Флора, фауна и связанныя съ ними промыслы: осушеніе болотъ, подсѣки, лѣсной промыселъ, охота, ловъ рыбы.
Низкія температуры и обиліе осадковъ съ одной стороны, водоупорная подпочва кристаллическихъ породъ и, въ общемъ, ровный, но капризно-мѣняющійся рельефъ -- съ другой являются причиной возникновенія наряду съ озерами громаднаго количества болотъ, большею частью торфяниковыхъ. Болота эти встрѣчаются вездѣ и нерѣдко обширныхъ размѣровъ; такъ болото Тайбухмохъ въ Новѣнецкомъ у. имѣетъ въ окружности около 150 в. и такихъ болотъ извѣстно нѣсколько (въ Петрозаводскомъ и Вытегорскомъ у.). Образованію ихъ способствуетъ застаиваніе воды или чуть замѣтное движеніе ея. Обыкновенный процессъ возникновенія болота таковъ: бассейнъ стоячей воды начинаетъ затягиваться вдоль береговъ водорослями, распространяющимися постепенно до середины. На пленкѣ водорослей поселяется затѣмъ мохъ, слоевища котораго, отмирая нижними частями и наростая верхними, понемногу заглушаютъ водоросли и заполняютъ бассейнъ массой медленно разлагающихся органическихъ веществъ. Моховой слой, въ свою очередь, образуетъ почву для высшихъ растеній, и на болотѣ появляются хвощи, осока, камышъ, пушица и др. Эти растенія уже настолько увеличиваютъ ея растительный слой и уплотняютъ почву, что на болотѣ появляются кустарники, а за ними и деревья. Но корни деревьевъ, пронзивъ дающую имъ опору почву, окунаются растущими концами въ воду и начинаютъ гнить, вслѣдствіе чего такія деревья вскорѣ засыхаютъ, легко валятся вѣтромъ и, погружаясь въ болото, увеличиваютъ разлагающуюся въ немъ растительную массу. Иногда однако деревья грузнутъ въ болото отъ собственной тяжести. Болота Олонецкой губерніи представляютъ всѣ стадіи такого образованія, и нерѣдко масса заполняющаго ихъ торфа достигаетъ мощности въ 12 саженъ. Низкая температура почвы и почвенныхъ водъ является причиной, почему разложеніе органическаго вещества торфа не идетъ до конца, останавливаясь въ конечномъ своемъ моментѣ на появленіи разныхъ органическихъ кислотъ (ульминовая, гуминовая и др.); эти то кислоты, повидимому, и суть причина, почему торфъ такъ хорошо предохраняетъ отъ разложенія различныя попавшія въ него тѣла, какъ напр. трупы животныхъ.
Нѣкоторыя изъ болотъ доступны осушкѣ, послѣ которой превращаются въ баснословно плодородные для этой мѣстности участки. Но осушеніе даже небольшого болотца есть подвигъ, который большею частью не по силамъ одному человѣку и даже отдѣльной семьѣ или малолюдному поселку, а потому нерѣдко случается, что многія селенія соединяются въ одну рабочую общину для совмѣстной осушки и пользованія болотомъ. Такъ для осушенія болота въ Туксинской дачѣ соединилось въ свое время 33 селенія съ населеніемъ въ 837 душъ. Они два года рыли канавы, потомъ два года выжигали болота и, наконецъ, засѣяли горѣлое мѣсто хлѣбомъ. Посѣвы на такихъ осушенныхъ участкахъ даютъ въ первые годы колоссальные урожаи -- самъ 25, тогда какъ обычный урожай здѣсь самъ 3, рѣдко самъ 4! Въ глухихъ деревняхъ Олонецкой губерніи, среди обнищалаго населенія, нерѣдко можно встрѣтить зажиточнаго крестьянина, у котораго домъ -- полная чаша. И однако, это не кулакъ, не торговецъ, онъ -- разбогатѣлъ съ болота. Сначала онъ былъ такъ же бѣденъ, какъ сосѣди, потомъ, съ громаднымъ трудомъ и лишеніями, осушилъ болотце, засѣялъ его и три -- четыре года сряду снималъ великолѣпный урожай, благодаря которому успѣлъ обзавестись скотомъ; послѣ этого онъ запустилъ болотце подъ сѣнокосъ, который позволялъ ему кормить скотъ, а скотъ давалъ столько удобренія, что крестьянинъ не только возстановилъ имъ плодородіе стараго пахатнаго участка, но и завелъ новую пашню. Казалось бы вотъ одно изъ средствъ, которымъ можно было-бы поднять благосостояніе мѣстнаго обиженнаго природой крестьянства, и однако ни земство, ни правительство не ударило пальцемъ о палецъ, чтобы оказать помощь крестьянамъ въ дѣлѣ осушки болотъ. Правда, земство произвело въ 1879 г. изслѣдованіе 17 болотъ, но цѣль этихъ работъ заключалась не въ содѣйствіи населенію, которое само въ разное время принималось за осушительныя работы, причемъ неумѣло-проведенныя канавы заплывали и осушенная площадь заболачивалась вторично, а удешевленіе ремонта земскихъ дорогъ! Однако, не всѣ болота доступны осушкѣ; среди нихъ есть такъ называемыя орги, узкія, извилистыя полосы, поросшія лѣсомъ, съ крутыми склонами и каменистымъ дномъ, осушеніе которыхъ требуетъ непомѣрныхъ денежныхъ затратъ.
Еще большія пространства, чѣмъ болота, занимаютъ лѣса, площадь которыхъ обнимаетъ собою въ общемъ половину земель губерніи (изъ 11.424.501 дес. на лѣсъ приходится 6.251.972 дес.). Лѣсная растительность до такой степени сильна, что лѣпится вездѣ, гдѣ отыщетъ себѣ хоть вершокъ подходящей почвы; чуть только въ ямки и щели утесовъ попадетъ мелкій щебень, едва успѣетъ онъ пропитаться пылью, покрыться пометомъ птицъ и животныхъ, перегноемъ травы и моха, какъ уже на скалѣ появляется тощая сосна и растетъ, запуская корни въ щели, обнимая ими глыбы камня. Лѣсъ состоитъ преимущественно изъ сосны и ели, къ которымъ въ в. части губерніи, въ бассейнѣ р. Онеги, примѣшивается лиственница; изъ лиственныхъ породъ встрѣчаются береза, осина, ива и черная ольха, между которыми попадается черемуха, рябина и изрѣдка липа, кленъ, вязъ, яблоня; эти впрочемъ только въ ю. половинѣ губерніи и въ заонежьѣ.
Хвойный лѣсъ убиваетъ вокругъ себя остальную растительность и обращаетъ почву въ дикое состояніе; съ хвойныхъ деревьевъ осыпаются на землю иглы, которые заглушаютъ траву, почему здѣшніе лѣса поросли по низу однимъ верескомъ и мохомъ. Кромѣ того лѣсъ затѣняетъ землю отъ солнечнаго свѣта, поддерживаетъ въ почвѣ постоянную влажность и холодъ и питаетъ громадныя болота, отъ которыхъ по ночамъ поднимаются холодные туманы, часто истребляющіе ближайшіе хлѣбные посѣвы. Кромѣ вереска, встрѣчаются другія ягоды: брусника, черника, земляника, голубика, куманика (мамура) и костяника, а на болотахъ клюква и морошка; очень обыкновенны также малина, смородина и калина, можжевельникъ и грибы разныхъ сортовъ, изъ которыхъ рыжики составляютъ немаловажную статью дохода въ Каргопольскомъ и Вытегорскомъ уѣздахъ. Въ садахъ южной части губерніи при уходѣ ростутъ желтая акація, сирень, дубъ, тополь, крыжовникъ и яблоня. Лѣсъ Олонецкой губерніи представляетъ настоящую тайгу; на песчаныхъ мѣстахъ повыше -- это высокія, могучія сосны, стоящія довольно рѣдко и почти безъ подлѣска, въ другихъ мѣстахъ громадныя разныхъ породъ деревья раскинули свои кроны высоко въ небо, а внизу, на волнистой почвѣ, подъ неровностями которой глазъ угадываетъ обросшіе мохомъ валуны, пни и полусгнившіе стволы павшихъ деревьевъ, густой щеткой стоитъ молоднякъ, темнѣютъ громадные можжевельники и тутъ же сплошь и мягко облѣпленные мхами дико растопыренные корни вывороченныхъ вѣтромъ или подточенныхъ гнилью лѣсныхъ гигантовъ разверзаютъ подъ собой черныя пасти пещеръ -- пріютъ медвѣдей или волка. Все густо одѣто мохомъ, который фантастически свѣшивается съ вѣтвей, охватыетъ пушистымъ покровомъ торчащіе во всѣ стороны сучья валежника и придаетъ всему пейзажу дикій и зловѣщій видъ, особенно когда продираешься сквозь эту чащу въ полумракѣ бѣлой ночи. Ни одинъ звукъ не нарушаетъ мрачнаго безмолвія; только иногда въ сторонѣ слышно журчаніе -- это широкая рѣчка пѣнится по валунамъ, или вѣтеръ погладитъ верхушки, и они рокочутъ и шепчутся, тихо и важно шевеля вѣтвями. Мѣстами лѣсъ прерывается бопотомъ или глухимъ озеромъ, или открывается прогалина, усѣянная рядами обрубленныхъ и почернѣлыхъ отъ огня стволовъ, среди которыхъ тамъ и сямъ остались увядать и сохнуть отдѣльныя деревья. Это подсѣка или палъ какого нибудь крестьянина, расчищающаго мѣсто подъ ниву. Но безмолвіе лѣса не значитъ, что онъ необитаемъ, наоборотъ -- олонецкіе лѣса довольно густо населены всякимъ звѣремъ и дичью. Самые обычные обитатели его волкъ, бѣлка, бурый медвѣдь да лисица, кромѣ которыхъ изъ крупныхъ звѣрей встрѣчаются барсукъ, россомаха, рысь, выдра, лось и дальше на сѣверѣ сѣверный олень, а изъ мелкихъ -- заяцъ, куница, горностай, ласка и норка. Еще недавно водился бобръ, но теперь онъ вовсе истребленъ. На озерахъ вездѣ видны разныхъ породъ утки и гагары, звонкій крикъ которыхъ далеко разносится по пустынной глади водъ, кромѣ того дикій гусь, лебедь и чайки, а въ обширныхъ лѣсахъ въ изобиліи встрѣчаются глухарь, черный тетеревъ, рябчикъ; бѣлая и сѣрая куропатка, на болотахъ кулики и другія болотныя птицы, въ томъ числѣ журавль; изъ крупныхъ хищныхъ птицъ попадаются орелъ, соколъ и ястребъ, также филинъ и сова.
