Каменный дом, очень красивый
Во всех его частях,
Взят под склад для товаров
И различных вещей торговли или обмена;
Уходит и приходит
Спеша множество народа.
Все это -- благодаря покровительству французов.
Свай-Муй-Мек
-- Как ты находишь эту треску с апельсинами? -- спросил Рафаэль. -- Это одно из достижений нашего повара. У Фердинанда есть свои недостатки, но нельзя отрицать, что как повар... Это моя жена его раскопала. Он держал маленький ресторанчик около парка "Тет д'Ор", где проводил свои дни в полном унынии и одиночестве перед пустыми столиками...
-- Да здравствует Фердинанд и все то, что я видел и пробовал здесь! -- воскликнул я с полным ртом. -- Поистине, ты не можешь жаловаться!
Он развел руками, будто хотел этим сказать: "Это так просто!" Или еще: "Почему бы и тебе не устроиться, как я?"
-- Тебе повезло! -- пробормотал я с жалкой улыбкой.
-- Повезло! Что это значит? Все, что со мной случилось, точно так же могло бы...
-- Позволь усомниться в этом. Однако заметь, дорогой мой Рафаэль, что в моих похвалах нет ни малейшего привкуса горечи. Если я в чем-нибудь и завидую тебе, то уже меньше всего богатству, а той заботе и нежности, которые тебя окружают... -- Ах! Мне кажется, я еще никогда так ясно не сознавал, как сегодня вечером, что быть не одиноким не так уж плохо!
-- Женись.
Я пожал плечами.
-- Капитал. Не всякому дано жениться, как ты, на миллионах. Я же могу рассчитывать только на бедную женщину... А ведь моего заработка едва хватает для меня одного. Знаешь, сколько я получаю?
-- Предпочитаю не знать. Но в твоих рассуждениях одни крайности. Существуют не только женщины богатые и женщины бедные. Есть еще и третья категория.
-- Какая?
-- Те, что работают. Я, например, если бы не был женат, я бы старался найти женщину, знающую какое-либо ремесло, женщину независимую. У меня есть друг -- он один из крупнейших адвокатов Парижа и к тому же и мой адвокат, -- так вот его жена, она работает. У нее модный магазин. И ее годовой Доход превышает заработок мужа, но он не чувствует в этом никакого унижения.
-- Ну, разумеется. Но ведь они в Париже.
-- Ну, так что же?
-- Чтобы мне иметь возможность жить в Париже, следовало бы... покинуть университет.
-- Вот так штука! Он обязан тебе большим во всяком случае, чем ты ему.
-- И... кроме того...
-- Кроме того, что? Ты из мухи делаешь слона. Ну, оставим это. А пока что...
-- Да, -- сказал я, немного задетый. -- Оставим это. Продолжай твою историю. Это интереснее.
Он посмотрел на меня с сожалением.
-- Ты ничего не понимаешь, -- сказал он. -- И поистине, в настоящий момент ты не способен понять многое, значительное. Когда моя, как ты говоришь, история будет окончена, может быть, тогда ты увидишь, что она имеет общее значение. А пока что постарайся вспомнить, что я говорил тебе вначале: не позволю тебе покинуть меня. Возьми же еще несколько кусочков i апельсина, без них это кушанье не вкусно. Донатьен, это же невозможно... Мы умираем от жажды... Когда барыни нет дома, всегда одна и та же история... Итак, мы говорили...
-- Ты говорил о вечере, как раз о моменте прибытия...
-- Ах да, великолепно! Ты позволишь закурить? Если хочешь, последуй моему примеру.
-- Благодарю. Я не курю во время еды и в постели.
-- Как хочешь.
Он закурил папиросу и продолжал свой рассказ:
-- Разумеется, после всего, что я говорил тебе о ней, ты вправе думать, что я стал немедленно отыскивать возможность быть представленным миссис Вебб. Ошибаешься, очень ошибаешься. Я не только не стремился представиться ей, но одним из первых покинул дворец губернатора. У меня даже не хватило духу поймать губернатора и наскоро шепнуть: "Ради бога, я вам ничего не говорил. Отмените приказ о моем автомобиле. Поблагодарите эту восхитительную женщину за то, что она согласилась... уверьте ее..." Я не сделал ничего подобного. Я не осмелился. Это тебя удивляет, не похоже на меня, скажешь? Дорогой мой, даже самые предприимчивые мужчины -- просто трусы и хвастуны. Если ты думаешь, что со мной не было то же самое, ты ошибаешься.
Итак, я уехал, отчаявшись поговорить с ней, напуганный толпой идиотов, которая ее окружала, почитавших за особое счастье заставить ее улыбнуться, протанцевать с ними. Я вернулся к себе, разъяренный, думая меньше всего на свете о том, чтобы ознаменовать эту первую ночь, проведенную на таинственной азиатской земле, какой-нибудь оргией местного характера. Образ миссис Вебб, в сотрудничестве с москитами, мешал мне сомкнуть глаза. На следующий день всюду: в кафе "Континенталь", у менял-китайцев и в магазинах Шарнэ, где я приобрел обильные запасы белых тканей, -- всюду я думал о миссис Максенс. Я, не переставая, повторял себе, что ее приезд в Ангкор не может быть позднее моего, не переставая, сожалел о путешествии, которое мог бы совершить в ее обществе, о тех приключениях в дороге, которые так часто бывают богаты непредвиденными последствиями. Короче говоря, я пребывал в невероятно нервном состоянии, полном отчаяния. Бесполезно говорить тебе, что это непредвиденное событие не заставило меня позабыть о моем долге и что я начал мой день с того, что пошел на почту справиться, когда приходит первая почта из Франции. Но пароход должен был прийти только на будущей неделе. В лучшем случае только через две недели я мог рассчитывать получить письмо от Аннет. Следующую ночь я спал немного лучше. Точно по-военному, в шесть часов, был подан автомобиль, предоставленный в мое распоряжение губернатором. Двое маленьких корректных аннамитов, только что окончивших школу шоферов в Сайгоне, стояли с обеих сторон раскрытой дверцы, уже погрузив мой багаж. Я сел, и мы устремились в бледно-зеленое утро.
От Сайгона до Пномпеня, столицы Камбоджи, -- конца моего первого переезда, приблизительно сто восемьдесят километров. Я благословлял быстроходность автомобиля, делающего все возможное, чтобы сберечь меня от вида ужаснейших пейзажей, вереницу которых мы были должны проехать -- бесконечные пространства черноватой грязи, откуда торчит множество маленьких, симметрично расположенных колышков, это -- стебли риса. Время от времени попадался колышек повыше и побольше -- это был марабу, род гнусных, голенастых птиц с вылезшими перьями, и время от времени -- колышек еще побольше -- это был человек; этот последний (неслыханная вещь!) удил и (вещь еще более неслыханная!) делал вид, что тащит рыбу, в то время как вода, из которой он извлекал эту редкостную добычу, оставалась невидимой. Над всей этой кошмарной панорамой царил тусклый свет, падающий с оловянного неба, за которым скользило невидимое солнце, такой силы, что могло убить всякого, кто имел бы неосторожность на минуту снять шлем.
Было, вероятно, около десяти часов. Это отвратительное зрелище заставило меня позабыть Максенс, -- наоборот, я проклинал этого злодея, папашу Барбару, спокойно восседающего в своем ампирном кресле, между Соной и Роной, в то время как я мчался по его воле среди этого ада, среди этого сборища болотных миазм... Вдруг все изменилось, как по волшебству.
Все изменилось. Я был крайне удивлен, увидев, как через несколько мгновений эти сырые, прокаженные пространства уступили место самой восхитительной на свете природе. Черные болотистые равнины сменились лугами, усеянными цикламенами. Грязь превратилась в чудесные, цветущие пруды с лотосами и лентусками. По их берегам, вместо отвратительных марабу, беспечно прогуливались большие белые птицы, одни из них, чуть розовые -- были фламинго, другие, с красными хохолками на голове -- антигонские цапли. Несчастные маленькие рыбаки превратились в веселых крестьян в весьма примитивных одеяниях, позволяющих видеть прекрасные тела цвета красного дерева. Мы въезжали в Камбоджу.
Я приказал шоферу замедлить ход. Нельзя же нестись по этому Эдему со скоростью сто километров в час, а этот пейзаж, над которым сверкало вдруг появившееся солнце, был поистине Эдемом.
По ярко-красному горизонту рассыпались стаи цапель. Несколько бонз, полных достоинства, в шафрановых одеяниях, -- спокойно направлялись к рогатым пагодам, золотые верхушки которых виднелись со всех сторон из-за зелени. Я никогда еще не видал ни пагод, ни бонз.
Около одиннадцати часов я был выведен довольно неприятным образом из моего блаженного состояния. Уже несколько раз мои аннамиты оборачивались ко мне, повторяя с одной и той же страдальческой улыбкой какую-то фразу, смысл которой мешала мне разобрать дорожная тряска. Наконец я понял: "Здесь проехал большой автомобиль". Немного высунувшись, а убедился, что они правы. Следы из земли свидетельствовали о том, что здесь только что прошла сильная машина.
-- Быть может, грузовик? Шофер покачал головой.
-- Нет! Большой автомобиль, богатый.
