) и по таковому положению места со временем может быть большой важности. Река Георга почти в половину менее Гавкесбури, и суда о двадцати тоннах, чрез Ботанибей, доходят до сего места; иногда, но редко и не высоко, выступает из берегов.

Так называемые «паствы» заключаются между рекою Непеаном, Синими горами и кустарниками; границы их в виде продолговатого эллипса, пространство около 100 тысяч акров.

Сие место получило название от следующего случая: спустя несколько недель по прибытии губернатора Филиппса, пропали три коровы и два вола, которые были привезены с мыса Доброй Надежды; полагали, что природные жители их убили. Спустя семь лет возвратился один беглый из ссылочных с известием, что нашёл несколько сот рогатого скота; сие побудило бывшего в сие время губернатора Гунтера туда отправиться, и он увидел, что донесение не ложно. Правительство дало повеление сей рогатый скот не истреблять, дабы размножился и принёс пользу колонии. При всём том стада размножались так, что в 1814 и 1815 годах всего пасшегося скота насчитали от десяти до двенадцати тысяч. Потом по причине случившейся засухи все вымерли, а между тем как бедные окрестные поселяне, так и ссылочные, много употребили в пищу; полагают, что ныне осталось не более 400.

По английским законам вор, укравший скотину, должен быть повешен, но таковой приговор совершён только над тремя виновными. Ныне обличённых в сей краже отсылают на положенный срок в Ньюкастль.

Пять островов (Five Island). Воды, пересекающие в разных направлениях сию часть берега, при первом взгляде кажутся образующими острова, что и было поводом к наименованию сей части твёрдой земли островами.

Округ сей начинается на сорок миль к югу от Сиднея и простирается до реки Мелководной гавани (Shoal-haven River). Как по сей реке суда от семидесяти до восьмидесяти тонн могут ходить почти на двадцать миль, то округ пяти островов имеет против других большие выгоды, а притом и почва земли лучше. Единственный проход берегом так крут, что с опасностью на верховой лошади по оному проезжают; в сем округе торгующие скотом содержат свои запасы. Растения прекрасные и во множестве, между прочим деревья, называемые англичанами цедры, употребляемые по мягкости их преимущественно на мебели, обшивку мелких судов и другие изделия.

Ньюкастль(NewcastlеилиСоal-River). Округ сей и река получили название от угольных слоев, в окрестности находящихся. Уголь добывают ссылочными, которых присылают в Ньюкастль, ежели поведение их в Новом Валлисе сделалось хуже. Около 700 человек сих преступников разрабатывают и столько добывают угля, что правительство имеет оного в излишестве. В сем округе великое множество устриц, из их раковин выжигают великое количество извести.

В гавани Ньюкастльской несколько песчаных мелей, однакоже глубины достаточно для судов в 300 тонн; в окрестностях много цедровых дерев; но вырублено столько, что хороших не иначе достать можно, как за сто миль вверх по реке. Начальник в Ньюкастле, капитан, имеет неограниченную власть, исключая на смертную казнь.

Порт-Маквария. Сия гавань найдена в прошедшем годе в 170 милях от Ньюкастля. Река, из внутренних стран текущая, впадает в гавань, а как в окрестностях открыто много каменного угля, кремня и железа, то наверное сказать можно, что правительство в скором времени заселит сие место.

Климат, особенно во внутренних странах Нового Южного Валлиса, весьма здоров, невзирая, что летом жар бывает несносный, во время жарких ветров. В самые знойные дни летних месяцев декабря, генваря и февраля в Сиднее ртуть в термометре поднимается до 21,4, 23,5 и 25,8° по разделению Реомюра, но от благотворного северо-восточного ветра, с месяц продолжающегося, с девяти часов утра до шести часов вечера, жар некоторым образом сносен; ветр WSW или W следует за NW и дует во всю ночь. В самые знойные дни ветр отходит к северу и производит бурю, которая однакоже, продолжается не более одних или двух суток.

Жаркие ветры дуют от NW и WNW, и сила их жара умножается от великого пространства нагретой ими земли; в сие время периодические ветры перестают, и обыкновенно следует холодный южный бурный ветр и дожди; термометр опускается до 15,1° по Реомюрову размерению.

В продолжение трёх летних месяцев бывают ужасные бури; молния, громы и проливные дожди освежают землю. Ежели летом в течение одного месяца нет дождей, тогда трава, ручейки и пруды высыхают, люди и скот терпят великий недостаток. В продолжение зимних месяцев ртуть в термометре опускается по утрам до 3,5 и 5,8°, а в полдень поднимается до 10,2° и 12,5° Реомюра.

Болезни в Новой Голландии — по большей части чахотка и кровавый понос. Врачи утверждают, что первая происходит от частой перемены температуры в воздухе, а вторая от многого питья воды и последовавшей потом простуды.

