Черезъ часъ Митсосъ, найдя свой второй башмакъ и пообѣдавъ, спокойно спалъ на верандѣ. Большую часть предыдущей ночи онъ ловилъ рыбу, а такъ какъ жатва окончилась, то и ему не было срочной работы, кромѣ поливки виноградныхъ лозъ, по удаленіи солнца изъ виноградника, что не могло быть ранѣе 4-хъ часовъ. Онъ спалъ, какъ собака, по выраженію его отца, потому что онъ лежалъ, свернувшись въ клубокъ, и сонъ его былъ такой легкій что онъ открывалъ глаза отъ малѣйшаго шороха.
Митсосъ былъ громаднымъ юношей обычнаго греческаго типа, съ кудрявыми, черными волосами, ниспадавшими на плеча, прямыми также черными бровями и большими глазами одинаковаго цвѣта. Носъ у него былъ короткій, толстый, а прекрасныя очертанія рта обнаруживали всѣ самыя мельчайшія тѣни душевнаго настроенія. Его лице и руки не знали никакихъ косметическихъ средствъ, кромѣ солнца, вѣтра и дождя, а потому отличались бурымъ цвѣтомъ, принимавшимъ болѣе темный оттѣнокъ подъ глазами и волосами. Его руки и ноги, съ которыхъ онъ сбросилъ башмаки, были поразительно чисты, что составляетъ характеристичную особенность греческаго поселянина.
Проспавъ часа два, онъ проснулся, благодаря тому, что солнце изъ-за угла веранды уже свѣтило ему прямо въ лице. Сна чала онъ повернулся къ стѣнѣ, но черезъ минуту вскочилъ и лѣниво потянулся. Затѣмъ онъ пошелъ къ каменному колодцу, находившемуся за домомъ, и окунулъ голову въ свѣжую воду. Когда же сонъ совершенно прошелъ, Митсосъ посмотрѣлъ на большой тополь, бросавшій тѣнь поперекъ всего виноградника, взялъ лопату и пошелъ на работу.
Небольшой ручей, протекавшій черезъ садъ и терявшійся внизу въ бухтѣ, былъ на протяженіи полумили покрытъ каменными, сводомъ, изъ-подъ котораго можно было отвести воду на лозы, окопанныя вокругъ.
Митсосъ прежде всего очистилъ отъ всякой налетѣвшей дряни резервуарчики у каждой лозы и затѣмъ пустилъ воду, быстро разлившуюся. Убѣдившись, что вода всюду проникла, онъ заткнулъ землей отверстіе каменнаго свода, и быстрый источникъ вернулся въ свое русло. Наконецъ, подойдя къ лозамъ, онъ сталъ копать вокругъ нихъ съ тою цѣлью, чтобъ вода могла омыть всѣ корни, очень засохшіе во время продолжительной засухи.
Хотя солнце прямо не свѣтило на землю, но было очень жарко, такъ какъ сирокко еще усилился и жегъ, словно выходя изъ горящей печи. Темнозеленые листья виноградныхъ лозъ съ подвѣтренной стороны были покрыты мелкою бѣлою пылью, принесенною съ обнаженныхъ послѣ жатвы полей. По временамъ Митсосъ прерывалъ свою работу и отиралъ рукой потъ со лба, а затѣмъ снова принимался за лопату, напѣвая вполголоса крестьянскія пѣсни. Онъ уже почти покончилъ свою работу, какъ увидала, отца, подходившаго къ нему.
-- Что, Митсосъ,-- сказалъ Константинъ,-- тебѣ сегодня пришлось одному работать? Мнѣ надо было сходить въ Навплію. Ты хорошо полилъ всѣ лозы?
-- Нѣтъ, еще осталось три.
-- Поди, отдохни, а я кончу за тебя.
Митсосъ съ удовольствіемъ бросилъ на землю лопату.
-- Врядъ ли въ аду такъ жарко! Бѣдный дядя Николай совсѣмъ изжарится, направляясь сюда чрезъ равнину.
-- Онъ, конечно, потребуетъ ванну, и тебѣ придется принести воду изъ колодца.
-- Это ничего,-- замѣтилъ Митсосъ и, бросившись на землю, сталъ смотрѣть, какъ работалъ отецъ.
-- Ну, вотъ и кончено,-- произнесъ Константинъ, спустя полчаса,-- ты отправишься снова ловить рыбу сегодня ночью? Вѣтеръ что-то великъ.
