По первой статьѣ.
-- По закону, по первой статьѣ!..-- раздался громкій, хриплый окрикъ въ пріемной.
Я выпустилъ изъ кабинета кліентку и спросилъ, чья очередь.
Посреди комнаты, наполненной народомъ, стоялъ высокій, худой старикъ, съ сѣдой распущенной бородой, длинными, какъ у дьячка, космами мочалистыхъ волосъ, съ острыми, блестящими глазками въ глубокихъ орбитахъ; онъ былъ въ лѣтнемъ порыжѣломъ пальто, подпоясанномъ поверхъ выцвѣтшимъ краснымъ поясомъ. Увидѣвъ меня, старикъ развелъ руками и закричалъ:
-- По закону, по первой статьѣ... Суди!
Всѣ сидѣли молча, глядя на него, и старикъ вошелъ во мнѣ. Онъ усѣлся было на стулъ, но нервно вскочилъ. Послѣ длиннаго разговора я понялъ, въ чемъ его дѣло. Съ дѣтства онъ служилъ на ткацкой фабрикѣ Цыркина и лѣтъ 10 назадъ попалъ въ красильное отдѣленіе. Здѣсь мѣшаютъ краски и отъ нихъ идутъ ядовитые пары. У старика Семенова, благодаря имъ, сдѣлалась черная болѣзнь (падучая); теперь онъ сталъ падать часто и гдѣ попало. Разъ чуть не утонулъ посреди улицы, упавъ лицомъ въ лужу. Хоть ему и дали разсчетъ, а онъ заявилъ мировому искъ "на лѣченіе, за года и за болѣзнь 300 рублей". Уже судъ былъ. Отъ фабрики никто не вышелъ, и судья присудилъ ему всѣ 300 рублей; но фабрика подъѣхала къ судьѣ -- подала бумагу и судья снова будетъ разсматривать дѣло. Когда у судьи разбиралось дѣло, судья сказалъ: подавай доказательства; онъ отвѣтилъ: "по закону, по первой статьѣ суди" -- и судья присудилъ.
-- Нельзя ли теперь въ Синодъ дѣло передать?-- спросилъ, наконецъ, старикъ, пронизывая меня испытующимъ взглядомъ.
Я отвѣтилъ, что никакъ нельзя, и пожелалъ узнать, нѣтъ ли съ нимъ какихъ бумагъ. Но у него ничего не было. Мы условились, что я поѣду въ судьѣ и посмотрю дѣло; тогда и порѣшимъ, какъ дѣйствовать.
Мировой судья былъ добрый, честный человѣкъ. Когда я попросилъ у него разрѣшенія посмотрѣть дѣло, онъ сдѣлалъ перерывъ и вышелъ въ канцелярію.
-- А, старикъ-таки къ вамъ попалъ,-- обратился онъ ко мнѣ,-- вотъ и прекрасно: вѣдь я все боялся, что онъ во время разбора устроитъ скандалъ. Жаль мнѣ его, но онъ никакихъ доказательствъ не представилъ, да и не можетъ представить. Тогда онъ все твердилъ свое: "суди по закону, по первой статьѣ". Я и присудилъ ему по "первой" статьѣ (судья усмѣхнулся), но рѣшеніе было заочное: думалъ, можетъ, согласятся, а теперь поданъ отзывъ, и я въ искѣ долженъ буду отказать. Ну, посмотрите, нельзя ли что сдѣлать.
Я внимательно разсмотрѣлъ тощее дѣло Семенова и убѣдился, что оно стоитъ отвратительно; заочное рѣшеніе судьи ссылалось единственно на голословное заявленіе истца.
На вопросъ Семенову, сколько онъ израсходовалъ на лѣченіе, я получилъ мрачный отвѣтъ:
-- Ничего.
Въ разсчетной книжкѣ его не было никакихъ правилъ о выдачѣ пособія "за года", и съ этой стороны искъ тоже являлся явно "неосновательнымъ". Оставалось одно -- искъ за болѣзнь. Хотя Семеновъ утверждалъ, будто у него "увѣчье" отъ фабрики, но мнѣ казалось, что между падучей и ядовитыми газами не можетъ быть причинной связи. И я не зналъ, что дѣлать. Но, еще со студенчества, мнѣ посчастливилось познакомиться съ однимъ старымъ профессоромъ медицинской академіи, чуднымъ, отзывчивымъ человѣкомъ, бросившимъ кафедру, чтобъ уступить ее "болѣе молодымъ силамъ". Къ нему я обращался, когда встрѣчалъ затрудненіе въ опредѣленіи увѣчья рабочихъ, и онъ съ сердечностью молодого юноши осматривалъ ихъ, отрываясь отъ своихъ книгъ и журнальной работы. Къ нему я и поѣхалъ съ Семеновымъ.
