Вы знаете въ Ялтѣ Нила Коврова?
Всякій ребенокъ покажетъ его вамъ.
Онъ съ утра и до ночи фланируетъ по набережной, поражая людъ честной своими усами, поддевкой и дубинкой.
Немного художникъ, немного поэтъ.
Душа-человѣкъ и, стало быть, богема.
Его всѣ знаютъ, и онъ знаетъ всѣхъ.
-- А-а, Нилъ, здорово! -- слышится отовсюду.-- Ну, какъ одышка?
-- Да немного лучше,-- кокетничаетъ этотъ мнимо-больной силачъ.
-- Ну, гуляй дальше!
Я познакомился съ нимъ на "поплавкѣ" у Флорена и быстро сошелся.
Если бы въ каждомъ городѣ былъ такой Нилъ Ковровъ, тогда не надо было бы ни адресныхъ столовъ, ни комиссіонныхъ конторъ, ни протекцій.
Все знаетъ, все можетъ, все предсказываетъ.
Понятно, что послѣ разрыва съ Риммой я кинулся прямо къ нему:
-- Голубчикъ, дорогой... Кто у васъ тутъ въ Ялтѣ въ пожарной каскѣ ѣздитъ?
Страшные усы ощетинились.
-- Какъ! онъ уже здѣсь? Вотъ мерзавецъ! -- замычалъ Нилъ.-- Ну, какой же другой дуракъ можетъ безо всякой надобности разъѣзжать въ пожарной каскѣ, кромѣ Васьки Суидукова? Такъ онъ здѣсь? Хорошъ, очень хорошъ! Обѣщалъ увѣдомить -- и ни звука. Ну, и влетитъ же ему!...
-- Да кто онъ такой?
-- Лодырь среднихъ лѣтъ, изъ Ростова. Богатъ, но скупъ, какъ чортъ. На дурачества у него денегъ сколько хошь, а на меценатство, напримѣръ, ни полушки. Я ему прошлымъ лѣтомъ свой "Этюдъ въ пурпурѣ", сосваталъ, такъ онъ черезъ день по чайной ложкѣ выплачивалъ и этюдъ въ гостиницѣ забылъ. Печенѣгъ!
-- При чемъ же тутъ пожарная каска?-- недоумѣвалъ я.
-- Ахъ, Боже. мой, да вѣдь я же докладывалъ вамъ: кретинъ. Съ жиру бѣсится. Устроилъ вольную пожарную дружину, сочинилъ пожарную форму и щеголяетъ. Все прошлое лѣто здѣсь посмѣшищемъ былъ. Съ нимъ и показываться опасно. Э-э, батенька, да здѣсь во время сезона и не на такія еще формы наглядитесь!
Нилъ покрутилъ усы и, лукаво улыбаясь въ ихъ чащу, спросилъ:
-- А позвольте узнать, почему вы такъ сильно интересуетесь этимъ типомъ?
Я былъ вполнѣ откровененъ.
-- Ахъ, вотъ что! -- изумился Нилъ Ковровъ.-- Какъ же это я вашъ романчикъ-то изъ вида упустилъ! Признаюсь, не ожидалъ. А вѣдь я съ Риммой Владимировной пріятели. Что она тутъ въ прошломъ году на купальномъ сезонѣ выдѣлывала -- прости ей, Господи! Пожарный-то въ нее и влюбился тогда. Сильно она порастрепала его, и все-таки выгнала...
-- Почему же?
-- Не оправдалъ себя. Васька-то было въ конкуренцію съ самимъ принцемъ тмутараканскимъ сначала схватился. Тотъ скандаловъ не любитъ и уступилъ, а Васькѣ одному не подъ силу... Такъ, такъ... Ну, теперь она его пожметъ. Видно, къ нему и съѣхала...
-- Къ нему? -- почему-то воскликнулъ я.
-- Обязательно. У Васьки тутъ на Чайной улицѣ собственная вилла имѣется въ сумасшедшемъ стилѣ и подъ названіемъ "Проблема". Этотъ идіотъ себя декадентомъ воображаетъ. Ну-съ, такъ вотъ онъ Римму Владимировну теперь въ эту "Проблему" и внѣдрилъ. Надо навѣстить.
Мы простились.
Господа, что такое любовь?
Я любилъ нѣсколько разъ въ жизни, любилъ то горячо, то нѣжно, то отечески, то братски, то еще не знаю каковски, "любилъ долго и нѣжно", любилъ непостоянно, вѣтрено и отчаянно и все-таки до сихъ поръ я не знаю, что такое любовь. Отвѣты философовъ. моралистовъ, поэтовъ и цпниковъ меня не удовлетворяютъ.
