Дѣятельность Боткина, какъ практическаго врача, его домашніе пріемы больныхъ и консультативная практика.-- Тифъ.-- Досуги Боткина и нѣкоторыя черты его характера.-- Учено-литературные труды.
Послѣ возвращенія Боткина, въ Петербургъ осенью 1862 г. къ его клиническимъ занятіямъ прибавилась новая обширная дѣятельность, если не столь привлекательная для него, какъ клиника, тѣмъ не менѣе неизбѣжно связанная съ его долгомъ и спеціальностью. Первые года полтора или два онъ вовсе не имѣлъ частной практики, и имя его оставалось совсѣмъ неизвѣстнымъ петербургской публикѣ; но по мѣрѣ того, какъ слава его, какъ тонкаго діагноста, упрочивалась въ академіи, она стала распространяться и по городу, и понемногу больные стали разыскивать его скромную квартиру у Спаса Преображенья, въ домѣ Лисицына. Особенно громкій эффектъ произвела въ семестрѣ 1862--1863 гг. его клиническая діагностика весьма рѣдко встрѣчаемой и чрезвычайно трудной для опредѣленія болѣзни -- закупорки воротной вены, блистательно оправдавшаяся вскрытіемъ умершаго больного; послѣ этого приливъ паціентовъ къ нему на домъ сталъ до того рости, что въ томъ же 1863 г. въ его небольшой гостиной набивалось до 50 человѣкъ, и онъ, употребляя на пріемъ около 4 часовъ, вскорѣ былъ не въ состояніи осмотрѣть всѣхъ, чаявшихъ его совѣта.
Необыкновенно быстрая популярность Боткина, какъ практическаго врача, слишкомъ извѣстна современному поколѣнію, чтобы намъ на ней долго останавливаться, и понятна всякому, кому приходилось прибѣгать къ нему; каждый новый паціентъ дѣлался безусловнымъ поклонникомъ его и увеличивалъ собою безчисленные ряды лицъ, довѣрявшихъ ему свое леченіе, а такъ какъ эта лавина продолжала рости въ теченіе 30 лѣтъ, то можно себѣ представить, какихъ размѣровъ достигла она впослѣдствіи. Не только добросовѣстная точность и напряженная внимательность, съ какими онъ изслѣдовалъ каждаго, но и его привѣтливая внѣшность, сквозь которую ярко просвѣчивались необыкновенная человѣчность, искреннее участіе къ страждущему и еще болѣе искреннее желаніе помочь ему -- дѣлали,изъ него идеальнаго врача, производившаго на всѣхъ, обращавшихся къ нему, зачаровывающее впечатлѣніе и убѣжденность, что если возможно исцѣленіе отъ серьезнаго недуга, то только при содѣйствіи Боткина. И дѣйствительно, съ помощью своихъ знаній, самаго добросовѣстнаго изслѣдованія, сообразительности, а впослѣдствіи и обширной опытности, пріобрѣтенной съ годами, Боткинъ являлся истиннымъ стратегомъ въ борьбѣ съ болѣзнью въ каждомъ отдѣльномъ случаѣ; но тогда какъ военные стратеги и полководцы заносятъ подвигами и выигранными сраженіями свое имя на страницы исторіи, подвиги Боткина, какъ практическаго врача-гуманиста и искуснѣйшаго борца за ввѣряемую ему жизнь, гораздо менѣе громогласны и, безъ шансовъ перейти въ потомство, способствовали лишь его прижизненной славѣ и глубоко запечатлѣвались горячею благодарностью въ сердцахъ спасенныхъ имъ личностей, ихъ родныхъ, и только на время ихъ жизни. О суммѣ же такихъ отдѣльныхъ спасеній въ практикѣ Боткина лучше всего свидѣтельствуетъ его необычайная популярность, какъ лучшаго врача, среди больныхъ, стремившихся за его совѣтомъ со всѣхъ концовъ Россіи. Не только популяренъ былъ онъ самъ, но большое довѣріе пріобрѣтало все, что было имъ рекомендовано, и больные въ провинціи, никогда лично къ нему не обращавшіеся, нерѣдко принимали лекарство по его рецептамъ, выписаннымъ для ихъ знакомыхъ; такъ сдѣлались весьма распространенными и извѣстными Боткинскія капли, Боткинскій порошокъ, его пилюли, его мазь и пр.; одно время былъ даже въ больтомъ ходу квасъ изъ сухарей, когда-то имъ рекомендованный и извѣстный подъ именемъ "Боткинскаго".
