Переживание, о котором хочу здесь сказать, произошло в тихой церкви; я был гимназистом тогда.
Церковь я посещал по обычаю; мне там нравилось пение, золотая парча, облака фимиама; и нравилось мне наблюдать, как хромающий диакон, выпячивающий перекошенную, большую губу, от которой висели редчайшие, жесткие волосы, громоносно гласил "паки, пак и"; казалось, он -- жрец, мне связавшийся с воспоминанием об идоложертвенном мясе; любил наблюдать я дьячка в полосатеньких, синеньких брючках, всегда разводившего хрипоту своим возгласом: "Иисусе Сладчайший".
Я в церковь ходил, как в театр: воспоминанием о каких-то забытых обрядах, по существу очень страшных, вставала мне церковь; и если бы и уплотнил переживания, возбужденные диаконом, в образы, -- получился бы образ пустынной кремнистой страны, прозиявшей глубокими дырами черных пещер, из которых бежали жрецы, оставляя сухой истощенный, покрытый кровавыми струпьями люд и отдавая его во власть демонам, обитающим пещерные дыры; средь кремнистых уступов стоял там престол с опрокинутой, идоложертвеннои чашею; жители этой страны изнывали в ужасных, чудовищных формах душевной болезни, происходящей от в души вгрызавшихся демонов, соединенных с несчастными душами пассами прежних, бежавших жрецов, полагавших, что пассами этими вводят они Божество в души смертных; но уж столетия были оборваны проводы между ними и Богом; при всякой молитве за душу, чудовищный бес опускался в ту душу; и -- мучил ее; переполнилась бесноватыми местность: жрецы перепортили все население этой страны: и -- сбежали; с тех пор в каменистой стране нет жреца.
Так во мне уплотнялся блистающий образ иконостаса с двумя боковыми дверями, задернутыми ярко-красным атласом, когда из дверей на амвон с "паки, паки" выхрамывал диакон, выпячивая перекошенную большую губу, от которой свисала щетина; наш диакон с дьячком отображались жрецами, соединяющими души смертных с бесами; и пребывание в церкви скорей тяготило меня; говение представлялось мне делом опасным; не то чтобы я отрицал происходящее таинство; скорее во мне подымалися подозрения, что это все так, да не так; это -- было когда-то; потом -- изменилось оно; но про то не узнали священники; и с тех пор превратились они просто в жреческое сословие; мне казалось всегда: а быть может, есть где-то иное служение, если есть оно, с ним-то я связан.
Переживанья эти однажды во мне разыгрались: говел я; стояла страстная неделя; то было, мне кажется, в среду; стоял, прислонившись к стене; и -- сотряс меня образ: как будто бы стены судеб моей жизни раздвинулись вместе с упавшей стеною столетий (церковной стеною); как будто бы церковь оборвалася одною стеною в ничто; я увидел конец (я не знаю чего -- моей жизни иль мира?), но будто: дорога истории упиралась в два купола: Храма; и -- толпы народа стекались туда; будто выборные от всего человечества, облеченные в блеск и виссон, простирались сквозь звуки и краски в ничто, обрывавшее все.
Я впоследствии понял: ничто был обрыв моей собственной жизни -- лет в тридцать; и -- слом всех путей, совершившийся в тайнах души; за обломом вставал новый путь, меня ведший к двум куполам Иоаннова Здания; только я видел два купола золотыми, а не лазурными вовсе; над ними вставало огромное Солнце.
Концепция невероятнейшей ясности осенила меня; понял я, что кончалась история: драма судьбы моей -- драма, которую переживет скоро весь мир; увиденный храм я назвал про себя "Храмом Славы"; и мне показалось, что этому Храму уже угрожает Антихрист; я выбежал, как безумный, из церкви: пошел -- я не знаю куда; я опомнился на обрывистом склоне... у моста; и образы ослепительной ясности проносились во мне, отцарапывая от души слой за слоем: то были видения Апокалипсиса, воплощенные в современную жизнь; понял я, что огромные судьбы приблизились.
Вечером в своей маленькой комнатке набросал я план драмы-мистерии; и его озаглавил: "Пришедший"1; и скоро потом набросал я весь первый отрывок (несовершенный до крайности); в 1903 году Леонид Ледяной окончательно этот отрывок испортил, приготовив к печати его; драмы я не окончил; в душе моей драма-мистерия приняла очень сложные формы.
Теперь только понял: не напишу никогда моей драмы-мистерии потому, что сам уж вступил в ее сферу; я сам уж участник событий, ведущих к катастрофе; что есть "Xрам Славы"? Я думаю -- "Солнечный Град", опускаемый в сердце, намек на него -- есть то здание, которое высекали мы с Нэлли: Иоанново Здание.