Однако! Это утверждение повергло меня в уныние, от которого я освободился только благодаря справедливому расчету. У меня уже есть готовое извинение для моего отказа, -- думал я, -- скажу миссис Вебб, что я хотел приехать в Ангкору раньше нее, чтобы там ее встретить. Но вот план мой рухнул: без сомнения, прошедший перед нами автомобиль принадлежал ей. Подумать только, что я мог бы уехать накануне вместо того, чтобы париться в этой бане, Сайгоне! Мне вдруг показалось, что дождь пепла заволок всю вселенную.
Когда я очутился у парома, пересекающего последний перед Пномпенем рукав реки Меконг, у меня окончательно рассеялись все сомнения. Вписывая свое имя в книгу для проезжающих, я увидел в ней имя Максенс. Она переправилась через реку за день до нас, опередив меня на целые сутки. Я потерпел полное фиаско -- и по этому случаю находился в прескверном настроении, вступая в столицу его величества короля Сисовата.
Шофер, получивший инструкции, отвез меня прямо в резиденцию. У входа меня встретил начальник кабинета главного резидента. Он извинился за своего начальника -- тот в настоящее время находился в деловой поездке где-то у сиамской границы. Пробило час дня. Мы тотчас сели за стол в прохладной темной столовой, украшенной огромными лиловыми цветами, беспомощно склонявшимися под дуновением вентиляторов.
-- Господин резидент будет очень сожалеть, -- сказал начальник кабинета, -- онвсегда старается быть в Пномпене, когда приезжают почетные гости. Ему не везет: сегодня -- вы, вчера -- миссис Вебб.
-- Да, правда, ведь миссис Вебб проезжала вчера!
-- Она переночевала в резиденции и уехала сегодня рано утром.
-- Теперь она должна быть уже в Ангкоре?
-- Пожалуй, еще нет, -- она намеревалась сделать крюк -- посетить развалины Самбора, они немного в стороне от дороги.
-- Если я уеду после завтрака, я успею там ее встретить?
-- Уехать после завтрака?! Да вы и не представляете себе, что это такое. Как раз в этот час на саванны изливается расплавленный свинец. Нет, вы переночуете здесь, это решено.
Я поклонился, поняв бесполезность всякого сопротивления.
-- Да кроме того, ведь миссис Вебб известно, что вы выехали раньше нее.
-- Ах, вот как! -- сказал я. -- Она говорила вам что-нибудь обо мне? Не сердится на меня?
-- Нисколько. Напротив, она очень на вас рассчитывает там, на месте, чтобы познакомиться получше с развалинами и их историей. Не боитесь, она отлично говорит по-французски. Вообразите себе, я уже был ей представлен четыре года тому назад. Мы ехали на одном пароходе из Сайгона в Марсель. Она возвращалась из Японии. Это восхитительная женщина! И какая простота! Это редко бывает при таком богатстве, как у нее. Я полагаю, что она уже познакомилась со всем, что есть хорошего в этом мире. Она знает все, все видела, начиная от Пальмиры и Борододура, кончая египетскими храмами и японскими пагодами. Ей не хватало только Ангкора. И в этом ей повезло -- вы вовремя приехали, впрочем, и нам тоже, -- нельзя же было предоставить ей первого встречного проводника.
Я поблагодарил с довольно принужденной улыбкой. К счастью, в моем распоряжении была целая ночь. Надо было спешно засесть за изучение кхмерского вопроса.
Отдохнув, мы пошли, когда жара немного спала, пройтись по Пномпеню. Начальник кабинета предупредил меня, что его величество находится на прогулке, на своей яхте, и что я не могу быть ему представлен. Зато он дал мне возможность осмотреть как следует дворец кремового цвета с золотом, и мне разрешено было засвидетельствовать почтение большому белому слону, который в придворных церемониях почитается по рангу наряду с принцессой крови.
-- Я полагаю, -- сказал мой спутник, -- что вы ничего не имели бы против того, чтобы присутствовать при исполнении знаменитых священных плясок. Но как раз в это время года у танцовщиц каникулы и большая их часть находится в Сием-Реапе, вблизи Ангкора. Вам представится случай их там увидеть. Я попрошу, чтобы было сделано все необходимое для этого. Даже и в Пномпене это -- замечательное зрелище. Воображаю, как это красиво ночью, при свете факелов, на огромной паперти Ангкор-Вата... Миссис Вебб не пожалеет о своей поездке. Вы, наверное, хотите посмотреть музей?
Я защищался крайне энергично против подобного предложения. Ты представляешь себе, у меня не было ни малейшего желания встретиться на археологическом турнире с хранителем пномпеньских древностей.
Я сослался на желание лечь спать пораньше. Начальник кабинета проводил меня до отведенной мне комнаты.
-- Я попрошу вас об одном одолжении, -- сказал он мне, -- миссис Вебб забыла сегодня утром флакон из своего несессера. Будьте любезны его передать.
И он указал на туалете маленький флакон из позолоченного серебра.
Оставшись один, я начал с того, что вытащил из чемодана две или три книги, которые с трудом отыскал в лавках Сайгона, посвященные таинственному королевству, богатства которого отныне были вверены моему попечению. Ты помнишь момент подготовки к докторской степени, за несколько часов до устного! экзамена? Я снова испытал такое же чувство. Прекрасные и ужасные имена танцевали перед моими глазами: Фимеанакас, Та-Пром, Пре-Рюн, Бантеай-Кдей... Я даже вспотел. Усталость смыкала мои веки. Меня притягивала к себе огромная белая кровать посреди комнаты, кровать, на которой спала Максенс.
Чрезмерная усталость вызывает сложные, запутанные сны. Что это было за место, где я находился? Лес или храм? Что это -- колоннады? Кокосовые пальмы, банановые деревья. Около их стволов двигалась какая-то женщина, она тотчас исчезала, едва я ее настигал. Понятно, это была миссис Вебб, но миссис; Вебб -- то блондинка, то брюнетка. Затем листва расступилась, оттуда показалось гримасничающее лицо. Я узнал старика Барбару. Я слышал, как он клеймил мое безумие довольно ироническим определением: "Toque! Toque!" [ "Toque" -- сумасшедший ]
Я больше уже не спал. Я ходил взад и вперед по комнате. На полу валялись разбросанные простыни. Но все-таки все время раздавалось то же ругательство: "Toque! Toque!" Я направился в ту сторону, откуда, казалось, это исходило.
В Индокитае окна без стекол. Большинство из них снабжены рамой, на которую натянута металлическая сетка, необычайно тонкая, вроде тех, что бывают на ситах, она предохраняет от надоедливых насекомых. Подойдя к этому темному прямоугольнику, я увидел моего оскорбителя. Это была странная рогатая ящерица, величиной с крысу. Я видел ее отвратительный светлый живот, присоски ее лап, прижатых к сетке. Через равномерные промежутки времени она надувала свою синеватую шею: "Toque! Toque!" На меня смотрели ее красные, неподвижные зрачки. Наверное, каждую ночь, и эту и предыдущую, это скользкое рогатое чудовище жаловалось здесь на свою судьбу.
Я погасил электричество. Прямоугольник окна сделался синеватым. Несмотря на непрекращающиеся ругательства гекко, мне удалось забыться тяжелым сном.
Ты не можешь себе представить, как хороши тамошние утра, следующие за этими ужасными, влажными ночами. Почти детская радость охватывает людей, животных, цветы. Все спешат жить как можно интенсивнее до возвращения великого оцепенения.
-- Не рассчитывайте сделать в один прием двести пятьдесят километров, которые вам остались, -- сказал начальник кабинета, пожимая мне руку. -- Позавтракайте в бунгало Компонг-Том. Там имеются две комнаты, хорошенько отдохнете и будете к шести часам в Ангкоре. Это -- лучшее время. Мой привет миссис Вебб, а вам желаю счастливого пути!
Счастливого пути! Гм! Я никогда особенно не любил такого рода пожеланий.
Едва переправившись через Тонле-Сан, самый значительный рукав Меконга, я почувствовал, что попал в новый мир. Ни деревень, ни домов. Начиналась настоящая дикая природа. Всюду, куда хватал глаз, расстилались выжженные саванны, где прятались испуганные антилопы, саванны чередовались с девственными лесами, из которых вылетали павлины и священные петухи, иногда в этих лесах волнующий шум сломанных ветвей говорил о чьем-то таинственном присутствии, которое предпочитают не замечать.
Устав от вида бесконечно развертывающейся передо мной желтой ленты дороги, я наконец уснул. Меня вывел из дремоты резкий поворот, за которым последовал толчок.
-- Что случилось?
Оба мои аннамита меланхолично постукивали по шине. Из ближайшей хижины вышла с воплями старуха, как будто вылепленная из глины.
-- Долго будем чиниться?
Они ответили мне своей неизменной страдальческой улыбкой.
-- Ну, -- сказал я с досадой, решившись наконец выйти, -- счастье еще, что это не случилось с нами посреди саванны. Здесь хоть есть кой-какое жилье.
-- Месье, -- сказал шофер, -- он был из красноречивых, -- не будь дома, не было бы и черной свиньи.