Одновременно съ пріемами Боткина на дому, стала развиваться и его частная практика внѣ дома, почти исключительно консультативная, и быстро достигла тоже огромныхъ размѣровъ, ибо и какъ консультантъ, онъ былъ неоцѣнимъ своими познаніями и добросовѣстностью: Никогда онъ не полагался на передачу болѣзненныхъ явленій лечащимъ врачемъ и на поставленную раньте діагностику, а непремѣнно изслѣдовалъ самъ съ своей обычной старательной манерой, вслѣдствіе чего его консультаціи были чрезвычайно поучительны для лечащаго врача, открывая иногда упущенныя явленія или помогая разобраться въ запутанныхъ случаяхъ, и въ то же время полезны для больныхъ, выводя ихъ раціональнымъ леченіемъ на путь къ сохраненію жизни, если это было возможно. Даже въ самыхъ безнадежныхъ случаяхъ онъ своею гуманностью и задушевнымъ участіемъ умѣлъ скрасить послѣдніе дни умирающаго, вселяя въ него надежду если не на выздоровленіе, то на продолжительное существованіе въ видѣ хроническаго больного -- и паціентъ, чуть не агонизирующій, хватался за эту соломенку, надѣялся и проникался горячею благодарностью къ Боткину. Наконецъ, Боткинъ не будучи денежнымъ человѣкомъ, тѣмъ не менѣе однако съ одинаковымъ вниманіемъ относился и къ высоко поставленному лицу, и къ богачу, и къ больничному паціенту, и къ приходившему къ нему лѣтомъ на дачѣ сосѣду -- мужику. Среди его ежедневныхъ городскихъ консультацій рѣдкій день изъ 5--6 визитовъ онъ не имѣлъ одну или двѣ даровыхъ, отнуда ясно, что онъ работалъ за деньги только потому, что онѣ ему были необходимы для поддержанія и воспитанія многочисленной семьи. Поэтому-то онъ умеръ не богачемъ, какимъ легко могъ бы сдѣлаться при своемъ колоссальномъ трудѣ и огромной практической дѣятельности, а оставивъ женѣ и дочерямъ состояніе, едва обезпечивающее скромное существованіе. Конечно, удовлетворить всѣхъ, какъ врачъ, онъ былъ не въ состояніи, и ему чаще, чѣмъ кому нибудь другому, приходилось отказывать въ посѣщеніи труднаго больного; поэтому можно было иногда встрѣтить людей, обвинявшихъ его въ недоступности, въ сухости сердца и т. п.; но такихъ людей было сравнительно немного, и подобныя обвиненія падаютъ сами собой: они становятся даже просто непонятными для всякаго, кто близко зналъ, какъ неутомимъ и самоотверженъ былъ Боткинъ въ исполненіи своего долга, какъ усиленно и много работалъ онъ ежедневно, и кто понимаетъ, что есть предѣлъ труду человѣка.
Притомъ Боткинъ считалъ клиническое преподаваніе своей первой обязанностью и главнымъ примѣненіемъ своихъ знаній на службѣ родинѣ и обществу; частная же помощь больнымъ всегда у него стояла на второмъ планѣ. Мало того, какъ говорено было раньше, занятія въ клиникѣ были его самымъ излюбленнымъ дѣломъ потому еще, что отъ нихъ онъ получалъ наиболѣе полное самоудовлетвореніе, чего далеко нельзя сказать о частной практикѣ и въ особенности о домашнихъ пріемахъ. Въ клиникѣ его главной задачей, какъ преподавателя, было разобрать самымъ подробнымъ и разностороннимъ образомъ больного, употребляя на каждаго изъ нихъ одну, двѣ, а случалось, и пять лекцій, и стараясь какъ можно рельефнѣе выставить на видъ всякое, даже самое мелочное уклоненіе даннаго организма отъ его здороваго состоянія -- сгруппировать всѣ эти уклоненія вмѣстѣ и, на основаніи выработанныхъ наукою болѣе или менѣе непреложныхъ законовъ, сдѣлать наиболѣе точное распознаваніе; словомъ, самое существенное здѣсь -- распознаваніе болѣзни; конечно, Боткинъ отводилъ въ преподаваніи большое мѣсто и леченію больного, но леченіе представляетъ въ медицинѣ отдѣлъ наиболѣе произвольный, подверженный частымъ измѣненіямъ и, не смотря на многовѣковыя усилія врачей поставить его на болѣе раціональную