Впечатление перемогания стаи мышей, неожиданно юркнувшей на толпу пассажиров из многонорных отверстий, иль глаз черноусиков, чернобородиков -- вот чем встретила Франция! Я был -- пустое пальто с суетливо болтающимися рукавами и с прихлопнутой к воротнику широкополой шляпой; я -- подлинный "я" -- оставался у Нэлли; она -- пустое пальто, тоже вставшее в очередь; обращали внимание: оборотень, переодетый, шпион...
-- "Отчего "он" такой?"
-- "Обратите внимание..."
-- "Странно!"
-- "Да, да...
Оболочка (иль низшее "Я"), просидевши два года в Швейцарии и два года водимая Нэлли, хватавшей ее, оболочку, два года, за хлопающий в пространстве два года рукав и тащившей два года работать под купол Иоаннова Здания, -- оболочка не подозревала, какой совершился чудовищный маскарад и какие ужасные маски таскались на станциях, роясь на границах; теперь же, наткнувшись на гвозди вгоняемых в душу ее пригвождающих глаз, оробела она и на проткнутых ребрах повисла.
Уже горбоносые лица протискивались в толпу пассажиров, протиснутых; справа -- полиция; слева -- полиция; выросший серб осведомлялся на ломаном русском наречии, есть ли тут русские.
Толстого господинчика повели раздевать и ощупывать; он -- не пугался; он был -- контрразведка; его уводили для вида, чтоб после втереть его в нас; он втирался в доверие.
Первый осмотр! Предстоит впереди еще множество точно таких же; во что превратимся?
Остановили кого-то: укушенный взглядами, кто-то бросал разъяренные взгляды в агента, который зашарил в карманах его.
-- "Ну-ка?"
-- "А?"
Там кого-то вели к деревянному столику; и -- задавали вопросы, которые не касались осмотра:
-- "У вас кто в Бретани?"
-- "Скажите, а чем занимался брат дедушки вашей жены?"
-- "Каким мылом?.."
-- "Какие вы курите папиросы?"
Хотелось смеяться.
Но вдруг черноусый чиновник выстреливал от деревянного столика -- в душу:
-- "А вы -- из Германии?"
Хвост пассажиров тут вздрагивал (сидели когда-то в гимназии мы; и под партой крестили свои животы).
-- "Так вы говорите, что -- нет?"
-- "Вы -- свободны!"
-- "Идите!"
И -- принимался за следующего; а отходящий от деревянного столика у барьера (границы) за столик и за границу себя ощущал победителем: тотчас же чувствовал он: кто-то крадется; чувствовал в положении укротителя зверя себя; не на то бросишь взгляд; были тайные кодексы правил контроля; не так поглядишь -- появившийся агент полиции воровскими ухватками, немо возводит свое обвинение в позорном поступке, совершенном во сне, может быть: не совершенным нигде:
-- "Э, э!.."
-- "Что?"
-- "Эгеге!"
Ощущение сна охватило меня: где-то сон этот снился; брюнет отвратительный снился и точно такой же, с такой же гадкой улыбкою снился:
-- "Э, э!.."
-- "Было, было!.."
-- "Э, э!"
-- "Эгеге!"
И вот действие бывшего сна, -- перенеслось (через века) на границу Швейцарии; чувствовалось: непоправимое совершится -- вот здесь, вот сейчас; мир явлении рассыплется; выступит страшная тайна: то -- тайна войны; обнаружится: нет и борьбы; это -- игры, затеянные шайкой мерзавцев, вылавливающих жертвы по списку.
-- "Э, э!"
-- "Эгеге!"
Внятный голос в себе я расслышал.
-- "Огненного испытания1, как приключения для вас странного, не чуждайтесь"... --
-- Где снилось все это? мое положение в мире отчетливо сон отразил: в одном мире я --
-- "Я", победоносное, неизменяемое и узревшее светы; в другом -- "я" -- пустое пальто, за которым гоняется шпик, чтобы, схвативши, повесить его... в своем шкафе! Не шпик (это -- маска), а Враг, проходящий сквозь жизнь и затеявший мировую войну, чтоб меня обвинять в шпионаже; он вел свой подкоп; пришло время взорвать меня: "Я" -- будет взорвано; бреши и дыры проступят; пройдет из подземного мира мой Враг -- в потрясающем, в истинном, в до-человеческом облике!
