Негативное содержание моей книги тем не менее позитивно, ибо критика в ней -- "прорыв" критики в страну перспектив, падающих, как удар, по воззрениям, озаглавленным: "Размышления о Гете. Книга первая. Разбор взглядов Р. Штейнера".
Тонким, умным, начитанным, элегантным защитником деликатных вопросов культуры слывет автор "воззрении" в избранных московских кругах; его мнения -- резолютивны, я знаю; его книга -- я знаю наверное -- выдвигает свою тему лет (а не дня) и являет старание погубить зеленеющий всход новой мысли морозом насмешек, присвояя культуру себе, отнимая ее у других. Многолетнею дружбою, серией острейших бесед и совместным участием в "Мусагете"1 с Эмилием Метиером связан был я3.
Неуважение к душевным святыням в свое время заставило и меня оградить себя от культуры, тащившей "святыни" в базар словопрений и тратившей ценные силы свои на отражение в брошюре и книге -- салонной словесности; атмосфера недолжного шума сопровождала вопрос о "святынях" там именно, где привыкли мы черпать силы для жизни в общении с близкими; отстаивалась острейшая горечь, гоня в одиночество...
За границей пришлось мне услышать огромную серию лекций на темы "разбора воззрений", предпринятого Эмилием Метнером; голос мой, обращенный с просьбами ликвидировать кривотолки, давно замирал в невнимании; заживо хоронили: отрешали заочно меня, не дав слова мне, от течения, за которое я крепко держусь и доныне: от русского символизма. Атмосфера враждебности после трех лет безмолвия, наконец, понудила и меня разобрать мысли автора "Размышлений о Гете", как симптом назревающих -- и продолжительных схваток огненной, эвритмической мысли с деревянною ее мертвизною.
Рудольф Штейнер себя отдавал десятилетие комментариям к Гетевым научным воззрениям3; в них взошли зеленя новой мысли4; позитивная сторона моей книги -- чеканка внимания к ним. Целое новой мысли давалось здесь разнообразными панорамами; каждая панорама -- окно; и взгляд в него -- взгляд на целое; экспозиция "взглядов" моя -- непредвзята: текуча; она -- "взгляд сквозь критику"; здесь -- сквозь сложные рассуждения о системе наук; там -- сквозь пестрые призмы Гетевых теорий о свете; поэтому она -- семинарий на тему о Гете и Рудольфе Штейнере; сложен он; но напомню читателю: через сложности путь к простоте; антропософия и Гете суть сложности; обращение их друг к другу -- вселенная сложностей; но здесь именно нас встречают тропы к гармонической простоте и "веселой науке" свободы*.
Польза тщательных семинариев мной испытана в бытность студентом; и -- ныне: весело переживаю студентом себя, забывая годы хождения по миру "писателем"; для писателя семинарий не нужен: писатель не учится -- учит он. Я иному писателю посоветовал бы отложить поучения на известные темы; и -- пережить вновь студенчество.
Знания без семинария -- нет.
Смею высказать: мной воззрения Штейнера до конца не изучены: изучение -- in statui nascendi6; и -- вот: смею я полагать, что воззрения эти больше ведомы мне, чем острящим на модные темы; моих сведений долго не хватит, чтобы дать систематику материала: десятков курсов, стоп книг и многих сот лекций; но сведений хватит для критики: салонного остроумия.
Семинарий ведет меня к теме: чем, собственно, антропософия никогда не была; и отсюда уже непредвзято встает и другая, прикрытая тема: что есть она.
АНДРЕЙ БЕЛЫЙ