Эксперты, производившие освидетельствование Ихтиандра, должны были обратить внимание не только на физические свойства юноши, но и на состояние его умственных способностей.
— Какой у нас год? Какой месяц? Число? День недели? — задавали эксперты Ихтиандру обычные в таких случаях вопросы.
И на все эти вопросы Ихтиандр отвечал:
— Не знаю.
Он затруднялся в ответах на самые обычные вопросы. Однако ненормальным его назвать было нельзя. Юноша был скорее недоразвит в некоторых отношениях благодаря своеобразным условиям своего существования и воспитания. Он остался как бы большим ребенком. И эксперты пришли заключению: «Ихтиандр недееспособен[44].» Это освобождало его от судебной ответственности. И суд принужден был прекратить дело по обвинению Ихтиандра и назначить над ним опеку. Быть опекуном Ихтиандра выразили желание два человека — Зурита и Бальтазар.
Сальватор был прав, утверждая, что Зурита донес на него из мести. Но Зурита не только мстил Сальватору за потерю Ихтиандра, но преследовал еще иную цель: вновь овладеть Ихтиандром, получив над ним опеку. Зурита не пожалел десятка ценных жемчужин, чтобы подкупить членов опекунского совета. И он был близок к достижению своей цели.
Бальтазар требовал предоставления ему опекунских прав, ссылаясь на свое отцовство. Однако ему не везло. Эксперты заявили, что не могут установить тождества Ихтиандра с рожденным двадцать лет назад сыном Бальтазара на основании показания одного только свидетеля — Кристо; к тому же этот свидетель мог быть заинтересован в деле как брат Бальтазара и потому не внушал экспертам полного доверия.
Ихтиандр продолжал служить яблоком раздора.
Кристо, переселившийся к брату, начал беспокоиться за него. Бальтазар был близок к душевному заболеванию. То он сидел часами в глубокой задумчивости, забывая о сне и еде, то вдруг приходил в необычайное возбуждение, метался по лавке, кричал: «Сын мой, сын мой!» — и начинал бранить испанцев всеми ругательными словами, какие только находил в своем разноязычном лексиконе.
Однажды после такого припадка Бальтазар неожиданно объявил Кристо:
— Вот что, брат. Иду в тюрьму. Я дам сторожам мои лучшие жемчужины, лишь бы они позволили мне повидать Ихтиандра. Я поговорю с ним. Он сам признАет во мне отца. Не может быть, чтобы сын не признал отца! В нем должна заговорить моя кровь!..
Уговоры Кристо не помогли. Бальтазар был непоколебим в своем решении.
Бальтазар отправился в тюрьму. Он валялся в ногах сторожей, плакал, просил их, и усыпав жемчугом путь от ворот до внутреннего помещения тюрьмы, добрался, наконец, до камеры Ихтиандра.
В этой небольшой камере, скудно освещенной узким окном с решоткой, было душно и пахло, как в клетке нечистоплотно содержимого зверя: тюремные сторожа редко меняли воду в баке и не трудились убирать гнившую на полу рыбу, которую приносили для кормления необычайного узника.
Железный бак, похожий на саркофаг[45], стоял у стены против окна.
Бальтазар, задыхаясь, подошел к баку и посмотрел на темную поверхность воды, скрывавшую под собой Ихтиандра.
— Ихтиандр! — тихо сказал Бальтазар. — Ихтиандр!.. — громче повторил он после паузы.
Поверхность воды подернулась рябью, но юноша не показался из воды.
Подождав еще немного, Бальтазар протянул трясущуюся руку и погрузил ее в теплую воду. Рука коснулась плеча юноши.
Из бака вдруг показалась мокрая голова Ихтиандра. Юноша приподнялся из воды до плеч и спросил:
— Кто это? Что вам нужно?
Бальтазар опустился на колени и, протягивая руки, быстро заговорил:
— Ихтиандр! К тебе пришел твой отец! Твой настоящий отец! Сальватор — не отец! Сальватор злой человек! Он изуродовал тебя… Ихтиандр! Ихтиандр! Ну, посмотри же на меня хорошенько! Неужели ты не узнаешь своего отца?
Вода медленно стекала с густых волос юноши на бледное лицо и капала с подбородка. В глазах его не отражалось ничего, кроме печали и удивления.
