Веселые лучи солнца подняли в этот день Лебедева раньше обычного. Он открыл балкон и подумал: «Хорошо пройтись после чаю пешком по парку, пока еще роса блестит на травинках парковских пышных газонов. А еще лучше провести на воздухе весь день».
В свежих газетах за чаем прочитал крупное объявление:
ГРАНДИОЗНОЕ ГУЛЯНЬЕ! ВСЕ В ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ПАРК КУЛЬТУРЫ И ОТДЫХА! ДЕСЯТЬ ОРКЕСТРОВ! ПОДЪЕМ НА АЭРОСТАТАХ! ПРОГУЛКИ НА ГИДРОСАМОЛЕТАХ! ФЕЙЕРВЕРК!
«Заманчиво и кстати», подумал Лебедев и твердо решил обязательно посетить Центральный парк.
Спешные дела не позволили ему попасть в парк раньше вечера. Уставший Лебедев с удовольствием ходил по дорожкам тихой походкой человека, наслаждающегося июньским теплом, светом ласкающего солнца, зеленью травы, мягкой тенью густых сосен. Ветви бросали на песок дорожки причудливые тенистые узоры. Над парком слышалось гуденье самолетов. Лебедев вышел на прогалину, посмотрел, определил знакомые очертания машин: «Из восьмой эскадрильи… К маневрам готовятся…»
Кто-то сзади окликнул Лебедева:
— Антон Григорьевич!
Лебедев оглянулся. Приближался Груздев. Вместе с ним — три спутницы. Лебедев поздоровался:
— Вот встреча, Владимир Федорович!
А инженер знакомил его:
— Валя, это товарищ Лебедев. Жена моя — Валентина Михайловна.
Лебедев сейчас же отметил добродушное выражение лица жены Груздева и веселые лица двух других спутниц инженера.
— Моя фамилия Шэн, — просто сказала вторая спутница. У нее были большие черные глаза, длинные ресницы и крутые, властно очерченные брови.
Груздев пояснил:
— Татьяна Иосифовна — талантливейшая девушка. Ассистент Николая Петровича. А это — Лика… дочка моя.
У Лики было округлое личико тринадцатилетнего подростка, рыжеватые кудряшки, выбивающиеся из-под темного берета, выпуклый лоб, крупные светлые глаза. Упрямым широким подбородком она напоминала отца. В глазах светилось выражение добродушия, которое отметил Лебедев у Валентины Михайловны.
— Присоединяйтесь к нам, — предложил Груздей. — Хотели мы встретиться здесь с Николаем Петровичем, но у него какие-то срочные дела. Заперся дома.
Лебедев покачал головой:
— А я вот поеду и вытащу его. Разве можно в такую погоду сидеть дома!
Шэн взволновалась:
— Не беспокойте его! Умоляю… У него очень важная работа.
Она сказала это таким тоном, что Лебедев понял: у профессора могли быть серьезные причины для уединения. Лебедев обратил свои слова в шутку:
— Тогда будем веселиться без него. А вы, Татьяна Иосифовна, завтра расскажите Николаю Петровичу, как мы провели праздник. Пусть позавидует.
Прогулка по парку превратилась в целое путешествие. Инженер рассказывал, как он в первый раз поднимался на аэростате.
— Он обожает воздушные путешествия, — заметила Валентина Михайловна, кивая на мужа. — А я не могу привыкнуть. Когда он в командировках, то от него постоянно телеграммы: «Вылетаю», «вылетел», «прилетел»… Прямо не человек, а крылатый орел.
— Мамочка, разве тебе не нравится? — отозвалась Лика. — Папа у нас смелый. Он и должен бы быть пилотом. Да только после школы по ошибке не в тот вуз поступил.
Смеющаяся Лика увлекла всех к тиру, вызвалась показать свое уменье в стрельбе. Груздев смотрел, как его дочь уверенно приложила приклад мелкокалиберной винтовки к плечу, вздохнул:
— А вот к этому таланта у меня нет!
Лика спустила курок, врезала пулю в девятку, сказала:
— Выучишься, папа.
