Населеніе и его бытъ.
"Прислушайся къ шелесту ели,
у корня которой стоитъ твое жилище".
Финская поговорка.
Кто были первые обитатели этого озернаго края, откуда они появились и въ какомъ положеніи обрѣтались, все это какъ говорятъ историки, "скрыто во мракѣ временъ". Во всякомъ случаѣ a priori можно сказать, что по самымъ географическимъ условіямъ страны вторженіе новыхъ элементовъ, колонизація и смѣшенія совершились здѣсь медленно и сравнительно спокойно въ условіяхъ болѣе или менѣе однородной физической и культурной среды. Разные открытые здѣсь остатки доисторической эпохи доказываютъ, что страна была заселена въ тѣ времена племенемъ, каменныя орудія и гончарныя издѣлія котораго обнаруживаютъ большое сходство съ такими же находками, открытыми въ Скандинавіи, вслѣдствіе чего было высказано предположеніе, что обитатели олонецкихъ дебрей медленно перемѣщались далѣе на западъ, уступая мѣсто новымъ пришельцамъ, разнымъ финскимъ народностямъ, живущимъ въ странѣ и по сейчасъ {Съ другой стороны географическія имена "Водь" въ предѣлахъ Петербургской губ. и древнее названіе Перми (Бьярма), примѣнявшееся къ странамъ, лежавшимъ далеко къ западу отъ нынѣшней Вятской и Пермской губ., указываютъ на возможность того, что эти финскія племена жили прежде въ этихъ мѣстахъ и могли быть вытѣснены финнами, явившимися изъ болѣе южныхъ областей.}. Этими финнами являлись карелы и чудь, подъ которой понимаютъ племена емь и весь, а нѣкоторые географическія названія (Лопскіе погосты въ западной части Повѣнецкаго уѣзда и на сѣверо-востокѣ Финляндіи) указываютъ, что временно здѣсь обитала и лопь, т. е. лопари, передвинувшіеся впослѣдствіи далѣе на сѣверозападъ. Вѣроятно, памятниками этихъ народностей являются курганы и высѣченныя на береговыхъ скалахъ Онежскаго озера у Бѣлаго Носа изображенія, какія встрѣчаются и далѣе на западѣ въ Финляндіи. Особенность края -- обиліе рыбныхъ озеръ и рѣкъ, разсѣянныхъ среди дремучаго, трудно проходимаго лѣса, повела къ тому, что первобытные обитатели, явившіеся сюда, вѣроятно, бродячими охотниками, вскорѣ осѣли по берегамъ, кишѣвшихъ рыбою, озеръ, которыя обезпечивали ихъ пищею во всякое время года. Такимъ образомъ, вода, представляющаяся нашему воображенію эмблемой жизни и движенія, здѣсь, также, какъ въ знойныхъ и сухихъ низменностяхъ Месопотаміи и Египта, преобразовала подвижного лѣсного охотника въ осѣдлаго рыболова и земледѣльца. Такъ какъ люди весьма устойчивы въ своихъ привычкахъ и покидаютъ разъ избранное мѣстообитаніе, представляющее обыкновенно тѣ или иныя выдающіяся выгоды и преимущества, лишь подъ давленіемъ нужды, то можно думать, что древнѣйшія поселенія Олонецкаго края стоятъ на тѣхъ же мѣстахъ, гдѣ они были заложены первыми насельниками края. Послѣ рыбы, облегчившей жителямъ переходъ къ осѣдлости, второе мѣсто въ хозяйственной жизни страны долженъ былъ занимать лѣсъ, особенно такіе участки его, въ которыхъ по преимуществу и притомъ постоянно держится та или другая дичь, и которые подъ названіемъ ловищъ представляли впослѣдствіи цѣнную недвижимость, переходившую изъ рода въ родъ. Въ область этой низшей звѣро-рыболовной культуры медленно вторгались элементы новой, высшей культуры, заносимой съ юга -- хлѣбопашество и искусство обрабатывать металлы, нашедшее себѣ удобную почву на всемъ богатомъ желѣзными рудами сѣверѣ Европы. Многое заставляетъ думать, что первыя пашни были заведены въ Олонецкомъ краѣ славянскими колонистами изъ Новгородской области, начавшими селиться по берегамъ Свири еще въ XI в., а въ XII проникшими далѣе на берега Онежскаго озера, въ Обонежье и Заонежье (мѣстности на западъ отъ Онежскаго озера) и въ Заволочье (по р. Онегѣ). Въ тѣ времена страна, сплошь покрытая "мхами да болотами, дикими лѣсами, лѣшими