...Когда восходил я к границе духовного мира, то перевертывалось отношение меж восприятием и пережитием; пережитие, излетавшее из глубин существа, становилося восприятием света во мне; и меня обливало из воздуха светожарами, прыщущими, как орнаменты цветокрыльных огней; по-иному я видел цвета; по-иному я видел цветы; в расположении лепестков, в их количестве, в способе завиваться себя объясняли мои светокрылые ритмы; растения наши -- застывание ритма: огней.
Подобные восприятия учащалися с Бергена, -- в пору, когда пережил из грядущей эпохи себя: развивались стокрылые мощи в моем существе; болью корчилось тело, ломимое духом, от режущего удара -- по направлению: от темени к сердцу; и -- екало сердце --
охватывал страх; то, что будет, к тому еще я не готов;--
и неизбежно меня ожидающий акт отразился на теле моем операцией; приподнималась задача: --
-- уметь, овладеть: изнутри -- ясномыслием; и извне -- вспышкой света; и чуялось: в очищении тела приходит привычка: выдерживать светочи, привязать их, как крылья, к себе...
...В состоянии ясной повышенной мысли я чувствовал:--
-- Яснится ток световоздуха, опускаясь над теменем, вызывая в сознании образ летящего светлого диска на двух крылоручьях; будто бы: кто-то старинный и милый, свергаясь из бездны времен на меня, одевая душистым теплом, как одеждой, пронизывал: жил во мне; расправлял и вытягивал вееры крылий во мне -- из меня; их вращал; ритмокрылыми брызгами вскидывал руки: --
-- раз Нэлли меня уличила: производящим движенья руками; застала меня в комнате; не засмеялась: сказала серьезно:
-- Послушай, тебе не мешало б заняться теперь эвритмией; гармонизирует тело она... Показалося диким: лысому господину, отдаться вдруг -- танцам.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Духовные дни истекли; телесные тяжести нападали опять; многокрылие, обитавшее тайно во мне и меня полюбившее, -- приподымалось,
снималось, слетало, меня оставляя в ущелиях плоти; цветок, расцветавший из сердца, рукой роковой вырывался; и корни его выдирались из сердца, которое ощущал я пустым; ниже сердца, которое ощущал я пустым, там, под ложечкой, просыпалось чудовище: начиналось кишение змеевых, свивавшихся масс; по ночам просыпался я в страхе; казалось: ползут на меня -- обвивают и душат; раз видел я сон: --
-- что вбегаю в квадратную комнату, принадлежащую мне; над постелью моей развился толстотелый удав; уронив на подушку мордастую голову, смотрит он пристально малыми глазками; знаю я, что должен я лечь на постель, положив свою голову рядом с мордастым удавом, и выдержать то, что отсюда возникает. Я понял, проснувшись: удав -- мои страсти...
-- И вот переживания сна повторялись чрез два с лишним года -- уже наяву: это было в Швейцарии; в пору ту чувствовал я: ниже сердца, которое ощущал я пустым, начиналось кишенье змеевых, свивавшихся масс; раз, в квадратную комнату: передо мною, на столике, развалясь, толстомордый швейцарец, склонивши на руку мордастую голову, пристально посмотрел на меня; и от этого взгляда меня охватил ужас смерти; я чувствовал, что я должен подсесть к толстомордому господину и, положив рядом шляпу, прислушаться к предложенью, которое намеревался мне сделать брюнет; показалось, что он собирается, бросившись на меня, ухватиться за горло: напомнил он удава; припомнился сон; --
-- и я вышел на улицу.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Здесь, на швейцарской границе, охватывал ужас; и вспомнились снова кафе; толстомордый француз мне напомнил швейцарца; прорезалось явственно тело удава сквозь тело его; надлежало мне тоже, как всем, подойти, согласиться на то, что предложат за столиком.