почву, лишено до сихъ поръ тѣхъ непререкаемыхъ, строго научныхъ устоевъ, на какихъ построено распознаваніе. Въ домашнемъ же пріемѣ это соотношеніе между діагностикой болѣзни и леченіемъ ея, ихъ взаимная роль чувствительно измѣняется; безспорно, діагностика необходима и въ домашнемъ пріемѣ; но на первый планъ здѣсь выступаетъ леченіе, больной прежде всего проситъ рецепта, проситъ лекарства, долженствующаго возстановить его здоровье, зачастую утраченное невозвратно. Къ тому же въ домашнемъ пріемѣ невозможно отдавать каждому больному столько же времени, сколько въ цѣляхъ преподаванія употребляется на осмотръ клиническаго больного, т.-е. по меньшей мѣрѣ около часу, и если бы Боткину вздумалось также основательно принимать своихъ частныхъ амбулантовъ. онъ успѣвалъ бы осмотрѣть только развѣ десятую часть пришедшихъ, и тогда между неудовлетворенными неизбѣжно возникали бы неудовольствія, претензіи, бунты. Вслѣдствіе этого являлась необходимость спѣшить самому, торопить больныхъ -- и все это вмѣстѣ дѣлало, что домашніе пріемы, по мѣрѣ ихъ разростанія, все болѣе утомляли Боткина, не давая взамѣнъ того нравственнаго удовлетворенія, какое получалось имъ отъ клиники.
Уже въ письмахъ его отъ 1863 г. слышится нота этого утомленія: "Три недѣли, какъ начались лекціи", пишетъ онъ отъ 4 октября; "изъ всей моей дѣятельности -- это единственное, что меня занимаетъ и живитъ, остальное тянешь какъ лямку, прописывая массу почти ни къ чему не ведущихъ лекарствъ. Это не фраза и даетъ тебѣ понять, почему практическая дѣятельность въ моей поликлиникѣ такъ тяготить меня. Имѣя громаднѣйшій матеріалъ хрониковъ, я начинаю вырабатывать грустное убѣжденіе о безсиліи нашихъ терапевтическихъ средствъ. Рѣдкая поликлиника пройдетъ мимо безъ горькой мысли, за что я взялъ съ большей половины народа деньги, да заставилъ ее потратиться на одно изъ нашихъ аптечныхъ средствъ, которое, давши облегченіе на 24 часа, ничего существенно не измѣнитъ. Прости меня за хандру, но нынче у меня былъ домашній пріемъ, и я еще подъ свѣжимъ впечатлѣніемъ этого безплоднаго труда".
Въ другомъ позднѣйшемъ отъ того же года письмѣ онъ снова возвращается къ этому утомленію и говоритъ: "Часто мнѣ приходитъ въ голову мысль очень печальная: изъ-за чего же бьешься, какъ колокольчикъ? когда же наконецъ придетъ такое время, что не нужно будетъ постояннно плакаться о томъ, что день сдѣланъ не изъ 40 часовъ? Вѣдь если бы еще я страдалъ деньголюбіемъ, честолюбіемъ, славолюбіемъ -- клянусь честью, что плюю на все, что можетъ успокоивать припадки этихъ человѣческихъ болѣзней, а между тѣмъ, волей-неволей, я, какъ локомотивъ какой нибудь, въѣхалъ на такіе рельсы, съ которыхъ нельзя соскочить".
При всѣхъ этихъ непрерывныхъ клиническихъ и врачебныхъ занятіяхъ, Боткинъ удѣлялъ еще время для литературныхъ работъ и, кромѣ небольшихъ статей, напечатанныхъ въ "Медицинскомъ Вѣстникѣ" Чистовича, весь 1863 г. составлялъ рефераты по отдѣлу внутреннихъ болѣзней для "Военно-медицинскаго Журнала", поступившаго тогда подъ редакцію извѣстнаго медицинскаго писателя С. П. Ловцова. Теперь рефераты эти естественно позабыты, но въ свое время они оказали врачамъ немалую пользу, и если бы кто вздумалъ перелистовать ихъ въ настоящее время, то удивился бы, сколько добросовѣстнаго труда надо было положить на составленіе изъ и какое множество медицинскихъ книгъ и журналовъ приходилось перечитать для того. Писалъ ихъ Боткинъ изъ любви къ дѣлу, съ единственною цѣлью -- познакомить обстоятельно русскихъ врачей съ текущей иноземной медицинской литературой, и зимой писалъ онъ ихъ большею частью послѣ тяжелаго трудового дня, лишая себя такимъ образомъ даже необходимаго ночного отдыха.
