Послѣ перваго припадка горя и волненія, Гью смиренно просилъ, чтобы его оставили наединѣ съ Морой.
Эту просьбу нельзя было исполнить буквально, такъ какъ, до тюремнымъ правиламъ, арестанта, приговореннаго къ смерти, никогда не оставляютъ одного въ кельѣ. Жизнь бѣдной жертвы человѣческаго правосудія передается въ руки суроваго закона и этотъ суровый законъ, чрезъ своихъ усердныхъ слугъ, зорко слѣдитъ каждую минуту за своей добычей. Но патеръ, надѣясь хоть чѣмъ-нибудь смягчить нераскаянную душу грѣшника, согласился отчасти удовлетворить желанію арестанта и приказалъ сторожамъ наблюдать за нимъ изъ корридора въ полуотворенную дверь. Такимъ образомъ, еслибы Гью говорилъ шопотомъ съ ребенкомъ, то ихъ слова не могли бы достигнуть до постороннихъ ушей.
Мора долго не могла заглушить своихъ рыданій и всѣ усилія Гью успокоить ее остались тщетными. Дорогое время проходило.
-- Мора, сказалъ онъ, наконецъ:-- ты хорошо сдѣлала, что пришла навѣстить твоего бѣднаго Гью. Но зачѣмъ ты плачешь? Посмотри на меня, я совершенно спокоенъ и веселъ.
Мора взглянула на него и выраженіе его лица значительно ее успокоило. Оно сіяло тихой радостью; глаза его ясно свѣтились, морщины со лба исчезли; черное облако, вѣчно омрачавшее его чело, разсѣялось; грубый, дикій, нахмуренный видъ смягчился. Мора никогда не видала его такимъ. Ее смутно удивила эта перемѣна. Какую внутреннюю радость произвелъ этотъ странный переворотъ? Бѣдная дѣвочка не могла этого понять, она никогда не слыхала о древнихъ мученикахъ, которые шли на смерть съ улыбкой и радостно блестящими глазами.
-- Мора, сказалъ онъ, наконецъ, твердымъ голосомъ: -- выслушай меня. Черезъ недѣлю я уйду. Нѣтъ, нѣтъ, не плачь! путь мой не долгій и меня тамъ ждетъ твоя мать съ маленькой Катлинъ; но помни, прибавилъ онъ понижая голосъ до шопота:-- помни, твой отецъ Патрикъ долженъ уѣхать изъ этой страны. Онъ никогда не будетъ здѣсь въ безопасности, товарищи могутъ съ нимъ поссориться и выдать его. Вотъ возьми, Мора, этотъ пакетъ и открой его только въ день... Ну, пожалуй, на другой день. Это поможетъ тебѣ отправить отца въ Америку. Но, помни, Мора, ни ты, ни Патъ не должны съ нимъ ѣхать. Патрикъ васъ погубитъ такъ же въ новомъ свѣтѣ, какъ погубилъ бы въ старомъ. Вы должны оба ходить въ школу и сдѣлаться учеными. Не забывай этихъ послѣднихъ словъ твоего друга Гью и вспоминай иногда о немъ. Хотя онѣ былъ грубымъ чудовищемъ, но любилъ тебя, Пата и... вашу святую мать.
Онъ умолкъ и отеръ свои влажные глаза.
Мора взяла съ удивленіемъ протянутый ей пакетъ, но мысли ея отказывались заниматься будущимъ. Она слушала его, плакала, голосила внѣ себя отъ отчаянія.
Долго оставалась она въ этотъ день у Гью, но, несмотря на все желаніе тюремныхъ властей удовлетворить столь невинному капризу арестанта, свиданіе ихъ должно было таки окончиться. Выходя изъ кельи, Мора оглянулась; онъ стоялъ выпрямившись во весь ростъ, гордо поднявъ голову и нѣжно смотрѣлъ ей въ слѣдъ.
Патеръ, по просьбѣ и насчетъ Гью, нанялъ для Моры комнату близь самой тюрьмы. Онъ теперь желалъ только одного, чтобы она была близь него до послѣдней минуты.
Патеръ никакъ не могъ понять, что привязывало этого нераскаяннаго грѣшника къ маленькой, плачущей дѣвочкѣ; но онъ все надѣялся, что она смягчитъ его закоснѣлую душу и подготовитъ путь къ раскаянію. Поэтому, Мору допускали ежедневно до арестанта и она проводила по нѣскольку часовъ въ его кельѣ. Послѣ же ея ухода, Гью каждый разъ закрывалъ лицо руками и бормоталъ про себя:
-- У нея глаза моей Кэти.
Время шло и роковой день приближался. Но никакія молитвы, увѣщанія или угрозы не могли заставить Гью покаяться патеру въ томъ гнусномъ преступленіи, за которое онъ вскорѣ долженъ быть качаться на висѣллцѣ. Во все время назидательныхъ рѣчей патера, онъ упорно молчалъ. Когда патеръ начиналъ молиться, онъ охотно повторялъ за нимъ молитвы, но какъ только патеръ, приведенный въ отчаяніе, сердито заявлялъ, что онъ не могъ отпустить ему грѣховъ и пріобщить его Святыхъ Тайпъ, если онъ не раскается, онъ отвѣчалъ съ спокойной улыбкой:
-- Господь милосердъ, Онъ проститъ мнѣ всѣ мои грѣхи.