Профессоръ внимательно изслѣдовалъ старика и, когда тотъ вышелъ въ залъ, объяснилъ, что падучая обыкновенно является прирожденной болѣзнью на почвѣ алкоголизма, сифилиса и т. д. родителей, но иногда и благопріобрѣтенною. Постоянно отравленный воздухъ тяжело дѣйствуетъ на легкія и, благодаря ему, у человѣка можетъ развиться малокровіе, затѣмъ общая анемія, анемія мозга, а за нею и падучая... Но установить причинную связь очень трудно.
"Вина фабрики" была "найдена". Фабричная администрація, совершенно игнорируя интересы рабочихъ, не понимающихъ губительнаго дѣйствія газовъ, ставила своихъ служащихъ въ опасныя для здоровья помѣщенія на продолжительные, многолѣтніе сроки. Заботясь хотя сколько-нибудь о безопасности рабочихъ, она должна была бы мѣнять составъ ихъ въ красильномъ отдѣленіи, по крайней мѣрѣ, черезъ годъ, почему и отвѣчаетъ и т. д. Въ этомъ направленіи я и рѣшилъ дѣйствовать... Основаніе было шаткое. Все зависѣло отъ эксперта.
Я спросилъ Семенова, какой порядокъ существуетъ на другихъ фабрикахъ относительно продолжительности службы въ красильныхъ отдѣленіяхъ; онъ не зналъ. Когда же я заявилъ ему, что теперь у мирового судьи мы, вѣроятно, дѣло проиграемъ, то онъ посмотрѣлъ на меня съ глубокимъ недовѣріемъ.
-- По закону, по первой статьѣ! Присудилъ и присудитъ.
-- Не знаю...
-- Значитъ, фабрика купила...
-- Пустяки вы говорите, судья -- хорошій человѣкъ!
-- Мою кровь купила. Распротоанафема...
Очевидно, онъ рѣшительно не понималъ существованія, кромѣ "первой", еще и "второй" и дальнѣйшихъ статей и абсолютно не могъ понять, какъ судья, разъ присудивъ, откажетъ затѣмъ въ томъ же искѣ. Еще менѣе успѣха имѣло предложеніе бросить дѣло у мирового и перенести въ Окружный судъ, такъ какъ здѣсь за то же увѣчье больше присудятъ. Но окончательно подорвалъ ко мнѣ довѣріе совѣтъ измѣнить цѣну иска, такъ какъ искать 300 рублей единовременною суммою, а не въ видѣ пожизненнаго ежемѣсячнаго пособія съ частнаго завода нельзя.
-- Подавай въ Синодъ!-- отрѣзалъ сухо Семеновъ.
Мнѣ было жаль старика, и я рѣшилъ не бросать его.
Въ первомъ же засѣданіи у судьи (съ противникомъ -- присяжнымъ повѣреннымъ) я высказалъ свои соображенія, "объяснилъ" цѣну иска и добился того, что судья потребовалъ отъ фабрики представленія прежнихъ разсчетныхъ книжекъ Семенова и назначилъ эксперта.
Въ слѣдующемъ засѣданіи экспертъ (какой-то врачъ, извѣстный только судьѣ) далъ заключеніе, что опредѣлить происхожденіе болѣзни Семенова нельзя, а что "мои" соображенія о происхожденіи падучей -- болѣе чѣмъ сомнительны. По существу дѣло была уже проиграно, но, по моей просьбѣ, отложено слушаніемъ до представленія разсчетныхъ книжекъ...
Я позвалъ къ себѣ Семенова, объяснилъ положеніе вещей и сказалъ, что пойду просить мира. Онъ молча выслушалъ, ничего не отвѣтилъ и ушелъ.