Что же мудренаго, что его "локомотиву", при такой дневной и ночной службѣ, пришлось таки соскочить на полномъ ходу съ рельсовъ и осудить себя на довольно продолжительное бездѣйствіе? Крайне утомленный работой и постояннымъ умственнымъ напряженіемъ, Боткинъ легко поддался больничной заразѣ и въ самомъ началѣ 1864 г. захворалъ тяжелымъ сыпнымъ тифомъ съ рѣзкимъ пораженіемъ мозговой системы. Крѣпкій организмъ одолѣлъ болѣзнь, но возстановленіе силъ шло очень медленно, и въ мартѣ того года онъ писалъ: "Не смотря на то, что вотъ уже 1 1/2 мѣсяца, какъ поправляюсь, но далеко не чувствую себя способнымъ къ серьезному труду, а потому ѣду въ Италію встрѣчать весну, и если поправлюсь, къ лѣтнему семестру въ Германію. Велико наслажденіе вырваться изъ того омута дѣятельности, въ которомъ я былъ передъ своей болѣзнью; врядъ ли мнѣ случится еще разъ въ жизни утомляться до такой степени, какъ я былъ измученъ въ этотъ семестръ".
Онъ отправился съ семьей прямо въ Римъ, и тамъ, на полномъ отдыхѣ и подъ благодатнымъ южнымъ небомъ, быстро исчезли слѣды перенесенной болѣзни. Отдохнувши, онъ посѣтилъ Неаполь, съѣздилъ въ Сицилію, а въ половинѣ мая былъ уже въ Вѣнѣ, гдѣ снова слушалъ физіологовъ и клиницистовъ; но Вѣна по прежнему его удовлетворяла мало, его неудержимо тянуло на старое пепелище -- въ Берлинъ, къ великому учителю Виргофу; перебравшись туда, онъ остался до конца лѣтняго семестра, уѣзжая рано утромъ съ своей дачи въ Шарлотенбургѣ, возвращаясь только къ позднему обѣду и проводя цѣлый день въ патологическомъ институтѣ, гдѣ "пожиралъ", какъ выражается въ письмѣ, лекція Виргофа, слѣдилъ за его вскрытіями труповъ, занимался микроскопомъ и началъ въ лабораторіи собственную работу, которую однако не успѣлъ довести до конца Изъ-за какихъ-то неудачъ при производствѣ вивисекцій. Въ заключеніе покупавшись въ Біаррицѣ, онъ, послѣ полугодового отсутствія, вернулся въ Петербургъ, гдѣ за это время, при дѣятельномъ усердіи завистливыхъ соперниковъ и враговъ, которыхъ у него вслѣдствіе успѣховъ развелось не мало, уже успѣла сложиться цѣлая легенда о томъ, что у Боткина послѣ тифа сдѣлалось пораженіе мозга и онъ сошелъ съ ума. Но лишь только онъ началъ лекціи съ свѣжими силами, возстановленными отдыхомъ, какъ рядъ блестящихъ діагностикъ наглядно опровергъ всѣ эти вымыслы, и онъ тотчасъ занялъ свое первенствующее мѣсто въ глазахъ студентовъ и общества. Между прочимъ, какъ разъ къ началу этого учебнаго года относится сдѣланное имъ открытіе въ столицѣ эпидеміи возвратной горячки, о значеніи котораго сказано выше.