Такое распространеніе лѣса, налагая свой отпечатокъ на всю природу страны, естественно не осталось безъ вліянія на бытъ населенія и его промыслы. Дѣйствительно, послѣ земледѣлія, лѣсъ доставляетъ наибольшій заработокъ мѣстному жителю. Онъ окружаетъ олончанина со всѣхъ сторонъ, подступая къ самой оградѣ его жилища и простираясь на многія версты между рѣдкими селеніями крестьянъ. Не даромъ говорятъ про нихъ: "въ лѣсу живутъ, пнямъ Богу молятся". И какъ не молиться пнямъ, когда недостатокъ пашень и сѣнокосовъ выгоняетъ мужика въ дремучій лѣсъ и вынуждаетъ его вступать въ борьбу съ нимъ, изъ которой человѣкъ выходитъ побѣдителемъ лишь съ напряженіемъ всѣхъ силъ, и то если ему не мѣшаютъ другіе люди, которыхъ одинъ изъ изслѣдователей края охарактеризовалъ названіемъ "охранители казеннаго интереса". Врѣзаясь въ лѣсную чащу, человѣкъ еще въ давнія времена былъ принужденъ валить лѣсъ и превращать удобные участки его подъ пашню. Если былъ въ силахъ, онъ выкорчевывалъ пни, жегъ всю груду поваленнаго дерева и на удобренной пепломъ землѣ сѣялъ хлѣбъ, запускалъ ее подъ сѣнокосъ. Эта первобытная система хозяйства называется "подсѣчной" или "огневой", а расчищенные участки -- "подсѣками" и "палами". При недостаткѣ скота, сѣнокосовъ и пахоты, подсѣчное хозяйство даетъ земледѣльцу большія выгоды. Оно не только увеличиваетъ количество пищи, но и позволяетъ держать больше скота, получать больше навоза, который повышаетъ плодородіе главной пашни. Но въ то же время разработка подсѣкъ настолько тяжелый, чисто каторжный трудъ, что невозможна какъ постоянное хозяйство, и оттого-то олонецкій крестьянинъ, какъ только справится въ нуждой и немного станетъ на ноги, сейчасъ-же норовитъ осушить болотце или разработать удобный клочекъ лѣса подъ постоянную и правильную пашню или сѣнокосъ и забрасываетъ свои подсѣки. Такимъ образомъ подсѣчное хозяйство представляетъ неизбѣжный переходъ отъ первобытной подвижной и хищнической культуры къ правильному постоянному хозяйству. Такъ это было въ развитіи хозяйства всюду въ лѣсныхъ странахъ, и то же самое повторяется въ каждомъ крестьянскомъ хозяйствѣ, стремящемся къ устойчивому равновѣсію въ дѣлѣ затраты силъ и полученія продуктовъ. Когда на сѣверѣ казенный интересъ не охранялся еще такъ ретиво, какъ впослѣдствіи, и русскій человѣкъ, работникъ и колонизаторъ, вносившій свѣтъ земледѣльческой культуры въ дремучія дебри, не былъ стѣсненъ со всѣхъ сторонъ распоряженіями, которыя не только били его по мошнѣ, по животу, но даже вторгались въ его семейный обиходъ и въ самую душу, разработка подсѣкъ давала широкую точку опоры развитію осѣдлости, хозяйства и богатства. Но впослѣдствіи все спуталось: гніющій на корню лѣсъ оказался "казеннымъ", его надо было охранять или извлекать изъ него выгоды, продавая лучшіе участки хищнику лѣсопромышленнику и отгоняя подальше мужиковъ, подсѣки которыхъ разводятъ одни пожары. Между тѣмъ не могутъ понять, что губительныя для лѣсовъ подсѣки приносятъ въ этомъ лѣсномъ краѣ гораздо меньшій убытокъ самой же казнѣ, чѣмъ постоянные недоборы податей съ населенія губерніи, которая никогда своимъ хлѣбомъ обойтись не можетъ; чѣмъ періодическія затраты на помощь крестьянамъ, голодающимъ отъ частыхъ неурожаевъ, чѣмъ наконецъ громадные убытки, которые несутъ сами крестьяне, живущіе малоземельно, въ краю, гдѣ земли и лѣсу, хоть отбавляй и гдѣ даже нѣтъ помѣщиковъ, интересы которыхъ требовалось бы охранять отъ притязаній мужицкаго сословія. Казалось бы, что истинный государственный интересъ требовалъ быстраго заселенія страны и подъема благосостоянія населенія хотя бы путемъ временнаго хищническаго хозяйства (какъ это всегда происходило во всѣхъ вновь колонизируемыхъ странахъ, что не мѣшало имъ перейти въ свое время къ правильному эксплуатированію народныхъ богатствъ; на дѣлѣ же мы видимъ какъ разъ противное: всюду регламентація, и регламентація не доморощенная, учиняютъ ее не мѣстные дѣятели, знающіе по крайней мѣрѣ жизнь края, а пріѣзжіе люди съ кокардой, заброшенные сюда судьбой и чающіе дня и часа, когда имъ можно будетъ выбраться назадъ. Регламентація эта захватываетъ подъ собой почву, пока не натыкается на такіе насущные интересы обывателей, гдѣ ей уже невозможно подчиняться просто ради сохраненія "живота". Тогда начинается глухая борьба, въ которой регламентація сохраняетъ не болѣе какъ свою "форму", а обыватель терпитъ уронъ въ самомъ существенномъ; въ результатѣ -- жалкое влаченіе существованія при наличности фразы: "все обстоитъ благополучно". Однимъ изъ эпизодовъ такого убійственнаго натиска регламентаціи, притомъ въ мѣстности, гдѣ нечего даже и подминать подъ себя, если не считать безвредной вѣры въ силу двуперстія и восьмиконечнаго креста, была борьба казны съ олонецкими и вообще съ сѣверными мужиками за подсѣки. Но гдѣ предъявляется требованіе -- принять регламентацію и голодать съ перспективой испустить духъ отъ истощенія, тамъ даже тихій олонецкій карелъ теряетъ способность подчиняться, и регламентація должна была спасовать. Эта борьба, не закончившаяся и до сего дня, хорошо описана въ книгѣ г. Приклонскаго, и не зачѣмъ ее повторять здѣсь. Послушаемъ какъ описываетъ онъ работу на подсѣкѣ:
"Едва весенне солнце сгонитъ снѣгъ, какъ олончанинъ,-- приземистый крѣпышъ -- отправляется въ лѣсъ. На деревьяхъ еще только распускается листъ, и холодъ такъ силенъ, что нѣтъ возможности снять съ себя тяжелую зимнюю одежду. На крестьянинѣ, поверхъ синей холстинной или розовой ситцевой рубахи, надѣта еще вязаная изъ толстой шерсти рубашка, длиною по поясъ, а на ней овчинный полушубокъ, да на полушубкѣ суконный кафтанъ, подпоясанный кушакомъ; на головѣ -- баранья шапка. Тяжела такая одежа для весны, когда въ другихъ, болѣе южныхъ мѣстахъ уже цвѣтетъ ландышъ и свищетъ соловей. Но что подѣлаешь, когда нѣтъ еще тепла въ сѣверной сторонѣ, а въ лѣсахъ, по низинамъ и оврагамъ, кое гдѣ лежитъ снѣгъ. Узкою, едва замѣтною, лѣсною тропинкою пробирается крестьянинъ, тяжело шлепая по лужамъ неуклюжими сапогами изъ бѣлой кожи, подъ которыми для тепла обуты суконныя онучи.
Съ тропинки крестьянинъ свернулъ въ лѣсную чащу и все идетъ впередъ, осторожно пробираясь мимо камней, перелѣзая черезъ поваленныя вѣтромъ деревья, обходя болота и крутыя скалы, переправляясь черезъ ручьи.
Въ лѣсу онъ свой человѣкъ, -- каждый ручеекъ знаетъ, всѣ щелья еще мальчишкою облазилъ, всѣ сельги во время осенняго полѣсья (охоты) обходилъ, около болотъ зимою на лѣсной заготовкѣ работалъ. Но лѣсъ такъ обширенъ и дикъ, что иной разъ крестьянинъ съ недоумѣньемъ останавливается и, оглядываясь по сторонамъ, соображаетъ: куда онъ зашелъ? Куда дальше путь держать? По направленію сучьевъ сосны и ели онъ отыскиваетъ сѣверъ и безошибочно направляетъ свой путь дальше.
Наконецъ предъ нимъ знакомая сельга, а вотъ и памятная кривая береза, на которой осенись въ лонскомъ году (осенью въ прошломъ году) онъ сдѣлалъ зарубку топоромъ, когда полѣсовалъ (охотился) въ здѣшнихъ мѣстахъ. Съ глубочайшимъ вниманіемъ онъ осматриваетъ всю сельгу, потомъ идетъ дальше отыскивать другую знакомую сельгу, а отъ другой къ третьей и т. д. Это онъ выбираетъ удобное мѣсто расчистить подсѣку.
Выборъ мѣста для подсѣки -- дѣло очень важное, Отъ котораго вполнѣ зависитъ хлѣбный урожай. Поэтому при выборѣ нужно принять въ расчетъ много разныхъ условій, и особенно обратить вниманіе на почву и породу лѣса. Къ счастью, два послѣднія условія, большею частью, совпадаютъ между собою. Гдѣ растетъ лиственный лѣсъ,-- береза, осина, ольха съ ивнякомъ, -- тамъ почва содержитъ въ себѣ много дорогого для земледѣльца перегноя, тамъ она покрыта сочною травою и цвѣтами, туда лѣтомъ бабы ходятъ собирать грибы; это самыя лучшія и дорогія мѣста для подсѣкъ. Гораздо хуже по плодородію та подсѣка, гдѣ растетъ ель и гдѣ почва глинистая. Если ель смѣшана съ березою и осиною, то и почва содержитъ въ себѣ больше суглинка и перегноя, и урожай здѣсь лучше. Но когда ель растетъ въ смѣси съ сосною, тогда подъ ними глинистая почва бываетъ покрыта слоемъ моха и даетъ худшій урожай. Самое плохое мѣсто для подсѣки -- гдѣ преобладаетъ сосна, а подъ нею песчаная почва, слабо прикрытая перегноемъ опавшей хвои.
Когда выборъ для подсѣки сдѣланъ, весеннее солнце просушитъ землю, и листъ на деревѣ развернется въ копѣйку, -- обыкновенно въ началѣ іюня или въ концѣ мая,-- крестьянинъ срубаетъ лѣсъ на облюбованномъ мѣстѣ и оставляетъ здѣсь срубленныя деревья на цѣлый годъ, чтобы они просохли, а земля подъ ними хорошенько пропрѣла. На другой годъ въ то же самое время крестьянинъ, выбравъ ясный и тихій день, приходитъ на мѣсто порубки и стелетъ достаточно просохшія деревья и сучья въ небольшіе костры, подъ которыми положены жерди съ такимъ расчетомъ, чтобы по нимъ можно было передвигать костры по направленію вѣтра. Эти костры зажигаются съ подвѣтренной стороны и огонь быстро охватываетъ все пространство сѣчи. Въ клубахъ то сѣраго, то чернаго, то синяго дыма, мелькаютъ и лижутъ землю огненные языки причудливыхъ формъ, то теряясь въ густомъ дыму, то вновь ярко вспыхивая и разбрасывая вокругъ себя миріады блестящихъ искръ. И въ этой массѣ огня и дыма, и жгучихъ огненныхъ искръ, то тамъ, то здѣсь, быстро мелькаетъ фигура мужика съ шестомъ въ рукахъ. Онъ валитъ лѣсъ, т. е. передвигаетъ шестомъ костры съ мѣста на мѣсто, наблюдая, чтобы хорошенько прогорѣли древесные корни и дуброва (дернъ). Искры летятъ въ глаза ему, ѣдкій дымъ застилаетъ дыханіе, а мужикъ бѣгаетъ себѣ въ огнѣ, какъ грѣшникъ въ аду на картинѣ страшнаго суда. Послѣ такой работы рѣдкій не страдаетъ воспаленіемъ глазъ, но мало кто думаетъ объ этомъ, поглощенный одною мыслью, одною заботой -- добыть хлѣбушка семьѣ. Но до хлѣбушка еще далеко. Того и гляди, поднимется сильный вѣтеръ и снесетъ съ гари или пала драгоцѣнную сажу и пепелъ, попусту развѣетъ ихъ по дикому лѣсу, и тогда даромъ пропадетъ мученическій трудъ мужика. Оттого крестьянинъ- спѣшитъ, какъ можно скорѣе, очистить палъ отъ несгорѣвшихъ деревьевъ и взорать землю. Трудно сказать, что тяжелѣе -- выжиганье ли подсѣки, или орка. Орютъ особою сохою съ болѣе прямыми сошниками и безъ палицы, поднимая землю не глубже 1 1/2 вершка. Соха то и дѣло задѣваетъ за корни, такъ что пахарь все время долженъ нести ее на себѣ, то опуская вглубь, то поднимая кверху. Тутъ нужны и опытный пахарь и привычная лошадь, иначе, того и гляди, сошка задѣнетъ за пень или корень и переломится. За оркою прямо сѣютъ зерно и потомъ боронуютъ деревянными боронами, слаженными изъ еловыхъ плахъ съ длинными сучьями вмѣсто зубьевъ. На подсѣкѣ дѣлаются 2--3 посѣва, рѣдко болѣе, и потомъ она запускается подъ лѣсную заросль лѣтъ на 20--25. Чѣмъ глубже на сѣверъ, тѣмъ медленнѣе растутъ деревья, и оттого подсѣки запускаютъ подъ заросль, на болѣе продолжительный срокъ,-- даже до 60 лѣтъ.