-- Можетъ быть, онъ спадетъ послѣ заката. Во всякомъ случаѣ, я вчера наловилъ довольно рыбы на два дня, положилъ ее въ воду и вынесъ на ледникъ; надѣюсь, что она не испортится.
Они оба пошли домой и, увидавъ, что передъ дверью стоятъ три мула, Константинъ ускорилъ шаги.
-- Вѣроятно, прибылъ Николай,-- сказалъ онъ,-- его никогда не приходится ждать. Ну, пойдемъ, Митсосъ.
Вся веранда была заставлена ящиками и узлами, а въ комнатѣ, на низенькомъ стулѣ, сидѣлъ Николай.
-- Ну, Константинъ,-- произнесъ онъ, вставая,-- какъ ты поживаешь? А ты, Митсосъ, все растешь. Когда ты будешь такимъ же высокимъ, какъ отецъ, то я дамъ тебѣ сто піастровъ. Ну, ужъ, Константинъ, какая сегодня проклятая погода! Я просто не зналъ, куда дѣться отъ вѣтра и ныли. Митсосъ, въ порядкѣ ванна, которую мы съ тобой сколотили изъ досокъ? Погонщики муловъ помогутъ тебѣ наполнить ее водой, а если она протекаетъ, то это не бѣда. Ты просто молодецъ,-- прибавилъ онъ, потрепавъ юношу но плечу,-- достань мнѣ побольше воды, дай мнѣ помыться десять минутъ, а когда я буду одѣваться, мы съ тобой поговоримъ.
Митсосъ вышелъ изъ комнаты, а Константинъ, обернувшсь къ зятю, спросилъ:
-- Ну, что ты скажешь?
-- Онъ славный мальчуганъ,-- отвѣчалъ Николай,-- только можно ли на него надѣяться?
-- Въ немъ не обманется и турокъ.
-- Ну, это излишне! А какъ онъ насчетъ трусости?
-- Онъ не знаетъ, что такое страхъ.
-- Это напрасно. Нельзя быть храбрымъ, не испытавъ страха. Ну, да мы это увидимъ.
Николай такъ же, какъ Константинъ, былъ одѣть по-албански: на немъ была открытая, красная, вышитая куртка, рубашка, короткая юбка и узкіе бѣлые штаны, завязанные внизу. Онъ былъ высокаго роста, худощавый, и на взглядъ ему было или сорокъ лѣтъ, если онъ жилъ шибко, или пятьдесятъ, если онъ велъ спокойную жизнь. Въ сущности же ему было подъ шестьдесятъ лѣтъ. Чисто выбритый и очень блѣдный, онъ, повидимому, никогда не выходилъ на воздухъ, но подобное предположеніе нельзя было сдѣлать, при видѣ его свѣжей кожи. Его большіе, темно-сѣрые глаза были полускрыты густыми черными бровями. У него былъ тонкій, почти орлиный носъ съ точеными ноздрями, которыя вѣчно были въ движеніи и нюхали воздухъ, какъ кровный конь. Его тонкія губы имѣли аскетическій оттѣнокъ, а волоса, очень густые и длинные, едва обнаруживали сѣдину на вискахъ. Голова гордо и прямо сидѣла на мощныхъ плечахъ, а шея его была слишкомъ длинна, но безупречно прямая. При его высокомъ ростѣ и необыкновенной худобѣ онъ казался гигантомъ.
-- Я пріѣхалъ изъ Коринѳа и многое имѣю тебѣ разсказать,-- произнесъ Николай,-- наконецъ, клубъ патріотовъ отдалъ въ мои руки всю Морею. Мнѣ предоставлено употреблять фонды, какъ я найду нужнымъ, и подать сигналъ къ борьбѣ съ турками. А что, здѣсь есть люди, на которыхъ можно падѣяться, или они всѣ погонщики муловъ и болтуны?
-- Твоя правда: всѣ они еще тупѣе погонщиковъ муловъ и умѣютъ только болтать.
-- Чтожъ, и ихъ можно будетъ запрячь въ дѣло, но кому поручить предводительствовать ими? Тутъ, кажется, былъ священникъ отецъ Андрей. Мнѣ хотѣлось бы его видѣть. Я помню, что онъ много болталъ, но это ничего. Его можно сдержать.