Тогда патеръ, боясь, что эта драгоцѣнная человѣческая душа ускользнетъ изъ его рукъ, не очистившись исповѣдью отъ всѣхъ грѣховъ, приходилъ въ благородное негодованіе. Въ яркихъ краскахъ онъ представлялъ вѣчныя муки, ожидавшія нераскаянныхъ грѣшниковъ. Но все было тщетно.
Наконецъ, наступилъ вечеръ наканунѣ его казни.
Мора провела съ Гью десять минутъ и, среди агоніи слезъ, сказала ему послѣднее прости. Цѣлая жизнь горя и страданій была пережита ею въ эти десять минутъ. Но Гью былъ спокоенъ. Какъ только дверь затворилась за дѣвочкой, онъ сказалъ, что хочетъ отдохнуть и вскорѣ уснулъ крѣпкимъ, мирнымъ сномъ, съ улыбкой на устахъ.
На разсвѣтѣ его подняли. Всѣ удивлялись его удивительному спокойствію. Патеръ снова умолялъ его излить свою душу въ исповѣди, но узникъ усердно молился -- и только.
Неужели онъ былъ невиновенъ? Эта мысль сверкнула въ головѣ патера, но онъ тотчасъ заглушилъ ее, какъ невозможную нелѣпость. Его виновность не подлежала никакому сомнѣнію; онъ былъ арестованъ, въ одеждѣ, забрызганной кровью его жертвы, съ орудіемъ смерти въ карманѣ. Къ тому же онъ съ самаго начала и до послѣдней минуты не отвергалъ того достовѣрнаго факта, что именно онъ убилъ мистера Гаммонда.
И, однако, несмотря на это, душевное состояніе Гью противорѣчило всему, что патеръ зналъ по личному опыту объ извѣстныхъ убійцахъ. Онъ видалъ, какъ преступники всходили на эшафотъ съ проклятіемъ и грубой насмѣшкой на устахъ. Онъ присутствовалъ при послѣднихъ часахъ невѣрующихъ скептиковъ. Онъ слыхалъ, какъ надъ его молитвами издѣвались, какъ его самого осыпали неприличной бранію. Но Гью былъ тихъ, почтителенъ и смиренно слушалъ его увѣщанія; только въ своемъ роковомъ преступленіи онъ не хотѣлъ покаяться.
Всѣ приготовленія къ казни были готовы; солнце блестяще освѣщало одинъ изъ самыхъ мрачныхъ закоулковъ нечестиваго міра. Было восемь часовъ утра. Около пятидесяти человѣкъ стояло на улицѣ противъ тюрьмы, дожидаясь, пока поднимутъ черный флагъ -- роковой сигналъ того, что кровавое человѣческое правосудіе отомстило за убійство убійствомъ. Унылый похоронный звонъ церковныхъ колоколовъ леденилъ сердца зрителей, среди которыхъ виднѣлась маленькая дѣвочка. Блѣдная, никѣмъ незамѣченная, она лежала на землѣ почти безъ чувствъ и только большіе голубые глаза ея дико уставились на палку, на вершинѣ которой долженъ былъ показаться черный флагъ.
Вотъ толпа взволновалась и черный флагъ медленно взвился надъ мрачнымъ зданіемъ тюрьмы. Маленькая дѣвочка вздрогнула и закрыла лицо руками.
-- Ну, съ тобой покончили, голубчикъ! произнесъ рабочій, хладнокровно покуривая трубку: -- слава Богу, въ той странѣ, куда ты теперь перешелъ, нѣтъ ни голода, ни землевладѣльцевъ!
И, промолвивъ эти слова, рабочій, несмотря на все свое видимое хладнокровіе, поблѣднѣлъ, какъ полотно, и быстро удалился.
-- Эй, Мурери! крикнула ему въ догонку стоявшая подлѣ женщина съ грубымъ смѣхомъ:-- ты, кажется, тоже хочешь попробовать висѣлицы!
Все было кончено. Человѣческое правосудіе торжествовало, воздавъ око за око и зубъ за зубъ.
-----
А Mopa? Послѣ казни ея друга она осталась богатой наслѣдницей. Завѣщанныя ей пятьсотъ фунтовъ стерлинговъ были внесены въ балинавинскій банкъ, кромѣ назначенной суммы для отъѣзда въ Америку Патрика Сюлливана, который очень охотно покинулъ навѣки свою семью и родину. Мора и Патъ поступили въ школу, и мы могли бы разсказать, какъ маленькая дѣвочка выросла и стала чернокудрой красавицей, какъ однажды на Дублинской станціи она встрѣтилась съ носильщикомъ, который весело оскалилъ свои бѣлые зубы и громко насвистывалъ ирландскія мелодіи, какъ они другъ друга узнали и стали часто видѣться, какъ, мало-по-малу, пламенная любовь и, наконецъ, счастливый бракъ соединилъ ихъ молодыя сердца. Но все это было бы преждевременнымъ, хотя, быть можетъ, въ книгѣ судьбы такъ и записана послѣдующая жизнь маленькой Моры.
Конецъ.
Приложеніе къ "Отечественнымъ Запискамъ", No 10, 1880