Если сравнить мученическій трудъ крестьянина при разработкѣ подсѣкъ съ воздѣлываніемъ постоянныхъ пахотныхъ полей, то послѣднее покажется не трудомъ, а забавою. Отсюда понятно какъ велика нужда, которая гонитъ крестьянина въ лѣсъ расчищать подсѣки. Но это кровная нужда не принимается въ расчетъ, и крестьянину болѣе полутораста лѣтъ приходится оборонять отъ законодательныхъ и административныхъ запрещеній и стѣсненій свое исконное право -- расчищать дикій лѣсъ, который, по народному воззрѣнію, есть Божій даръ, выросшій по Божьему произволенію на потребу всѣмъ людямъ".
Обиліе лѣса, который самъ понемногу затягиваетъ опустошенные участки, позволяетъ относиться къ нему небрежно, пользуясь отъ него, чѣмъ возможно. Особенно страдаетъ въ молодомъ возрастѣ береза, мягкая кора которой идетъ на всевозможныя подѣлки; тутъ и бураки, и короба, и крошни (сумы для переноски вещей), а въ глуши ложно встрѣтить берестяные сапоги, витыя изъ бересты веревки, конскую сбрую, посуду для варки пищи, какъ напр. берестяные котлы, возвращающіе насъ въ доисторическую эпоху, къ зарѣ гончарнаго искусства, а по порогамъ, олончане, на подобіе американскихъ индѣйцевъ, плаваютъ порою въ челнахъ, прошитыхъ, за неимѣніемъ гвоздей, ивовыми прутьями. Помимо подсѣкъ, матеріала для построекъ и домашнихъ подѣлокъ, лѣсъ доставляетъ населенію еще другіе заработки, которые подчасъ представляютъ не болѣе какъ крохи, падающія съ чьего то роскошнаго стола; это лѣсныя работы и охота на дичь. Лѣсныя работы, заключающіяся въ вырубкѣ и сплавѣ строевого лѣса, распилкѣ его на доски и брусья, заготовкѣ дровъ и т. п. занимаютъ важное и именно второе мѣсто въ хозяйственной дѣятельности края, что видно уже изъ количества заготовляемаго и вывозимаго матеріала. Такъ въ 1895 г. во всей губерніи было заготовлено лѣсныхъ матеріаловъ изъ казенныхъ дачъ -- 555-757 бревенъ и 86.658 куб. саж. дровъ, изъ частныхъ -- 580.459 бревенъ и 39.763 куб. саж. дровъ, изъ крестьянскихъ -- 16.335 бревенъ и 19.280 куб. с. дровъ. Всего значитъ: 1.152.551 бревенъ 145.701 куб. саж. дровъ. Въ разрядѣ фабрично-заводской дѣятельности (если о такой можно говорить въ Олонецкой губ.) на долю 11 лѣсопильныхъ заводовъ приходится 59% общей суммы производства, въ 2.831.200 р., стало быть 1.676.308 р. (1895 г.). Эта масса лѣсного матеріала могла бы возрости въ нѣсколько разъ при раціональномъ лѣсномъ хозяйствѣ и улучшеніи путей сплава, но объ этомъ мало кто думаетъ. Такъ какъ многочисленныя рѣки страны растекаются на три ската (гл. водораздѣлъ это Масельга), именно: къ Бѣлому морю, къ Финскимъ озерамъ и къ озеру Онего, то и сплавъ распредѣляется по тремъ направленіямъ. Для Бѣлаго моря главной сплавной артеріей, кромѣ нѣсколькихъ одинокихъ рѣкъ, какъ напр. Кемь, является Выгъ; начинаясь далеко на югѣ, онъ пробѣгаетъ 90 верстъ и вливается въ Выгозеро (927 кв. верстъ); въ Выгъ впадаютъ быстрыя полноводныя рѣчки Лекса и Кумбакса съ Вожмой, а тамъ гдѣ онъ снова чрезъ Надвоицкій проходъ вырывается изъ Выгозера, чтобы, пробѣжавъ 90 в., пасть въ Бѣлое море, широкая Онда вноситъ въ него обильныя воды Ондозера и цѣлой системы мелкихъ озеръ. Не одинъ Выгъ питаетъ Выгозеро, такъ какъ съ юга въ него падаетъ широкая Телекина, а съ запада Сегежа, Сандала тожъ; она вытекаетъ изъ глухой Кареліи, образуетъ на пути Машозеро и Сяргозеро, впадаетъ въ Сегозеро (1035 кв. в., уступаетъ только Онего), принимающее въ себя Селецкую и Остерскую рѣку, и отсюда уже подъ именемъ Сегежи падаетъ въ Выгъ. Единственно, что затрудняетъ и замедляетъ сплавъ, это многочисленные пороги, украшенные могилами тѣхъ безвѣстныхъ тружениковъ, которыхъ загнала сюда на гонку безъисходная нужда. Главная масса строевого лѣса идетъ по этой артеріи въ Бѣломорскіе порты, гдѣ ими грузятся иностранные суда. Финскій бассейнъ гораздо меньше Бѣломорскаго, и сплавной артеріей для него служитъ р. Лендера съ притоками Сѣверкою и Тулосъ. Наконецъ къ Онежскому бассейну принадлежатъ всѣ сплавныя рѣки, впадающія въ Онего, какъ напр. Повѣнчанка, Кумса, Суна, Шуя, Вытегра, Межа, Андома, Водла и другія. Сплавляемыя сюда бревна большею частью распиливаются на доски и брусья на мѣстныхъ лѣсныхъ заводахъ и въ такомъ видѣ отправляются въ Петербургъ. Рубкой и сплавомъ лѣсного матеріала занимается нѣсколько крупныхъ фирмъ, въ томъ числѣ извѣстные Петербургу Громовы, но выгонка лѣса производится ими не прямо, а часто чрезъ посредство рядчика, который изъ того малаго, что ему перепадетъ на наемъ рабочихъ, утягиваетъ нѣкоторую толику дѣтишкамъ на молочишко. Рядчикъ, обыкновенно, свой же карелякъ, только по сытнѣе другихъ, онъ обязуется доставить на мѣсто ко времени вскрытія рѣкъ извѣстное число рабочихъ, гонщиковъ, которыхъ онъ подряжаетъ еще зимою, разсовывая имъ задатки и выправляя имъ въ волости билетъ.
Многіе лѣсопромышленники производятъ лѣсныя заготовки всегда въ своей округѣ, которою завладѣваютъ такъ крѣпко, что ужъ никакой другой промышленникъ не сунется сюда, потому что всѣ мѣстные крестьяне, стало быть единственные рабочіе, находятся поголовно въ неоплатныхъ долгахъ своему "хозяину", и уплачиваютъ свои долги работой. Очень часто задолжавшіе крестьяне остаются вѣчными работниками своихъ кредиторовъ, навсегда утерявъ надежду выскочить изъ этой кабалы. Обыкновенно хозяева не объявляютъ впередъ заработной платы, обѣщаясь разсчитать своихъ рабочихъ наравнѣ съ прочими -- "какъ люди, такъ и мы". Пока продолжается работа хозяева стараются не выдавать рабочимъ деньги на руки, а открываютъ имъ кредитъ въ собственныхъ лавочкахъ и такимъ образомъ убиваютъ двухъ зайцевъ заразъ -- и товаръ плохой сбываютъ, и цѣну на него ставятъ высокую. Практикуются, конечно, и другія мошенничества, особенно если рабочій безграмотный и не въ состояніи учесть свой заборъ. Затѣмъ при разсчетѣ, обыкновенно, случается такъ, что заработокъ покрывается суммой забора, и за рабочимъ по прежнему остается старый долгъ, который закабаляетъ его на новую работу. Мужикъ чувствуетъ, что его обираютъ, но ничего подѣлать не въ состояніи, и часто съ горя и нужды беретъ еще новый задатокъ и годъ отъ году все крѣпче увязаетъ въ разставленную ему яму.
Выгонка продолжается со вскрытія до 15--20 іюня, а рабочая плата колеблется смотря по опытности гонщика и времени, между 50 к. и 1 р. 20, 1 р. 50 к. въ день. Гонкѣ предшествуетъ рубка лѣса и его вывозка къ сплавной рѣчкѣ, на которую карелякъ подряжается также еще зимою. На одной или нѣсколькихъ лошадяхъ, съ запасомъ пищи выѣзжаетъ онъ къ Новому году въ лѣсъ и рубитъ и возитъ до 1 Марта, когда роднички начинаютъ просачиваться сквозь талый снѣгъ. Выволочивъ бревна на ледъ, рубщики, большею частью мѣстные крестьяне, возвращаются по домамъ, закупивъ на скудный заработокъ мучицы, потому что своя уже пришла къ концу. Ихъ мѣсто занимаютъ гонщики. Бревна, клейменыя знакомъ собственника купца, по вскрытіи рѣки плывутъ на льду до ближайшаго озера; гдѣ ихъ собираютъ въ кошели, пріемъ, измышленный какимъ то мѣстнымъ геніемъ и заключающійся въ томъ, что изъ 200 бревенъ, связанныхъ концами, устраиваютъ на водѣ кругъ, куда впихиваютъ остальныя бревна, которыя плаваютъ въ немъ совершенно свободно; это-то свободное плаваніе ихъ въ кошелѣ устраняетъ разбой бревенъ отъ бури. Впереди кошеля устраивается особый плотъ -- головня съ досчатой хижиной -- пріютомъ гонщиковъ. Когда кошель входитъ въ рѣку, головню отцѣпляютъ, а развязку кошеля предоставляютъ порогамъ. Бревна лѣниво плывутъ къ порогамъ, то и дѣло приваливаясь къ берегамъ, откуда гонщики отпихиваютъ ихъ баграми. "Но вотъ и пороги {Майковъ, "Поѣздка въ Обонежье и Карелу", стр. 265.}; съ шумомъ и плескомъ перелетаютъ бревна, словно игрушечки, черезъ камни, но вотъ одно бревнышко зацѣпилось за камень, къ нему пристало другое, третье, сотня, двѣ даже. Закопошился народъ на берегу, готовятъ лодку -- надо разломать "заторъ". Лодка отчаливаетъ, ребятушки крестятся. Бойко вскакиваютъ они на заторъ и баграми начинаютъ разламывать его; бревно за бревномъ отколупываютъ рабочіе отъ затора, послѣдній все уменьшается -- наконецъ остается съ десятокъ бревенъ всего. Тогда лодка отчаливаетъ и съ трудомъ догребаетъ до берега -- на заторѣ остается одинъ, много двое самыхъ молодцовъ. На берегу снова крестятся. Вотъ заторщикъ колупнулъ на послѣдокъ бревно, на которомъ онъ стоитъ, оно отрывается и съ быстротой молніи несется внизъ. Молодчина крѣпко втыкаетъ въ него свой багоръ, устанавливается и стоя, проносится по порогу. Крикъ одобренія вырывается у зрителей, да и есть, признаться, чему! Картина дивная! Ловкость необычайная! "И все такъ счастливо проходите"? спрашиваете вы. "Много нашего брата тутъ по Сегежѣ разбросано", спокойно отвѣчаютъ вамъ, и то, чѣмъ вы сейчасъ любовались, опротивѣетъ вамъ, когда вы вспомните, что могли бы быть свидѣтелемъ смерти человѣческой изъ-за 4 р. 20 к, въ 7 рабочихъ дней! А приказчики чаекъ попиваютъ, или покрикиваютъ только съ берега". Такъ описываетъ сплавъ на порогѣ Майновъ. Я самъ видѣлъ колоссальные заторы на Поръ-порогѣ и Гирвасѣ, но тамъ не можетъ быть и рѣчи о спускѣ рабочаго по порогу на бревнѣ -- разобьетъ въ дребезги, какъ колетъ въ щепы громадныя бревна. Тамъ для устраненія затора подвѣшиваютъ на перекинутомъ съ берега на берегъ канатѣ люльку, изъ которой гонщики, работая баграми, разворачиваютъ заторъ. Удивительно, что большая часть ихъ, работая чуть не всю жизнь на водѣ, не умѣетъ плавать, почему, въ случаѣ несчастья, они тонутъ самымъ жалкимъ образомъ. Пройдя нѣсколько озеръ и порожистыхъ рѣкъ, бревна подходятъ къ заводу, гдѣ пилятся на доски и складываются въ штабели въ ожиданіи погрузки на баржу.