рѣками, лѣшими озерами", изобиловала пушными звѣрями, мѣха которыхъ вымѣнивались у чуди и составляли замѣтную статью въ торговлѣ Новгорода съ западомъ и югомъ, и, вѣроятно, этотъ цѣнный товаръ привлекъ сюда первыхъ новгородскихъ промышленниковъ, за которыми, послѣ распространенія христіанства на Руси, здѣсь появились, охваченные рвеніемъ къ распространенію новой вѣры, пустынножители и просвѣтители чуди, какъ, напр., Кириллъ Челмогорскій, Александръ Ошевенскій и другіе, изъ жизнеописаній которыхъ видно, что они, помимо проповѣди просвѣщали финновъ и по части хозяйства, посѣкая и сожигая лѣса и творя на пожогѣ пашню, "матыкою" или "копарюгою" землю ораше". За піонерами торговли и проповѣдниками новой вѣры появились вскорѣ настоящіе хлѣбопашцы -- тѣ славянскіе колонисты изъ Новгорода, которые приходили сюда, убѣгая отъ тѣсноты или отъ какихъ-нибудь другихъ неудобствъ, испытываемыхъ ими на родинѣ. Они шли сюда "пашенной земли искати, гдѣ бы можно было поселитися, жити, или пахати, дикій лѣсъ расчишати, деревни и починки на томъ лѣсу ставити". Эти славянскіе насельники отчасти оттѣснили финновъ на западъ и сѣверъ, отчасти ассимилировали ихъ, превративъ въ подобныхъ себѣ землепашцевъ. Славянскіе колонисты распространялись вдоль рѣкъ, и направленіе теченія главнѣйшихъ изъ нихъ -- Онѣги и Сѣверной Двины было причиной почему полоса славянскихъ поселеній перерѣзала поперекъ сплошную вытянутую съ запада на востокъ область распространенія финновъ. Вотъ и Пермь (Бярма) финскія племена, встрѣчавшіеся въ древнія времена далеко западнѣе отъ мѣстъ своего нынѣшняго обитанія были такимъ образомъ навсегда отрѣзаны отъ тѣхъ финновъ, которыхъ въ настоящее время собираютъ въ одну группу подъ именемъ Прибалтійскихъ. На новой родинѣ старые, привычные пріемы хозяйства славянъ неизбѣжно должны были измѣниться соотвѣтственно требованіямъ новой географической среды: земельный просторъ и сравнительная безопасность позволяли селиться не сплоченными деревнями, а розно; обширные лѣса, среди которыхъ залегали клочки удобной подъ пашню почвы, способствовали дальнѣйшему дробленію разроставшихся селеній, жители которыхъ разселялись по округѣ при рыбныхъ озерахъ и удобныхъ рѣкахъ, не утрачивая связи со своей метрополіей, со своимъ родомъ, такъ что раскиданные на обширномъ пространствѣ новые починки и отдѣльные дворы, "сидѣнія", сохраняли одно общее имя съ выдѣлившимъ ихъ селеніемъ, какъ это, напр., извѣстно для населенной мѣстности Ошта въ Лодейнопольскомъ уѣздѣ, состоящей изъ нѣсколькихъ небольшихъ поселеній, раздѣленныхъ незаселенными пространствами. Кромѣ славянскихъ колонистовъ, выходившихъ изъ Новгородской области и разселявшихся вдоль по рѣкѣ Свири по Заонежью и Обонежью, славяне проникали сюда еще по Шекснѣ, постепенно распространяясь на сѣверъ къ Бѣлому морю вдоль Выга, Онѣги и Сѣверной Двины. Появленіе культурныхъ насельниковъ настолько подняло значеніе края, что уже вскорѣ въ немъ заводятся обширныя вотчины новгородскихъ бояръ, владыкъ и намѣстниковъ, жалующихъ земли монастырямъ. Съ паденіемъ Новгорода, (въ 1478 г.), земли по Онѣгѣ, т. е. Заволочье входятъ въ составъ Каргопольскаго уѣзда, а Обонежье подчиняется Новгородскимъ воеводамъ, пока въ 1649 г. не возникаетъ особый Олонецкій уѣздъ со своимъ воеводой, сидящимъ въ Олонцѣ, превратившемся благодаря сооруженію крѣпости изъ погоста въ городъ. Впослѣдствіи вся эта область подвергалась неоднократнымъ административнымъ передѣламъ, поселенія возводились въ рангъ городовъ или, наоборотъ, лишались этого званія (при Екатеринѣ II стали городами Вытегра, Петрозаводскъ Лодейное поле, Пудожъ и Повѣнецъ), пока въ 1801 г. Олонецкая губернія не была возстановлена въ нынѣшнемъ своемъ видѣ съ административнымъ центромъ въ Петрозаводскѣ.
