Рыжеволосый толстолицый человек в черном мундире встрепенулся, услыхав еле слышный телефонный звонок совершенно особого тембра. Из десятка телефонных аппаратов, выстроившихся на большом письменном столе, звонил самый крайний справа. Человек поспешно взял трубку и почтительнейше приложил ее к уху:
— У телефона. Это вы, господин секретарь? Да, слушаю. Что? Со мной будет сейчас говорить лично?..
От излишнего прилива почтительности человек даже привстал, выпрямился, как на официальном приеме, и поднял свое лицо, похожее на масляную ватрушку, к портрету, висевшему над столом, но успел разглядеть на портрете только ноги в сапогах с большими шпорами. В трубке кто-то откашлялся и прохрипел:
— Он ждет?.. А?
Человек щелкнул каблуками:
— Начальник разведывательной полиции Пумпель у телефона, ваше высокопревосходительство.
Трубка кашлянула:
— У телефона — я.
Пумпель выпятил грудь вперед и напыжился:
— Безмерно счастлив, ваше высо…
Голос в трубке нетерпеливо перебил:
— Пумпель, начинайте дело номер сорок первый. Действуйте осторожно и наверняка. Мои личные указания остаются в силе.
Трубка кашлянула и смолкла.
Все еще продолжая стоять навытяжку, Пумпель мизинцем левой руки нажал крошечную кнопку на краю стола. Чуть слышно скрипнула дверь. Личный секретарь Пумпеля появился из-за портьеры и замер в отдалении.
Осторожным жестом Пумпель положил трубку на аппарат справа, как будто это была очень хрупкая и деликатная вещь, сел, сдвинул брови:
— Начальника восемнадцатого кабинета!
Секретарь исчез. Пумпель опять посмотрел на сапоги портрета. Ему нравилось, как добротно и похоже нарисованы солидные каблуки, а голенища, казалось, только что начищены до блеска сапожной мазью известной фирмы «Боттенау и Ко». Пумпелю всегда правилось предаваться созерцанию прекрасных сапог на ногах начальства и философствовать о пользе шпор для воспитания молодых лошадей. И даже сейчас, ожидая начальника 18-го кабинета, Пумпель подумал, что не мешало бы унифицировать сапоги для всего населения империи. Он даже постарался вообразить, что произошло бы, если бы все в империи стали носить каблуки одинаковой высоты…
Но тут из-за портьеры появилась с докладом фигура секретаря:
— Начальник восемнадцатого кабинета.
— Впустите!
На месте коричневой фигуры секретаря на фоне портьеры появилась фигура в черном мундире, несколько мешковато сидевшем на длинном туловище. Сухое, морщинистое лицо вошедшего изображало готовность и внимание.
— Здравствуйте, Хох, — важно проговорил Пумпель, двигая бровями. — Садитесь.
Большим пальцем левой руки Пумпель солидно надавил бронзовую кнопку, и вверху, на потолке обширного зала-кабинета, парадно зажглась роскошная хрустальная люстра. Пумпель выждал несколько секунд, пока Хох уселся в кресло напротив, и солидно произнес, топорща усы:
— Встаньте!
И сам встал, официально выпрямившись. Хох вскочил, поднял подбородок вверх, как будто ему наподдали кулаком под челюсть, выпучил глаза.
Пумпель размеренно произнес:
— Предлагаю выслушать внимательно. Личное распоряжение самого его высокопревосходительства.
Тут Пумпель скосил глаза на крайний справа телефонный аппарат; Хох почтительно и понимающе сделал то же самое.
— Да, распоряжение — усилить дело номер сорок первый. Оно начато по моей инициативе, как вы знаете.
Пумпель слегка откашлялся, подражая начальственному кашлю, слышанному в трубке, и выговорил, намеренно сгущая голос до хриповатого баска:
— Сядем. Поговорим о деталях.
Сел, поправил натянувшиеся на коленях форменные брюки, подвигал бровями в стороны. Пумпелю всегда казалось, что такое двигание бровями придает его лицу выражение необходимой строгости и действует на собеседников устрашающе.
— Сначала несколько мелочей. Как идут дела у профессора Мерца?
Хох наклонился над столом:
— Он под прекрасным наблюдением, ваше превосходительство. Занят анализом доставленного ему газа.
— Хорошо. А как чувствует себя ваш молодой человек?
— Если только у него имеются какие-либо интересные документы, то ручаюсь, что через двадцать четыре часа они будут лежать перед вашим превосходительством на этом столе.
— Вы полагаете, что его предложения серьезны?
— Он дурачит нас.
— Каким образом?
— Я подозреваю, что он решительно не нуждается в деньгах. Ему только важно войти в контакт с нами. Он действует по заданию с другого конца европейской оси. Я получил сведения, что синьор Чардони в нашем городе и сам ищет свидания с неуловимым юношей.
— М-м… А скажите, Чардони очень обеспокоен пропажей у него стеклянной ампулы?
— Агентура доносит, что Чардони не показывает видимых признаков беспокойства, но все-таки я полагал бы, на всякий случай, задержать его и слегка… поговорить с ним.