Мы не станемъ слѣдить погодно, шагъ за шагомъ, за дѣятельностью Боткина, а будемъ останавливаться на болѣе крупныхъ ея фактахъ; упомянемъ мимоходомъ о тѣхъ немногихъ и скромныхъ развлеченіяхъ, которыми онъ нѣсколько разнообразилъ свою, полную самоотверженнаго труда, жизнь.-- Отнынѣ т.-е. съ 1865 г., слава его, какъ практическаго врача консультанта, продолжала роста и привлекать къ нему все больше и больше паціентовъ. Въ дни пріемовъ -- а они въ эти года были пять разъ въ недѣлю -- возвращаясь въ 7 часу къ обѣду, онъ едва могъ протискаться черезъ густую толпу, наполнявшую и переднюю и лѣстницу, которая вела въ 3-й этажъ его новой и помѣстительной квартиры у Пяти Угловъ. Наскоро пообѣдавъ и выкуривъ сигару, онъ тотчасъ же начиналъ пріемъ и не кончалъ его ранѣе 11 часовъ, не успѣвая осмотрѣть значительной части ожидавшей въ пріемной публики. Лучшимъ отдыхомъ для него послѣ такого тяжелаго утомленія была игра на віолончели, и къ этой игрѣ онъ питалъ не только страсть, но и смотрѣлъ на нее какъ на самое дѣйствительное средство для возстановленія своей мозговой энергіи, утомленной работою цѣлаго дня; "это моя освѣжающая ванна", говаривалъ онъ. Три раза въ недѣлю въ 12 часу ночи приходилъ къ нему учитель віолончелистъ (долгое время имъ былъ профессоръ консерваторіи Зейфертъ), въ полночь они засаживались за пюпитры и играли болѣе часу; остальные дни онъ игралъ подъ акомпаниментъ жены на фортепіано, а въ воскресенье тотъ же Зейфертъ приводилъ обыкновенно съ собою двухъ товарищей солистовъ и по вечерамъ шло исполненіе квартетовъ классическихъ композиторовъ, длившееся по 3--4 часа. Боткинъ былъ неутомимый музыкантъ, хотя никогда не могъ выработаться въ порядочнаго солиста; этому, главное, мѣшало его слабое зрѣніе; по причинѣ его онъ не иначе могъ разбирать ноты, какъ близко пригибаясь къ пюпитру, а потому часто сбивался; тѣмъ не менѣе и въ музыку онъ вносилъ отличительныя черты своей натуры -- увлеченіе и настойчивость, и продолжалъ брать свои уроки чуть ли не до 50-лѣтняго возраста. И лѣтомъ, отправляясь въ заграничную поѣздку куда нибудь на воды, онъ не разставался, какъ съ цѣлымъ чемоданомъ, набитымъ книгами, такъ и съ віолончелью, даже забиралъ иногда ихъ съ собою двѣ, что однажды подало поводъ къ комическому недоразумѣнію въ Франценсбадѣ, гдѣ водяные врачи хотѣли устроить ему почетную встрѣчу, пріѣхали для того на станцію желѣзной дороги, не зная его въ лицо, и увидавъ въ его багажѣ двѣ віолончели, приняли за странствующаго музыканта, прибывшаго дать концертъ на водахъ. Любя горячо музыку и будучи изъ-за непрерывныхъ занятій совершенно лишенъ возможности посѣщать публичные концерты и театры, онъ находилъ неописуемое удовольствіе въ своей игрѣ, причемъ былъ чувствителенъ къ одобренію ея даже гораздо больше, какъ это нерѣдко встрѣчается въ странностяхъ человѣческой души, чѣмъ къ похваламъ его медицинскихъ талантовъ.