— Я не знаю вас, — ответил юноша.
— Ихтиандр! — закричал Бальтазар, — смотри на меня хорошенько! — и старый индеец вдруг схватил голову юноши, привлек к себе и начал покрывать поцелуями, проливая горячие слезы.
Ихтиандр, обороняясь от этой неожиданной ласки, заплескался в баке, проливая воду через край на каменный пол.
Внезапно чья-то рука схватила Бальтазара за шиворот, приподняла и отбросила в угол. Бальтазар грохнулся на пол, больно ударившись головой о каменную стену. В глазах индейца потемнело, и он на мгновение потерял сознание.
Открыв глаза, Бальтазар увидал, что над ним стоит Зурита. Крепко сжав кулак правой руки, Зурита держал в левой какую-то бумажку и торжественно помахивал ею:
— Видишь? Приказ о назначении меня опекуном Ихтиандра! Тебе придется поискать богатого сынка в другом месте. А этого юношу завтра утром я увезу к себе. Понял?
Бальтазар, лежа на полу, глухо и угрожающе заворчал, как зверь, смертельно раненый, но еще способный к последнему прыжку.
И этот последний прыжок старого аракуанца был неожиданен по силе и быстроте.
Как будто подброшенный пружиной, Бальтазар вдруг вскочил на ноги и с диким ревом обрушился на своего врага, сбив его с ног.
Индеец выхватил из рук Зурита бумажку, сунул себе в рот и продолжал наносить испанцу удары.
Завязалась ожесточенная борьба.
Тюремный сторож, стоявший у двери с ключами в руках, счел себя обязанным соблюдать строжайший нейтралитет, так как он получил хорошие взятки от обоих сражавшихся. Только когда Зурита, оказавшийся наверху, начал душить Бальтазара, сторож забеспокоился:
— Не задушите его до-смерти, дон Педро Зурита…
Однако рассвирепевший Зурита не обращал внимания на предостережения сторожа, и Бальтазару пришлось бы плохо, если бы в камере не появилось новое лицо.
— Прекрасно! Господин опекун тренируется в исполнении своих обязанностей! — послышался голос Сальватора. И, обратившись к сторожу, Сальватор строго сказал:
— Что же вы смотрите? Я донесу на вас начальнику тюрьмы!
Властный тон Сальватора и боязнь ответственности заставили сторожа выйти из нейтралитета. Сторож бросился разнимать дерущихся.
Шум привлек еще нескольких сторожей, и скоро Зурита и Бальтазар были разведены в разные стороны.
В этой темной и душной камере судьба свела еще раз трех людей, боровшихся за обладание Ихтиандром, и теперь они смотрели друг на друга, оценивая победы и поражения каждого.
Зурита мог считать себя победителем в борьбе. Но побежденный Сальватор был все же сильнее своих соперников. Даже здесь, в этой камере, в положении арестанта, Сальватор не переставал управлять событиями и людьми, — такова была сила этого человека.
— Уведите из камеры драчунов, — сказал Сальватор, обращаясь к сторожам, тоном не допускавшим возражения. — Мне надо остаться с Ихтиандром наедине.
И сторожа повиновались. Несмотря на протесты и брань, Зурита и Бальтазар были уведены. Дверь камеры захлопнулась.
Когда в коридоре замолкли удалявшиеся голоса, Сальватор подошел к бассейну и сказал Ихтиандру, выглядывавшему из воды:
— Встань, Ихтиандр. Выйди на середину камеры, мне нужно осмотреть тебя.
Юноша повиновался.
— Вот так, — продолжал Сальватор, — ближе к свету. Дыши. Глубже. Еще. Не дыши. Так…
Сальватор постукивал Ихтиандра по груди и выслушивал прерывистое свистящее дыхание юноши.
— Задыхаешься?
— Да, отец, — отвечал Ихтиандр.
— Сам виноват, — отвечал Сальватор. — Тебе нельзя было так много быть на воздухе.
Ихтиандр опустил голову и задумался. Потом он поднял голову и, посмотрев прямо в глаза Сальватора, спросил:
— Отец! Но почему нельзя? Почему всем можно, а мне нельзя?..
Выдержать этот взгляд Сальватору было гораздо труднее, чем держать ответ перед судьями. Но Сальватор выдержал:
— Потому что ты обладаешь тем, чем не обладает ни один человек, — способностью жить под водой.