Суровая, но обильная естественными рессурсами, природа края въ высшей степени способствовала развитію самодѣятельности культурныхъ славянскихъ колонистовъ. Безъ притока такихъ колонистовъ съ юга, мѣстная чудь, вѣроятно, долго влачила бы жизнь лѣсныхъ дикарей, наподобіе нашихъ сибирскихъ инородцевъ. Но вооруженный топоромъ и инымъ желѣзнымъ снарядомъ славянинъ, энергичный, трудолюбивый хлѣбопашецъ, освоенный съ прочнымъ укладомъ стародавней хозяйственной жизни, не терялся въ покорной безпомощности среди лѣсныхъ дебрей. Подобно американскому трапперу онъ билъ дичь, добывалъ рыбу, рубилъ лѣсъ; опираясь на вольный осмысленный трудъ, онъ цѣною напряженныхъ усилій широко развивалъ свое хозяйство, въ случаѣ нужды сплочиваясь и соединяясь съ сосѣдями, и, вѣроятно, жилъ бы припѣваючи до сихъ поръ, еслибы подозрительность центральной власти не обрѣзала ему на каждомъ шагу крылья. Въ Москвѣ, а потомъ въ Петербургѣ, заботились болѣе всего о двухъ вещахъ: о покорности и дани. Въ жертву этимъ божкамъ государственной мудрости прошлыхъ вѣковъ приносили все и прежде всего развитіе самодѣятельности.
Борьба съ природой и подчиненіе ея себѣ, въ цѣляхъ хозяйственнаго процвѣтанія, немыслимы въ такомъ суровомъ краѣ безъ участія общественной силы людей, соединенныхъ въ разнообразныя группы. При слабомъ развитіи этого начала въ отдѣльныхъ лицахъ, внутренняя необходимость выдвигаетъ на сцену такія силы, авторитетъ которыхъ подавляетъ всякія отдѣльныя эгоистическія стремленія. Такою соціальною силою, несшею на себѣ опредѣленную, несознаваемую ею миссію, явились на нашемъ сѣверѣ сперва монастыри, возникавшіе изъ поселеній пустынножителей при благочестивомъ содѣйствіи отдѣльныхъ сильныхъ людей, надѣлявшихъ ихъ угодьями и льготами, а впослѣдствіи, когда изъ монастырей былъ вышибленъ духъ независимой дѣятельности, роль концентраторовъ общественной нравственной и матеріальной энергіи взяли на себя раскольничьи скиты, изъ нихъ особенно Выговскій скитъ, пока и ихъ въ недавнее время не сокрушила та же сила, подъ ударами которой медленно гибло развитіе и падало культурное значеніе этой обители для русскаго сѣвера.