Я ищу отвѣта въ самомъ себѣ, именно сейчасъ, когда, выражаясь вульгарно, я насыщенъ любовью.
И что же я нахожу въ себѣ? Удовлетвореніе?.. Безразличіе?.. Пустоту?...
Ревность!
Я ревную, и вотъ простой отвѣтъ на такую сложную махинацію, какъ любовь.
Къ кому ревную? Къ пожарной каскѣ Хи-хи...
А самого за сердце дергаетъ да дергаетъ какой-то крючочекъ.
Если ревность чувство дурное, эгоистическое, то и любовь, основнымъ элементомъ коей значится ревность, есть тоже дурное чувство
Любовь это -- эгоизмъ.
Ну, вотъ пока что и договорились, а теперь мнѣ надо укладывать вещи и куда-нибудь удирать изъ Ялты, ибо здѣсь слишкомъ много наблюдателей въ родѣ Нила Коврова...
Въ Суукъ-Су!
Этотъ маленькій русскій курортъ, пріютившійся между скалъ у печальной отмели, напоминаетъ раскрытую устричную скорлупку.
Тихо въ немъ, пусто, непріютно.
Приглядное, но безлюдное казино съ огромными зеркалами, въ которыя некому глядѣться; свѣженькій, душистый садикъ, пахнущій всей крымской парфюмеріей; недурной оркестръ -- и пустота, пустота, пустота...
Казалось бы, тутъ, въ этой устричной раковинѣ и успокоиться послѣ всѣхъ мелкихъ, чесоточныхъ какихъ-то переживаній...
Анъ, нѣтъ. Потянуло дальше.
И причиной тому былъ самый неожиданный случай, настроеніе, что ли, не знаю, какъ ужъ это назвать на современномъ изощренномъ языкѣ...
Я зашелъ утромъ, послѣ кофе, въ большую, свѣтлую залу. Широкое окно было настежь, и за нимъ сверкала зелень, пѣли птицы, издалека шумѣлъ морской прибой, а здѣсь въ глубинѣ, за роялемъ,полуприкрытымъ клеенкой и напоминавшимъ смирнаго слона въ попонѣ, играла гаммы маленькая, юлообразмая дѣвочка съ двумя косичками...
-- Разъ-два-три... разъ-два-три... отсчитывала она и, увидѣвъ меня, осклабилась, показавъ всего два верхнихъ зуба.
Вѣроятно, влюбленные или ревнивые эгоисты очень сентиментальны, ибо имъ достаточно самой пустяковой зацѣпки, чтобы предпринять самое рѣшительное дѣйствіе.
Что меня поразило, подвинуло, тронуло въ этомъ явленіи загорѣлаго курчонка, въ этихъ неувѣренныхъ гаммахъ, въ этомъ болѣзненномъ осклабѣ?
Ничего. Послѣ, много послѣ, ковыряясь въ душѣ моей,я сообразилъ,что между мной этѣмъ сконфуженнымъ ребенкомъ было много общаго.
Пустая, свѣтлая зала -- нашъ міръ. Мы играемъ и... перевираемъ, и конфузливо улыбаемся.
Какъ бы то ни было, но мнѣ стало не по себѣ.
Вещи еще не разложены, собираться не долго -- и опять пыльная дорога, душистая, прохладная балка, фундаментальные казенные погреба, лысыя горы, атласное море, ялтинскій спускъ, новый лазаретъ, слободка, и кони тропотко бѣгутъ по знакомой набережной къ моему отелю, гдѣ очень рады, но и удивляются моему пріѣзду.
У меня видъ такой, будто я забылъ здѣсь что-то очень важное...
Г-мъ... забылъ... Пожалуй, такъ и есть на самомъ дѣлѣ...
Вотъ, напримѣръ, письмо.
Оно получено съ часъ. Замысловатый китайскій веизель: "P. C". Сильно надушено. Глаза читаютъ неровныя строчки...
"Милый Пуфъ, не сердитесь... Я знаю, вы тяготились мной послѣдніе дни... Я всячески звала васъ, но тщетно. Какъ разъ въ это время въ Ялту пріѣхалъ одинъ мой поклонникъ, котораго я заставлю на мнѣ жениться. Я у него. Приходите къ намъ запросто. Поболтаемъ, вспомнимъ старину, у Чики есть чудесный портвейнъ. Нѣтъ, въ самомъ дѣлѣ приходите, славный!"
"Милліонъ поцѣлуевъ".
"P. S. Чики ничего, конечно, не знаетъ о нашихъ отношеніяхъ".
"P. P. S. Свинка у меня, и, когда придете, я отдамъ ее".