-- Онъ далъ клятву три раза въ день проклинать турокъ, и свято ее держитъ.
-- Ну, отъ этого туркамъ не будетъ хуже! Лучше бы онъ поучился благословлять ихъ, тогда, по крайней мѣрѣ, ихъ можно было бы обойти. Ну, да все равно. А! Митсосъ, ну, готова ванна? Прости, Константинъ, но я не свой человѣкъ, когда чувствую на себѣ грязь. Приходи ко мнѣ, Митсосъ, черезъ десять минутъ, и тогда ты разскажешь мнѣ о себѣ.
-- Да мнѣ нечего разсказывать.
-- Это очень хорошо; значитъ, все благополучно. Ахъ, да, Константинъ, я привезъ вина, но прикажи Митсосу опустить его въ колодезь. Человѣкъ, себя уважающій, не можетъ пить теплаго вина.
Митсосъ не спускалъ глазъ съ Николая, пока тотъ не исчезъ за дверью, а затѣмъ шепотомъ сказалъ отцу:
-- У меня очень грязныя руки отъ работы, и я боюсь, что это замѣтитъ дядя Николай.
-- Вѣроятно, замѣтилъ: онъ все видитъ; такъ вымой руки, прежде чѣмъ пойти къ нему.
Митсосъ обожалъ дядю Николая, и въ его глазахъ это былъ лучшій человѣкъ, какого онъ когда либо видѣлъ. Николай ходилъ не разъ по морю въ большихъ судахъ и видывалъ заграничныя страны. Однажды, нѣсколько лѣтъ тому назадъ, онъ говорилъ пофранцузски съ матросами, выброшенными бурей на берегъ съ погибшаго корабля, и на это не былъ никто способенъ въ ихъ околоткѣ, даже городской голова, который, слушая непонятный ему языкъ матросовъ, увѣрилъ, что это птичій. Николай постоянно предпринималъ таинственныя поѣздки, изъ которыхъ возвращался всегда неожиданно; онъ отличался удивительно мелодичнымъ голосомъ, длинными мускулистыми руками, умѣньемъ стрѣлять голубей на лету и почти всезнаніемъ. Ему были извѣстны названія всѣхъ птицъ и растеній, а когда Митсосъ какъ-то серіозно занемогъ, то онъ набралъ листьевъ невѣдомаго растенія и сварилъ настой, отъ котораго мальчикъ выздоровѣлъ на другой же день. Но всего болѣе Митсосу нравилось въ Николаѣ умѣнье разсказывать интересныя исторіи о всемъ видѣнномъ въ различныхъ странахъ.
Умывъ руки, юноша поспѣшилъ въ комнату Николая, и уже засталъ его полуодѣтымъ. Грязное бѣлье лежало на полу, и, указывая на него, онъ сказалъ:
-- Я останусь здѣсь, по крайней мѣрѣ, на четыре дня, и, пожалуйста, Митсосъ, распорядись, чтобы это все вымыли. Всего важнѣе на свѣтѣ -- быть чистымъ.
-- А вотъ отецъ Андрей говорить, что всего важнѣе -- любить Бога и ненавидѣть чорта, то-есть турокъ.
-- Конечно, онъ правъ, но и я не ошибаюсь. Ну, Митсосъ, садись къ окну и разскажи мнѣ, что ты дѣлалъ съ тѣхъ поръ, какъ мы разстались.
-- Я ухаживаю за виноградными лозами съ тѣхъ поръ, какъ кончилась жатва, и почти каждую ночь ловлю рыбу.
-- Хорошо. Завтра мы отправимся съ тобой вмѣстѣ на рыбную ловлю, а сегодня мнѣ надо о многомъ поговорить съ твоимъ отцомъ.
-- Какъ я буду радъ поѣхать въ лодкѣ съ тобой, и ты мнѣ разскажешь новыя исторіи!
-- Да и совершенно особаго рода. Меня очень интересуетъ узнать, какъ онѣ тебѣ понравятся. А сколько тебѣ лѣтъ?
-- Въ ноябрѣ будетъ девятнадцать, и у меня уже пробиваются усы.
-- Да, пушекъ виденъ. Ну, а къ чему тебѣ усы?
-- У всѣхъ мужчинъ усы.