Он извлек из-под передних колес тушу молодой свиньи, очевидно, не рассчитавшей скорости автомобиля. Старуха принялась стонать еще больше.
-- Ну хорошо, -- сказал я, -- начнем с вознаграждения бабушки -- нам ведь понадобится ее гостеприимство. Сколько надо ей дать, этой старушенции, за ее свинью?
-- Месье дать пять пиастров, а Н`Гюен готовить мясо, жарить к завтраку, в то время как я починять, а месье отдыхать в камбоджская зала.
-- Как? Вы хотите, чтобы я здесь завтракал? Сколько же времени продлится починка?
Оба шофера, уже засучив рукава своих рубашек, уныло улыбались, чем давали мне понять, что дело предстоит долгое, очень долгое. В полном отчаянии я вошел в хижину; первым делом сняв шлем и черные очки, я примостился в углу, на какой-то отвратительной циновке. Не замедлив, мне нанесли любезный визит двухлетний сын хозяйки, голый, похожий на красного червяка, и два или три общипанных цыпленка.
Около трех часов пополудни мы снова могли тронуться в путь. Но положительно кем-то было предопределено, что я не увижу в этот день вечерней звезды, поднимающейся над развалинами Ангкора. Не успели мы отъехать и тридцати километров, как произошел новый толчок. На этот раз оказался буйвол. Шофер попытался объехать его и ударился о громадную скалу.
Разъярившись, я крикнул боям:
-- Скажите-ка, тут много всяких домашних животных, которых я еще не знаю?!
Они оба с удрученным видом указали на исковерканный радиатор. Буйвол остановился и разглядывал нас добрыми сочувствующими глазами.
Было уже десять часов вечера, когда я увидел на горизонте два-три мигающих огонька, возвещавшие Компонг-Том, где я вынужден был переночевать, покорившись судьбе. Там ждала меня еще одна неудача. Дверь бунгало, конечно, оказалась запертой. Мои бои с силой налегали на нее, пока она не открылась.
-- Это еще что такое? -- сказал я, чтобы прекратить спор, который начал усиливаться.
-- Месье, -- сказал шофер, указывая на человека, стоявшего на пороге и охранявшего вход в дом, -- он плохой камбоджийский сторож, он говорит, что нет комнат.
-- Ну, это мы сейчас увидим, -- сказал я в отчаянии и схватил человека за шиворот.
-- Нет места, месье, нет места!
Он хныкал. Я кричал. Бои орали. Вчетвером мы производили в темноте адский шум.
-- Что случилось? -- вдруг произнес чей-то голос.
В то же время дверь, выходившая в вестибюль, открылась. Появилась женщина с электрическим фонарем в руке. Я увидел ее, всю в белом. Свет от фонаря играл в ее волосах, окружал ее лоб красноватым сиянием.
-- Миссис Вебб, -- пробормотал я.
-- О! Господин хранитель Ангкора. Если не ошибаюсь, господин Сен-Сорнен?
-- Да.
-- Я очень рада, очень. Вы едете из Пномпеня?
-- Да.
-- А я из Самбора. Очень, очень интересно. Завтра мы едем вместе в Ангкор, не правда ли? Но вы о чем-то спорили со сторожем бунгало. Он идиот! А что случилось?
-- Он не хочет дать мне комнаты.
-- Ах! Я же сказала, что он идиот! Но он и не может дать вам комнату. Здесь только три комнаты, и я их все заняла для себя, для моих шоферов-сингалезцев и для моей горничной. Входите. Вы не обедали?
-- Но...
-- Входите же, говорю вам. У меня есть все необходимое. К тому же я тоже голодна. Эти кхмерские развалины меня буквально истощают. Я поужинаю с вами. Входите же...
-- Бесконечно благодарен, -- пробормотал я, от волнения уронив на землю свой шлем.
Она улыбнулась.
-- А что касается комнат, -- сказала она, -- я думаю, мы это как-нибудь уладим?
-- Нет, видишь ли, я никогда не пойму, почему не хотят признать, что Компонг-Том -- прелестнейшая деревушка. Правда, глинистые берега Арропо, на берегу которой она расположена, не изобилуют растительностью. Болота, которые ее окружают, тоже, вероятно, не особенно здоровые. И там, может быть, слишком много москитов и тысяченожек, но все это не важно. В этом пейзаже есть что-то, что заставляет меня предпочитать его другим. Константинополь по сравнению с ним кажется мне пресным, Неаполь -- серым, Версаль -- искусственным... Думаю, впрочем, что это мое право.
Знакомы ли тебе эти ночи, когда неустанно жаждешь наступления утра, чтобы снова обрести жизнь -- так она нам кажется хороша? Такова была для меня ночь в Компонг-Томе. Едва только забрезжил рассвет, как я уже был на ногах. Конечно, первое, что я хотел сделать, это открыть ставни. Но это не удавалось, несмотря на неоднократные попытки. Через щелку ставней я не мог видеть, что мне мешало. Я тронул пальцем. Это было что-то в роде гигантского серого мешка, не то кожаного, не то резинового.
Заинтригованный, я вышел и обошел вокруг дома.
-- Ах, черт возьми! Я мог бы без конца толкать изо всех сил... Слон!
Он придвинулся к стене. Мне улыбались его маленькие веселые глаза. Он, казалось, был очень доволен своей проделкой.
Как раз в этот момент мои бои возвращались с рынка, куда ходили узнавать о бетеле и сушеной рыбе. Я спросил их:
-- Что он здесь делает, этот чудак?
-- На каникулах, месье.
-- Как на каникулах?
-- Да, месье, слон короля Сисовата.
И они объяснили мне, что двор Пномпеня находит, что кормить слонов слишком дорого, а поэтому отправляет их на некоторую часть года в северные провинции.
-- Он есть здешние маленькие деревья и помогать камбоджийским "nhaques" в сельских работах.
-- Совсем как королевские танцовщицы, которых отправляют в Ангкор?
-- Да, месье.
Меня окончательно развеселила мысль об этом маленьком персонале, помещенном на бесплатный отдых добродушной и расчетливой королевской особой.
-- Ну, а как же автомобиль? -- спросил я.
У них опять появилась их неизменная страдальческая улыбка -- это значило, что автомобиль мой был в очень и очень плачевном состоянии.
-- Он не довезет меня до Ангкора? Улыбка сделалась еще более печальной.
-- Ну, тем хуже! Ничего не поделаешь, попробуем выбраться без него.
По правде говоря, я все это предвидел, но ничего не имел против, чтобы мне подтвердили это лишний раз.
Не желая, однако, полагаться на волю случая, я пошел к навесу, под которым стоял автомобиль моей спутницы.
Я убедился, что могу быть спокоен. В распоряжении миссис Вебб было целых два автомобиля. Один -- огромный, очень комфортабельный и сильный, другой -- поскромнее, но все же вполне удовлетворяющий всем требованиям богатых людей. В настоящей поездке он должен был играть роль телеги: до отказа был переполнен всевозможными сундучками и прочими предметами.
Трое слуг-сингалезцев, полуголых, занимались своим туалетом. Я был приятно удивлен, когда они обратились ко мне за инструкциями.
-- Я ничего не знаю о планах миссис Вебб. На всякий случай будьте готовы к отъезду через час.
Они скептически покачали головами. Я отошел от них и отправился побродить по деревне, пытаясь укротить ходьбой то безмерное счастье, которым я был охвачен.
Около десяти часов тусклое зенитное солнце начало погружать людей и животных в мрачную дремоту. Максенс все еще не выходила. Я стал немного беспокоиться и рискнул постучать к ней.
Горничная мена буквально выпроводила...
-- Госпожа спать. Будить не надо. Иначе ужасно! Ужасно! В полдень один из сингалезцев, крайне торжественный в
своей белой куртке, шотландской юбочке, с черепаховым гребнем, начал накрывать на стол на два прибора в вестибюле, а его товарищ принялся толочь лед, который вытащил из большого полотняного мешка.
-- Итак, -- сказал я себе, -- вот, кажется, путешествие, обещающее пройти в прекрасных условиях! В общем, нечего и злиться на эту задержку. Впереди у меня целых одиннадцать месяцев! Вот если бы был здесь этот старикашка Барбару, воображаю, какую бы он рожу скорчил, ведь он думал, что отправляет меня прямо на смерть, этот старый Вельзевул!
Наконец, в час дня Максенс появилась. На ней были пикейные штаны, высокие сафьяновые сапожки, фланелевая жакетка с длинными полами. В руке у нее была большая фетровая шляпа, которой она обмахивалась.
Я подождал немного, чтобы справиться о ее здоровье. Я хотел знать, назовет ли она меня по имени, чтобы мне не остаться у нее в долгу. Но это означало, что я плохо был знаком с невероятной выдержкой, свойственной крепкой американской расе.
-- Здравствуйте, господин Сен-Сорнен, надеюсь, вы хорошо выспались?
-- Превосходно.
-- Почему же вы так рано встали? Я слышала, как вы слонялись по всем углам дома. Когда это слуги, это неважно. Они могут ходить взад и вперед без конца, спорить, опрокидывать мебель, на это не обращаешь внимания. Но люди свободные, это совсем другое дело, я не знаю почему.