Кромѣ того что крестьянинъ "колетъ, рубитъ, рѣжетъ" лѣсъ, онъ беретъ съ него еще другую дань -- дичь. Много всякой дичи и звѣрья водится въ лѣсистыхъ мѣстахъ Обонежья и корелы; обширныя болота заселили водяныя курочки, кронъ-гаръ-вальдшнепфы, бекасы, которые питаются на нихъ всякою ягодой, болотными слизняками, червячками и прочею дрянью. На рѣкахъ и озерахъ плаваютъ стаями утки (кряквы, чирки, нырки и другія разновидности), гуси, лебеди, гагары, держась по мелководью вблизи зарослей осоки и камыша, гдѣ много всякой, снѣди. Но эту дичь олончанинъ оставляетъ втунѣ (особенно лебедя, ибо кто лебедя убьетъ, тому плохо будетъ -- сгоритъ), потомучто этой дичи нѣтъ сбыту, а сами не ѣдятъ -- заряды больно дороги. Главное вниманіе обращено на крупную лѣсную дичь, которая остается зимовать въ олонецкихъ лѣсахъ. Тетеревъ и рябчикъ держатся въ лиственныхъ лѣсахъ, то въ ельникѣ, то въ соснякѣ, мошникъ любитъ глухія мшистыя корбы, бѣлая куропатка кормится по низинкамъ клюквой, а сѣрая часто посѣщаетъ ржи и овсы и нерѣдко водится около самаго жилья.
Изъ звѣрья главное значеніе имѣетъ бѣлка, которая, какъ и рябчикъ, бываетъ то сосновая, то еловая, и которой такъ много, что ее встрѣчаешь на каждомъ шагу; говорятъ, однако, что бѣлка рѣдѣетъ и не столько отъ истребленія человѣкомъ, сколько отъ какихъ-то бѣличьихъ падежей или моровъ. Рѣже встрѣчается горностай, который водится по боровымъ мѣстамъ, еще рѣже удается выслѣдить выдру, мѣхъ которой цѣнится высоко. Въ мелкомъ ельникѣ водится куница, она нерѣдко забирается въ бѣличье гнѣздо, вытѣсняя оттуда хозяевъ. Наконецъ всюду встрѣчается заяцъ, составляющій легкую добычу лисицы (краснобурой, чернобурая очень рѣдка) и волка, который удостаиваетъ зайца своимъ вниманіемъ, когда ему не посчастливится возлѣ крестьянскаго стада. Рогатый лось и сѣверный олень (отъ Сегежи на сѣверъ и по Выгу) обычные обитатели олонецкаго лѣса, настоящимъ хозяиномъ котораго является однако бурый мѣдведь, да его вассалъ и оруженосецъ волкъ. Но объ нихъ ниже. Охота на лѣсную дичь очень распространенное занятіе, особенно въ Повѣнецкомъ и Пудожскомъ уѣздахъ; здѣсь чуть не у каждаго крестьянина есть ружье винтовка. Но что это за ружья! Стволъ стариннаго здѣшняго издѣлія, инвалидъ еще дѣдовыхъ временъ, насаженъ и прикрѣпленъ къ самодѣльному и неуклюжему ложу проволокой, а то такъ веревкой. Замокъ у одного видѣннаго мною ружья самопроизвольно вываливался изъ гнѣзда, а взводъ курка такъ стерся, что охотникъ во время прицѣла держалъ его пальцемъ, не прибѣгая для спуска къ собачкѣ. Попадаются и кремневки. Про свои ружья мужики сами говорятъ: "стволъ со Щукина, ложе съ Лыкина, замокъ съ Казани, курокъ съ Рязани, а забойникъ (шомполъ) дядя изъ полѣна сдѣлалъ". И вотъ съ такимъ оружіемъ олончанинъ шляется по лѣсу, гдѣ того и гляди наткнешься на медвѣдя, но привычка къ звѣрю выработала хладнокровное отношеніе къ нему, такъ что мужикъ не очень-то опасается такой встрѣчи. Стрѣляютъ тамошніе охотники мѣтко, но только изъ своихъ ружей, къ которымъ привыкли; бѣлку бьютъ маленькой пулькой непремѣнно въ ротъ, чтобы не испортить шкурки, рябчика -- въ голову, медвѣдя между глазъ. Главный предметъ охоты -- тетеревъ и рябчикъ. Зная родной лѣсъ, какъ свои пять пальцевъ, охотникъ примѣчаетъ мѣста, которыя тетерева облюбовали подъ токъ или куда они слетаются весною и осенью клевать шишки и, разставивъ по деревьямъ чучела, самъ садится въ шалашикъ и бьетъ прилетающихъ птицъ. Весною и осенью ихъ ловятъ также силками, а зимою ходятъ съ сакомъ, т. е. сѣтью на обручѣ діаметромъ въ 1 1/2 аршина, а обручъ насаженъ на длинный шестъ. Высмотрѣвъ мѣсто въ снѣгу, гдѣ тетерева зарываются на ночь цѣлой компаніей, прижавшись для тепла другъ къ другу, охотникъ подбирается къ нимъ ночью съ товарищемъ, который освѣщаетъ путь лучиной въ то время, какъ тотъ ловко накрываетъ сакомъ весь тетеревиный ночлежный пріютъ. Однако главный доходъ доставляетъ рябчикъ и бѣлка, отъ добычи которыхъ прямо зависитъ благосостояніе многихъ крестьянскихъ семей. Весной и осенью рябцовъ бьютъ подманивая ихъ близко къ себѣ свистомъ. Охотникъ становится на лѣсной полянѣ съ двумя свистками -- подъ самца и подъ самку, и свиститъ сперва по очереди въ оба, а потомъ въ одинъ, смотря по тому, кто окликнется. Рябчикъ, сломя голову, летитъ на свистъ, садится -- тутъ его и настигаетъ мѣткая пулька. Но очень часто первую половину зимы съ осени ихъ ловятъ силками, которые дѣлаются изъ конскаго волоса. Постановка силковъ дѣло хитрое и требующее снаровки. Охотникъ еще осенью примѣчаетъ, гдѣ птица садится и клюетъ; онъ снимаетъ на этомъ мѣстѣ дернъ до песка и дѣлаетъ вокругъ загородку съ воротцами; въ загородку онъ кладетъ ягоды и ставитъ силья такъ, чтобы они концами лежали къ воротамъ. Нерѣдко рябчикъ, попавшій головой въ силокъ, выбившись изъ силъ подыхаетъ отъ удушенія, а потому мясо такихъ птицъ становится синимъ и цѣнится ниже стрѣлянаго или давленаго "пастью". Пасть -- другой способъ и орудіе ловли рябчиковъ и мелкаго звѣря. Это та же загородка, но вмѣсто силка въ ней устраивается ловушка изъ бревенъ, подпертыхъ палочками и прикрытыхъ хворостомъ съ такимъ разсчетомъ, чтобы пролѣзающій подъ эту машину рябчикъ или звѣрь задѣли за палочку и уронили на себя тяжелое бревно, которое давитъ ихъ на мѣстѣ. Бѣлую и сѣрую куропатку бьютъ меньше, потомучто ихъ приходится стрѣлять въ летъ, а это трудно сдѣлать пулькой. Бѣлку бьютъ, начиная съ октября, когда она успѣла смѣнить свой красноватый лѣтній мѣхъ на сѣрый зимній; охота на нее продолжается до глубокаго снѣга и производится при непремѣнномъ участіи мѣстной охотничьей собаки, карельской лайки, которая выслѣживаетъ звѣрька и держитъ его на деревѣ, пока охотникъ не наладится и не хлопнетъ его пулькой въ ротъ или мордочку. Осенью же бьютъ и зайцевъ, но чаще ловятъ ихъ пастью или же кляпцами, т. е. желѣзной западней вѣсомъ въ 5 фунтовъ, которую обшиваютъ бѣлымъ холстомъ и кладутъ на снѣгу, прикрывъ чѣмъ нибудь. Иногда въ кляпцы попадаетъ и лиса и рысь, но эти звѣри уволакиваютъ съ собою легкіе кляпцы, если они не прикрѣплены къ пню или чему другому. Выдру выслѣживаютъ съ лайкой по глубокому снѣгу на лыжахъ и загоняютъ ее на дерево, въ дудло; какъ только звѣрь залѣзъ туда, дупло затыкаютъ, дерево рубятъ и убиваютъ несчастное животное. Норку промышляютъ тоже въ октябрѣ и бьютъ какъ бѣлку на деревѣ. Лисицу подкарауливаютъ ночью, когда она пробирается къ водѣ половить рыбку, а зимою ловятъ ее въ капканы и большія пасти. Лось попадается охотнику рѣдко, и охота на него трудна. Такъ же трудно гнать оленя, что дѣлаютъ весною по насту на лыжахъ. Этотъ способъ охоты распространенъ по всему сѣверу Европы, Азіи и Америки и заключается въ томъ, что охотникъ на лыжахъ и съ собаками загоняетъ оленя до изнеможенія. Олень вначалѣ далеко уходитъ отъ охотника, который бѣжитъ по его слѣду неторопясь; пасть держитъ его хорошо, и лыжи скользятъ легко по мерзлой поверхности, между тѣмъ какъ олень проваливаетъ тонкими ногами при каждомъ шагѣ, а острый льдистый край слѣда понемногу порѣзаетъ кожу на голени до кровавыхъ ранъ. Понемногу разстояніе между охотникомъ и оленемъ сокращается настолько, что можно остановиться и бить навѣрняка въ изнемогающаго, едва бредущаго тяжелымъ невѣрнымъ шагомъ звѣря. Сибирскіе инородцы бьютъ оленя стрѣлами, которыя, въ случаѣ промаха, охотникъ подбираетъ либо самъ, либо оставляетъ ихъ бѣгущему сзади товарищу. Охотникъ нерѣдко нападаетъ на стадо въ 5--10 головъ, и такъ какъ они не разбѣгаются, а бѣгутъ вмѣстѣ, то всѣ становятся его добычей. Однако лѣтомъ олончанинъ ни за что не убьетъ оленя -- грѣхъ, а грѣхъ потому, что лѣтняя шкура ни на что негодна.
