Бутягин крепко пожал руку вошедшему Груздеву:
— Нам сегодня надо договориться принципиально.
Разговор начался в просторном кабинете, главное украшение которого составляли большие книжные шкафы красного дерева. Бутягин любил хорошие книги, дорожил ими и берег их.
Груздев расположился в удобном кресле:
— Расчудесно у вас, Николай Петрович! Тишина, прямо под окнами сирень, липы цветут!
— Зимой немного скучновато. Домик на отлете, и, знаете, надоело отшельничество, — усмехнулся Бутягин.
Поправил пенсне. Приосанился.
— Сейчас налажу «стиллефон», и начнем все по порядку. Эта машинка все запишет дословно.
Бутягин наклонился над небольшим аппаратом, стоявшим на письменном столе.
— Вот видите, сюда вставляется проволока. Она скользит между полюсами электромагнитов, включенных в цепь микрофона. Человеческий голос, да и любой звук, записывается на проволоке. Если ее пропустить снова, но включить телефон, то мы услышим записанные на проволоку звуки. Вот этот рычажок включает микрофон, а этот — громкоговоритель. Сегодня только его получил. Подарок от академии.
Конструктор привстал и стал рассматривать аппарат.
— Паульсеновский аппаратик? — спросил он с любопытством.
— Наш, ленинградский, конструкции Васильева. Завод слабых токов начал выпускать с февраля.
Бутягин вставил вилку аппарата в штепсель:
— Попробуем.
Повернул рычажок. Проволока двинулась между электромагнитами.
— Сейчас мы будем рассуждать о новом агрохимическом изобретении, — сказал в микрофон Бутягин и переключил рычажки.
Тотчас из громкоговорителя, стоявшего на шкафу, усиленный бас, похожий на голос Бутягина, со всеми интонациями, точнейше повторил:
— СЕЙЧАС МЫ БУДЕМ РАССУЖДАТЬ О НОВОМ АГРОХИМИЧЕСКОМ ИЗОБРЕТЕНИИ.
— Обратите внимание, Владимир Федорович, — заметил Бутягин, — на особенность: новая запись автоматически сглаживает старую. Аппарат Васильева прекрасно заменяет машинистке диктора. Большое подспорье, знаете… А стоит нажать эту желтую кнопку, и вся запись сразу стирается.
Бутягин придвинул микрофон к конструктору:
— Прошу вас.
Груздев заговорил привычным ровным голосом, как будто читал лекцию:
— Мне кажется, я достаточно продумал принципиальную установку и идею нашей будущей машины и даже сделал некоторые предварительные расчеты. Агрохимическая сторона всецело в вашем распоряжении. Но, прежде чем остановиться на деталях конструкции, разрешите несколько общих соображений.
Бутягин наклонил голову. Груздев продолжал:
— В чем основные отличительные черты современного крупного промышленного производства? Центральная силовая станция и ряд отдельных цехов. То есть мы имеем разделение производства на отдельные моменты, но одновременно с этим и единство производственного процесса в целом предприятии. В земледелии — картина другая. Что такое сельское хозяйство? Если оставить в стороне животноводство, то это, в значительной степени, выращивание растительных продуктов и сбор их. Процессы эти непосредственно связаны с землей. Земля — основное орудие производства в земледелии. Это орудие неизменно. Оно не поддается ни замене, ни реконструкции, ни уплотнению в сколько-нибудь значительной степени, ни переносу с места на место. Оно работает с определенной скоростью, и притом с весьма малой.
— Вы говорите о почве?
— Да. Почва совмещает в себе признаки и сырого материала и орудия производства. Как сырой материал почва отдает на постройку растений заключающиеся в ней минеральные вещества. Как орудие почва способствует прорастанию семян и развитию растений.
— А главное, знаете, почва есть передатчица труда человека на растения, — вставил Бутягин.
Груздев кивнул головой:
— Разумеется. Но я хочу мои рассуждения перенести также на семена. Они тоже не только сырье, но и орудие производства. Каждое зернышко представляет собой крохотную лабораторию, где разыгрываются сложнейшие биохимические реакции…
Тонко звякнул телефонный звонок. Бутягин взял трубку.
— Алло! Алло! Слушаю! Странно, никто не отвечает.
Бутягин положил трубку и кивнул Груздеву:
— Продолжайте!
— Наша задача — передать через почву продукту не только физический труд человека, но и все достижения агрохимии, весь размах научных достижений человеческого гения. Как передать? Посредством чего? Путь ясен — посредством машины. Надо, чтобы работали ударными темпами не только человек, но и зерно и почва, надо ускорить физико-химические и биохимические процессы прорастания семян и развития растений.
Бутягин поправил пенсне, наклонился над блокнотом.
— Все, что вы сказали, — совершенно правильно. С первым наброском вашего технического проекта я ознакомился. — Бутягин вынул из стола папку эскизов и чертежей. — С конструкторской стороны интересно и необычайно смело, оригинальнейше, чорт возьми! Моя часть разработана гораздо слабее, и, признаться, стою я сейчас на распутье. Конечно, можно предварительно удобрять почву, перед тем как мы пустим нашу машину. Это — один путь. Удобрительным сырьем мы обеспечены. Можно использовать Соликамские калийные месторождения, фосфорные руды Карелии, залежи серы в Кара-Куме…
— Прибавьте хибинские апатиты, Николай Петрович, прибавьте и южноуральские киманиты… — добавил конструктор.