Я пробормотал какие-то извинения, ссылаясь на необходимость справиться о моем автомобиле. Я не преминул сообщить, что он был совершенно испорчен.
-- Ну, так что же? Ведь он принадлежит вашему правительству, а вы поедете в моем.
Думаю, ты догадался уже, что я на это рассчитывал, но был счастлив услышать подтверждение из ее уст -- ведь такая независимая женщина легко могла изменить свое решение за ночь, не правда ли?
Но она уже отвернулась от меня.
-- Тамил, -- сказала она одному из сингалезцев, -- дай мне стакан и льду, и вот этот флакон, и бутылку, вот эту и ту.
Я с восхищением следил за ней, пока она приготовляла эту смесь в серебряном стакане.
-- Тридцать шесть, -- продолжала она, -- я умею приготовлять тридцать шесть видов коктейля, столько же, сколько звезд на флаге союза. Разумеется, каждый из них носит имя одного из Штатов. Вот этот я предпочитаю -- Алабама, там я родилась в... Нет, дорогой мой, вам еще не следует знать, в котором году это было. Будьте осторожны, он очень крепкий.
Действительно, он был очень крепок. Но из уважения к ее родине я счел себя обязанным выпить до дна громадный стакан, равный, по-моему, трем большим коктейлям.
-- Теперь немного виски -- надо растворить сахар, -- сказала она, -- идемте к столу.
-- Когда вы рассчитываете ехать дальше, миссис?
-- Отдохнув после обеда, около четырех.
-- Вы не боитесь, что это будет поздно?
-- Нисколько. Мы будем у Ангкор-Вата как раз при заходе солнца -- самое лучшее время. Вы не знали этого? Об этом есть во всех книгах.
Я поспешил переменить разговор.
-- Могу я обратиться к вам с просьбой?
-- Пожалуйста.
-- Дело в том, что мой шофер должен остаться здесь, в ожидании, пока не приедут из Пномпеня за моим автомобилем, чтобы починить его или увезти, и я бы очень просил разрешить моему механику ехать на вашей второй машине. Мне он понадобится сегодня вечером -- с его помощью я должен разыскать предназначенный мне дом. Я не позаботился предупредить о своем приезде резидента Сием-Реапа, в ведении которого находится Ангкор.
-- Отлично, нет ничего проще.
К счастью, во время завтрака мы не касались в разговоре ни кхмерского искусства вообще, ни развалин Ангкора в частности. Максенс рассказывала мне о Яве, откуда она приехала, о Японии и пожелала узнать мое мнение об одной статуе, купленной ею в окрестностях Киото, снимок с которой она мне показала. Надо было быть совсем профаном, чтобы не узнать одно из чудеснейших произведений эпохи Хейян, в которых так ясно обнаруживалось влияние греческого искусства на азиатское. Ты, быть может, помнишь лекцию, прочитанную на эту тему в 1913 году в музее Гимэ неким господином де Трассан? Я пошел с тобой на эту лекцию и вынужден был остаться, потому что, как сейчас помню, дождь лил как из ведра, а на этой проклятой Иенской площади никогда не было ни одного такси. Ты же понимаешь, что я не пропустил такого удобного случая, к тому же ты знаешь, какая у меня блестящая память. Максенс слушала меня сперва с интересом, затем уж с восхищением, которое она едва сдерживала, но оно все же прорвалось, когда я закончил мой доклад по этому вопросу, проведя дифирамбическую параллель между Палладой из музея Лагора и Кваноной из музея Нары.
-- Как я счастлива! -- воскликнула она, хлопая в ладоши, как ребенок. -- Оказывается, вы настолько же большой ученый, сколько и джентльмен, значит, мы повеселимся!
Я кусал себе губы, поняв немного поздно, в какую западню завела меня эта смешная потребность позы и это пускание пыли в глаза...
-- Что-то будет в Ангкоре? -- сказал я себе с беспокойством.
Ах! Да! Что-то там будет?!
Час спустя после того как мы покинули Компонг-Том, в то время как заходящее солнце начало окрашивать в красный цвет верхушки гигантских деревьев, мы въехали в ангкорский лес и инстинктивно мало-помалу перестали разговаривать.
Дорогой мой, немало людей до и после меня посетили Ангкор, и все без исключения напечатали коротенькие описания его в книгах или статьях. В настоящий момент это отнюдь не облегчает моей задачи, тем более что трое или четверо из них обладали подлинным талантом. Но с тобой, понятно, я не стану разводить церемоний. Я, по крайней мере, обещаю тебе одно -- если и не будет других достоинств в моем описании, все же заслуга его будет заключаться в ясности и точности.
Квадрат в тысяча двести метров -- Ангкор-Ват, храм; на расстоянии одного километра к северу -- другой квадрат, больше чем в три километра -- Ангкор-Том, город. Вокруг этих квадратов канавы и рвы. И всюду лес, чудесный камбоджийский лес, полный тени и страхов.
Сначала перед нами промелькнули река и деревня, построенная на сваях, а затем нас охватил снова лес, только более густой; вдруг автомобиль остановился.
-- Что случилось? -- спросила Максенс почти гневно.
Оказывается, дело было в моем механике. При отъезде из Компонг-Тома я велел ему сесть рядом с шофером миссис Вебб. Сейчас он хотел спрыгнуть на землю.
-- Дом, месье.
Он указывал мне на дом в нескольких шагах от дороги, довольно красивый, из кирпича и серого камня. Я, признаться, ждал менее комфортабельного жилища.
-- Эго дом, предназначенный для хранителя, то есть для меня, -- сказал я Максенс.
Она сделала нетерпеливое движение.
-- Ну хорошо, пусть тут останется вторая машина и сингалезцы разгрузят багаж; а вашего механика мы возьмем с собой. Он нужен нам, чтобы указывать дорогу в лесу. Нельзя терять ни одной минуты. Вперед!
И мы снова поехали по пустынным и молчаливым дорогам, где вечер начал уже угасать.
-- Ах! -- пробормотал я наконец, -- вот они, посмотрите! Перед нами возвышались посреди огромного, вырубленного в лесу четырехугольника пять таинственных серых башен, увенчанных тиарами из колоссальных лотосов. Позади них -- небо, восхитительного розового японского оттенка; а у наших ног, в воде рва, еще более чистое, еще более розовое небо, и в нем отражалось пять больших опрокинутых башен, слегка колеблющихся.
-- Ангкор-Ват! -- сказала Максенс. Автомобиль немного замедлил ход.
-- Остановимся и войдем, -- молил я, когда мы проезжали мимо моста на шоссе, ведущего внутрь храма.
Голос Максенс, бывший только что сдавленным и глухим, сделался резким.
-- Вы с ума сошли! Бросаться, как ребенок, в первый попавшийся храм! Нет, нет, сегодня вечером, пока светло, осмотрим сначала все целиком. А для детального осмотра у нас есть время и завтра и послезавтра, сколько понадобится. Итак, вперед полным ходом!
Когда мы обогнули западный фасад храма, нас охватила снова, разлучив со светом, лесная чаща. И скоро в тени вырисовался крутой откос, о который, казалось, автомобиль должен был немедленно разбиться.
-- Ангкор-Том, -- сказала Максенс. -- А вот южные ворота города.
Эти ворота внезапно раскрылись перед нами, как пещера, и поглотили нас. С этого момента, находясь в удивительной столице, мы покатили по прямой аллее, деревья которой были так густы, что образовывали по обеим сторонам мрачную стену черно-зеленого цвета.
Я почувствовал в темноте, как рука моей спутницы схватила мою. Там, в конце рва, куда мы ехали, вырисовывалось необыкновенное здание, оно выступало из-за листвы, за которую я его сначала и принял.
-- Это Байон, не правда ли? Байон. А вот и четырехликие башни.
Мы обогнули слева фантастический хаос бледных камней.
-- Город, город, -- повторяла Максенс, -- город короля.
-- Терраса Слонов, -- сказал я в свою очередь, когда мы выехали на нечто вроде эспланады, -- а там, в конце, терраса Прокаженного короля, не так ли?
Не уменьшая скорости, мы въехали в аллею, бывшую продолжением первой, проехали под Северными Воротами и выехали из Ангкор-Тома. Понадобилось не больше десяти минут, чтобы пересечь расстояние от одного конца высокой ограды до другого.
Мой механик обернулся:
-- Вернуться той же дорогой, месье?
-- Ни за что, -- сказала Максенс. -- Мы поедем вправо, через лес, по дороге храмов.
-- Больше двадцати пяти километров, мадам.
-- Это дело получаса.
-- Скоро ничего не видеть.
-- Зажгите фонари. Вперед!
Проезжая, мы слышали справа и слева какой-то неясный шум, какой-то треск. Зажигались и тотчас исчезали двигающиеся, светящиеся фосфорическим блеском точки -- глаза животных. Мягкие взмахи крыльев несколько раз касались наших лиц. Когда, облив дорогу, сверкнул двойной сноп от фонарей, в белом конусе появились рои бабочек. Они приближались очень быстро и исчезали, поглощенные ночью. На несколько секунд черная перегородка растительности, справа от нас, сделалась еще чернее. Там была стена.
-- Пра-Кхан. Это Пра-Кхан, не правда ли?
