Антиномии нашего времени перекрещены в Вячеславе Иванове. Он являет собой столкновенье даров: мистик, лирик, филолог, философ, профессор, новатор, утонченный скептик -- в нем спорят мозаикой, где отдельный камень есть дар; сумма выглядит великолепною выставкою; многогранное творчество предстает птицей-Сирином5: "На суку извилистом и чудном, / Пестрых сказок пышная жилица, / Вся в огне, в сиянье изумрудном, / Над водой качается Жар-Птица"...6 (Фет).
Собеседник, соединяющий проницательность с добротой и способностью увлекаться всем ярким, -- таков он в общении; здесь "поэт" преломляет собой педантизм "специалиста" в особую зоркую мягкость; в филологе крепнет поэт; автор книги, написанной на изящной латыни, трактата о Дионисе, ученого очерка "Эпос Гомера"7, в годах расцветает поэтом, мыслителем, и теоретиком русского символизма. Специалист спел поэму по многотомию словарей; придавая науке оттенок фантазии и создавая фантазии остов из фактов, сумел сочетать он науку и миф; и тенденция к сочетанию выражает основу души его; антиномичность его раскрывается в уплотненье мифических крылий до исторической были.
Сочетание "мифа" науки с научной основой фантазии, вписанной в нас, вылагается в нем многоцветной мозаикой, из которой нам сложены великолепия его умственных и душевных картин; Вячеслав Иванов проникнут дыханием пресыщенной Александрийской культуры; муза -- "сказок... жилица" -- в огне {Курсив всюду мой. -- А. Б. }, пробегающем вихрем образов: огне -зрящие, огне -оружные легионы духов в огне -струях летят, огне -носицы-жены и огне -носцы на огне- носных конях низвергают стопламенность огне -вейных пожаров, несясь огне -окими, огне -вержными водопадами мимо {Словарь "Кормчих звезд" и "Прозрачности".}. Ковер его Музы изоткан обличьем огней Гераклитовых, или... Логе?8
Ни того, ни другого: огней самоцветных каменьев.
Пейзаж Вячеслава Иванова есть мозаика из прозрачных и непрозрачных кристаллов: гранение, разграждение, преломление блещущих хладно-каменных граней встречает нас в ней; Вячеслав Иванов сопутствует всюду своей тяжкогранной природе; он пишет в стихах философию драгоценных камней {См. "Прозрачность". Вторая книга лирики.}, преломлений и отношения светочей к краскам (напоминая нам Гете) {Там же.}9, где жизнь только радуга {Там же, стр. 5.}, порожденная солнцем {Там же, стр. 100.}, где "я" раздробляется спектрами двойников всеединого "Я" ("Где я, где я -- по себе я возалкал: я -- на дне своих зеркал" {Там же, стр. 11.}); соединенье преломлений -- Фавор: вознесение "я" в сферу света {Там же, стр. 123.}10. Откликнулся он контрапункту идей контрапунктами призматических светочей; вложена точность фантазии в блески, и мысль, как алмаз, охраняет ее; вся "Прозрачность" -- нежнейшая лирика мысли; и -- диссертация в образах, истощившая точность и движимая в обобщеньях стихией; перемещенье природы фантазии в мысль (и обратно) -- трагедия лиро-научных поэм.
Пейзаж, соответствуя мысли, построен законом эстетики, извлекаемым из созерцания геометрических форм, где спинозовский Бог разграждает миры {"Кормчие звезды". Первая книга стихов, стр. 100.} и скульптурит холмы, высекая в них рощи из камня {КЗ.}; вершина горы -- "грань" алмаза {HT, стр. 101.}; и лилия -- белая, как... "асбест" {СА, I ч . , стр. 64.}; иконостасный закат изливается заревом "цареградской мозаики" {Там же, стр. 79.} и "гранями сапфира огранена земля" {HT, стр. 54.}; и выложен купол небесный "просветным кристаллом" {СА, I ч. , стр. 61.}; небесный пожар ясногранно горит адамитовым камнем {HT.} и синим сапфиром {СА, I ч.}11, слагающим: тяжеловесную храмину; и она -- огнестолпна {Там же, стр. 24.}.
Так что блеск этой "храмины" есть пожар цареградской мозаики12 из адамитов и яхонтов; не Гераклитовы вихри огней здесь летят, а стоят на столбах мозаичных недвижные огненосицы, не могущие тронуться, не рассыпавшись в тяжеловесную горсть благородных, холодных, блестящих стекляшек.