Къ 1 января 1896 г. общая численность населенія Олонецкой губерніи опредѣлялась цифрой 376.102 ч. (182.690 мужчинъ и 193.4:2 женщинъ) Это даетъ среднюю плотность въ 3,2 ч. на 1 кв. в., причемъ по уѣздамъ она колеблется между 6,3 (Петрозаводскій у.) и 0,8 ч. на 1 кв. в. (Повѣнецкій у.), т. е. всего гуще населены мѣстности на юго-западѣ губерніи, по Свири. Такимъ образомъ, Олонецкая губ. по плотности населенія превосходитъ одну только Архангельскую. Подавляющее большинство жителей принадлежитъ къ крестьянскому сословію (327.201 ч.), особенно мало въ этомъ краю помѣщиковъ. "Однимъ мы бѣдны -- помѣщиками, да тѣмъ-то мы и богаты!" справедливо шутятъ мѣстные аборигены. Этотъ перевѣсъ крестьянства проявляется, между прочимъ, въ томъ, что былины о Микулѣ Селяниновичѣ сохранились только здѣсь. По племенному составу населеніе Олонецкой губерніи до сихъ поръ распадается на три главныхъ группы: русскихъ (289.531 ч.), карелъ (62.695) и чудь (19.917) {Такое точное дѣленіе можетъ быть основываемо только на языкѣ, потому что въ бытѣ своемъ карелы и чудь сильно обрусѣли, числятся православными и большею частью, кромѣ) финскаго языка, говорятъ порусски.} Карелы заселяютъ сплошною массой западную часть губерніи, смежную съ Финляндіей (почти весь Олонецкій у., с.-з. части Петрозаводскаго и Повѣнецкаго уѣздовъ), а чудь сидитъ въ ю.-в. части Лодейнопольскаго у. (верхнее теченіе р. Ояти) и нѣсколькими селеніями перекидывается въ Вытегорскій у. Остальныя пространства, къ стати сказать, лучшія, заняты русскими, но что и тутъ сидѣли финны, которыхъ русскіе оттѣснили на западъ и сѣверо-западъ или ассимилировали, доказывается тѣмъ, что подавляющее большинство названій рѣкъ, озеръ, а также поселеній не русскія, а финскія. Карелы настолько обрусѣли, что своимъ бытомъ мало отличаются отъ русскихъ: домъ, одежда, хозяйство, пища -- все то же самое, и только нѣсколько большій ростъ (а иногда меньшій), типъ и окраска волосъ и глазъ, да карельскій языкъ отличаютъ карела отъ славянина. Здѣшніе русскіе большею частью средняго роста, сложены довольно пропорціонально и стройны (карелы часто массивнѣе), черты лица правильныя и часто красивыя, особенно у женщинъ, сохранившихъ въ нѣкоторыхъ мѣстахъ славянскій типъ въ большей чистотѣ; волосы русые или бѣлокурые, а глаза чаще всего сѣрые. По характеру это чистые славяне: они добродушны, экспансивны въ весельи и ссорахъ, съ нѣкоторой лѣнцой, пока не раззадорятся на работѣ, а раззадорившись, олончанинъ работаетъ со страстью и воротитъ за двоихъ. Тяжелыя условія жизни въ мѣстности, гдѣ каждую пядь пашни надо было брать съ бою, цѣною жестокихъ усилій, выработали въ олончанахъ упорство и предпріимчивость, а разнообразіе занятій, среди которыхъ не малую роль играютъ охота, рыболовство и отхожіе промыслы, вызывающіе передвиженія и смѣну работъ и впечатлѣній, развило въ олонецкоімъ крестьянинѣ извѣстную непосѣдливость, въ силу чего онъ неохотно или даже вовсе не берется за сидячую работу; такъ, сапожниковъ и портныхъ изъ мѣстныхъ жителей здѣсь не встрѣтишь, развѣ въ Каргопольскомъ уѣздѣ, откуда они приходятъ на заработки въ Заонежье. Подвижность характера создаетъ промышленника, подвижность умѣренная рождаетъ купца, и потому въ Петербургѣ не мало купцовъ изъ олонецкихъ крестьянъ, особенно изъ числа богатыхъ раскольниковъ, ворочающихъ подчасъ большими предпріятіями. Удаленность края, разбросанность поселеній и сравнительно малое значеніе его послѣ того, какъ растворилось "окно въ Европу", отсутствіе помѣстнаго дворянства и. наконецъ, непрерывно воспитывающее воздѣйствіе суровой природы привели къ тому, что нѣкоторая доля славянской простоты, самостоятельности и чувства собственнаго достоинства сохранились еще въ характерѣ здѣшняго населенія.