-- А ты хочешь быть мужчиной? Такъ помни, что не усы дѣлаютъ юношу человѣкомъ, а храбрость и добродѣтель. Прежде чѣмъ мы выйдемъ изъ этой комнаты, я долженъ тебѣ сказать, что если бы у тебя какой нибудь турокъ спросилъ обо мнѣ: гдѣ я и куда отправляюсь, то ты всегда отвѣчай -- не знаю, я не видалъ его съ годъ.
-- Да, я такъ всегда и скажу.
-- А если ты отвѣтишь туркамъ иначе и выдашь меня, то я могу поплатиться за это жизнью. Дай мнѣ слово, что этого никогда не сдѣлаешь.
-- Обѣщаю.
-- А если тебѣ пригрозятъ смертью?
-- Ну, такъ чтожъ: я вѣдь обѣщалъ!
Николай положилъ руку на плечо юноши и со сверкающими глазами произнесъ:
-- Слава Богу! Я нашолъ того, кого мнѣ нужно.
Во время наступившей ночи сирокко стихъ, выпала роса, и на слѣдующее утро весь міръ проснулся съ улыбкою, послѣ миновавшей непогоды.
Почти съ разсвѣта Митсосъ постоянно варилъ кофе, такъ какъ именитые греки всего околотка, узнавъ о прибытіи Николая, посѣтили его, и каждому изъ нихъ онъ обязательно предлагалъ чашку турецкаго кофе. Сидя на верандѣ и почти не выпуская изо рта трубки, онъ, повидимому, давалъ инструкціи своимъ посѣтителямъ.
Однимъ изъ первыхъ пришолъ отецъ Андрей, къ которому Николай отнесся съ особымъ уваженіемъ. А по окончаніи визита проводилъ его до задней калитки сада, которая выходила въ поле, и Митсосъ, мывшій чашки у колодца, слышалъ, какъ онъ сказалъ, прощаясь съ отцемъ Андреемъ:
-- Главное молчи. Впослѣдствіи твой зычный голосъ намъ потребуется, но теперь одно лишнее слово можетъ все погубить. Вотъ ты ничего не замѣчаешь, а я знаю, что Митсосъ насъ подслушиваетъ. Эй, Митсосъ! Поди сюда.
Юноша подошолъ къ нему, покраснѣвъ, какъ ракъ.
-- Ты несправедливъ ко мнѣ, дядя Николай; я не подслушивалъ, но не могъ не слышать твоихъ словъ, когда ты говорилъ громко рядомъ со мной, хотя меня и скрывали кусты.
-- Полно, голубчикъ, я и не думалъ тебя осуждать,-- отвѣчалъ Николай,-- я только хотѣлъ доказать отцу Андрею, какъ неосторожно болтать. Ну, теперь прощай, отецъ Андрей. Вотъ воньми мою лепту Господу Богу за мое счастливое прибытіе сюда.
Николай сдержалъ свое обѣщаніе, и, какъ только сѣло солнце, онъ отправился съ племянникомъ къ лодкѣ. Митсосъ несъ мѣшокъ съ факелами, корзинку для рыбы и двѣ остроги, а Николай слѣдовалъ за нимъ съ сѣтью на плечахъ. Они рѣшили начать съ ловли острогами, а когда взойдетъ луна, то пробраться на противоположный берегъ бухты, гдѣ мелкая вода, и тамъ пустить въ ходъ сѣти. Николай, однако, сѣлъ въ лодку съ сѣтью, а предоставилъ Митсосу одному работать острогой.
Юноша снялъ съ себя полотняные штаны и башмаки, закрѣпили, свою рубашку вокругъ пояса, закинулъ за плечи мѣшокъ и, взявъ въ лѣвую руку зажженный факелъ, а въ правую острогу, вошелъ но колѣно въ воду. Онъ держалъ огонь низко къ поверхности воды, чтобы рыба могла его видѣть, а острога была у него наготовѣ, чтобы не дать промаха при появленіи рыбы.
Это была сцена, которую Рембрандъ изобразилъ бы съ любовью на полотнѣ. Луна еще не взошла, но небо было свѣтлое, звѣздное, а по поверхности бухты пробѣгала лишь легкая зыбь, терявшаяся въ тѣни противоположнаго берега. При слабомъ мерцаніи факела едва можно было отличить очертаніе лодки, въ которой Николай приготовлялъ сѣть, а среди окружающаго мрака только свѣтлѣли юная фигура Митсоса и маленькое пространство воды вокругъ него. По временамъ онъ быстро опускалъ острогу и чрезъ мгновеніе вытаскивалъ ее изъ воды среди тысячи брызгъ съ той или другой рыбы на остріяхъ. Очень рѣдко онъ давалъ промахъ и тогда съ улыбкой показывалъ Николаю пустую острогу.