Другимъ развлеченіемъ, замѣнявшимъ для Боткина общественныя удовольствія, были субботы, которыя онъ открылъ у себя съ перваго же года своего пріѣзда въ Петербургъ и поддерживалъ вплоть до послѣдняго времени. Это былъ его журфиксъ, когда сбирались къ нему его друзья и знакомые въ 9 часовъ вечера, и въ бесѣдахъ за длиннымъ столомъ просиживали до поздней ночи. На этихъ субботахъ, въ теченіе 30-лѣтняго ихъ существованія, успѣлъ перебывать чуть не весь Петербургъ ученый, литературный и артистическій, но преимущественно, само собой разумѣется, медицинскій; онѣ имѣли свою исторію, свой періодъ расцвѣта и упадка, и въ нихъ, какъ въ небольшомъ зеркалѣ, отражались всѣ нравственныя настроенія и колебанія измѣнчивой русской жизни: такъ, начавшись съ 1860 г. небольшимъ и тѣснымъ кружкомъ молодыхъ единомыслящихъ товарищей-профессоровъ, онѣ разрослись въ теченіе этого десятилѣтія и первой половины послѣдующаго въ многолюдные, оживленные шумные рауты -- и это была ихъ лучшая пора. Въ виду разнокалиберности собиравшагося общества, на нихъ рѣдко поднимались медицинскіе вопросы, также какъ и политическіе, потому что хозяинъ совсѣмъ не интересовался послѣдними, но несмотря на подобное ограниченіе программы для собесѣдованій, вечера эти коротались чрезвычайно весело и доставляли Боткину такое наслажденіе, что онъ старался удержать гостей до 4 часовъ ночи. Самъ онъ, составляя центральную фигуру собранія, былъ весьма гостепріимный и милый хозяинъ, съ сердечнымъ радушіемъ заботившійся только о томъ, чтобы никого не стѣснить и всѣмъ доставить то удовольствіе, которое получалъ самъ отъ этого сборища болѣе или менѣе близкихъ ему лицъ; его непринужденная веселость сообщалась всѣмъ и для завсегдатаевъ этихъ субботъ дѣлала посѣщеніе ихъ незамѣнимымъ источникомъ развлеченія. Не только молодежь, но даже такой анахоретъ, какъ престарѣлый анатомъ Груберъ, смотрѣлъ на эти субботы, какъ на лучшій отдыхъ для себя, послѣ недѣльной работы надъ трупами, и никогда не пропускалъ завѣтнаго дня; здѣсь его суровыя черты преображались, вѣчно нахмуренныя брови разглаживались, и пріятно было смотрѣть, какъ постепенно съ него слетала эта обычная его облицовка, особенно, когда онъ начиналъ какъ-то неумѣло и какъ-то по дѣтски хихикать, слушая въ передачѣ И. М. Сѣченова, постояннаго его переводчика, какую нибудь остроту или смѣшную исторію, только что разсказанную кѣмъ нибудь изъ присутствовавшихъ, на русскомъ языкѣ, который Груберъ плохо понималъ.-- Позднѣе, въ 80 годахъ, субботы Боткина стали солиднѣе, и по правдѣ сказать, скучнѣе: и времена измѣнились, и постоянные корифеи прежн ихъ субботъ (Пеликанъ, Якубовичъ, Ловцовъ, Европеусъ и др.) одинъ за другимъ сходили въ могилу, а оставшіеся въ живыхъ старѣлись, постепенно утрачивали прежнюю экспансивность и уже не могли составить такого тѣснаго круга, какъ прежде, встрѣчая на мѣстахъ старыхъ друзей совершенно новое поколѣніе. Только Боткинъ, сѣдѣя и старѣясь, оставался все тѣмъ же привѣтливымъ хозяиномъ, хотя и его безграничное добродушіе стало все чаще и чаще подвергаться испытанію: нѣтъ-нѣтъ, да и явится на субботній вечеръ какой нибудь назойливый паціентъ, увлечетъ хозяина отъ гостей въ другую комнату и сорветъ съ него обстоятельную консультацію, нимало не задумываясь надъ тѣмъ, что лишаетъ Боткина тѣхъ немногихъ часовъ отдыха, на которые онъ имѣлъ неоспоримое право.
Общественная дѣятельность Боткина была столь разнообразна и богата содержаніемъ, что за перечисленіемъ ея фактической стороны у насъ останется слишкомъ мало мѣста для подробнаго описанія его личныхъ характерныхъ чертъ; разбросанныя указанія на нихъ читатель встрѣтитъ и выше и ниже въ нашемъ очеркѣ; здѣсь же, пользуясь сдѣланнымъ отступленіемъ по поводу его досуговъ, прибавимъ нѣсколько штриховъ, дополняющихъ знакомство съ его нравственною личностью. Какъ всѣ люди сильные, онъ былъ нрава мягкаго и уживчиваго и, весь поглощенный дѣломъ, не обращалъ вниманія на житейскія мелочи, избѣгалъ ссоръ и не любилъ праздныхъ споровъ. Всѣ эти мирныя качества его особливо ярко выступали въ домашней, семейной обстановкѣ; тутъ онъ былъ весь на распашку, съ его нѣжно любящимъ сердцемъ, съ его неизсякаемымъ добродушіемъ и незлобивымъ юморомъ и, окруженный своими 12 дѣтьми, въ возрастѣ отъ 30 лѣтъ до одногодовалаго ребенка (отъ перваго брака онъ имѣлъ 5 сыновей и одну дочь, а отъ второго -- 6 дочерей), представлялся истиннымъ библейскимъ патріархомъ; дѣти его обожали, не смотря на то, что онъ умѣлъ поддерживать въ семьѣ большую дисциплину и слѣпое повиновеніе къ себѣ. Мы раньше сказали, что Боткинъ не былъ корыстолюбивъ; мало того, онъ, какъ малый ребенокъ, не зналъ цѣны деньгамъ; зарабатывая очень много своимъ трудомъ и получивъ три солидныя наслѣдства отъ братьевъ, онъ проживалъ почти все, тратя большія суммы на содержаніе семьи, на образцовое воспитаніе дѣтей, на свою обширную библіотеку; жилъ просто, безъ излишествъ, но хорошо, домъ его всегда былъ открытъ дли близкихъ знакомыхъ, которыхъ у него было очень не мало. Извѣстно, что также былъ открытъ и его кошелекъ для всякихъ благотвореній, и едва ли кто нибудь изъ обращавшихся за помощью уходилъ отъ него съ отказомъ; по- крайней мѣрѣ, такова была репутація Боткина, потому что его лѣвая рука никогда не знала, что творитъ правая; самъ онъ никогда даже близкимъ своимъ не обмолвливался о своихъ тратахъ подобнаго рода.