"Сознаніе личнаго человѣческаго равенства до такой степени сильно развито въ Олонецкой губерніи, пишетъ долго жившій въ этомъ краѣ Приклонскій, что въ деревняхъ крестьянинъ, встрѣчаясь со становымъ или исправникомъ, непремѣнно жметъ ему руку. Мнѣ самому приходилось видѣть, какъ крестьяне протягивали руку губернатору, и были очень сконфужены, не встрѣчая съ его стороны желанія отвѣчать рукопожатіемъ. Даже городская, лакейская муштра съ трудомъ отучаетъ домашнюю прислугу изъ крестьянъ отъ равнаго обращенія съ лицами высшихъ городскихъ классовъ. Напримѣръ, въ Петрозаводскѣ у меня нѣсколько лѣтъ жила, въ качествѣ домашней прислуги, старушка крестьянка, которая каждому, приходящему ко мнѣ гостю подавала руку и вступала въ разговоръ".
Мнѣ также, при частыхъ остановкахъ на ночлегъ и дневку въ крестьянскихъ домахъ, приходилось наблюдать это развитое чувство собственнаго достоинства, связанное съ радушнымъ и деликатнымъ гостепрінімствомъ, въ которомъ не сквозило ни малѣйшаго желанія подладиться или сорвать лишнее съ прохожаго человѣка. Придешь, бывало, на ранней утренней зарѣ, подымешь со сна громкимъ стукомъ (вставали и ставили самоваръ всегда старухи) -- и ни тѣни неудовольствія. Часъ спустя послѣ знакомства, чувствуешь себя совершенно какъ дома, а черезъ день отношенія уже таковы, точно сто лѣтъ были знакомы на равной ногѣ. И дѣйствительно -- помѣщиковъ тутъ не было, не имѣли мѣста, слѣдовательно, зуботычины, ломаніе шапокъ, дранье на конюшнѣ и прочія прелести крѣпостного права.
Среди карелъ я замѣтилъ три типа. Два типа свѣтлыхъ и одинъ темный. Изъ свѣтлыхъ одинъ таковъ: высокій ростъ, часто массивное сложеніе, лице съ правильнымъ оваломъ и моделировкой, съ нѣсколько горбатымъ носомъ, глаза водянисто-бѣлые, волосы различныхъ оттѣнковъ, иногда съ рыжимъ оттѣнкомъ и порою паклеобразные. Второй -- свѣтлый типъ -- низкаго роста, костляво-коряваго сложенія, съ угловатымъ, широкимъ, плоскимъ лицомъ, которое сильно уродуютъ широкій вдавленный носъ и выступающія скулы. Темный типъ, встрѣчающійся рѣже, напоминаетъ нѣсколько мордву -- особенностью его является высокій ростъ при массивномъ сложеніи, темные, прямые волосы и каріе глаза. Кажется, глаза эти съ искорками, т. е. съ черными и иными пятнышками, какія я видалъ иногда у малороссовъ. По характеру карелы нѣсколько замкнутѣе и молчаливѣе русскихъ, хотя они далеко не такъ угрюмы и нѣмы, какъ финны, которыхъ я встрѣчалъ въ Выборгской губерніи. Но это отнюдь не мѣшаетъ имъ быть столь же радушными, какъ русскимъ. Повидимому, карелы выгодно отличаются отъ русскихъ большею практичностью и любовью къ порядку и чистотѣ.
Говорятъ, что олончане большіе щеголи и любятъ пріодѣться, особенно по праздникамъ. Однако, обычная одежда заонежскихъ крестьянъ настолько обща, что какія либо особенности костюма не бросаются въ глаза.