Пумпель в легком беспокойстве задвигал бровями:
— Это вызвало бы излишние разговоры в министерстве иностранных дел… Лучше приставьте к нему Эдвара для постоянного наблюдения.
— Слушаю, ваше превосходительство.
— Теперь расскажите, как обстоит у вас дело на Востоке. Направили ли вы кого-нибудь на помощь нашим людям?
— Нет, ваше превосходительство. Теперь не тридцать шестой год, когда мы могли оперировать более свободно. Переправлять наших людей к красным стало почти невозможным. У них на каждом метре кордона стоят пограничники. А если даже каким-либо чудом нашему проскользнуть и удается, то любой колхозник задерживает его на первом же километре от границы. Да что колхозник! Мальчишки и девчонки сообщают обо всем начальникам красных застав! Каждое дело, которое мы с такой тщательностью готовим здесь, лопается там, будто мыльный пузырь.
— Его высокопревосходительство осведомлен об этом. Поэтому дело номер сорок первый, согласно его личным указаниям, нам придется вести совершенно особым методом. Приступим…
Пумпель подошел к большому портрету и нажал рычаг, скрытый за оконной портьерой. Портрет отодвинулся в сторону, обнажив стену. Второй нажим на рычаг — и кусок стены приоткрылся, обнаружив замаскированный несгораемый шкаф. Маленьким ключом Пумпель открыл тяжелую дверцу и вынул из шкафа черную шелковую папку:
— Вот.
Хох с почтением посмотрел на мрачный четырехугольник, торжественно положенный на стол. Пумпель медлил раскрыть папку:
— Тут всего лишь несколько вырезок из газет и журналов. Важным будет то, что мы добавим к этим материалам. Но здесь нужны особые методы.
Морщинистое лицо Хоха выразило почтительное внимание.
— Да, Хох, после длительных размышлений я пришел к убеждению, что нет ни одного словесного или цифрового шифра, который не был бы расшифрован красными специалистами через несколько часов после того, как им в руки попадет шифрованный документ. В то же время ясно, что наша тайна должна быть так засекречена, чтобы ни один посторонний не мог проникнуть в нее. Переговоры с посылаемыми людьми должны быть завуалированы чрезвычайно.
— Я разработал несколько остроумнейших кодов, ваше превосходительство, — заметил Хох.
— Я был знаком с ними раньше, чем узнали их вы, ваше превосходительство, — сдвинул брови Пумпель. — Мне теперь ясно одно: если в кодах фигурируют слова и цифры, то им цена один пфенниг в валюте двадцать первого года.
— И ваше превосходительство предлагает…
— Ввести в код предметы.
Пумпель раскрыл траурную папку. Листок папиросной бумаги в ней был покрыт мелкими аккуратными строчками. Под листком Хох увидел несколько старых почтовых конвертов.
— Смотрите, Хох. Моя личная переписка с заграничной агентурой. Я сделал маленький опыт кодирования предметами. Каждое из этих писем было в ваших руках, Хох, и вы ничего не заметили. Вот письмо из Афин, вот — из Брюсселя, вот — из Осло… Ничего особенного: сообщаются новости, известные по газетам каждому грамотному. Открытие нового отеля, свадьба кинозвезды Доры Мокей, объявление о новых моделях дамских шляп и прочие пустяки. Вы, несомненно, пробовали приложить к расшифровке этой переписки ваши коды…
Хох смущенно отозвался:
— Виноват.
— Да, вы не имели права интересоваться моей личной перепиской. Но дело не в этом. Ни один из ваших кодов здесь не дал результата?
— Эта переписка не была зашифрована, — возразил Хох.
— Вы ошиблись. Переписка была кодирована. — Пумпель довольно улыбался. — Впрочем, ваша ошибка вполне извинительна, Хох. Возьмите это письмо.
Повертев в руках старый конверт, Хох вынул из него листок бумаги и прочитал:
— «Дорогой дядя, я очень довольна поездкой. Крепко целую. Твоя Мици. Триест, 18-го июня…» Ничего особенного не вижу. Письмецо, я полагаю, от одной из многочисленных племянниц вашего превосходительства, — скромно сказал Хох, все еще держа письмо в руках.
Рыжие усы Пумпеля как бы сами собой поднялись вверх, а губы сложились в самую приятную улыбку:
— Я, милый Хох, получив это письмо, даже и не читал его. Над чтением трудились до меня вы в своем кабинете. По мне было достаточно увидеть письмо, и, не вскрывая его, я узнал, что…
Пумпель закрыл черную папку и заговорил начальственным тоном:
— Детали вы узнаете. Главное, я получил интереснейшее сообщение от Любителя… Он уже вступил в дело.
— Неужели? — удивился Хох.
— Да. Всеми средствами усильте ему помощь. С молодым человеком постарайтесь развязаться. Сейчас нам важен восток, а не юг. А пока возьмите конверт и опять посмотрите на него внимательно. Неужели вы ничего не замечаете?
— Ничего, — со вздохом сознался Хох.