Низенькая комната, въ которой умиралъ Николай, была освѣщена масляной лампой. Подлѣ кровати, на полу лежалъ Яни, не отходившій отъ больнаго; увидавъ Митсоса, онъ вскочилъ, подбѣжалъ къ нему и промолвилъ шопотомъ:
-- Какъ я радъ, что ты вернулся, онъ все спрашиваетъ о тебѣ.
-- Оставь насъ,-- отвѣчалъ Митсосъ, и когда Яни вышелъ изъ комнаты, онъ всталъ на колѣни передъ кроватью и тихо произнесъ:
-- Дядя, милый дядя, я здѣсь.
Николай съ трудомъ открылъ глаза, но не узналъ племянника, а сталъ говорить безсвязно:
-- Я не виноватъ, я вездѣ ее искалъ, бѣдный Митсосъ, онъ мнѣ никогда этого не проститъ. А куда онъ пропалъ, отчего онъ не возвращается?.. Я тебѣ говорилъ, Петровій, положи ты конецъ позорной торговлѣ, не хочешь... такъ я самъ, положу этому конецъ и возьму одинъ Триполи. Дайте мнѣ флагъ, чтобъ водрузить на стѣнахъ города. Что? и за это надо заплатить? Продажныя души! Хорошо, я вамъ дамъ милліонъ, два милліона. Ну, вотъ я и на верху, вотъ и флагъ водруженъ!
Больной снова впалъ въ забытье, а Митсосъ сидѣлъ подлѣ него, погруженный въ мрачную, горькую думу.
Петровій принесъ ему пищи и вина, но онъ не хотѣлъ ни до чего дотронуться. Такъ прошла вся ночь. На зарѣ Николай очнулся и, увидавъ Митсоса, призналъ его.
-- Слава Богу, что ты вернулся, Митсосъ,-- промолвилъ онъ едва слышнымъ голосомъ,-- ты не сердись на меня и Яни. Мы сдѣлали все, что могли, но она исчезла.
-- Полно, дядя,-- отвѣчалъ юноша, заливаясь слезами:-- я знаю, что ты сдѣлалъ все, что могъ. Но не умирай, я не могу жить безъ тебя.
Николай погладилъ его по головѣ дрожащей рукой и тихо произнесъ:
-- Такъ Богу угодно. Я исполнилъ свою задачу, а теперь ты работай. Я умираю счастливымъ. Наша родина отъ Кориноа до Майны свободна. Но это еще не все, и ее надо освободить до Ѳермопилъ. Клянись, что докончишь святое дѣло.
-- Княнусь, дядя. Но что могу я сдѣлать безъ тебя!
-- Богъ тебѣ поможетъ. Ипсиланти вернулся?
-- Онъ ѣдетъ вмѣстѣ съ Германомъ.
-- Я не хочу умереть съ ложью на языкѣ,-- промолвилъ Николай, насупивъ брови:-- онъ не хорошій человѣкъ, я не прощаю ему, и смотри, Митсосъ, не довѣряйся ему.
-- Не думай о немъ, дядя.
-- Правда, нечего о немъ думать,-- продолжалъ Николай послѣ продолжительнаго молчанія:-- я прощаю ему. Такъ и скажи ему отъ меня. Еслибъ онъ былъ здѣсь, то я пожала, бы ему руку. Но все-таки не довѣряй ему.
Лицо его было очень блѣдное, и онъ попросилъ пить.
-- Мнѣ не много остается тебѣ сказать,-- произнесъ онъ едва слышно:-- я счастливѣе всѣхъ царей. Я умираю, но въ минуту торжества. Но вотъ тебя я сожалѣю... Побѣда!.. Свобода! А гдѣ Петровій? Позови его и всѣхъ соотчичей. Пусть войдутъ всѣ, но прежде поцѣлуй меня.
Митсосъ исполнилъ его желаніе, и черезъ минуту комната наполнилась людьми, которые со слезами на глазахъ слѣдили за послѣдними минутами умирающаго. При видѣ своихъ старыхъ друзей, онъ хотѣлъ привстать, но отъ этого усилія перевязка лопнула, и кровь хлынула изъ раны.
Онъ неожиданно вскочилъ и громко воскликнулъ:
-- Кричите всѣ ура! Греція свободна! О Катерина, я иду къ тебѣ. Ну же, кричите. Ура! Греція свободна!
Изъ груди всѣхъ присутствовавшихъ вырвался побѣдный крикъ и подъ его звуки душа героя перешла въ вѣчность.