Близость столицы, которую крестьяне навѣшаютъ часто -- иной побывалъ въ Питерѣ разъ 30--40 на своемъ вѣку, привела къ тому, что старый русскій костюмъ рѣшительно вытѣсняется городскимъ: мужики поголовно носятъ поверхъ рубахи суконные "пинжаки", на головахъ фуражки, а дѣвушки и молодыя замужнія женщины, особенно первыя, вмѣсто сарафановъ, въ которыхъ щеголяютъ пожилыя бабы и старухи, носятъ ситцевыя и шерстяныя платья уродливаго городскаго покроя. Что касается рисунка тканей, то карелы, подобно финнамъ, отличаются любовью къ прямому рисунку, т. е. къ клѣткамъ, тогда какъ русскіе рѣшительно предпочитаютъ "цвѣточки", "пукеты" или знаменитые "огурчики". "Клѣтки" это своя старина, когда холстина ткалась и красилась дома; "пукеты", "цвѣточки" и "огурчики", несомнѣнно, восточнаго происхожденія и указываютъ, что русскіе издавна успѣли полюбить ткани, получавшіяся съ Востока. Впрочемъ, карелы, подобно русскимъ, любятъ красныя кумачевыя рубахи. Поверхъ сарафана женщины носятъ шугай со множествомъ складокъ въ таліи на спинѣ, осенью -- кафтанъ, а зимой полушубочекъ, крытый штофомъ или плисомъ. Волосы, заплетенные въ двѣ косы, бабы укладываютъ на головѣ вѣнкомъ, прикрывая его ситцевымъ чепчикомъ или повойникомъ, а въ праздникъ на чепчикъ надѣваютъ "колпачекъ" или "моду", т. е. шелковую косынку. Не малую роль въ женскихъ головныхъ уборахъ играетъ въ богатыхъ семьяхъ жемчугъ, который, какъ извѣстно, до сихъ поръ не перевелся въ нашихъ сѣверныхъ рѣкахъ {Отсюда и древнее названіе его -- бурмитское зерно, т. е. бьярмское пермское (Бьярма у древнихъ финновъ и скандинавовъ -- Пермь), между тѣмъ какъ слово жемчугъ, повидимому, китайское и проникло къ намъ вмѣстѣ съ восточнымъ жемчугомъ черезъ монголъ.}. Бабы носятъ его въ видѣ сѣтокъ, а дѣвушки въ видѣ "повязокъ", т. е. лентъ пальца въ два шириной, усыпанныхъ жемчугомъ. Такія повязки переходятъ изъ рода въ родъ и оцѣниваются иногда, смотря по качеству жемчуга, въ сотни рублей.
Русскія поселенія расположены обыкновенно при рѣкахъ и озерахъ, вѣроятно потому, что заселеніе края происходило именно по этимъ естественнымъ дорогамъ, "которыя, по выраженію Паскаля, сами движутся и несутъ, куда желаешь". Такіе поселки имѣютъ часто двойное названіе, составленное чаще изъ финскаго имени рѣки или озера съ присоединеніемъ русскаго слова наволокъ {Наволокомъ называется съуженная часть прихотливо изрѣзаннаго озера или губы, особенно удобная для переправы.}, губа, рѣка, озеро, палъ, чупа {Чупа -- тупой конецъ озера.}; напр. Пертъ-наволокъ, Лобъ-наволокъ Пергуба, Острѣчье, Грихневъ-палъ. Карельскія поселенія, наоборотъ, чаще располагаются на высотахъ, на сельгахъ или на островахъ среди озеръ, откуда и названія ихъ: Хомсельга, Мансельга, или Кюлосари. Вѣроятно они возникли еще въ тѣ отдаленныя времена, когда люди больше опасались сосѣдей, чѣмъ сближались съ ними. Деревни и поселки раскидываются широко, нѣтъ того, чтобы избы лѣзли одна на другую, съ узкими проходами между. Громадныя жилыя постройки окружены хозяйственными строеніями, потому что даже у небогатаго крестьянина есть рига, амбаръ, баня, а то и мельница. Жилая изба представляетъ высокое, двухъ и даже трехэтажное строеніе, часто съ затѣйливымъ балкономъ подъ острой крышей, на которомъ лѣтомъ висятъ, вялясь на солнцѣ, куски мяса.