Много ли прибыли получаетъ олончанинъ отъ своей охоты? Здѣсь опять таки повторяется зачастую то, же самое, что мы видѣли въ лѣсномъ дѣлѣ. "Когда полѣсовщикъ возвращается съ промысла домой, то его уже поджидаетъ ловкій человѣкъ-скупщикъ, а то и приказчикъ его и тотчасъ назначаетъ цѣну товару; тутъ парѣ рябчиковъ цѣна 15 и 18 к., а парѣ тетеревовъ отъ 25 до 35; полѣсовщикъ имѣетъ право попридержать дичь и прислушаться къ ходящимъ цѣнамъ; иной разъ случается, что къ нему же будто ненарокомъ наѣзжаетъ другой скупщикъ и даетъ двумя-тремя копѣйками дороже -- тогда и завсегдаточный дѣлаетъ надбавку, и покупатель и покупщикъ сходятся въ цѣнѣ. Случается, что скупщикъ набивается тутъ же порохомъ и пульками; карелякъ потопорщится, потопорщится, да и возьметъ у своего давальца порошку по 1 р. 25 к. за фунтъ, т. е. ту цѣну, которую платитъ онъ и въ городѣ" {Майновъ, стр. 283.}.
Промышленники охотники нерѣдко состоятъ въ долгу у своихъ скупщиковъ, чѣмъ тѣ, конечно, пользуются въ свою пользу. Зимою мороженая дичь обозами идетъ въ Петербургъ. "Великое дѣло укладка дичи -- и здѣсь нужно умѣнье и особая ухватка, пріобрѣтенная горькимъ опытомъ и передающаяся отъ дѣдовъ и прадѣдовъ; дичь кладутъ въ короба, да не просто валятъ, а на каждый рядъ накладутъ соломы, а черезъ два три ряда продернутъ черезъ весь коробъ крестъ на крестъ палки, чтобы птица не мялась верхними рядами. На 100 паръ надо считать особую подводу, а это дѣло меньше 10 р. въ цѣну не положишь, такъ что на каждую пару подвода ляжетъ десятью копѣйками, да себя, прокормить на пути туда и обратно станетъ 4 р., да лошаденка обойдется въ 3 цѣлковыхъ, да въ Питерѣ проживешь не меньше 4 р., такъ что 100 паръ и станутъ въ одной доставкѣ 21 р., и придется въ Питерѣ дичь-то продавать на 21 к. на пару дороже, а тутъ еще Петербургскіе купцы подтянутъ -- не суйся бѣлоглазый не въ свое дѣло, да искушеній опять много въ этомъ городѣ -- ну и выходитъ, что лучше продавать птицу на мѣстѣ, благо можно оставаться у себя дома, не нудить свои косточки по ухабамъ и сугробамъ и уважить доброму человѣку скупщику, который товаръ и въ Питеръ доставитъ, и самъ проведетъ питерскихъ купцовъ мошенниковъ, и на соблазны питерскіе не посмотритъ. Такимъ-то вотъ побытомъ по отсутствію иниціативы, по косности своей и по несмѣлости, и питается карелякъ крохами отъ стола скупщиковъ" {Майновъ, стр. 284.}.
Но лѣсная дебря, дѣтей которыхъ олончанинъ немилосердно истребляетъ на свою потребу или на поправку, жестоко мститъ ему въ лицѣ своихъ крупныхъ обитателей, медвѣдя и волка, съ которыми тотъ ведетъ непрерывную, неустанную борьбу. Одинъ изъ краеугольныхъ камней крестьянскаго хозяйства это скотъ. Мы видѣли выше съ какимъ упорствомъ крестьянинъ стремится расширить свои сѣнокосы, чтобы завести лишнюю корову, лошадь, навозомъ ихъ подправить пашню, а зимой наниматься съ лошадью въ обозъ, на рубку лѣса и т. п. Отъ скота въ значительной мѣрѣ зависитъ его благосостояніе, даже богатство, почему крестьянинъ и зоветъ его животиной, животомъ. Но въ лѣсистой мѣстности, гдѣ по дремучему бору, по болотамъ на просторѣ рыскаетъ волкъ и бродитъ медвѣдь, крестьянскій скотъ находится въ вѣчной опасности, въ постоянной осадѣ. Чуть мѣстность поглуше, такъ чуть не каждый день слышишь жалобы на звѣря; сегодня волкъ утащилъ овцу, завтра жестоко покусалъ робкую кобылу или жеребенка, чуть не выдравъ ему задней ноги, а на другой день разносится извѣстіе о коровѣ, которую задралъ лютый звѣрь, медвѣдь, передъ тѣмъ вдостоль навалявшійся и налакомившійся крестьянскимъ овсомъ. Зимою, когда скотъ во дворѣ, растравленные голодомъ волки слоняются ночью по сонной деревнѣ, засыпанной снѣгомъ и облитой яркимъ луннымъ свѣтомъ, и таскаютъ изъ сѣней, изъ дворовъ собакъ. Есть мѣста, гдѣ крестьяне вовсе не сѣютъ овса на лѣсныхъ подсѣкахъ, не оставляютъ на племя, а убиваютъ молодыхъ жеребятъ, чтобы ни овесъ, ни жеребята не доставались звѣрю. Въ среднемъ волки и медвѣди истребляютъ за годъ въ Олонецкой губерніи безъ малаго до 2.000 головъ крупнаго и до 3.500 головъ мелкаго скота, что въ переводѣ убытка на деньги равняется около 50.000 р., т. е. больше 1 р. на каждый крестьянскій дворъ. Вотъ дань, которую населеніе губерніи платитъ ежегодно властителямъ Олонецкихъ лѣсовъ. Борьба со звѣремъ ведется съ перемѣннымъ счастьемъ, но перевѣсъ какъ будто на сторонѣ звѣря: онъ платится жизнью и шкурой, но взамѣнъ павшихъ, лѣсныя дебри высылаютъ новыя нарождающіяся въ нихъ поколѣнія, въ то время какъ мужикъ часто не знаетъ отдыха и сроку, стѣсненъ звѣремъ въ своихъ хозяйственныхъ затѣяхъ, вѣчно трепещетъ за скотъ и ждетъ напасти, а сверхъ того и самъ иногда попадаетъ въ лапы своего врага, отъ которыхъ не всегда уходитъ живымъ.
Какъ средство борьбы земство придумало преміи за каждаго убитаго волка и медвѣдя въ размѣрѣ отъ 1 до 15 р., но мѣра эта мало помогаетъ. Время ли мужику, да и есть ли тому возможность, гоняться по необозримому лѣсу въ самое горячее рабочее время за волкомъ, который сегодня напакостилъ здѣсь, а завтра пакоститъ уже гдѣ нибудь за 15--20 верстъ, или выходить на медвѣдя съ дряннымъ своимъ ружьемъ. Также трудно устраивать облавы, которыя отнимаютъ много времени, отрываютъ много людей отъ работы и только въ исключительномъ случаѣ увѣнчиваются успѣхомъ и то временнымъ. Въ такомъ счастливомъ положеніи находятся жители большого Климецкаго острова (30 в. въ длину и отъ 400 саж. до 100 в. въ ширину), расположеннаго у ю.-в. конца Заонежскаго полуострова. Зимою, когда озеро замерзаетъ, волки пробираются на островъ по льду и остаются тамъ на лѣто, лакомясь крестьянскимъ скотомъ. Они довели жителей до того, что тѣ съ 1865 г. ежегодно устраиваютъ на нихъ весною облаву, для чего соединяются обитатели всѣхъ селеній. Вотъ какъ описываетъ картину этой облавы одинъ бытописатель края {Приклонскій, "Народная жизнь на сѣверѣ". Стр. 299--305.}.
Обыкновенно весной крестьяне собираются на общій мірской сходъ, гдѣ выбирается болѣе удобный день для облавы, непремѣнно въ маѣ. Здѣсь же рѣшаютъ, сколько человѣкъ должны участвовать въ облавѣ, много ли нужно волкогоновъ, которые должны шумомъ пугать и сгонять волковъ въ одно мѣсто, и много ли насѣтниковъ, на обязанности которыхъ лежитъ доставить сѣти и ловить ими волковъ. Затѣмъ производятся общественные выборы,-- избираются и переписываются въ особый списокъ болѣе 100 насѣтниковъ, 9 сотенныхъ и 18 пятидесятниковъ, обязанныхъ наблюдать за волкогонами. О днѣ, назначенномъ для облавы, объявляется по деревнямъ съ тѣмъ, чтобы хозяева не смѣли выгонять скотъ изъ дворовъ, пока не окончится истребленіе волковъ, обыкновенно продолжающееся около двухъ дней.
Въ день, назначенный для облавы, раннимъ утромъ, всѣ волкогоны собираются въ деревнѣ Куршницы, самомъ сѣверномъ поселеніи острова. Сельскій староста по спискамъ провѣряетъ прибывшихъ и раздаетъ пистоны и порохъ тѣмъ, у кого есть ружья, приказывая только пугать звѣря холостыми зарядами и отнюдь не стрѣлять дробью или пулями, во избѣжаніе несчастныхъ случаевъ. Затѣмъ волкогоны раздѣляются на 9 отрядовъ, которые бросаютъ между собою жеребьи для опредѣленія, по какой мѣстности острова каждый отрядъ долженъ идти при преслѣдованіи волковъ. Жеребьи означены нумерами отъ No 1 до No 9, и всѣ отряды, во время преслѣдованія, должны образовать изъ себя непрерывную цѣпь, расположившись по порядку нумеровъ жеребья отъ востока къ западу. Староста напоминаетъ каждому отряду границы назначенной ему мѣстности и предостерегаетъ, чтобы, во избѣжаніе путаницы, никто не смѣлъ выходить изъ своихъ границъ и врываться въ границы сосѣдняго отряда. Для наблюденія за порядкомъ начальство надъ каждымъ отрядомъ поручается избраннымъ ранѣе на сходѣ сотенному и двумъ пятидесятникамъ. По окончаніи всѣхъ этихъ приготовленій служится мірской напутственный молебенъ, и волкогоны идутъ на сѣверный конецъ острова, откуда должно начаться преслѣдованіе волковъ. На сѣверномъ берегу волкогоны становятся по своимъ мѣстамъ, какъ будто хорошо разученное и дисциплинированное войско. Каждый отрядъ въ своихъ границахъ растягивается цѣпью, сливаясь на границахъ съ сосѣдними отрядами, такъ что всѣ они образуютъ одну непрерывную цѣпь волкогоновъ, разставленныхъ на небольшихъ разстояніяхъ другъ отъ друга. Раздается сигналъ, и вся цѣпь волкогоновъ разомъ поднимаетъ ужасный шумъ,-- всѣ кричатъ, какъ можно громче, колотятъ трещотками, трубятъ въ трубы, стрѣляютъ изъ ружей, шумятъ кто во что гораздъ. И среди этой безобразной разноголосицы, подъ оглушительный шумъ этого дьявольскаго концерта, вся цѣпь волкогоновъ въ порядкѣ выступаетъ въ путь. Порядокъ этого крестьянскаго похода примѣрный: ни одинъ волкогонъ не зайдетъ въ границы сосѣдняго отряда, не отстанетъ назади, не перестаетъ держаться приблизительно равнаго разстоянія отъ своихъ сосѣдей. Сотенный и пятидесятники зорко смотрятъ за своимъ отрядомъ и, чуть замѣтятъ малѣйшее замѣшательство, тотчасъ прекращаютъ безпорядокъ, а главное, -- то и дѣло напоминаютъ волкогонамъ, чтобы шумѣли, какъ можно громче.