Я воздержался от ответа. Только что, в Ангкор-Томе, я узнал Террасу Слонов. Мои познания уже иссякли на этот день.
Перед нами прыгнул, как будто покатился по дороге и исчез с мяуканьем какой-то силуэт.
-- Леопард?
-- Дикая кошка, -- сказала Максенс презрительно.
В то время как мы пересекали что-то вроде лужайки, над нашими головами на одну минуту снова появилось очень бледное небо.
-- Восточный Барэй, большое водохранилище Ангкор-Тома. А вот, без сомнения, Пре-Руп. Да, Пре-Руп. Едем скорее, если мы хотим увидеть в последний раз сегодня вечером башни Ангкор-Вата.
Максенс произнесла последнее название: Бантеан-Кден. Затем в продолжение почти четверти часа у меня было впечатление только бешеной езды сквозь темноту. Наконец тьма прояснилась, шофер погасил фонари. Автомобиль остановился.
-- Выйдемте, -- сказала Максенс, -- только на минуту.
Сделав полукруг по лесу, мы снова очутились у юго-восточного угла Ангкор-Вата. Не прошло и часа с тех пор, как мы отъехали от Большого храма, а я едва его узнавал -- он высоко поднимал к лиловому небу свою диадему из башен, размеры которых показались мне сильно увеличенными.
Миссис Вебб уселась на траву, не обращая внимания на приветствие невидимых животных; она смотрела на огромные овраги, расстилавшие у наших ног целые луга лотосов и водяных лилий, местами пересеченные широкими лужами, в которых лиловое небо, отражаясь, принимало фиолетово-коричневый оттенок. Я молчал. Так вот оно, мое мрачное королевство! Время от времени раздавался пронзительный крик из этого водного цветника. Чирок? Может быть, водяная курочка?.. Я не знал. Да и откуда я мог знать?!
Я услышал голос моей спутницы, голос, несколько изменившийся:
-- Вы молчите? Что с вами? О чем вы думаете?
-- Ни о чем, -- пробормотал я.
Я лгал. Я говорил себе: "Сейчас все хорошо, пока она здесь, а вот через две недели, когда она уедет и оставит меня здесь одного... одного..." И я чувствовал, как постепенно к моему восхищению примешивается смертельная тоска, почти страх.
-- Ах, черт тебя возьми! -- воскликнул я, не удержавшись. -- Знаешь ли, мой бедный Рафаэль, кажется, не очень-то было веселое место, куда спровадил тебя твой будущий тесть?
-- Да, по крайней мере, таково было первое впечатление, -- ответил мой друг. -- Впоследствии оно, к счастью, изменилось. Выпей же еще этого "Pape Clement". С фазаном это как будто недурно, а? Донатьен, распорядитесь, чтобы Фердинанд не клал столько чесноку в салат. Когда лионцы стремятся придать кушанью острый вкус, они делают бог знает что! Ну, еще немного "Pape Clйmente! Ах, если бы у меня тогда было там такое вино! Миссис Вебб привезла только шампанское, правда, превосходное. Вообрази, первую ночь я спал как убитый. Проснулся только, когда постучали в дверь. Это был мой механик.
-- Месье, там есть месье Бененжак.
-- Кто это -- господин Бененжак?
-- Резидент Сием-Реап. Он хотеть видеть месье.
-- А! Отлично. Передай ему мои извинения. Я буду готов черезпять минут. Который час?
-- Девять часов.
-- А где же мадам?
-- Мадам уехала с большим автомобилем в половине восьмого. Да. Она сказала, не надо беспокоить месье. Она быть обратно к завтраку.
-- А... Хорошо. Ну, иди, скажи резиденту, что я сейчас приду.
Я посвистывал, одеваясь. Утро было восхитительное. Солнце пронизывало длинными светлыми стрелами синий купол леса. Сквозь решетки окон я мог видеть разноцветные хороводы птиц, бабочек, насекомых. Вот оно, непостоянство и ребячество человеческой природы -- все вчерашние гнетущие тени уже рассеялись!
Резидент Сием-Реапа играл на веранде с борзой миссис Вебб. Мы пожали друг другу руки. На вид ему было лет тридцать пять, его решительные манеры, веселое, прямодушное лицо тотчас расположили меня в его пользу:
-- Я, право, сконфужен, господин резидент. Я первый должен был сделать вам визит. Но я приехал вчера очень поздно и...
-- Пожалуйста, не будем считаться, господин хранитель, -- сказал он. -- Церемонии здесь были бы не к месту. Я хотел бы сразу придать нашим отношениям дружеский характер, хочу, чтобы он сохранился и в дальнейшем; я пришел сказать вам, что я всецело к вашим услугам. Я намерен был предложить вам... Но, кажется, в этом отношении все уже сделано. Вы уже устроены...
Надо сказать, что накануне, когда мы вернулись после нашей бесконечной прогулки, мы нашли в доме все в полном порядке и даже больше, -- все было устроено с большим вкусом слугами миссис Вебб. Им не требовалось особого разрешения, чтоб открывать сундуки, следовавшие за Максенс повсюду; содержимое их позволяло ей всюду накладывать особый отпечаток уюта и комфорта, столь любимого англосаксами даже в случайных, временных жилищах. Для меня же это было как нельзя кстати, ибо мой предшественник, как я скоро убедился, коварно запер все, что ему принадлежало в комнате, внизу, оставив в мое распоряжение лишь казенную мебель, правда, очень прочную, но Довольно обыкновенную и не особенно изящную.
Молодой резидент с плохо скрываемым удивлением рассматривал, любуясь, старинные вышивки, вазы, уже наполненные орхидеями, прекрасное серебро, раскладываемое на столе веранды с важным и спокойным видом сингалезцами и горничной.
-- Госпожу Сен-Сорнен не слишком утомило путешествие е? -- спросил он наконец.
Я улыбнулся. Его заблуждение было так простительно.
-- Дорогой мой, вы ошибаетесь. Я не женат. Дама, о которой, как вижу, вам доложили, вовсе не моя жена, это американка-путешественница, она должна провести в Ангкоре дней десять. По дороге мой автомобиль потерпел аварию, налетел на буйвола, и я был очень признателен ей, когда она предложила мне свой. И вот простая признательность заставила меня предоставить в ее распоряжение мое жилище на время ее пребывания здесь, даже если бы губернатор Кохинхины не дал мне о ней самых лестных отзывов.
Резидент рассмеялся.
-- Очень было неумно с моей стороны не догадаться, что эта дама -- миссис Вебб. Меня тоже уведомили о ее приезде. Я предполагал предложить ей остановиться в резиденции. Впрочем, здесь ей значительно удобнее -- в моем скромном доме в Сием-Реапе я бы не мог предоставить ей такую изысканную роскошь. Я пришел просить вас доставить мне удовольствие отобедать сегодня со мной. Признаюсь, я не смею просить о приглашении вашей спутницы...
-- Благодарю вас и от своего имени и, полагаю, также и от имени моей спутницы, -- сказал я просто.
-- Вы разрешите пригласить единственного француза в этом округе, бригадира Монадельши -- он выполняет функции лесничего и начальника туземной милиции. Быть может, он не очень образован, но очень хороший человек. Он, как никто, знает здешние места, и если миссис Вебб интересуется охотой на тигров... я вижу на стенах великолепные ружья, они, несомненно...
-- Как же, как же, -- сказал я. -- Она будет в восторге. В вашем ведении находится прекрасная территория, господин резидент.
-- Да... Не могу пожаловаться... Ни в чем нет недостатка -- реки, озера, горы, леса... И всякого рода животные. А кроме того, и население -- прямо ангельской кротости. Эти несчастные до сих пор проявляют необычайную покорность, несмотря на то что их испокон веков и грабят и издеваются над ними... Работы у меня немало. Территория, равная по величине трем или четырем округам, самые примитивные способы сообщения, а мы одни с Монадельши. Я должен одновременно исполнять обязанности судьи, преподавателя, префекта, инженера и даже военачальника при случае, если сиамские пираты очень уж разойдутся... Я всегда брожу по горам и долам, что называется... В Сием-Реапе вы редко меня захватите. А разве есть лучше жизнь, чем при хорошем здоровье, да если вы к тому же и хороший ходок?..
-- Дорогой мой, -- сказал я, проникаясь к нему все большим доверием, -- я задам вам один вопрос, который может показаться вам несколько смешным. Но ведь вы должны посвятить меня во все дела, не так ли? Я бы очень рад был узнать именно от вас, в чем, собственно, состоят мои обязанности?
Он несколько смутился.
-- Я полагал, вы виделись с господином Тейсседром?
-- Я его видел только один раз. И, как мне показалось, он вовсе не был расположен давать мне какие-либо директивы. И добавлю, что и я не имел ни малейшего желания спрашивать их у него.
Резидент облегченно вздохнул.
-- Тогда, дорогой мой, разрешите вам сказать, до какой степени я тронут вашей искренностью. Это для меня очень ценное предзнаменование наших отношений в будущем, которые изменят...
-- Как? Вы были в плохих отношениях с господином Тейсседром?
Он пожал плечами.