После тира долго сидели на веранде кафе, смотрели, как внизу по реке скользили сотни разукрашенных лодок. Прошел золотистый величественный теплоход. Лодки красиво качались на высоких волнах. Откуда-то доносилось пение. Многоголосый молодой хор подхватывал красивый припев, и ему вторило буйное эхо, отраженное от лесистой горы.
Наплывал мягкий вечер. Над городом повис прохладный тонкий серпик молодого месяца.
— Пойдемте на гору, — предложил Лебедев, когда вышли из кафе. — Оттуда лучше всего увидим фейерверк. Видите, уже баржу двинули к тому берегу… Фейерверк пустят с баржи.
На верхней площадке никого не было, когда все впятером взобрались туда. Город раскинулся за рекой, будто пышное палевое покрывало, затканное силуэтным рисунком зданий и расцвеченное золотыми блестками огней. В небе сгущалась синева. Звезды лениво и слабо вспыхивали.
— «Прелестно здесь, люблю я этот сад…» — тихонько пропел Груздев из ариозо Ленского.
Голос у инженера звучал приятно. Но он сейчас же смолк. Через минуту вымолвил:
— Петь некогда. Да и недостаточно учился я этому. А вот у нас на заводе в фюзеляжном цехе был сменный мастер, тот пел замечательно. Впрочем, он и сейчас поет. Астапов.
— Артист Большого театра? — спросил Лебедев.
— Он самый. Иногда по старой памяти придет в цех, скажет: «Дайте-ка мне работенки, рукам поразмяться». Сверловщик замечательный. А тенор…
Лебедеву все больше и больше нравился инженер. Вымолвил:
— А хорошо, что мы встретились!
Уселся на скамейку, набил трубку, чиркнул спичкой. Рядом с ним осветились кудряшки Лики.
— Вы летчик? — тихо спросила девочка.
— Да, я летаю.
— Расскажите, как там, наверху.
— Там — легко. Не чувствуешь, что ты земной.
На конце скамейки встрепенулся Груздев:
— Как верно! Именно не чувствуешь… Слышишь, Валя?
Разговор перешел на авиационные темы. Лебедев рассказывал о последнем перелете через Южный полюс.
— Теперь летают со скоростью шестьсот-семьсот километров в час…
— Прогулки на самолетах великолепны, — задумчиво сказала Шэн, — но когда бросают бомбы — это жутко.
Груздев медленно произнес:
— Да, это жутко. Лучше работать и не думать.
Лебедев серьезно нахмурил брови:
— А стоит думать! Представьте себе, вдруг хлопнет противник с бомбовоза две тонны мелинита или зажигательную бомбу, и от всех ваших лабораторий и оранжерей даже мокрого места не останется… А когда твердо знаешь о чем-нибудь, что это необходимо, — никогда не будет страшно. Вот, например, когда прыгаешь с парашютом. Первый сигнал — готовиться. Выйдешь на крыло, одной рукой держишься. Самолет наклоняется, но ни чуточки не страшно, потому что твердо знаешь: нужно. Тут второй сигнал. Падаешь, а в уме считаешь: раз, два, три. Думаешь только о том, чтобы во-время выдернуть кольцо. И только тогда, когда вдруг встряхнет тебя, когда повиснешь в воздухе на парашюте, тогда только вспомнишь: а страх? Ищешь его, а уж под ногами земля. Если с небольшой высоты прыгать, и подумать-то о страхе не успеешь.
Он подошел к краю площадки. На противоположном берегу раздались хлопающие выстрелы ракет. Огненные струи пролетели по темному небу. Толпа шарахнулась ближе к балюстраде, толкнула Лебедева, отнесла его в сторону, отбила от компании.
Он выругал себя за неловкость:
— Трудно, чорт возьми, ползать по земле!
Вокруг шумела и смеялась двигающаяся водоворотом толпа.
Найти спутников было совершенно немыслимо. Огорченный Лебедев стал пробираться к выходу, подумал шутливо: «Ну, погулял, товарищ Антон, и хватит… Завтра тебе вставать в пять».
На станции метро поискал глазами в последний раз своих собеседников, не нашел, тихонько свистнул себе под нос и вскочил в ярко освещенный вагон подлетевшего метропоезда.