Удав -- мои страсти; ну, а француз, а граница -- не может же все это быть моей страстью, вдруг повылезшей: ниже сердца, которое ощутил вдруг пустым, поднималось чудовище: чувствовалось кишенье змеевых, свивавшихся масс...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Переползал хвост людей к роковому барьеру: к осмотру! И медленно передвигались мы, сжатые им; на спине, на затылке, на шее своей ощущал я прилипшие взгляды; и бестолочь в ночи слагала чудовищный абракадаберный бред; поднималось в душе что-то древнее: глухонемою бессонницей детских ночей, обнимающих жаром и заставляющих все существо распухать, и подсматривать, как за спиной обрушатся в спину забытые ужасы.
Я -- обернулся: глаза мои встретились с горбоносым брюнетом: --
-- брюнет
в котелке!
Тем брюнетом он был, кто стоял еще в Дорнахе на перекрестке дорог, наблюдая за виллою Штейнера и за окнами нашими, -- приседая, покуривая, неподалеку от спуска у купы деревьев; бывало, иду, -- укрывает лицо свое он. Его видывал в Цюрихе: поселился в моем отеле, -- стена со мной в стену; и вел себя тихо; и, просиди в своей комнате я целый день, я следов за стеною не мог обнаружить.
Ловил меня в поезде; он садился в вагоне не рядом, -- а наискось, где-нибудь в уголке: весь укрытый в тенях: --
-- отдавалась душа пейзажу летящих долин, деревень с обрамляющими их горами, покрытыми виноградниками, --
-- прилипающий взгляд обжигал мне затылок; повертываясь, обнаруживал я: --
-- черный глаз, кончик уса и сбитый на бок головы котелок.
-- Я старался с презрением относиться к сопровождающей личности, -- обволакивалась беспокойством душа; стоило невероятных усилий, чтобы не сделать сидящему спутнику маленькой гадости: проходя, не задеть край газеты. Лицо моего незнакомца (слишком знакомого!), спутника, я не мог обнаружить: усы, нос горбом, пуговица вместо глаз -- вот все.
Появление брюнета сопровождалось каким-то особенным физиологическим ощущением, напоминающим вспышку невроза: вываливаясь из груди, трепыхалось на сонных артериях сердце, как птица, -- на мне!
На французской границе, уткнувшись лицом в незнакомца, я чувствовал, что припадок невроза, которым страдал, -- поднимается: в то же мгновение котелок подлетел над замасленным коком волос; горбоносый брюнет произнес:
-- "Честь имею представиться".
-- "Русский?"
-- "Как видите..."
-- "Вы в Россию?"
-- "В Россию".
-- "Вы -- призваны?"
-- "Да, так сказать, иль, вернее, -- не так; ну, да все-таки... Доктор я."
-- "Ваше место рожденья?"
-- "Одесса".
Тут -- двинулся хвост: по направлению к барьеру.
Я очутился прижатым к барьеру; и -- я за барьером уже:
-- "Alors vous allez tuer ces sales boches {Итак, вы будете бить этих паршивых бошей (фр.).}", -- прошептал мне субъект, подмигнувши косыми глазами; мышиные взгляды уткнулись в меня; протянулися многие руки: шарили, перетряхнули бумажник; и -- задали несколько совершенно неважных вопросов:
-- "Service militaire?"
-- "Voyons!" {Военнообязанный? Ну-ну! (фр.).}
-- "Vous allez tuer ces sales boches?"
Я не вздрогнул: я видел, -- меня наблюдает другой, пока первый небрежно кидал мне вопросы; я понял, что выстрел летуче сорвавшейся фразой, -- экзамен: они же ведь знали, что еду из Дорнаха я и что некоторые из знакомых моих -- ненавистные боши:
-- "Vous allez tuer ces sales boches?"
На лице, за которым следили, не дрогнул и мускул; психологический сыск виртуозен у них; нужно двадцать столетий развития, чтоб приемы утонченных романистов пресуществить в контрразведку...