-- Я ничего не могу сказать о них плохого. Ваш предшественник, господин Сен-Сорнен, почтенный ученый. Но климат сделал его немного раздражительным. Надо быть молодым, чтобы жить здесь, чтобы при случае, если понадобится, не бояться переночевать и в лесу. А здоровье господина Тейсседра мешало ему во многом, вот он и стал на меня сердиться. Он обвинял меня в том, что я будто суюсь не в свое дело и вмешиваюсь в то, что подведомственно ему.
-- Боже меня сохрани, если я когда-нибудь брошу вам подобный упрек! -- сказал я пылко.
-- Скажу точнее. Дорогой мой, когда я вынужден бываю расчищать участок леса или прокладывать дорогу, то ведь не моя вина, если мои туземцы случайно наткнутся на какой-нибудь храм или тысячелетнюю заброшенную дорогу. Я обязан только констатировать этот факт в своих донесениях. Так со мной случалось не раз. Но господин Тейсседр никогда не мог мне этого простить.
-- Ройте, расчищайте, пишите донесения, какие вам будет угодно, я в претензии не буду!
-- И вы правы, я ведь и не претендую на звание археолога, -- сказал он, смеясь. -- У меня и других дел по горло. Но, возвращаясь к вопросу, который вы мне задали, я думаю, что ваша задача состоит именно в том, чтобы держать правление Ханоя в курсе новых открытий. А также и в том, само собой Разумеется, чтобы принимать меры к сохранению памятников, входить к генерал-губернатору с предложениями об их классификации, согласно постановлению от 9 марта 1900 года. Самый страшный и единственный враг руин, это -- тропическая природа. За ним-то вы и должны усиленно наблюдать. Туземцы
здесь не иконоборцы. И, слава богу, наши расстояния, леса и климат защищают от нашествия антикваров и торговцев древностями храмы и их богатства. Во всяком случае, я весь к вашим услугам, как только понадоблюсь. Он поднялся.
-- Вы уже уезжаете?
-- Я пришел пешком и должен уже возвращаться, мне надо поглядеть за работами по ремонту моста недалеко от Сием-Реапа.
-- Разрешите отвезти вас в автомобиле?
-- Право, не стоит. Здесь не больше двух километров.
-- Нет, пожалуйста! Нужно же мне приучаться ориентироваться в здешних местах, не так ли?
Как знаток, он похвалил мой автомобиль.
-- Да, действительно, не плохая машина, -- сказал я.
Я сел за руль, и скоро мы были уже в Сием-Реапе, селении, которое накануне мы проехали с быстротой молнии. Поистине это было райское селение, подлинное воссоздание Золотого века. Нетронутая флора Таити -- банановые деревья, капустные, кокосовые пальмы купали свою листву в зеленой воде маленькой речки, по которой взад и вперед сновали пироги с радостными туземцами. Некоторые из туземцев купались. Другие на пороге своих свайных хижин играли -- кто на флейте, кто на тимпане. Все дышало довольством. Никто не работал. Гоген! Страница из Бернардена де Сем-Пьера!
-- Посмотрите, -- сказал г-н Бененжак, с законной гордостью указывая мне на эту идиллию. -- Остается только спросить себя беспристрастно: был ли в действительности женевский философ таким безнадежным помешанным, каким мы его считали?
-- Да, -- сказал я, -- и, несмотря на это, у вас имеется милиция и поблизости наша колониальная пехота.
Когда мы прощались, группа прелестных молодых девушек, девушек-кукол, пересекла дорогу. Все они были в ярких "сам-пуа", их черные волосы были острижены так же коротко, как у наших модниц, за ухом воткнут цветок гардении. Одна из них, смеясь, бросила мне свой цветок.
-- Кто эти прелестные девочки?
-- Камбоджийские танцовщицы. Они из королевского кордебалета, часть которого...
-- Да, я знаю: находится в настоящее время здесь.
-- Увидев их, я вспомнил, -- сказал мой спутник, -- о письме, которое получил от главного резидента, он предлагает мне организовать танцы в Ангкор-Вате для миссис Вебб и для вас. Это можно будет устроить, когда вы пожелаете, хотя бы послезавтра вечером.
-- Эге! -- сказал я. -- Так это вы властелин этих восхитительных баядерок. Вам мало всех ваших дел?.. Мне кажется,
танец скорее имеет отношение к изящным искусствам, и это я должен бы...
Как видишь, я довольно быстро освоился со своею ролью.
-- Если вам угодно, возьмите на себя попечение о них, -- сказал резидент, -- я буду очень рад. Ограничусь лишь замечанием, что вы становитесь настолько же щепетильным, как и господин Тейсседр. Итак, до вечера.
Мы расстались, смеясь, лучшими друзьями.
Возвращался я тем же путем, которым мы ехали с резидентом. Проезжая мимо моего дома, я хотел было остановиться. Самая элементарная осторожность подсказывала мне необходимость пополнить пробелы в моем кхмерском образовании, посидев несколько часов за надлежащими книгами. Но ведь когда нет настроения работать, всегда находится столько прекрасных отговорок! Как, сидеть у себя взаперти, чтобы изучать планы окружавших меня со всех сторон храмов? Это чудовищно!.. Я решительно прибавил скорость.
Да кроме того, думаю, ты уже догадываешься, я рассчитывал повидать Максенс еще до полудня. Я проехал мимо Ангкор-Вата. Резкий ли дневной свет уменьшал размеры огромных башен, или я сам увеличил их накануне ночью в моем воображении? Во всяком случае они показались мне менее величественными, чем в сумерках. Впрочем, это ничуть не расстраивало меня, наоборот -- мне вовсе не нравилось чувствовать себя раздавленным этим призрачным миром, который только вчера появился передо мной.
Выехав за ограду Ангкор-Тома, я остановил автомобиль в тени Байона.
-- Ну, -- сказал я себе, -- было бы недурно осмотреть поосновательнее один из этих храмов. Тогда можно будет, пожалуй, вывести заключение от частного к общему. Вот этот, кажется, наиболее характерный.
Я ступил в самую середину груды камней -- то лиловых, то цвета бронзы. Кустарник цеплялся за мою одежду. Я испуганно отскакивал от ящериц и змей, ползающих в блестящей от жары траве.
Со всех сторон, с высоты пятидесяти, восьмидесяти, ста футов на меня смотрели гигантские физиономии, высеченные на боковых частях башен, они давили меня бесконечной тяжестью своего мертвого взгляда.
-- А! -- пробормотал я, -- поистине, здесь не очень-то весело!
И я понял, как сильно я ошибся, не начав с изучения плана памятника. Комнатная археология иногда хорошая вещь! Мне захотелось как можно скорее вырваться из этого проклятого гнезда. И это мне удалось.
Дойдя до северо-восточного угла храма, я увидел на расстоянии приблизительно пятисот метров автомобиль миссис Вебб. Он стоял около Террасы Слонов. Я очутился там в один миг, но никого не нашел. По всей вероятности, миссис Максенс была где-то поблизости.
Взобравшись по большой лестнице, я нашел ее в самом конце северной башни, которой заканчивалась терраса.
Я тихонько подкрался. Она фотографировала какую-то статую внизу, под деревьями.
-- Ах, это вы? -- сказала она, вздрогнув. -- Как мило с вашей стороны, что вы за мной приехали.
-- Я немножко на вас сердит -- почему вы не велели меня разбудить? Что это за статуя, которую вы снимали со всех сторон?
-- Как? -- воскликнула она. -- Что это за статуя? Да это же Прокаженный король!
-- Прокаженный король? Не знаю.
-- Как не знаете? Ведь вчера, когда мы здесь проезжали, вы же сами назвали это место "Терраса Прокаженного короля".
-- Да, правда, я знал, что существует такая терраса, но не знал, что на ней имеется статуя Прокаженного короля.
Максенс посмотрела на меня искоса, она не знала, шучу ли я или говорю серьезно.
-- Да и похож он на прокаженного не больше, чем мы с вами, -- сказал я.
Я подошел к статуе. Она была из прекрасного фиолетового песчаника и изображала молодого человека немного выше среднего роста, совершенно обнаженного, сидящего по-восточному. Заплетенные в тонкие косы волосы падали в виде скрученных лент. На необыкновенно ясном лице была печать грустного, почти отчаявшегося благородства.
-- Вы что-нибудь знаете об этой личности? Максенс покачала головой.
-- С точки зрения исторической нет ничего определенного. Одни считают его за Куберу, бога богатства в браминском пантеоне. Другие склонны думать, и я принадлежу к их числу, что это Шива. Возможно, что это король Ясоварман, основатель Ангкор-Тома... Впрочем, это не важно. С художественной точки зрения, единственной, представляющей для нас интерес, эта статуя не дает ничего.
-- Я с вами не согласен, -- сказал я, обходя со всех сторон таинственное божество. -- Посмотрите хотя бы на это чудесное выражение горечи и скорби.
-- А посмотрите, какой нежный бюст, -- возразила Максенс, -- и намека нет на мускулы.
-- Как и у Ганимеда из музея Пешавер, одного из лучших произведений индо-эллинской эпохи, -- сказал я, -- и я не удивился бы...
Максенс, видимо, не терпела противоречий.