Шумъ, поднятый волкогонами, пугаетъ волковъ и гонитъ ихъ въ глубину острова. Между тѣмъ человѣческая цѣпь безостановочно и все въ одномъ и томъ же порядкѣ подвигается впередъ и снова настигаетъ звѣря, скрывшагося въ какой нибудь глухой трущобѣ. Волкъ опять пускается бѣжать отъ человѣка, но чѣмъ дальше идетъ время, тѣмъ болѣе онъ привыкаетъ къ крику, стуку и ружейнымъ выстрѣламъ и начинаетъ держаться невдалекѣ отъ цѣпи. То тамъ, то здѣсь волкъ показывается на глаза волкогонамъ, и по цѣпи проносятся оживленные крики: "волкъ, волкъ!" Наступаетъ моментъ, самый опасный для успѣха облавы. Бѣда, если горячіе охотники увлекутся преслѣдованіемъ и, бросившись къ волку, разстроятъ порядокъ въ цѣпи. Тогда волкъ легко можетъ прорваться сквозь разорванную цѣпь, и волкогонамъ придется снова начинать преслѣдованіе. Для предупрежденія безпорядковъ начальники отрядовъ суетливо бѣгаютъ вдоль цѣпи, наблюдая, чтобы никто не забѣгалъ впередъ и всѣ держались на равномъ разстояніи другъ отъ друга. Волкогоны, поощряемые приказаніями сотенныхъ и пятидесятниковъ, поднимаютъ усиленный шумъ, и испуганный волкъ снова убѣгаетъ съ глазъ долой.
Когда цѣпь выходитъ на такъ называемый "зимникъ", т. е. зимнюю дорогу, проложенную поперекъ острова, въ это время преслѣдованіе волковъ пріостанавливается. Шумъ смолкаетъ, утомленные волкогоны усаживаются вдоль дороги по своимъ мѣстамъ, и каждый принимается за принесенный изъ дому обѣдъ. За обѣдомъ слѣдуетъ небольшой отдыхъ, во время котораго староста раздаетъ пистоны и порохъ тѣмъ волкогонамъ, у которыхъ осталось мало прежде выданныхъ зарядовъ. Отдохнувъ, всѣ, въ прежнемъ порядкѣ, съ шумомъ и гамомъ, отправляются въ дальнѣйшій путь. Теперь волкогонамъ осталось безостановочно пройти еще 13 в. до такъ называемой "Волчьей смерти". И что за трудный, что за утомительный трудъ предстоитъ имъ! Въ иномъ мѣстѣ нужно брести болотомъ по поясъ въ водѣ; тамъ приходится перелѣзать черезъ, груды валежника, здѣсь перескакивать съ кочки на кочку, въ другомъ мѣстѣ то и дѣло спотыкаться объ усѣянные по землѣ камни, или пробираться сквозь лѣсную чащу. Въ то-же время нужно смотрѣть по сторонамъ, чтобы не нарушить порядка въ цѣпи, и безъ перерыва и умолка должно кричать во все горло, колотить по деревьямъ и камнямъ, стучать чѣмъ ни попало, стрѣлять изъ ружей. И чѣмъ ближе подвигаются волкогоны къ "Волчьей смерти", тѣмъ чаще и суетливѣе бѣгаютъ вдоль цѣпи сотенные и пятидесятники, приказывая, какъ можно больше шумѣть, тѣмъ громче и задорнѣе становятся крики, и чаще раздаются ружейные выстрѣлы. Здѣсь волкогонамъ нужно особенно постараться, чтобы прогнать всѣхъ волковъ чрезъ "Волчью смерть", чтобы ни одинъ волкъ не могъ проскользнуть и вернуться назадъ.
"Волчьею смертью называется узкій перешеекъ шириною въ 400 с., раздѣляющій островъ на двѣ половины. Сюда къ полудню собирается болѣе 100 насѣтниковъ и скрываются въ засадѣ, поджидая прибытія волкогоновъ. Какъ скоро волкогоны прогонятъ всѣхъ волковъ чрезъ "Волчью смерть" и сойдутся на перешейкѣ, насѣтники выходятъ изъ засады и смѣняютъ волкогоновъ въ преслѣдованіи звѣря. Теперь волкогоны уходятъ за 5 в. въ Климецкій монастырь, гдѣ и остаются ночевать. Между тѣмъ насѣтники поспѣшно принимаются за работу, перегораживая перешеекъ въ иныхъ мѣстахъ частымъ частоколомъ, а большею частью принесенными съ собою рѣдкими и толстыми сѣтями, которыя разставляются въ два ряда. Окончивъ изгородь, они остаются около нея на всю ночь караулить, чтобы какой нибудь хитрый волкъ не могъ проскользнуть чрезъ частоколъ или сѣти.
Волкогоны, переночевавъ въ Климецкомъ монастырѣ и отслуживъ поутру напутственный молебенъ, идутъ на южный конецъ острова; здѣсь отряды разстанавливаются цѣпью въ такомъ же точно порядкѣ, какъ было наканунѣ, на сѣверномъ концѣ острова. Опять поднимаются шумъ, гамъ и стрѣльба изъ ружей, опять волкогоны въ строгомъ порядкѣ выступаютъ въ свой обычный походъ и гонятъ волковъ къ "Волчьей смерти".
Между тѣмъ насѣтники сидятъ около изгороди, спрятавшись въ засадѣ,-- въ наскоро устроенныхъ шалашахъ. Они съ нетерпѣніемъ поджидаютъ, скоро ли заслышится шумъ и трескъ, поднятый приближающимися къ нимъ волкогонами. Издали начинаетъ доноситься глухой гулъ человѣческихъ голосовъ и звуки ружейныхъ выстрѣловъ. Шумъ становится все яснѣе и яснѣе по мѣрѣ приближенія волкогоновъ. Начинаютъ показываться и волки, но встрѣтивъ изгородь, поворачиваютъ назадъ. Насѣтники приготовляютъ дубины и топоры, чтобы бить волковъ, но все еще смирно сидятъ въ засадѣ, поджидая своей очереди. Пока работаютъ по прежнему одни волкогоны, и притомъ теперь у нихъ идетъ самая трудная работа, требующая особаго вниманія и ловкости. Волки, встрѣтивъ изгородь изъ частокола и сѣтей въ "Волчьей смерти", бѣгутъ назадъ и стараются проскользнуть сквозь цѣпь волкогоновъ. Теперь нужно смотрѣть въ оба глаза и шумомъ не пропускать звѣря сквозь цѣпь, отгоняя его обратно къ изгороди.
Наконецъ, когда волкогоны, смыкаясь все тѣснѣе и тѣснѣе по мѣрѣ приближенія къ узкому перешейку, близко подойдутъ къ изгороди,-- тогда передъ глазами засѣвшихъ по шалашамъ насѣтниковъ открывается рѣдкая картина. Множество звѣрей сбѣгается къ изгороди. Сотни зайцевъ проскакиваютъ сквозь рѣдкія сѣти и благополучно скрываются въ сѣверной половинѣ острова, не привлекая на себя вниманіе человѣка. Лисицы и волки то бѣгаютъ вдоль изгороди, стараясь найти въ ней лазейку, то бѣгутъ назадъ, но, отогнанные волкогонами, опять возвращаются къ ужасному для нихъ мѣсту, къ "Волчьей смерти". А волкогоны сомкнутою цѣпью уже подошли къ сѣтямъ, и звѣри, испуганные и оглушенные ужаснымъ шумомъ, безнадежно бросаются къ сѣтямъ. Наконецъ, насѣтники выскакиваютъ изъ засады и начинается дикая сцена убійства волковъ и лисицъ, запутавшихся въ сѣтяхъ. Волкъ съ остервѣненіемъ защищается зубами, но сотни враговъ безъ устали осыпаютъ его ударами. Дубина и обухъ топора, словно цѣпы при молотьбѣ хлѣба, частыми ударами быстро выколачиваютъ жизнь изъ волчьяго тѣла, и скоро "Волчья смерть" покрывается трупами волковъ и лисицъ. Тысячеголовая толпа волкогоновъ и насѣтниковъ садится отдыхать на мѣстѣ побоища. Съ волчьихъ и лисьихъ труповъ тутъ же сдираются шкуры и потомъ относятся въ Климецкій монастырь въ благодарность за ночлегъ и ужинъ, безплатно предложенный волкогонамъ".
Если облава окончилась истребленіемъ всѣхъ волковъ, крестьяне радостно возвращаются по домамъ, но если какой нибудь волкъ по оплошности ушелъ отъ загонщиковъ, облава повторяется снова. Если въ облавѣ принимаютъ участіе около 1.000 ч. и она продолжается 2 дня, то на борьбу со звѣремъ тратится 2.000 рабочихъ дней, а въ переводѣ на деньги -- 1.000 р., что очень много для населенія острова въ 2.500 душъ. Но крестьяне предпочитаютъ лучше затратить дорогое время, чѣмъ все лѣто безпокоиться изъ-за волковъ и терпѣть отъ нихъ убытки. Но не вездѣ однако оказывается возможнымъ прибѣгнуть къ такому способу борьбы со звѣремъ, и въ большинствѣ случаевъ населеніе прибѣгаетъ къ покровительству сверхъестественныхъ силъ, къ заговорамъ и мольбищамъ, которые представляютъ остатки древняго ритуала, поверхностно перелицованнаго новымъ культомъ не безъ участія оффиціальныхъ представителей его, которые заняли мѣсто и выполняютъ роль древнихъ шамановъ и кудесниковъ. Конечно средства эти имѣютъ свою исторію и значеніе, они принадлежатъ къ числу, такъ сказать, успокаивающихъ: не устраняя бѣды, они внушаютъ вѣру въ желаемое и доставляютъ прибѣгающимъ къ нимъ извѣстное спокойствіе, столь необходимое всякому труженику для правильной работы. Вотъ причина, почему эти средства еще твердо держатся въ народѣ.
Особенно трудна борьба съ волкомъ: это звѣрь умный, проворный и рѣшительный -- сегодня онъ зарѣзалъ овцу здѣсь, а завтра разбойничаетъ гдѣ нибудь за 10--15 верстъ, перемѣщаясь по лѣсу съ быстротой бурскаго генерала Деветта. Облавы не вездѣ возможны, да и дороги, а отдѣльный охотникъ ничего не подѣлаетъ съ прыткимъ, ловкимъ звѣремъ, шкура котораго вдобавокъ не имѣетъ большой цѣны. Вотъ и терпятъ мужики, отплевываясь и ругая лѣснаго пакостника на всѣ лады. И на какія хитрости пускается этотъ звѣрь! Лошади и коровы съ успѣхомъ отбиваютъ его нападеніе и такимъ образомъ вмѣстѣ съ пастухомъ охраняютъ глупыхъ овецъ, но волкъ нерѣдко проводитъ ихъ. Повѣсивъ уши и принявъ овечью походку, онъ втискивается въ стадо и бродитъ среди него, незамѣчаемый ни пастухомъ, ни чуткими жеребцами, и на свободѣ рѣжетъ глупыхъ беззащитныхъ овецъ. Зимою, изнуряемые голодомъ, волки сбиваются въ небольшія стаи, бродятъ по ночамъ по деревнямъ и забираются даже въ городскія улицы. Здѣсь легкой добычей ихъ становятся собаки, особенно молодыя, глупыя, которыхъ волкъ выманиваетъ на чистое мѣсто игрой. Игру эту онъ заводитъ какъ настоящая собака: прыгаетъ, катается по землѣ, примѣрно нападаетъ и убѣгаетъ. Песъ смотритъ, смотритъ, да наконецъ и заинтересуется, но едва онъ увлекся и слишкомъ отдалился отъ дома, какъ волкъ отрѣзаетъ ему отступленіе и уволакиваетъ визжащаго щенка въ лѣсъ, нерѣдко на глазахъ хозяина, мечтавшаго воспитать изъ щенка лайку на медвѣдя.
Почти всѣ собаки кончаютъ свою жизнь въ зубахъ волка, и именно зимой, когда мучительный голодъ примиряетъ звѣря съ противнымъ запахомъ псинаго мяса. Въ зимнія ночи стаи ихъ нерѣдко собираются на льду противъ Петрозаводска, и тогда волчій вой несется по вѣтру въ городъ, нарушая сонное безмолвіе лунной ночи. Бываютъ годы, когда ихъ наплодится столько, что отъ нихъ буквально нѣтъ отбою. Не обращая вниманія на многочисленныхъ людей, копошащихся на поляхъ, они нахально бродятъ по задворкамъ селеній и рѣжутъ скотъ на глазахъ крестьянъ.