Помолчав, Сальватор спросил:
— Если бы тебе, Ихтиандр, предложили на выбор — быть таким, как все, и жить на земле, или же жить только под водою, — что бы ты выбрал?
— Не знаю… — ответил юноша, подумав. Ему одинаково были дороги подводный мир с его пленительной красотой и земля, украшенная любовью к Гуттиэрэ. Но Гуттиэрэ потеряна для него…
— Теперь я предпочел бы океан, — сказал юноша.
— Ты еще раньше сделал этот выбор, Ихтиандр, — тем, что непослушанием нарушил равновесие своего организма. Теперь ты сможешь жить только под водой.
— Но не в этой ужасной, грязной воде, отец! Я умру здесь… Я хочу на простор океана…
Сальватор подавил вздох:
— Я сделаю все, чтобы скорее вырвать тебя из этой тюрьмы, Ихтиандр. Мужайся! — и, ободряюще похлопав юношу по плечу, Сальватор оставил Ихтиандра и прошел в свою камеру.
Усевшись на табуретке возле узкого стола, Сальватор глубоко задумался.
Как всякий хирург, он знал неудачи. Немало человеческих жизней погибло под его ножом от его ошибок, прежде чем он «набил руку» и достиг совершенства. Однако он никогда не задумывался над этими «жертвами». Погибли сотни, спасена жизнь тысячам. Эта арифметика вполне удовлетворяла его моральное чувство.
Но за судьбу Ихтиандра он считал себя ответственным. Это была большая ставка. Ихтиандр был его гордостью. Он любил юношу как высшее достижение своего искусства, как скульптор любит высеченную им статую. Но Сальватор полюбил Ихтиандра и простой человеческой любовью, как усыновленного сына. И теперь болезнь Ихтиандра и его дальнейшая судьба очень озабочивали Сальватора.
В дверь камеры тихонько постучались.
— Войдите, — сказал Сальватор.
— Я не побеспокою вас? — тихо спросил смотритель тюрьмы.
— Нисколько, — отвечал Сальватор, поднимаясь. — Как чувствуют себя ваша жена и ребенок?
— Благодарю вас, прекрасно… Я отправил их к теще, далеко отсюда, в Анды…
— Да, горный климат им будет полезен, — ответил Сальватор.
Смотритель потоптался на месте, посмотрел на дверь и так же тихо продолжал:
— Профессор! Я обязан вам спасением жены и ребенка… Я люблю их, как только может любить муж и отец…
— Не благодарите меня, — это мой долг.
— А мой долг — не остаться у вас в долгу, — ответил смотритель. — И не только это. Я человек малообразованный. Но я читаю газеты и знаю, что значит профессор Сальватор… Нельзя допустить, чтобы такого человека держали в тюрьме в компании бродяг и разбойников!..
Сальватор улыбнулся:
— Мои ученые друзья, кажется, добились того, что я буду помещен в санаторий как сумасшедший…
Смотритель в ужасе поднял руки:
— Тюремный санаторий — та же тюрьма, даже хуже: вместо разбойников вы будете окружены сумасшедшими! Сальватор среди сумасшедших! Нет, нет, этого не должно быть!
Понизив голос до шопота, смотритель продолжал:
— Я все обдумал. Я не спроста отправил семью. Я устрою вам побег. И скроюсь сам. Нужда загнала меня сюда, но мне тягостна эта работа. Меня не найдут, а вы… вы уедете из этой проклятой страны, где вершат дела попы и купцы…
Сальватор задумался, потом вдруг подошел к смотрителю и крепко пожал ему руку:
— Благодарю вас! Но для себя я не могу принять этой жертвы… Вас могут поймать и будут судить…
— Никакой жертвы!. Я все обдумал…
— Подождите. Я не могу принять для себя этой жертвы. Но если вы спасете Ихтиандра, вы сделаете для меня больше, чем если бы освободили меня. Я здоров, силен и везде найду друзей, которые помогут мне вырваться на свободу. А Ихтиандра необходимо освободить немедленно, пока он не попался в лапы этого хищника Зурита.
Смотритель принужден был согласиться. Когда он вышел, Сальватор улыбнулся и проговорил:
— Так лучше. Пусть же яблоко раздора не достанется никому!