Воспоминания эти меня охватили, когда перешли мы границу. Пустая платформа: то -- Франция; ночь: оголтелый свисток паровоза вдали; и -- безлетные силуэты вагонов -- из сумерок; кажется -- в черный воздух потянутся из отверстия двери рои чернорогих теней -- не людей, -- к ясноглазым вагонам, нам поданным; входим с товарищем мы: хорошо никого.
Расположиться бы спать.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Трах. -- Дверь шарахнулась: и брюнет (в котелке), оказавшийся русским, протиснулся с чемоданами в дверь; он наполнил пространство купе ерундой своих возгласов.
Объяснил, что был доктором из Одессы; прилипши глазами ко мне и касаясь меня неприятными, цепкими пальцами, поспешил он крикливо нам выяснить, что в Швейцарии, в клинике по сердечным болезням, три года работал; теперь призывается, как и я, на военную службу; нас трепал по плечу; развалясь, задирал свои ноги -- с нахальством, казавшимся благодушием; мне, москвичу, принялся объяснять он Москву; и -- довел до мигрени; я вытащил одеколон; стал примачивать голову.
Обезьяним движением цепкой руки вырвал он пузырек у меня; и, приставив к моргающим глазкам, рассматривал:
-- "Ха".
-- "Пузырек-то?.."
-- "Из Кельна..."
Блеснуло отчетливо:
-- "Шпик".
Негодующе вырвавши пузырек, показал ему я -- дополнительную наклейку с отчетливой надписью: "Базель".
-- "Смотрите-ка".
Он -- не сконфузился.
-- "Около границы Эльзаса?"
-- "Что делали вы столько времени там?"
Отвернулся, закрыл я глаза, сделал вид, что дремлю; продолжал наблюдать с добродушной покорностью сыщика (переносят блоху: с порошком против блох можно даже с комфортом сидеть в третьем классе).
Стучали вагоны; бежали по Франции; веяло ветром в окно; голова моя прыгала, ударяясь о доски; толкались вагоны.
Сверкания электрических фонарей белым блеском влетали и -- вылетали.
Дневное сознание разъялось на части: граница сознания передвинулась. Был за границей.