О-о!! Я чуть не завылъ, прочитавъ это посланіе. Нѣтъ, каковъ тонъ? "Приходите къ намъ запросто... поболтаемъ... у Чики есть портвейнъ"!... Кто этотъ Чики? Пожарная каска? Ну, разумѣется, онъ! И она зоветъ распивать съ нимъ портвейнъ!..
Швейцаръ! звоните къ г-ну Коврову, скажите, что я вернулся и прошу его зайти ко мнѣ немедленно по очень важному дѣлу.
О-о-о!!..
Черезъ полчаса Нилъ душилъ меня въ богатырскихъ объятіяхъ и буквально зарылъ въ своихъ усищахъ.
-- Что случилось, дорогой мой? Что за дивное явленіе?..
Я все разсказалъ и кстати показалъ письмо. Нилъ принялъ задумчиво-удрученный видъ.
-- Скверная исторія! -- молвилъ онъ:-- я такъ и зналъ... Здорово же она, однако, васъ цапнула... Да, да... Надо уѣзжать, совѣтую уѣзжать... Вѣдь, надѣюсь, вы не пойдете же къ ней?..
-- Господь съ вами...
-- Ну, ну, я такъ и думалъ. Надо, мало уѣзжать въ Петроградъ. Здѣсь вамъ дѣлать ничего. А что это она вамъ за свинку хочетъ предложить? Аллегорія?
-- Почти.
-- О-о, она насчетъ свинокъ, должно быть, большая мастерица. Если бы вы знали, какимъ дуракомъ теперь Васька Сундуковъ выглядитъ! Ахъ, я забылъ сказать, что посѣтилъ вчера ихъ гнѣздышко, "Проблему" эту идіотскую, чортъ бы ее побралъ!
-- Вы тамъ были? Вы видѣли ее? -- закипѣлъ я, не стыдясь передъ Ниломъ своей слабости.
-- Весь вечеръ просидѣлъ. Сначала въ пріятномъ тэтъ-а-тэтѣ съ Риммой Владимировной, затѣмъ явился Васька, а потомъ гости...
-- И гости были!
-- Какъ же, цѣлая компанія! Два летчика, капитанъ какой-то завалящій, гимназистишка съ синяками подъ глазами... Все ея знакомые...
"Помилованы и возвращены", подумалъ я.
-- Ну-съ, такъ вотъ я говорю, что Васька совершенно одурѣлъ отъ счастья. Во-первыхъ ходитъ по комнатамъ въ каскѣ, отдаетъ прислугѣ какія-то пожарныя команды, предлагалъ мнѣ мѣсто брандмайора...
-- Ну, а она, она?..
-- Она? Ничего. Была въ чемъ-то небесно-голубомъ... Мечтательная, сентиментальная.
Говорила о васъ...
-- Да? Что же она говорила?
-- Я, видите ли, сказалъ ей, что мы друзья, что вы уѣхали, что мнѣ скучно. "Да говоритъ, это замѣчательный человѣкъ... я его тоже знаю". Потомъ спросила, одинъ ли вы уѣхали.
-- А вы что?
Нилъ осклабился.
-- Я, знаете, подразнилъ ее немножко. "Не знаю, говорю, кажется, что не одинъ"...
-- Напрасно.
-- Ахъ, нѣтъ, почему? Женщинамъ, знаете, иногда полезно бываетъ подпустить этакого живца. Римма Владимировна вспыхнула, хотѣла еще что-то спросить, а въ это время является его благородіе, т. е. Васька, слегка навеселѣ и въ каскѣ. Она такъ на него и обрушилась: "Какъ вы смѣете, кричитъ, безъ доклада входить въ мою комнату? Долой этотъ дурацкій колпакъ, а то я сейчасъ уѣду!" И разыгралась сцена. Васька, впрочемъ, обижался, больше не за себя, а за каску. Онъ вѣдь, когда одѣваетъ ее, такъ сначала прикладывается. А тутъ вдругъ "колпакъ"!..
-- Что же было дальше? -- пыталъ я.
-- Дальше? Да ничего. Пили чай. Играли въ лото. Вотъ и все...
Гадко, но во мнѣ клокотала ревность -- "звѣрь съ зелеными глазами", какъ сказано у Шекспира. И я только робко спросилъ Коврова:
-- Мы сейчасъ пообѣдаемъ, а послѣ, сдѣлайте удовольствіе, погуляемъ, и вы покажете мнѣ эту "Проблему"...
-- Эхъ, сударь,-- замоталъ усами Нилъ:-- нехорошо-съ, неправильно-съ... Ну, да не мнѣ васъ учить, сами не мальчикъ, сумѣете въ своихъ поступкахъ разобраться. Слушаю,-- я къ вашимъ услугамъ.