Любопытную особенность въ немъ составляло его отношеніе къ политической, общественной и идейной жизни окружавшаго міра; долгое время къ вопросамъ этого порядка онъ питалъ полное равнодушіе и нисколько не интересовался знать, что происходитъ за предѣлами науки, словно сосредоточенное занятіе послѣднею лишило его совсѣмъ способности вдумываться во все остальное; только позднѣе, перейдя за 40-лѣтній возрастъ, онъ сталъ привыкать, чтобы въ минуту отдыха, жена или одинъ изъ сыновей читали ему крупныя новости, изъ газетъ, и такимъ образомъ нѣсколько сталъ оріентироваться въ политикѣ; самого же его съ политической газетой въ рукахъ я ни разу въ жизни не видалъ, а между тѣмъ, даже за нѣсколько недѣль до смерти, онъ не могъ выйдти на прогулку безъ медицинской газеты или брошюры въ карманѣ, и когда оставался одинъ, доставалъ ихъ и, усѣвшись гдѣ нибудь на лавочкѣ, погружался въ чтеніе. Точно также только въ послѣднія 10--15 лѣтъ жизни онъ началъ знакомиться съ произведеніями современныхъ русскихъ писателей и почерпалъ изъ этого знакомства большое удовольствіе; особенно восторгался онъ Салтыковымъ, а въ послѣднія свои предсмертныя недѣли въ Ментонѣ съ живымъ интересомъ слушалъ чтеніе романовъ Достоевскаго, находя, что "это замѣчательно тонкій наблюдатель, но совсѣмъ не мастеръ писать". Служба въ званіи гласнаго думы особенно быстро и практически ввела въ его кругозоръ общественныя дѣла и не только приковала его вниманіе къ этой сторонѣ жизни, не находившей до сихъ поръ мѣста въ его мыслительномъ обиходѣ, но и увлекла принять въ ней самое живое и весьма плодотворное, какъ увидимъ ниже, участіе. Вообще же слѣдуетъ сказать, что не смотря на всю запущенность своего политическаго и общественнаго развитія, Боткинъ былъ сторонникомъ прогрессивныхъ идей, если не вслѣдствіе сознательной обдуманности, то вслѣдствіе своего глубокаго образованія и своихъ инстинктовъ, какъ истиннаго представителя науки; такимъ онъ являлся и въ конференціи академія и во всѣхъ комиссіяхъ, гдѣ ему случалось участвовать; такъ, онъ былъ между прочимъ горячимъ защитникомъ высшаго и медицинскаго образованія женщинъ, доказывалъ это на дѣлѣ, и первая женщина-врачъ, получившая докторскія права въ Россіи, г-жа Кашеварова-Руднева, по окончаніи курса въ академіи, немедленно же была принята имъ, въ качествѣ ассистента, въ клинику.