-- Не будем ссориться из-за этого отвратительного Будды, -- сухо сказала она. -- Я остаюсь при своем мнении. Ну, идемте. Лучше пойдем еще куда-нибудь. Будьте уж любезны до конца -- отвезите меня в Празат-Кео. Это чисто шиваитский храм. Мура даже утверждает, что там происходили человеческие жертвоприношения. Мне хотелось бы узнать, что линга находится там как архитектурный мотив, или просто как украшение.
-- Линга, что это такое?
-- Ну, уж нет, -- сказала она, смеясь. -- На этот раз это вам не пройдет! Не рассчитывайте, что я вам объясню, что такое линга, несносный вы человек! Ну, едем скорее в Празат-Кео. Надеюсь, вы знаете, где это находится?
Бесполезно говорить, что я охотно уступил бы руль шоферу-сингалезцу. Все же я смело устремился по аллее, позолоченной солнцем, затем свернул направо. Мы проехали сперва под воротами, потом между нескончаемыми рядами гигантских камней, тянувшихся цепью. Я опять повернул, не уменьшая скорости. Вскоре мои старания были вознаграждены. Сквозь чащу вырисовывалась стена храма. Я остановил автомобиль.
-- Выйдемте, -- сказал я, спрыгнув на землю. Она смотрела на меня, онемев от негодования.
-- Вы с ума сошли? -- смогла она только произнести наконец. -- Празат-Кео, я вам сказала! Празат-Кео. А вы знаете, где мы? Мы в Та-Прохме.
Я воздел руки к небу.
-- Ах, я ничего больше не понимаю! Ну, садитесь сами за руль. Это ваш Прокаженный король меня заколдовал.
Это продолжалось целый день, слышишь ли, целый день. Мы заезжали домой не надолго, только чтобы позавтракать, затем опять эта адская гонка по всяким храмам. Максенс всю дорогу сидела рядом со мной, с видом тех инженеров, что заставляют новичков в автомобилизме сдавать экзамен на шофера, и все это под свинцовым солнцем, способным умертвить вас на месте. К вечеру мы очутились на берегу какого-то бассейна, около странной маленькой часовенки, втиснутой между корнями огромного бананового дерева, Неак-Пеан, кажется.
Миссис Вебб посмотрела на меня и расхохоталась.
-- Надо возвращаться, -- пробормотал я растерянно, -- не забывайте, что мы обедаем у господина Бененжака.
-- У нас еще есть время. Обед в восемь. А сейчас не больше шести.
И она рассмеялась еще громче. Я молчал. Дулся. Она взяла меня за руку.
-- Ах, милый, -- сказала она, -- право, если бы у вас не было столько других достоинств, я бы сказала, что вы довольно странный археолог.
Над нашими головами взметнулась легкая, как облачко зеленого пепла, стая попугаев. На фоне порозовевшего неба зажглась звезда.
-- Не правда ли, хорошо? -- вздохнула Максенс. Я молчал. Она продолжала:
-- Мы можем остаться здесь еще около часа. Что вы скажете, если мы займемся вашим кхмерским образованием? Пожалуй, это было бы не лишнее...
-- Як вашим услугам, -- сказал я. -- Все, что вы ни сделаете -- превосходно.
Она с минуту соображала, затем, положив мою голову к себе на плечо, начала:
-- Эго было около 880 года нашей эры, когда король Индраварман наметил план ограждения города, города Ясодорапура, который мы называем теперь Ангкор-Том. Но он был предназначен его сыну и преемнику, "сопернику солнца, принцу с глазами лотоса", королю Ясоварману; новой столице решили дать его имя и заставить его превзойти все возрастающим усилием...
-- Так. Эго неплохо, -- сказал я, вставая из-за стола, за которым работал, окруженный целой грудой планов Ангкора всех размеров и цветов.
И я вышел из кабинета, куда еще третьего дня Максенс засадила меня, чтобы я мог ознакомиться, хотя бы в общих чертах, с историей и археологией Камбоджи; она устраивала мне маленький экзамен каждые два-три часа.
Я нашел миссис Вебб в гараже. Она осматривала свои автомобили.
-- Ну, -- сказала, она, -- разве я вам не запретила выходить? Это что за бумага, которой вы размахиваете столь победоносно? Записки?
-- Нет. Стихи.
-- Стихи? Вы пишете стихи?
-- Да.
-- Об Ангкоре, надеюсь?
-- Об Ангкоре.
-- Тогда я вас прощаю. Кажется, это помогает, как мнемоническое средство. О чем же говорится в ваших стихах?
-- О Прокаженном короле.
-- Ну, разумеется! Боюсь, что вы совсем потеряете голову из-за этого Прокаженного короля. Ну, прочтите мне ваши стихи. За этим вы меня и разыскивали?
Максенс села на подножку одного из автомобилей, и я начал читать маленькую поэму, в которой ты без труда узнаешь мою прошлую, несколько изысканную манеру:
Plus que les Dona Sol,
les Thisbe et les Fantine,
Ta gloire m'a sйduit, o,
Prince, et j'ai compris
Toul ce qu'un jeune roi de chryselephantine
Peut avoir pour un cour solitaire de prix [*].
[*] -- Больше чем Дона Соль,
Тисб и Фантин,
Меня пленила твоя слава,
о, Принц, и я понял
Все, что юный король из кризелифантина
Может дать одинокому сердцу.
Максенс подняла указательный палец.
-- Простите! Это очень красиво, но при чем тут криэели-фантпин? Ведь Прокаженный король, как вам известно, сделан из песчаника.
-- Я полагал, что богатство рифмы...
-- Допустим. Но одинокое сердце? По-моему, это не очень-то любезно по отношению ко мне...
-- Ведь вы же не всегда будете здесь, Максенс.
-- Вот это уже любезнее! Да, правда, не больше недели!.. Ну, поговорим о другом. Я на этих днях тоже написала стихи. Только все не решалась вам прочесть... Теперь решаюсь.
-- Послушаем, -- сказал я, покорно кладя мой листок в карман.
-- Слушайте.
Les monts du Cambodge
Sont vite franchis;
Mais les pneus des
Dodges Sont bien avachis [*].
[*] -- Холмы Камбоджи
Быстро пройдены,
Но покрышки Доджа
Весьма потрепаны .
-- Вот и все. Хорошо?
-- Это размер, которым с успехом пользовалась мадам Дез-ульер. Но у вас чувство более современно.
-- Правда? Я очень довольна. И заметьте, что не так-то легко было найти рифму к Камбодж. У нас есть один сенатор, Лодж. Я пыталась применить его имя, но ничего не вышло.
Я решил воспользоваться хорошим настроением, в котором, казалось, Максенс находилась, и попросил разрешения подышать немного свежим воздухом.
-- Ни за что! Сделайте мне удовольствие, отправляйтесь работать! Ведь скоро уже четыре часа, а после обеда мы едем в Ангкор-Ват смотреть камбоджийские танцы. Значит, вечером вы опять ничего не будете делать. Право, за вами надо смотреть, как за ребенком. По крайней мере, вы просмотрели ваш последний урок?
-- Да.
-- Ну, сейчас посмотрим. Что такое Фимеанакас?
-- Это -- памятник, размером в сто пятьдесят метров на шестьсот, расположенный уединенно в четырехугольной ограде, в северо-западной части Ангкор-Тома.
-- А что обозначает само название?
-- Фимеанакас происходит от санскритского вимана-ака-са -- божественный дворец, оба слова извращены на кхмерский лад. Вимана -- летающее жилище, в котором боги пролетают через земные пространства.
-- Неплохо. Вот видите, когда вы захотите... Ну, а теперь отправляйтесь изучать Тен-Пранам и Прах-Палилей, они находятся несколько севернее.
-- Максенс!
-- Тсс! Не угодно ли вам быть посдержаннее, сударь! Около шести часов я зайду, послушаю ваш урок и, если вы будете послушным, может быть, вознагражу вас.
Когда наступил вечер, ни один в мире знаток кхмерского искусства -- ни Каедес, ни Мура, ни Эймонье, ни Фино, ни Голубев, ни Гролье -- не смогли бы ничему больше меня научить о Тен-Пранаме и Прах-Палилее. В ожидании господина Бенен-жака и бригадира Монадельши, которые должны были обедать с нами, миссис Вебб и я наслаждались у веранды начинающейся прохладой. Когда гости наши прибыли, и пока Максенс под восхищенными взорами лесничего занималась приготовлением крепких коктейлей, резидент отвел меня в сторону.
-- Как мило с вашей стороны, что вы пригласили этого славного Монадельши. Вы и не представляете себе, какого преданного человека вы приобретете в его лице.
-- Признаюсь, об этом я меньше всего думаю. Мне нравится его лицо -- очень славное. Да и к тому же, он положительно покорил миссис Вебб. Вы только послушайте их беседы об охоте на тигров и на слонов.
-- Бедняга, -- сказал господин Бененжак, -- у него даже слезы на глазах. Он не привык, чтобы с ним так обращались. Вот уже два года, как я безрезультатно добиваюсь для него медали от министерства земледелия, которую его коллеги зарабатывают в ужасных "дебрях" Фонтенбло и Шантильи.
-- Когда обыкновенно происходит награждение?
-- Через две недели, первого января. Но он не будет награжден.