Но волкъ рѣдко нападаетъ на человѣка, гораздо опаснѣе въ этомъ случаѣ встрѣча съ медвѣдемъ. Этого звѣря также немало въ олонецкихъ дебряхъ, гдѣ онъ играетъ роль настоящаго властелина, споря за господство съ однимъ только человѣкомъ. Какъ извѣстно, среди населенія всей полосы сѣверныхъ лѣсовъ, въ которыхъ медвѣдь является самымъ крупнымъ изъ хищныхъ млекопитающихъ, распространенъ особый "культъ медвѣдя", остатки котораго сохранились у насъ въ Олонецкой и въ другихъ сѣверныхъ губерніяхъ. Въ представленіи первобытнаго человѣка звѣрь, особенно крупный и свирѣпый, не просто звѣрь, а духъ. Вначалѣ это былъ духъ предка или родича, переселившагося по смерти въ звѣря, а впослѣдствіи, когда наивный пантеонъ дикарей утерялъ родословную своихъ членовъ, въ умѣ ихъ осталось одно темное, мистическое чувство страха и почтенія къ какому-то духу, съ которымъ надо избѣгать ссоръ, а если уже нельзя обойтись безъ того, чтобы при случаѣ не убить звѣря, не полакомиться его мясомъ и мозгомъ, не одѣться въ его шкуру, то по крайней мѣрѣ надо испросить у него прощеніе за преступленіе противъ его личности, содѣянное якобы "нечаянно". Вотъ почему айносы на Хаккайдо (Ieco) и Сахалинѣ продѣлываютъ передъ распяленной на шестахъ шкурой убитаго медвѣдя сложную церемонію исходатайствованія прощенія и примиренія съ "покойнымъ". "Ты, дескать, не сердись и не ищи на насъ и нашихъ родичахъ, мы убили тебя нехотя, нечаянно, не имѣя злобы, вотъ тебѣ и жертвы и почтеніе наше!". Остатки такого культа сохранились почти у всѣхъ некультурныхъ народовъ, имѣющихъ дѣло съ медвѣдемъ, а у культурныхъ послѣдніе намеки на существованіе такого культа доживаютъ свой вѣкъ въ сказкахъ, напр. хоть въ той, гдѣ убитый медвѣдь является ночью къ бабѣ за своей шкурой. Въ глухихъ мѣстахъ нашего сѣвера народъ до сихъ поръ относится къ медвѣдю особымъ образомъ, точно это не звѣрь, а что-то "иное". Олончанинъ ни за что не назоветъ медвѣдя настоящимъ его именемъ, не скажетъ "медвѣдь", а говоритъ "онъ" или "хозяинъ". "Да кто онъ?" "Да хозяинъ". "Какой хозяинъ?" "Да вотъ что по лѣсу ходитъ, рявкаетъ". Такіе олончане не поминаютъ медвѣдя изъ опасенія, чтобы отъ этого не случилось худо. Дескать услышитъ онъ, что объ немъ говорятъ, и учинитъ что-нибудь. Въ мѣстахъ покультурнѣе этотъ страхъ уже вывелся. "Это нашъ помѣщикъ, острятъ тамъ про Михаила Ивановича Топтыгина, только одинъ и остался, видно вовсе безъ этого добра не прожить!" Лѣтомъ медвѣдь робокъ. Почуя человѣка, онъ стремительно пускается на утекъ, съ трескомъ ломая хворостъ и сучья, и это особенно если не онъ, а его замѣтили первымъ и испугали крикомъ, свистомъ, гоготаньемъ. Если, наоборотъ, медвѣдь раньше увидитъ человѣка, то иной любопытный и смѣлый звѣрь продѣлываетъ съ нимъ подчасъ такія штуки, которыя положительно заставляютъ думать, что веселый звѣрь забавляется испугомъ человѣка или тѣшитъ себя какой-то игрой. Одинъ мужикъ наткнулся на медвѣдя, возвращаясь съ покоса. Звѣрь, загородивъ ему дорогу, преспокойно усѣлся на землѣ и сталъ чесаться, а самъ не упускаетъ мужика изъ виду.
Идти впередъ -- нельзя; вздумаетъ мужикъ пятиться, медвѣдь идетъ за нимъ, а пока мужикъ передъ нимъ стоитъ смирно и почтительно -- тотъ нѣжится, облизывается, да почесывается, и такъ продолжалось четыре часа, пока звѣрю не надоѣла потѣха, и онъ ушелъ въ лѣсъ. Частыя встрѣчи и житье бокъ-о-бокъ пріучили олончанина къ звѣрю, такъ что онъ нерѣдко платитъ ему такимъ же панибратскимъ отношеніемъ, за что, конечно, иной разъ жестоко платится. Какая-то баба собирала въ лѣсу ягоды и наткнулась на медвѣдя, но не испугалась, а пошла прямо на него и ударила его лукошкомъ по мордѣ. Медвѣдь опрокинулъ ее на землю и отошелъ прочь, но едва баба поднялась на ноги и стала собирать высыпавшіяся изъ лукошка ягоды, какъ медвѣдь снова подобрался къ ней, обхватилъ ее и съ такой силой треснулъ о дерево, что переломилъ ногу. Послѣ этого баба, не смотря на жестокую боль, лежала смирно, пока медвѣдь не скрылся въ лѣсу. Другая баба, наткнувшись на лѣсной тропѣ на медвѣдя, ударила его уздечкой, за каковую дерзость медвѣдь сильно поцарапалъ ее и оставилъ только тогда, когда она упала на землю и притворилась мертвой. Вообще, притворяться мертвымъ, затаивъ дыханіе, считается лучшимъ средствомъ избавиться отъ медвѣдя. Въ этомъ случаѣ звѣрь, обнюхавъ и пошевеливъ мнимаго мертвеца, наскребаетъ моху и прикрываетъ его, точно преступникъ, скрывающій слѣды своего злодѣянія, а самъ отходитъ да поглядываетъ. Не дай богъ пошевелиться раньше времени! Звѣрь возвращается и яростно деретъ жертву когтями, пока та не успокоится. Одинъ крестьянинъ жестоко поплатился за такое нетерпѣніе -- медвѣдь жестоко изуродовалъ его и содралъ ему кожу съ черепа вмѣстѣ съ волосами. Ударъ и легкая рана приводятъ мирно настроеннаго медвѣдя въ ярость и тогда борьба съ нимъ невооруженнаго человѣка кончается трагически для послѣдняго: звѣрь или доканаетъ его, или изломаетъ и изуродуетъ его въ конецъ. Иное дѣло, если подъ руками топоръ, которымъ олончанинъ владѣетъ какъ виртуозъ.
"Иду разъ, разсказываетъ одинъ полѣсовщикъ, а въ поясу у меня коппалы (тетерева) привѣшены, только слышу я, кто этто у меня толконетъ, да какъ коппалу-то потянетъ. Думалъ все, что за сучья цѣпляюсь, анъ глядь -- онъ. Я ему: Эй оставь, не твое вѣдь полѣсованье! А онъ опять! Я ему: Эй брось лучше, нето зарублю! Нѣтъ, братецъ ты мой, такъ и тягнетъ. Я его этто маленько винтовкой-то опоясалъ; опять присталъ! Ну я его и зарубилъ".
"Пошелъ этто разъ я на рябцовъ, разсказываетъ другой крестьянинъ, и винтовочка-то припасена у меня такая, что для нихъ поспособнѣе -- малопульная. Однако рогатину захватилъ. Идду этто я такъ ввечеру, домой ужъ завернулъ,-- а онъ вотъ онъ. Что тутъ дѣлать? Взялъ этто я рогатину, половчѣе, да пхнулъ ему въ подгрудье. Такъ ишь она шельма не угодила! Прямо таки ему въ кость -- ни впередъ, ни назадъ. Онъ лапами-то ухватилъ ее, нажимаетъ, а она съ кости-то никакъ не сойдетъ. Такъ полтора сутокъ мы съ нимъ сцѣпившись вокругъ березки ходили -- полянку ишь какую вытоптали! Сорвалась таки съ кости!".
Этотъ разсказъ, приводимый Майновымъ, кажется невѣроятнымъ, но я самъ слышалъ нѣчто подобное отъ мѣстныхъ крестьянъ. Одинъ изъ нихъ такимъ же образомъ долго гулялъ съ мѣдведемъ вокругъ дерева. Онъ былъ одинъ, безъ собаки, и не успѣлъ выстрѣлить, какъ медвѣдь уже подкатилъ къ нему и всталъ на заднія лапы. Дать медвѣдю подойти вплотную, это значитъ быть изломаннымъ и изодраннымъ его ужасными когтями. Мужикъ уловчился сунуть дуло винтовки въ пасть звѣрю, самъ ухватился свободной рукой за деревцо. Глупый звѣрь, вмѣсто того, чтобы отступить назадъ, продолжалъ напирать впередъ, мотая головой и махая лапами въ тщетныхъ попыткахъ освободиться отъ ружья, дуло котораго зорко слѣдившій за его движеніями мужикъ неукоснительно совалъ ему въ глотку. Такъ они и провозились нѣсколько часовъ, пока крестьянинъ не улучилъ минуты, когда могъ выстрѣлить въ звѣря.
Медвѣдь представляетъ цѣнную добычу зимой, когда мѣхъ его гуще и сидитъ въ толстой кожѣ, благодаря чему волосъ при выдѣлкѣ не выпадаетъ изъ нея, какъ то случается съ лѣтнимъ мѣхомъ. Хорошая медвѣжья шкура стоитъ до 70 рублей, да сверхъ того земство выдаетъ 15 р. за всякаго убитаго звѣря, а то бываетъ выгоднѣе продать обойденнаго въ берлогѣ звѣря любителямъ охотникамъ, какихъ немало среди мѣстныхъ чиновниковъ и офицеровъ. Вотъ почему многіе крестьяне, на ряду съ охотой на птицъ, спеціально занимаются охотой на медвѣдя. Всѣ медвѣжьи привычки олончанинъ знаетъ чуть не лучше самого медвѣдя и нерѣдко съ удивительнымъ искусствомъ отыскиваетъ его логово. Отъѣвшись за лѣто, медвѣдь при наступленіи холодовъ становится вялымъ, соннымъ и торопится лечь спать. Онъ по инстинкту знаетъ, что представляетъ въ такомъ видѣ легкую добычу и потому подымается на разныя хитрости съ цѣлью скрыть отъ человѣка свою зимнюю резиденцію. До снѣга онъ еще бродитъ по лѣсу, но едва выпадетъ первый пушистый снѣгъ, какъ звѣрь начинаетъ плутать по лѣсу, путая слѣды: онъ уходитъ за много верстъ въ сторону, возвращается, идетъ въ новомъ направленіи, снова возвращается и продѣлываетъ это неразъ, прежде чѣмъ заляжетъ въ яму подъ корнемъ вѣковой ели или, что чаще всего, забравшись въ молодой ельникъ, въ самую гущу, ложится тамъ, прикрывъ себя согнутыми и надломанными елочками. Первый же обильный снѣгъ прикроетъ его въ этомъ искусственномъ убѣжищѣ. Случается иногда, что иной нерѣшительный или потревоженный чѣмъ либо въ своихъ приготовленіяхъ медвѣдь не успѣетъ лечь въ такое прикрытіе и валится гдѣ попало, да такъ и лежитъ всю зиму, прикрытый однимъ только снѣгомъ. Несообразительный звѣрь ложится всегда послѣ снѣга, на которомъ его когтистыя лапы оставляютъ глубокіе слѣды и это выдаетъ его убѣжище человѣку, который въ это время зорко слѣдить за его простовато-хитрыми продѣлками. Съ топоромъ за поясомъ и винтовкой въ рукахъ охотникъ идетъ по слѣдамъ медвѣдя и ищетъ гдѣ они кончаются. Тутъ, стало быть, и залегъ звѣрь. Но въ этомъ слѣдуетъ убѣдиться, и для этого мужикъ описываетъ большой кругъ, внимательно посматривая, не пересѣчетъ ли онъ гдѣ либо медвѣжьяго слѣда. Если этого нѣтъ, значитъ медвѣдь находится внутри круга.