Прежде чѣмъ вернуться къ разсказу о дальнѣйшей жизни Боткина, необходимо указать еще на его печатные труды, такъ какъ главные изъ нихъ относятся къ тому періоду, на которомъ мы теперь пріостановились. Что литературное наслѣдіе, оставленное имъ, делеко не обширно и не соотвѣтствуетъ громкому его значенію, достаточно оправдывается тѣмъ подавляющимъ количествомъ главныхъ его занятій, по званію преподавателя и по обязанностямъ врача, которыя онъ несъ постоянно на себѣ; не его вина, что день состоитъ не изъ 40 часовъ, какъ жаловался онъ самъ, и для того, чтобы написать то, что было издано, онъ съ величайшей натяжкой долженъ былъ выкраивать себѣ время изъ тѣхъ часовъ, которые отдаются обыкновенно ночному и вакаціонному отдыху. Такимъ образомъ были написаны имъ и напечатаны 3 выпуска "Курса клиники внутреннихъ болѣзней"; изъ нихъ первый явился въ 1867 г., второй -- въ 1868 г. и наконецъ третій -- въ 1875 г., и на томъ изданіе прекратилось. Въ первомъ выпускѣ Боткинъ разсматриваетъ болѣзни сердца, во второмъ -- лихорадочное состояніе и сыпной тифъ, а третій заключаетъ въ себѣ двѣ статьи: а) о сократительности селезенки и объ отношеніи къ заразнымъ болѣзнямъ селезенки, печени, почекъ и сердца, въ) о рефлекторныхъ явленіяхъ въ сосудахъ кожи и о рефлекторномъ потѣ. Первые два выпуска переведены на французскій и нѣмецкій языки, а послѣдній -- только на нѣмецкій и, не смотря на богатство медицинскихъ литературъ этихъ странъ, встрѣтили въ нихъ весьма сочувственный пріемъ, а потому, понятно, что у насъ, при скудости самостоятельныхъ медицинскихъ сочиненій, они были выдающимся событіемъ; прекрасная разработка патологіи и леченія описываемыхъ болѣзней, стремленіе автора дать всякому болѣзненному явленію строго научное объясненіе, его тонкая наблюдательность, наконецъ, превосходный по ясности языкъ составляютъ отличительныя достоинства этихъ выпусковъ и показываютъ, какъ могъ бы Боткинъ обогатить нашу литературу, если бы имѣлъ хоть немного болѣе свободнаго времени.
Помимо этихъ произведеній и участія небольшими статьями въ разныхъ медицинскихъ газетахъ, помимо его прекрасной академической рѣчи "Общія основы клинической медицины", написанной для акта въ академіи въ 1866 г., и др. небольшихъ трудовъ, упомянемъ еще объ основаніи имъ "Эпидемическаго листка"; все около того же времени, а именно въ 1866 г., въ виду приближенія къ Петербургу холеры, Боткинъ задумалъ учредить эпидеміологическое общество, предложивъ предсѣдательство въ немъ Б. В. Пеликану, какъ лучшему тогдашнему русскому эпидеміологу; общество было основано не только съ теоретическою цѣлью изученія эпидеміи, но и съ практическими задачами организаціи врачебной и денежной помощи пострадавшимъ; оно издавало около 2-хъ лѣтъ подъ редакціей Ловцова "Эпидеміологическій листокъ", въ которомъ Боткинъ принималъ дѣятельное участіе небольшими сообщеніями, но и общества, и листокъ просуществовали недолго, вслѣдствіе равнодушія къ нимъ врачей, понятнаго въ тѣ времена, когда вопросы эпидеміологіи были еще мало разработаны и интересовали только весьма немногихъ.-- Наконецъ, въ концѣ 60-хъ годовъ, Боткинъ предпринялъ изданіе "Архивъ клиники внутреннихъ болѣзней проф. Боткина", въ которомъ рѣшилъ помѣщать всѣ лучшія и наиболѣе интересныя работы, произведенныя его учениками въ клинической лабораторіи. Сборникъ этотъ выходилъ по мѣрѣ накопленія матеріала, и всего было выпущено 11 болѣе или менѣе объемистыхъ томовъ; изъ нихъ первый томъ появился въ 1869 г., а послѣдній -- въ 1887 г Въ сборникѣ этомъ заключается много замѣчательныхъ данныхъ по экспериментальной разработкѣ самыхъ разнообразныхъ клиническихъ вопросовъ и, хотя въ немъ нѣтъ ни одной статьи, принадлежащей непосредственно самому Боткину, но и онъ свидѣтельствуетъ также о его неутомимой дѣятельности, потому что всѣ, почти безъ исключенія, помѣщенные въ немъ труды принадлежатъ его личному почину, совершены подъ его руководствомъ и прошли черезъ его окончательную редакцію.