Мы славно пообѣдали и выпили изрядно.
Нилъ, проповѣдуя трезвость, хлопалъ рюмку за рюмкой и, совсѣмъ повеселѣвшій, признался мнѣ въ любви.
-- Оттого я васъ люблю! -- всхлипывалъ онъ:-- что вы задушевный... Понимаете: задушевный. Нэ-э душевный, а именно задушевный... Понимаете?
Я ничего не понималъ, но, все равно, кланялся и благодарилъ.
Тихій, опаловый вечеръ погналъ и меня къ изліяніямъ. Я жалъ лохматую лапу Нила и говорилъ, кажется, о любви...
-- Э-э, пустяки,-- рычалъ усачъ:-- любви на свѣтѣ нѣтъ.
-- Это вы изъ романса?
-- Нѣтъ-съ, изъ Лермонтова!
-- Ничего подобнаго не читалъ...
-- Напрасно.
Нилъ не любилъ литературныхъ споровъ и только опирался на громкія имена, какъ на свою сучковатую дубинку.
-- Напрасно-съ. Лермонтовъ былъ молодчага. Настоящій кавалеристъ. Онъ бы тутъ раздѣлалъ! А вотъ и сумасшедшій домъ, т. е. Васькина дача.
Да," это дѣйствительно было что-то умопотрясающее! Всѣ стили сѣли одинъ на другой въ этой постройкѣ, облѣпились изразцами и покрылись бѣлѣющимъ куполомъ, нѣсколько напоминающимъ все ту же... пожарную каску!.. Я поневолѣ засмѣялся.
-- Каково?! -- радостно откликнулся Нилъ:-- вотъ такъ дачка. Да eе надо назвать "Ай-Дура", а не "Проблема!"...
Въ отвѣтъ на его смѣхъ съ балкона раздался дружный взрывъ смѣха, среди котораго я легко различилъ смѣхъ Риммы...
Она смѣялась. Ей было весело. Несомнѣнно, что вся прощенная и возвращенная свита поклонниковъ была предъ ней. Но вѣдь и я былъ прощенъ...
-- Пошелъ скорѣй! -- крикнулъ я извозчику.
И мы покатили.
* * *
Что такое любовь?
Люблю это слово, когда люблю. Но вообще ненавижу.
-- Люблю... люблю! -- всѣ эти гласныя и согласныя напоминаютъ мнѣ рахатъ-лукумъ.
Одинъ разъ только я слышалъ, какъ актеръ Дальскій, игравшій Бѣлугина, подойдя къ этому захватанному слову, вдругъ почувствовалъ, что не можетъ произнести его безъ того, чтобы не закатить глазъ, не сдѣлать губъ трубочкой, однимъ словомъ, не можетъ не испортить нервной сѣти лица -- и вмѣсто того, чтобы сказать, пропустилъ слово а, тихонько вздохнувъ, развелъ руками -- разъ-два... Вотъ это, пожалуй, было еще: "люблю".
Я тоже развожу руками и уѣзжаю.
Утро дивное. Я ѣду на Севастополь. Надо ѣхать какъ разъ мимо той рощи... оливковой. Туда когда-то завела меня дріада, тамъ пасла меня, тамъ бросила... О, идиллія!
Я ѣду.
Вотъ и роща.
У полуразрушеннаго каменнаго забора знакомый извозчикъ.
Смущенно улыбается и снимаетъ татарскую шапку.
Онъ сѣдой, загорѣлый и растрескавшійся какой-то, словно дурно закаленный горшокъ.
Сидитъ на-сторону, сгорбившись, и когда-то великолѣпный армякъ его показываетъ выцвѣтшую спину.
По его улыбкѣ и презрительному поплевыванію я отлично знаю, что онъ привезъ Римму Владимировну и еще кого-то...
Часъ ранній.
Роща сверкаетъ росой, какъ алмазами.
Ожерелье капель дрожитъ на сѣренькихъ листьяхъ маслинъ, и воробьи безжалостно стряхиваютъ блистающія бусы.
Тѣни бѣгаютъ по землѣ потревоженныя.
Вотъ лошадь заржала...
Тамъ у обрыва, какъ махровый цвѣтокъ, вздрогнула яркая косынка, и какая-то жирная спина покосилась на меня...
Дальше, дальше...
Оливковая роща ушла въ прошлое.
Но есть, до сихъ поръ есть какое-то щекотливое воспоминаніе о ней.
Словно тминомъ пахнетъ, и вѣтеръ перебираетъ волосы, и
Вѣтра рѣзваго порывъ
Подхватилъ у Дези шляпку...
Осторожнѣй... Дай мнѣ лапку...
Осторожнѣй: здѣсь обрывъ!