Ископаемые. В открытии минералов ещё мало сделано успехов, ибо никто из переселившихся не принимается за горные промыслы. Накипи железа почти везде показываются, золото и медь также недавно открыты, и не подвержено сомнению, что в недрах сей обширной страны находятся благородные металлы и камни. Тяжеловесы^[322] Новой Голландии превосходят американские и мало чем уступают бриллиантам.

Четвероногие животные. Хотя мало разных пород, но они почти все отличаются особенным видом от находящихся в других частях света, например:

Оппосум. Летяги разных пород; иные величиною с кошку. В Новую Голландию были привезены для разведения зайцы, но ныне их не видно; вероятно, природные жители перебили, или ядовитые змеи истребили.

Кенгуру. Во множестве во всех местах; они так смелы, что подходят к самым селениям, где их убивают в большом количестве. Прыгают весьма быстро на задних ногах; их стреляют из ружей и травят борзыми собаками. Кенгуру весьма полезны. Кроме вкусного их мяса для пищи, хорошую шерсть и кожу выделывают и употребляют на обувь.

Кенгуру-крыса многим менее первой, но во всём похожа на обыкновенную кенгуру.

Дикие собаки — смесь между собакою и лисицею; не лают, людям никакого вреда не делают, а заедают овец и уносят кур.

Вомбат (Phascolomis Wombat) — весьма похож на маленького медвежонка, серого цвета, водится за Синими горами.

Утконосы (Ornithorhynchus) достойны особенного примечания. Водятся, как поныне известно, только в Новом Южном Валлисе длиною иногда до двух футов. На всех четырех ногах длинные перепонкою соединенные пальцы с когтями, на задних ногах с боков шпоры, подобно, как у петухов; сими шпорами защищаются. Местный житель, поймав одного утконоса у берега озера, был уколот шпорою, вдруг открылись все те же признаки, как от уязвления змеи, однакож он выздоровел. По рассмотрении сих шпор, оказалось, что в самой оконечности оных отверстие, из коего утконос испускает яд. Сие животное имеет нос плоский роговатый и похожий на утиный, шерсть довольно мягкую, подобную бобровой, под брюхом белесоватую. При анатомировании утконоса были найдены в нём яйца; сие доказывает, что утконосы не одним только клювом, но и воспровождением^[323] походят на птиц.

Птиц разнообразных в Новой Голландии весьма много; отличаются видом и превосходными перьями, и именно: эму, или новоголландский казуар, чёрные лебеди, фазаны новоголландские, какаду белые и чёрные, несколько пород попугаев, как-то: королевские розетки синегорские; много параклитов; различных пород зимородки, некоторые значительной величины; птица, называемая аббатов, величиною с голубя, дымчатого цвета, с голою щеею и головою, на носу небольшой горб; перепёлки, голуби, вороны и многие другие. У некоторых птиц замечания достойна перемена цвета перьев по возрасту, особенно у попугаев, так что можно одну и ту же породу принять за две совершенно различные породы, например молодью королевские попугаи зелёные имеют только под брюхом едва слабые красные перья, но по прошествии трёх лет вся голова и шея и подбрюшье принимают красный цвет. В сем я удостоверился, имея с собою в путешествии королевских попугаев, которые все по возвращении моём в Петербург, в августе 1822 года, линяли и после того на голове и шее выросли перья красные вместо зеленых.

В Новой Голландии множество змей и ящериц; первых мы не видали длиннее восьми футов, а последних от шести дюймов до двух футов. Природные жители их боятся, особенно змей; но убив, охотно едят их мясо. Нам рассказывали, что некоторые европейцы так же едят, и что женщины пристрастились к сей пище.

Земля Вандимена

^[324]

Берега сего обширного острова на взгляд лучше берегов Новой Голландии, внутренние части без исключения все удобны для земледелия. Весь остров горист, а на многих вершинах гор большие озёра — источники рек: Дервента, Гуона, Тамара и других. Хорошие гавани следующие: Дервент, Порт-Деви, Порт-Маквари, Порт-Дальримпль и Ойстербай.

В земле Вандимена нет тех деревьев, которые во множестве растут в Новом Южном Валлисе, но в чёрном дереве, сосне гуанской и дереве тас изобилие; последнее весьма крепко и имеет приятный запах; трава многим лучше, нежели в Новом Южном Валлисе, и оттого рогатый скот, особенно овцы, весьма размножились; пшеница также лучше, сказать, что земля Вандимена — запасный магазин английской колонии.