Прошло полчаса, зыбь посвѣжѣла, и стало трудно видѣть въ водѣ рыбу, а потому Митсосъ направился къ лодкѣ, вскочилъ въ нее, поднялъ парусъ, и лодка понеслась по мрачной поверхности бухты. Николай сѣлъ на руль, а Митсосъ помѣстился рядомъ съ нимъ.
-- Ну, что, дядя,-- сказалъ юноша:-- у насъ двадцать рыбъ. Вѣдь это не дурно для получасовой ловли. Держи вонъ на тотъ домъ, окна котораго свѣтятся на берегу.
-- Хорошо, но вѣдь туда далеко. Раньше часа мы не дойдемъ.
-- Ну, такъ что же, ты мнѣ разскажешь пока твои новыя исторіи.
-- Нѣтъ, каждая изъ этихъ исторій очень длинная, и мы лучше займемся ими на возвратномъ пути, такъ какъ противъ вѣтра намъ придется еще дольше идти.
Болѣе часа они плыли, почти не прерывая молчанія. Вѣтеръ еще болѣе посвѣжѣлъ, и на вершинахъ горъ, по направленію къ Триполи, по временамъ сверкала молнія. Свѣтъ въ томъ домѣ, на который указывалъ Митсосъ, погасъ, но коса, на которой онъ стоялъ, рельефно выдавалась въ темнотѣ.
-- Ну, Митсосъ, опустимъ теперь сѣть,-- сказалъ Николай, когда они приблизились къ берегу:-- можно пристать къ этой косѣ?
-- Да, тамъ глубоко.
Спустя нѣсколько минуть, лодка остановилась, и Митсосъ привязалъ ее къ скалѣ, а потомъ вмѣстѣ съ Николаемъ перетащилъ на берегъ сѣть, такъ какъ они должны были ловить рыбу по другую сторону косы, гдѣ водилось болѣе рыбы. Выходя изъ лодки, Николай надѣлъ высокіе сапоги Константина, а Митсосъ, по обыкновенію, разулся.
Сѣть имѣла въ длину двадцать пять ярдовъ, и Митсосъ, взявъ ее за одинъ конецъ, пошолъ по водѣ, а когда она вся вытянулась, то Николай послѣдовалъ за нимъ. Въ короткое время они укрѣпили сѣть поперегъ теченія и стали ждать рыбу. Луна уже взошла, и при ея свѣтѣ можно было легко различить серебристую камбалу, которая одна за другой запутывалась въ петляхъ сѣти.
Прошло часа полтора, но ловля не оказалась успѣшной, и Митсосъ предложилъ пойти подальше, гдѣ водилась мелкая рыба. Но тамъ было глубже, и Митсосъ раздѣлся догола. Тутъ имъ повезло, и въ короткое время они наловили много рыбы.
-- Теперь надо поскорѣе достичь берега!-- воскликнулъ юноша: -- потому что рыбы такъ много, что она молилъ прорвать петли и уйти.
Дѣйствительно, не успѣли они сдѣлать нѣсколько шаговъ, какъ сѣть лопнула, и при лунномъ свѣтѣ заблестѣла масса серебристой чешуи.
-- Проклятые турки!-- произнесъ Митсосъ,-- всѣ улизнули.
-- Погоди,-- отвѣчалъ Николай:-- надо вытянуть сѣть, можетъ быть, что нибудь осталось.
-- Нѣтъ,-- промолвилъ Митсосъ: -- если они уйдутъ, то всѣ разомъ.
Такъ дѣйствительно и оказалось: въ глубинѣ сѣти было двѣ или три рыбки, которыхъ не стоило брать.
-- Ну, теперь не довольно ли, дядя?-- сказалъ юноша:-- мы побывали во всѣхъ лучшихъ мѣстахъ для ловли.
Николай согласился, и, пока Митсосъ одѣвался, онъ сложилъ сѣть, а затѣмъ они оба вернулись къ лодкѣ.