Тѣло Николая перенесли въ турецкую мечеть въ цитадели и передъ нимъ водрузили большой деревянный крестъ. Всѣ греки отъ начальниковъ до простыхъ солдатъ приходили прощаться съ тѣмъ, кого всѣ любили и уважали. Князь и Германъ пріѣхали въ полдень; узнавъ о смерти своего противника, послѣдній сказалъ:
-- Я никогда при жизни не отдавалъ ему должной чести и прошу за это у Бога прощенія. Но теперь я воздамъ ему должное.
Похороны Николая были назначены въ тотъ же вечеръ на закатѣ солнца, и его предали землѣ рядомъ съ мечетью. Первая часть службы происходила въ мечети, а остальная на чистомъ воздухѣ. Уже смеркалось, когда гробъ опустили въ могилу при мерцаніи зажженныхъ факеловъ. Въ головѣ могилы всталъ Германъ, а въ ногахъ Петровій и Митсосъ. Майноты окружали ее со всѣхъ сторонъ и горько плакали. Произнося обычныя молитвы, Германъ сказалъ растроганнымъ голосомъ.
-- Сегодня день рожденія новаго народа, и самъ Николай былъ бы доволенъ, еслибъ мы такъ смотрѣли на сегодняшній день. Всѣ мы знаемъ, что одержали великую побѣду и понесли великую потерю. Но, видитъ Богъ, никто такъ не сожалѣетъ этой потери, какъ я. Я не сталъ бы вамъ говорить о себѣ, еслибъ Николай умирая не простилъ мнѣ то зло, которое я сдѣлалъ ему. Только его прощеніе даетъ мнѣ право быть здѣсь. Вы знали его хорошо, онъ былъ вамъ соотчичъ, но не плачьте о немъ. Богъ въ неизреченной своей милости дозволилъ ему увидѣть зарю радостнаго дня и призвалъ его къ себѣ въ минуту торжества. Оказать такія услуги, какъ Николай, святому дѣлу -- великое счастіе, но умереть въ тотъ моментъ, когда уже видишь плоды своихъ трудовъ -- такое благополучіе, которое выпадаетъ немногимъ. По своему положенію и дѣятельности онъ занималъ одно изъ высшихъ мѣстъ въ Греціи, но онъ умеръ по собственной волѣ, простымъ солдатомъ. Хотя это обстоятельство для меня очень печально, но оно служитъ какъ бы доказательствомъ, что Николай былъ символомъ побѣды народа. Помните всегда объ этомъ днѣ, какъ о рожденіи свободнаго народа, а о Николаѣ, какъ объ олицетвореніи народнаго торжества. Теперь нечего плакать, нечего убиваться. Какъ простился съ нами -- побѣднымъ крикомъ! Онъ умеръ счастливый, торжествующій, и вы такимъ представляйте его себѣ. Онъ перешелъ не въ мрачную ночь, а въ сіяніе дня съ свѣтлой мыслію, что родина свободна. Этою радостною мыслью и мы проводимъ его въ могилу. Слава освобожденной Греціи! Слава Николаю, благородному олицетворенію народной побѣды!
И вокругъ открытой могилы, среди ночного мрака поднялся дружный радостный крикъ освобожденнаго народа. Три раза онъ повторялся, и затѣмъ всѣ молча разошлись.
-----
Въ ту же ночь Митсосъ, простившись съ Петровіемъ и Яни, отправился въ Навплію къ отцу. Тяжело, мрачно было у него на сердцѣ.
-- Ты не сердись, что я уѣзжаю,-- сказалъ онъ, разставаясь съ Яни,-- но мнѣ надо остаться наединѣ съ своимъ двойнымъ горемъ.
Я остался безъ Николая и безъ Зулеймы, которую тщетно вездѣ искалъ. Послѣ ихъ и отца я болѣе всего люблю тебя. Но ты меня поймешь.
-- Да, уѣзжай, Митсосъ,-- отвѣчалъ со слезами Яни,-- но если когда нибудь я могу тебѣ понадобиться, то пришли за мной, и я полечу къ тебѣ.
-- Вспомнимъ Николая,-- произнесъ твердымъ голосомъ Митсосъ,-- и будемъ только думать объ освобожденіи родины.
Они разстались, и Митсосъ отправился въ путь.
Цѣлую ночь ѣхалъ онъ верхомъ безъ устали и утромъ очутился передъ родительскимъ домомъ. Издали онъ увидѣлъ, что старикъ работаетъ въ саду, но онъ не пошелъ туда, а оставался, какъ вкопанный, передъ отворенной дверью дома.
Изъ нея доносилась знакомые звуки пѣсни винодѣловъ. Онъ бросился въ дверь: передъ нимъ сидѣла Зулейма и укачивала ребенка, маленькаго Митсоса.
-- Радость моя! Жена моя!-- воскликнулъ онъ, задыхаясь отъ счастья.
" Историческій Вѣстникъ", тт. 73--74, 1898