Выслѣживанье производится съ величайшею осторожностью, чтобы звѣрь, не погрузившійся еще въ глубокій, крѣпкій сонъ, не почуялъ опасности и не перемѣнилъ своего логова на новое. Если этого не произошло, охотникъ дѣлаетъ заявку, и тогда звѣрь по закону считается за нимъ. Такимъ же способомъ онъ выслѣживаетъ другихъ медвѣдей, если ихъ нѣсколько въ окрестности, торопясь опередить остальныхъ охотниковъ; иногда, впрочемъ, нѣсколько человѣкъ соединяются въ артель и выслѣживаютъ звѣря сообща, потому что дѣло это нелегкое и беретъ много времени. Въ теченіе зимы собственникъ такихъ спящихъ въ лѣсу медвѣдей нѣсколько разъ провѣдаетъ ихъ тамъ: дескать, тутъ ли звѣрь, потому что случается, что медвѣдь по какой либо причинѣ просыпается, выходитъ изъ логова и бродитъ по лѣсу въ поискахъ за новымъ, болѣе удобнымъ пристанищемъ.
Въ концѣ зимы звѣря подымаютъ съ логова съ помощью собакъ-лаекъ и бьютъ изъ ружья, причемъ эта баталія не всегда кончается счастливо. Одно изъ главныхъ условій успѣха -- это пріученая къ медвѣжьей охотѣ собака-лайка, которая вертится кругомъ звѣря, хватая его сзади за ноги, а самцовъ, за половые органы, и тѣмъ отвлекаетъ вниманіе разъяреннаго звѣря отъ охотника, который въ это время имѣетъ возможность нацѣлиться и мѣтко попасть въ медвѣдя изъ своей дрянной самодѣльной винтовки. Въ случаяхъ, когда медвѣдь подомнетъ охотника, тотъ быстро запускаетъ руку въ пасть звѣря и хватаетъ его за языкъ подъ самый корень, и маневръ этотъ во первыхъ приводитъ звѣря въ полное недоумѣніе, а во вторыхъ не даетъ ему кусать; во время подоспѣвшая лайка или товарищъ выручаютъ охотника изъ опаснаго положенія. Лѣтомъ медвѣдей не бьютъ, развѣ только по крайней необходимости, если звѣрь повадится въ овсы или начнетъ задирать скотъ. Въ такомъ случаѣ мужикъ устраиваетъ возлѣ трупа задраной коровы лавасъ, представляющій замаскированное вѣтвями сидѣнье на ближней соснѣ, на высотѣ 1 1/2--2 саженей надъ землей. Медвѣдь по самому строенію своего скелета ходитъ, уткнувшись носомъ въ землю, и почти не смотритъ по верхамъ, откуда ему вообще не грозитъ опасность. Охотнику остается только позаботиться, чтобы звѣрь не почуялъ его своимъ тонкимъ обоняніемъ или слухомъ. Забравшись заблаговременно въ лавасъ, онъ тихо сидитъ съ ружьемъ наготовѣ, прислушиваясь къ каждому треску. Медвѣдь подходитъ не сразу, а напередъ убѣждается по своему не грозитъ ли ему какая опасность, затѣмъ приближается лѣнивымъ шагомъ, оглядывается, прислушивается, и, наконецъ, рѣшается сѣсть за ужинъ. Тутъ его и прихлопываетъ въ самый лобъ пущенная вѣрною рукою пуля.
Обиліе воды въ видѣ болотъ, озеръ и рѣкъ (болѣе 14% всей площади губерніи) приводитъ къ тому, что кромѣ хлѣбопашества, лѣсного промысла и охоты, населеніе края почерпаетъ значительное количество своихъ жизненныхъ средствъ изъ воды. Рыба водится почти всюду, и не ловитъ ее только лѣнивый.
Частые недороды, скудные урожаи и дороговизна хлѣба вслѣдствіе дальнихъ разстояній и бездорожья привели къ тому, что населеніе края сильно налегло именно на такой свой рессурсъ какъ рыба, хищническій ловъ которой, вызываемый нуждой, привелъ уже къ тому, что олонецкія озера и рѣки замѣтно обѣднѣли рыбой, а иныя такъ уже и совсѣмъ лишились ея. Самая обыкновенная рыба это лосось, палья, форель, сигъ, харіусъ, ряпушка, окунь, судакъ, ершъ, щука, плотва, корюшка, карась, лещъ, изъ, налимъ, колюшка и другія, а послѣ прорытія Маріинскаго канала въ Онего, стали заходить изъ Волжскаго бассейна стерлядь и сомъ, да еще раки. Большая часть рыбы потребляется на мѣстѣ, но въ свѣжемъ и соленомъ видѣ она идетъ и въ Петербургъ, къ сожалѣнію все въ меньшемъ количествѣ. Прежде на одномъ верховьи Свири вылавливали въ осень до 40.000 сиговъ, а теперь цифра эта спустилась до 20.000, да и сигъ измельчалъ.
Естественному приросту рыбы, помимо хищническаго лова, немало вредитъ сплавъ бревенъ по олонецкимъ рѣкамъ: отмокающая съ нихъ кора ложится на дно и губитъ этимъ и своими выдѣленіями какъ водныя растенія, такъ и плавающій рѣчной планктонъ, т. е. всякую водяную мелочь, которою питается выклевавшійся изъ икры молодикъ. Довольно значительное разнообразіе рыбьихъ породъ, мечущихъ икру и размножающихся въ различныя времена года, приводитъ къ тому, что крестьяне часто ѣдятъ свѣжую рыбу, которую бабы плохо чистятъ и оставляютъ въ чешуѣ: оттого солитеръ рѣшительно царитъ отъ Онего до Бѣлаго моря.
Рыбу ловятъ разными способами и разнообразными снастями, начиная отъ громаднаго озернаго невода, принадлежащаго цѣлой семьѣ, артели или даже всему селенію, и кончая грубой плетушкой изъ ивовыхъ вѣтвей. Для ловли лососи, сига, тайменя, леща, окуня и пальи употребляютъ неводъ (рѣчной и озерный), требующій 4--12 человѣкъ и стоющій 30--75 р. Такими же неводами ловятъ зимой налима, пропуская снасть сквозь проруби подъ ледъ, для чего требуется 10--14 рыбаковъ. Керегодь или керенодь -- снасть меньшихъ размѣровъ, съ которой управляются 3 ловца при одной лодкѣ, она требуетъ большой ловкости, зато даетъ богатый уловъ (до 20 пудовъ въ одну тоню). Стоитъ 35--60 р. Еще меньшихъ размѣровъ снасть того же типа это мутникъ, которымъ ловятъ на озерахъ ершей, для чего требуется двое ловцовъ; стоитъ эта снасть всего 6--12 р. Рѣже и почти исключительно для ловли снѣтковъ въ "бучилахъ", т. е. глубокихъ мѣстахъ, употребляютъ чанъ, похожій на озерный неводъ; при немъ 4 ловца, и стоитъ эта снасть 25--35 р. Къ дешевымъ снастямъ принадлежатъ калега, которымъ ловятъ по лудянистымъ и травянистымъ мѣстамъ "глупую" рыбу, т. е. окуня и плотву (стоитъ всего 2 р.) и бронникъ, которымъ ловятъ всякую мелочь. Но главная снасть, отъ которой переводится рыба въ олонецкихъ водахъ, это сакъ, состоящій изъ 4-хъ сѣтей, прикрѣпленныхъ къ обручу въ сажень въ діаметрѣ такъ, что они заканчиваются остроконечнымъ мѣшкомъ. Снарядъ этотъ прикрѣпляется къ вбитому въ дно колу, и управляетъ имъ всего 1 ловецъ, добывающій до 2--20 фунтовъ рыбы при стоимости сака въ 1 р. Въ мелкоячеистый сакъ забирается корюшка, ершъ, окунь, а также молодь. Мужики сами сознаютъ вредъ этой снасти и тѣмъ не менѣе продолжаютъ пользоваться ею, привлекаемые простотою и легкостью лова. Изъ другихъ дешевыхъ снастей пользуются еще мережами и мордами, которыя ставятъ близь берега въ концѣ хода, отгороженнаго отъ рѣки плетенымъ прибрежникомъ, т. е. длинной ширмой. При бѣдности мерды плетутъ даже изъ прутьевъ или дѣлаютъ изъ бересты. Наконецъ для ловли туржи, семги и нельмы употребляютъ поѣздокъ, который представляетъ тонкую почти квадратную сѣть, растягиваемую на вертикальныхъ шестахъ между двумя лодками; лодки двигаются параллельно одна другой, пока ловцы не замѣтятъ, что поѣздокъ загрузился, т. е. что рыба есть въ немъ; тогда сводятъ концы и вытаскиваютъ добычу.
Всѣ эти снасти крестьяне изготовляютъ сами изъ мѣстной конопли, которую только и разводятъ для этой цѣли. Плетенье сѣтей также распространено среди мужчинъ, какъ тканье у бабъ, и въ рѣдкой избѣ не застанешь мужика, ладящаго на досугѣ сѣть.
Кромѣ сѣтей, рыбу добываютъ лученьемъ съ острогой, именно лѣтними ночами въ лѣсныхъ озерахъ. На большихъ озерахъ палью ловятъ вдали отъ берега съ лодокъ на крючки съ наживкой. У берега удятъ обыкновенными удочками, ловятъ щукъ на блесны, на куски краснаго сукна съ крюкомъ внутри, а на Онегѣ и большихъ озерахъ закидываютъ продольники, длиной до 40--200 сажень. Эта снасть соотвѣтствуетъ поморскому ярусу и представляетъ множество крючковъ съ наживкой, висящихъ на общей бичевѣ, привязанной концами къ кольямъ. Грузятъ ее такъ, чтобы крючая съ наживкой лежали на днѣ, а бичевка висѣла въ водѣ.
Во многихъ мѣстахъ губерніи рыба въ такомъ же распространеніи, какъ хлѣбъ и иногда даже замѣняетъ его. Гдѣ народъ позажиточнѣе, тамъ рыбу солятъ въ прокъ обыкновеннымъ путемъ, т. е. въ кадкахъ, высотой въ 3--5 четверти, вмѣщающихъ 7--9 пудовъ рыбы. Крупную рыбу пластуютъ. Засолка, конечно, плохая, потому что рыбу чистятъ и моютъ кое-какъ, и соли кладутъ мало, да и то плохой. Только у карелъ по Финляндской границѣ, получающихъ оттуда контрабандную соль, засолка лучше. Неприхотливые аборигены не стѣсняются ѣсть рыбу съ запашкомъ, "ржавую", какою она неизбѣжно становится спустя 5--6 мѣсяцевъ послѣ плохой засолки. Вкусъ ея тогда прогорклый, отвратительный; но то ли еще ѣдятъ здѣсь въ голодные года. Если нѣтъ соли, рыбу сушатъ въ вольномъ духѣ, въ русской печи въ теченіе 12 часовъ на слоѣ песку. Такая сушь называется малья или нолья и не портится при храненіи въ сухомъ мѣстѣ въ теченіе цѣлаго года. Въ голодные годы ее мелютъ въ муку, которую подсыпаютъ къ ржаной и пекутъ хлѣбы. Наконецъ рыбу еще вялятъ: почистятъ слегка, помоютъ, да не посоливши и раскладываютъ въ ведреную погоду по крышамъ; дня черезъ 3--5 рыба готова, а коли погода сырая вялятъ подъ крышей, на что уходитъ 10--14 дней. Коптить,-- не коптятъ вовсе, только въ Даниловѣ коптятъ сиговъ, да и то для себя.