-- А я держу пари, что будет, -- сказал я. -- Пройдемте в кабинет.
Он последовал за мной, и я тут же составил телеграмму знаменитому политическому деятелю, другу старика Барбару. Он ведь наградил меня тем, чего я и не думал просить у него. Справедливость требовала, чтобы он сделал для меня теперь то, о чем я его просил.
-- Он славный малый, боюсь только, как бы он не помешался от радости, -- сказал резидент. -- Дайте мне эту телеграмму. Я ее отправлю. С "оплаченным ответом"?
-- Да, -- сказал я, подумав. -- Так будет вернее.
И мы вернулись в сад, на веранду, где коктейли "Алабама" и "Массачусетс" вскоре наделили нас веселостью, все возраставшей в течение обеда.
Мы приехали в Ангкор-Ват около девяти часов. На протяжении двухсот метров большая дорога была наполнена темными группами людей, спешившими к востоку, к святилищу. Тяжелый запах мускуса и жасмина всю дорогу сопровождал нас. Мы слышали тяжелое шлепанье босых ног по широким плитам. Время от времени при внезапном свете спички мы различали цвета одежд этой толпы, посреди которой мы ехали: желтые куртки солдат милиции, фиолетовые и красные одежды туземцев, лимонного света одеяния бона. В ночном небе неясно, огромной пирамидой, громоздились пять башен. На вершине самой высокой из них дрожала звезда, на том самом месте, где в героические времена расцветал огромный золотой лотос.
Скоро мы достигли портика в конце дороги, открытого в зияющую темноту Большого храма. Там-то и должно было развернуться зрелище. Какие-то тени копошились вокруг кольца в пятьдесят футов в диаметре, образованного нагими ребятишками, сидящими вокруг на корточках. Каждый из ребят держал между коленями зажженный факел. Было совсем тихо, ни малейшего дуновения ветерка, так что казалось, будто высокое, красноватое, как бы бронзовое пламя выходило из бронзового факела.
Перед нами тени расступились и расположились шпалерами, в конце которых находились четыре тростниковых сиденья, на которые мы уселись со стороны оркестра, расположенного напротив, по другую сторону круга, до нас доносилось неясное, жалобное тремоло. Я сел рядом с Максенс. Слева от нее -- резидент, справа от меня -- бригадир Монадельши.
Почти тотчас же началось представление.
-- Я не хочу показаться смешным, объясняя вам это зрели ще, -- сказал господин Бененжак, наклоняясь к нам. -- Вы знаете вероятно, не хуже меня, что танцы, на которых вы присутствуете, живая иллюстрация к поэме "Рамаяна", точно так же как великолепные барельефы первого этажа Ангкор-Вата являются каменными иллюстрациями этой же поэмы. В Камбодже античная скульптура освещает современный танец, который является ее продолжением. Еще раз повторяю, я вовсе не об этом хочу вам сказать. Я прошу лишь вашего снисхождения. Мы, к сожалению, не в королевском дворце Пномпеня. Большая часть танцовщиц принадлежит к балету его величества. Но есть несколько дублерш... местные молодые девушки. Вы убедитесь сами -- они очень, очень хороши. И, не правда ли, одна обстановка уже сама по себе способна заставить забыть несовершенство в мелочах... Тсс! Внимание! Вот флейта и ксилофоны возвещают нам о выходе прекрасной Ситы.
-- Боже! Как она очаровательна! -- сказала Максенс.
Эта была та самая девушка, которая бросила мне смеясь позавчера в Сием-Реапе букет жасмина. Ослепленный, я смотрел на это восхитительное маленькое божество. На прямо посаженной гордой головке был венец в форме пагоды с длинными золотыми остриями, все тело сверкало драгоценными камнями. Я тщетно искал на этом бледном, почти неподвижном личике, под бровями, удлиненными кистью, на кроваво-красных губах следа улыбки третьего дня.
...В волшебный Дондакский лес скорбно входит принцесса. Она думает о несчастьях своего супруга, божественного Рамы. Ее любимые служанки молча разделяют ее горе. Столь же целомудренная, сколь и прекрасная, она отвергает любовь молодого принца, крайне неудачно выбравшего момент предложить себя в любовники.
Он уходит в отчаянии, и Сита остается одна. Ах, принцесса, почему не пожелала ты оставить подле себя этого любезного кавалера, который оберегал бы тебя, в то время как твой супруг, божественный Рама с зеленым лицом, находится далеко в чаще леса, защищая слабых и обиженных от сообщников короля Раваны. Равана, король Гигантов, смертельный враг Рамы, бродит здесь, совсем близко...
Никогда я не видал зрелища, более захватывающего. Над коптящим светом факелов я различал лица зрителей первого ряда. Они были охвачены немым восторгом. Ты ведь знаешь, какими изысканными шуточками и тонкими намеками публика встречает у нас выход на сцену танцовщиц. Но для народов Камбоджи -- это священные существа, супруги их короля, в них воплощаются образы богов, и одна только похотливая мысль или взгляд были бы для них отвратительным святотатством.
Клянусь тебе, я далек от неблагодарности. Знаешь ли ты, о ком я вспомнил тогда, сидя на почетном месте, рядом с прелестнейшей в мире женщиной, созерцая это зрелище, превосходящее по красоте и живописности все, что я видел до сих пор? О тебе, старина Гаспар, о тебе, мой друг, который когда-то почти насильно научил меня культивировать древо познания, плодами которого я неожиданно лакомился. И нет ничего удивительного, что кровь моя тотчас закипела красными шариками признательности, когда счастливый случай снова свел нас на террасе кафе.
-- О! -- воскликнула Максенс. -- Что за чудовище? Это, наверное, Равана, король Гигантов, да?
-- Да, мадам, -- сказал господин Бененжак, -- это король Гигантов. Я вижу, вы знаете "Рамаяну" наизусть.
Король Гигантов, похититель прекрасной Ситы, грозными шагами вступал в круг. Дрожь ужаса охватила всех присутствующих. Между ним и сообщником Рамы, Ханюманом, предводителем обезьян, завязалась борьба -- это была необыкновенная ритмическая дуэль на маленьких сверкающих рапирах. Немного ниже этой страшной маски с красными бровями, с грозно торчащими зубами, волновалась под тканью нежная грудь балерины, изображавшей Равану.
-- Бедняжка, она, верно, совсем задыхается в этой маске! -- сказал я, когда круг на минуту опустел.
-- Пройдемте со мной "за кулисы", -- сказал резидент. -- Тогда вы убедитесь сами, так ли это... Вы пойдете с нами, мадам?
-- Ни за что, -- сказала Максенс, -- боюсь разочароваться. Останьтесь со мной, господин Монадельши, мы поболтаем с вами об охоте.
Я поспешно последовал за господином Бененжаком. Протиснувшись сквозь толпу, мы очутились в углу, в синей тени, направо от входа, где танцовщицы отдыхали и переодевались.
-- А вот и наш король Гигантов! Сними-ка твою маску, малютка. Взвесьте-ка это, господин Сен-Сорнен. Ну, каково? Около двух кило!
Я вскрикнул. Но крик этот был вызван вовсе не тяжестью маски...
Рафаэль остановился. Я взглянул на него, удивленный его молчанием. Меня поразила перемена в его лице.
-- Ну?
-- Я должен тебе кое о чем напомнить. Помнишь лекции Сильвена Леви в Коллеж де Франс?
-- Еще бы! Ведь я же и заставлял тебя их посещать.
-- Знаю, знаю. Следовательно, ты должен помнить одну молодую девушку, посещавшую эти лекции... Иностранку...
-- Их было так много...
-- Такая маленькая, странная особа, она еще все время записывала что-то. С очень темными волосами... У нее была шляпка с крылышками зимородка.
-- Не помню!
-- Ну, как же! Мы еще ее встретили как-то на Монпарнасе; она была с кем-то из товарищей. Мы выпили вместе по кружке пива в ротонде. Потом пошли посмотреть ее ателье. Она занималась скульптурой.
-- Теперь припоминаю! -- сказал я. -- Да, да, странная маленькая особа... Но какое отношение имеет она ко всей этой истории?
-- А вот, милый мой, это была она.
-- Кто?
-- Король Гигантов, черт возьми!
Рафаэль видел, какое ошеломляющее впечатление произвел он на меня этим сообщением. Но сам оставался невозмутимым.
-- Король Гигантов? -- наконец смог я пробормотать. -- Эга малютка? В Ангкоре? Король Ги... Ты с ума сошел! Да ты ошибся, Рафаэль...
-- Доказательством того, что я нисколько не ошибся, -- холодно сказал он, -- служит то, что и она мгновенно узнала меня. Пользуясь тем, что господин Бененжак, к счастью, отвлекся, расточая любезности прелестной Сите, она схватила меня за руку и пробормотала дрожащим голосом: "Вы благородный человек. Умоляю вас, ни слова. Я все вам объясню, все скажу!.."
Мое изумление было столь велико, что я даже опрокинул свой бокал шампанского на скатерть, полив лотосы. Я снова взглянул на Рафаэля. Быть может?.. Но нет, он, подлец, чем больше пил, тем больше владел собой.
Мне оставалось только пробормотать:
-- Вот так история! Это уже слишком! Это превосходит все!