Капитаном Куком обретён остров к востоку от Новой Голландии и назван Норфольк. На сей остров при основании колонии в Новом Южном Валлисе привезены поселенцы и по причине чрезвычайной его плодоносности ожидали, что будет доставлять хлеб; но как при острове Норфольке нет безопасного якорного места и удобной пристани для гребных судов, то поселенцы свезены, невзирая на все чрезвычайные преимущества почвы земли, и в 1803 году избрали землю Вандимена, где плодородие одинаково с островом Норфольком, и сверх того при берегах находятся хорошие закрытые и безопасные гавани.

Земля Вандимена изобилует железом, медью, квасцами, каменным углем, шифером, известковым камнем и базальтом, но золота и серебра до сего времени ещё не сыскано. На Синих горах золотая руда открыта в 1820 году натуралистом Штейном, который был с капитан-лейтенантом Васильевым в путешествии вокруг света.

Природные жители земли Вандимена в беспрерывной вражде с европейцами; часто истребляют стада их овец, не по нужде, а единственно, чтобы нанести чувствительный вред своим неприятелям. Ненавидят вообще всех европейцев, но так боятся огнестрельного оружия, что три человека, оным вооружённые, могут пройти безопасно весь остров.

Причина толь глубоко вкоренённой ненависти природных жителей к европейцам произошла от непростительного поступка первых английских пришельцев к реке Дервент. Вандименцы изъявили сим гостям дружбу и приверженность, конечно и поныне продолжали бы поступать таковым же образом, ежели бы начальствующий офицер не приказал в них стрелять картечью, полагая, что сии добродушные люди, привлечённые любопытством, имеют неприязненные намерения. Неожиданный выстрел произвёл ужасное впечатление в диких; все дружелюбные сношения мгновенно прервались, и ненависть их к пришельцам дошла до такой степени, что о примирении и теперь ещё помыслить невозможно.^[325]

Гобарт-Тоун (Hobart Town). Главный город и местопребывание вице-губернатора, от устья реки Дервент в девяти милях, основан не более шестнадцати лет, не так хорошо выстроен, как Парамата, расположен на двух холмах, посреди коих проток лучшей воды, выходящей из горы Стола;^[326] название сие дано горе по сходству её с горою Стола на мысе Доброй Надежды. В течение девяти месяцев она покрыта снегом и ужасные ветры дуют вокруг.

Дервент. Гавань и вход в реку сего же названия, не уступает никакой гавани, и лучше многих. Река имеет два входа, которые разделены островом Питта;^[327] один залив называют Данте-Касто, а другой Бурный.^[328]

Река Дервент имеет довольную глубину, суда всякого рода могут входить на одиннадцать миль далее города Гобарта; пролив Дантре-Касто образует от порта Коллинс до города Гобарта хорошую безопасную гавань, в коей глубина от четырех до тридцати сажен.

Бурный залив открыт от юга и юго-востока, исключая некоторых мест, где суда по нужде могут укрываться. Лучшее убежище залив Адвентюр, хотя открыт с северо-восточной стороны, но несколько защищён островом Пингвинов, и суда, снабжённые хорошими и таковыми же канатами, могут стоять на якоре.

Бурный залив ведёт к другой хорошей гавани, называемой Северным заливом,^[329] сия гавань имеет шестнадцать миль в длину и в некоторых местах ширины шесть с половиной миль; в большой части залива хороший грунт, глубина от двух до пятнадцати сажен.

Залив Норфольк в Северном заливе образует гавань длиною девять миль; лучше всех защищен от ветров и нигде не имеет глубины менее четырёх сажен. Вообще заливы сии наполнены китами, которые обыкновенно в ноябре месяце оставляют неизмеримые глубины океана, дабы здесь воспроизводиться; для сего выбирают спокойные воды и пребывают в оных около трёх месяцев.

Порт Дальримпль. Обретён капитаном Флиндерсом в 1798 году и так назван губернатором Гунтером, находится при устье реки Тамар, которая впадает в пролив Басса.

Лаунчестоун — при той же реке. По причине нездорового воздуха вокруг сего места четыре года тому назад заложен другой город, на три мили далее вверх реки и назван Георг-Тоун. Военный начальник имеет пребывание в сем городе. В нескольких милях от Лаунчестоуна груды железных штуфов, которые так богаты, что содержат на 70 процентов металла. Рудников ещё не обрабатывают по причине малолюдства поселенцев в Новом Южном Валлисе.

Климат в земле Вандимена для европейцев благоприятнее, нежели в Порт-Жаксоне, ибо не производит великих внезапных перемен в температуре воздуха: летом не слишком жарко, а зимою не слишком холодно. Зима, конечно, несколько холоднее, нежели в Новом Южном Валлисе, и вершины гор бывают покрыты снегом, но в долинах редко снег остается на несколько часов. Разность в температуре воздуха Порт-Жаксона и города Гобарта до 10° по Фаренгейтову термометру.^[330]