— Да, Владимир Федорович, богата наша Советская страна… Но, знаете ли, обычные удобрения не совсем будут в «стиле», что ли, нашей машины. Остановимся на любом из удобрителей, ну хотя бы на фосфорной руде, — ведь нам ее понадобятся сотни тонн. Слишком громоздко. Ведь не забывайте, что наша идея заключается в том, чтобы…
— Понимаю, Николай Петрович. Вернее, догадываюсь… А второй ваш путь?
— В том, чтобы машина и удобряла и стимулировала…
— Вы хотите, чтобы она вырабатывала фосфорную муку?
— Нет, азотистые удобрения.
— Откуда же вы хотите взять азот?
Бутягин, растягивая слова, повторил вопрос:
— Откуда я хочу взять азот? А вот откуда. Для построения удобрительной молекулы мне пришлось брать остатки бензольного ядра. Я нитрировал производные бензола крепкой азотной кислотой, вводил нитрогруппу, пробовал брать азот из молекулы анилина, но выделяется аммиак. Мы рискуем протушить весь воздух вокруг нашей машины. Она начнет распространять такой аромат, что нас примутся всенародно бить при первом же испытании.
— Каков же все-таки ваш второй путь? — нетерпеливо переспросил конструктор.
Бутягин приподнял брови, торжествующим взглядом посмотрел на собеседника и повысил голос:
— Азот я возьму…
В окно из сада просунулась голова Лебедева:
— Ничего, зычный у тебя голосище, Николай Петрович… Здравствуйте, Владимир Федорович! Голосок твой, Коля, у трамвая слышен. Я и дороги ни у кого не спрашивал, а прямо шел на голос, как по веревочке. О какой-то машине ораторствуешь…
— Да ты иди сюда, влезай, — протянул Лебедеву руку Бутягин.
— Эх, вспомним молодость, как по заборам лазили! — засмеялся Лебедев и, легко перепрыгнув через подоконник, очутился в кабинете. Огляделся, снял пилотку и серьезно сказал: — Насчет трамвая я присочинил, но говорите вы чересчур смело. А факты вот какие. Подходя к твоей хижине, Коля, спугнул я какого-то подозрительного субъекта из-под самых твоих окон. Занял я его позицию, прислушался, а вы говорите о машине и, кажется, не совсем обычной. Нитрогруппа. Даже Венедикт Кузьмич вспомнился.
Лебедев строго нахмурился.
— И в науке порой нужны секреты, особенно нам и в нынешнее время.
Бутягин радостно посмотрел на своего друга:
— Да никаких особых секретов нет, Антоша!.. Видишь ли, в чем дело: мы с Владимиром Федоровичем давно работаем и уже ввели в агрикультуру несколько машин, посадочных и уборочных.
— Механизируете? — спросил Лебедев.
— Ну да. Еще пять лет назад мы сконструировали машину, которая пропускала до десяти тысяч ростков пшеницы в час. Она прорезывала борозды, сама сажала ростки в землю, притаптывала промежутки, удобряла и поливала.
— Ну, это, Николай Петрович, еще доисторические наши дела! Первый, так сказать, дебют, — скромно вставил Груздев. — Мы теперь придумали нечто поинтереснее…
— Извините, пожалуйста, — произнес со странным акцентом незнакомый голос.
Все обернулись. В дверях стоял невысокий, одетый в серый простой костюм человек. Это был Штопаный Нос.
— Еще раз простите. — Штопаный Нос вежливо поклонился. — Дверь была не заперта. Я стучал… Вы были заняты.
— Что вам угодно? — привстал Бутягин с кресла.
Штопаный Нос шагнул в середину кабинета и быстро огляделся. Эту быстроту взгляда заметил только Лебедев.
— Я хочу получить мою записную книжку. Я потерял ее на аэродроме. Мне сказали, что она может находиться здесь…
Лебедев легко спрыгнул с подоконника, на котором сидел:
— Совершенно верно. Можете получить.
Он вынул из кармана гимнастерки книжку:
— Извольте.
Правый глаз Штопаного Носа еще раз осмотрел кабинет, на мгновение задержался на стиллефоне.
— Благодарю вас.
Он вынул из кармана просторного летнего пиджака бумажник и раскрыл его, как будто хотел положить в него полученную книжку.
Бутягину показалось, что вошедший человек хочет предложить за находку деньги. Но Штопаный Нос большим пальцем нажал кнопку у бумажника и быстро обвел им вокруг себя.
Струя слезоточивого отравляющего вещества ударила в лица Бутягина и его друзей. Они зашатались…
— Желтая кнопка… Антон!.. — крикнул изо всей силы Бутягин, теряя сознание.
Ему казалось, что он закричал громко, почти оглушительно. На самом же деле Бутягин беспомощно свалился, ударившись головой о кресло и медленно шевеля губами. Пенсне его покатилось по полу. Нога в желтом бутсе шагнула к столу, сокрушая пенсне.
Июньские звезды мгновенно исчезли со смертельно черного неба. Пахло сиренью.
Лебедев очнулся. Сколько прошло времени после появления Штопаного Носа, он не знал. Глаза нестерпимо болели, будто их жестоко нахлестали крапивой.
— Ничего не вижу!.. Ослеп!..
Он подполз к подоконнику, приподнялся, жадно задышал свежим воздухом. Собрался с мыслями.
«Что же произошло? А-х да!..»
Став на колени, он нащупал рядом тело Бутягина:
— Дышит…
Опять нащупал подоконник, расстегнул кобуру и вынул наган. Гулко выстрелил два раза вверх через окно. Крикнул:
— Помогите!