Моимъ противникомъ былъ Горошковъ -- старенькій присяжный повѣренный, маленькій, худенькій, весь какой-то миніатюрный, очень добродушный человѣкъ. Онъ жилъ съ громадной семьей на 5-мъ этажѣ, видимо, нуждался и былъ въ полной кабалѣ у своихъ постоянныхъ довѣрителей; по дѣламъ противъ рабочихъ онѣ выступалъ безъ всякаго жара, ни о какихъ принципіальныхъ вопросахъ не думалъ, но былъ человѣкъ, какъ человѣкъ. Къ нему я и направился. Онъ высказалъ удивленіе, что я взялся за это дѣло, но понялъ меня и послѣ нѣкотораго колебанія сказалъ, что попроситъ у своего довѣрителя 100 рублей подъ предлогомъ, что нужно отдѣлаться отъ старика. Я усиленно началъ доказывать, что слѣдуетъ дать всѣ 300 рублей, что у Семенова 300 рублей какая-то кабалистическая цифра и что онъ не "отвяжется", пока не получитъ именно ихъ. Но Горошковъ колебался. Тогда я пустилъ въ ходъ послѣднее средство:
-- Въ такомъ случаѣ вотъ что,-- пришлю къ вамъ старика, пусть онъ самъ поговоритъ съ вами.
-- Что вы, что вы,-- закричалъ испуганный Горошковъ,-- ни за что! Я не могу его принять! Я и то боялся все время у мирового, что онъ меня прибьетъ... Нѣтъ, ужъ мы иначе сдѣлаемъ: я буду уговаривать дать 250 рублей, поговорю съ племянникомъ Цыркина, попрошу уломать дядю; вѣрьте, я сдѣлаю все, но сумму необходимо хотя нѣсколько уменьшить, такъ какъ Цыркинъ будетъ убиваться, что напрасно судился.
Когда я разсказалъ Семенову о результатахъ хожденія, онъ весь потемнѣлъ.
-- Подавай въ Синодъ, по закону, по первой статьѣ подавай!-- какъ-то глубоко мрачно произнесъ онъ.
-- Нельзя.
-- Подавай!
Я сказалъ ему, что если онъ не вѣритъ мнѣ, пусть идетъ въ консультацію при судѣ (далъ адресъ) и посовѣтуется тамъ, а тогда возвращается.
Семеновъ ушелъ.
Я отправился къ мировому и къ ужасу узналъ, что Семеновъ подалъ прошеніе о прекращеніи навсегда дѣла въ виду передачи въ Синодъ. Почти одновременно я получилъ отъ противника письмо, гдѣ онъ писалъ, что Цыркинъ изъ чувства благотворительности согласенъ дать 250 рублей.
Я написалъ Семенову -- отвѣта не было. Справился въ адресномъ столѣ,-- на жительствѣ не значился.
Прошло окола года. Какъ-то разъ, подъ вечеръ, я шелъ пѣшкомъ въ городъ. День былъ праздничный и потому конку переполняли рабочіе; попасть на нее не было возможности. Дорога тянулась по берегу рѣки, среди складовъ дровъ, угля, строительныхъ матеріаловъ, заводовъ, фабрикъ, маленькихъ и большихъ деревянныхъ домовъ, заборевъ и длинной вереницы разныхъ амбаровъ съ просвѣчивающей между ними водою и далью рѣки. Въ одномъ изъ амбаровъ помѣщался ночлежный домъ. Въ немъ было мало наръ, но кромѣ ночлега за 5 копѣекъ давали еще кусокъ хлѣба и чашку горячей воды, разбавленную чаемъ; поэтому около входа его зимою, уже съ 3-хъ часовъ дня, всегда терпѣливо тѣснились длиннымъ хвостомъ ободранные, сѣрые, голодные мужчины и женщины.
Мимо проносилась паровая конка, тяжело тянулись ломовые, катили роскошные экипажи владѣльцевъ фабрикъ.
Я шелъ и думалъ...
Вдругъ я услыхалъ знакомый головъ. Среди голой бѣдноты стоялъ Семеновъ, весь какой-то истерзанный, жалкій и, указывая сосѣдямъ на дымящуюся трубу завода, хрипло выкрикивалъ:
-- Матрена лопоухая! Трипроклятая! Кровь высосала. Суди! По закону...-- и онъ вытягивалъ въ воздухѣ руку...
Я хотѣлъ подойти къ старику, но вспомнилъ, что теперь все пропало, что свои 250 рублей онъ уже не получитъ... Да врядъ-ли и повѣритъ, что я не "продалъ его кровь" проклятой фабрикѣ...