У русскихъ оба этажа заняты жилыми комнатами, которыхъ обыкновенно двѣ внизу и двѣ наверху, соединенныхъ лѣстницей въ сѣняхъ. У бѣдныхъ изба состоитъ всего изъ одной горницы и сѣней. У карелъ нижній этажъ почти всегда не жилой, а занятъ подпольницей, т. е. кладовой, въ которую спускаются черезъ опускную дверь, сдѣланную въ полу на днѣ рундука-привалка (лавка, а подъ ней сундукъ), помѣщающагося возлѣ и вдоль печи. Комнаты высокія, большія и свѣтлыя, такъ какъ въ большой, гдѣ стоитъ громадная русская печь, 5 или 6 оконъ, а въ комнатѣ рядомъ, которая поменьше и обыкновенно оклеена обоями, съ бѣленымъ потолкомъ, увѣшана иконами, картинами и уставлена лучшей, часто мягкой мебелью стариннаго фасона, 2--3 окна (см. планъ избы). Надъ окнами у раскольниковъ нерѣдко выведены черной краской и сурикомъ надписи: "Христосъ съ нами уставися, всегда и днесь тѣмъ же и во вѣки. Аминь". Громадная русская печь занимаетъ чуть не четверть большой горницы. Она покоится на срубѣ, чисто выбѣлена и, кромѣ рундука на передней сторонѣ, имѣетъ на выступающемъ въ избу углѣ высокія, узкія полки и столбъ, въ который вбитъ желѣзный трезубецъ для лучины. Этотъ печной столбъ -- мѣсто невѣсты, когда она голоситъ заплачку къ родному очагу. Отъ верха печи вдоль и поперекъ всей избы тянутся подъ потолкомъ длинныя полки, называемыя воронцами. Печи имѣютъ трубы, но, должно быть существуютъ еще избы, выстроенныя по черному, гдѣ дымъ уходитъ въ прорубленное въ потолкѣ окно, запираемое ставнемъ и подпирающей его палкой (трубникъ). Двери, ведущія въ чистую горницу, нерѣдко выкрашены въ бѣлый цвѣтъ и украшены выпуклой рѣзьбой -- "пукетомъ" фантастическаго вида и цвѣта. Нерѣдко эта комната перегорожена ситцевой занавѣской на двѣ половины, представляя такимъ образомъ соединеніе гостиной со спальней. Въ домѣ сельскаго богача комнатъ, конечно, больше, и поражаютъ онѣ посѣтителя не столько убранствомъ, сколько царящими въ нихъ чистотой, порядкомъ и хозяйственностью. На окнахъ виднѣются въ горшкахъ цвѣты на стѣнахъ, кромѣ фотографическихъ карточекъ хозяина и домочадцевъ (въ полномъ парадѣ, конечно), висятъ зеркала, а то писанная масляными красками, пріобрѣтенная по случаю въ Питерѣ картина рядомъ съ литографированными видами Соловецкой обители. Крашеный или бѣлый полъ начисто вымытъ и выметенъ и также опрятна мебель краснаго дерева и стариннаго фасона, покрытая какой-нибудь недоступной дѣйствію времени матеріей изъ волоса. Встрѣчается однако и мягкая мебель новаго фасона. Какъ бы ни была скромна обстановка этой комнаты, но въ ней всегда есть двѣ необходимыхъ принадлежности ея -- иконы и стеклянный шкапъ, вмѣщающій большее или меньшее количество росписной фарфоровой посуды для чая и серебра (буде такое есть), которыя тщательно моются послѣ всякаго чаепитія. У зажиточныхъ раскольниковъ иконы собраны нерѣдко въ особой молельнѣ или "кельѣ", помѣщающейся въ "надстроѣ", т. е., въ третьемъ или четвертомъ этажѣ. Тутъ кромѣ иконъ хранятся старинныя книги, и сюда хозяинъ уединяется для чтенія и молитвы, "спасается", а то соберутся и сосѣди "помолитствовать". Прежде эти кельи отличались богатымъ убранствомъ своихъ иконъ, но частые погромы, послѣ которыхъ иконы съ цѣнными окладами дѣвались "неизвѣстно-куда" или лишались своихъ украшеній, заставили собственниковъ ихъ прятать свои святыни отъ чужого завистливаго взгляда.
У карелъ холодныя сѣни съ лѣстницей и чуланомъ отдѣляютъ отъ жилыхъ комнатъ громадное двухэтажное помѣщеніе, гдѣ въ верхнемъ этажѣ помѣщается сѣновалъ и держатъ разныя хозяйственныя вещи, а внизу находятся помѣщенія для скота. Для въѣзда во второй этажъ сѣновала устраивается накатъ съ широкими воротами это "съѣздъ". Сѣни или "связь" замѣняютъ карелу лѣтнія горницы, какія есть у русскихъ; здѣсь стоитъ его широкая постель съ холщевымъ пологомъ, ушатъ съ водой и сюда открываются двери во всѣ четыре стороны: по лѣстницѣ внизъ на крыльцо, въ горницу, на сѣновалъ и, наконецъ, въ чуланъ, гдѣ его баба хранитъ свои молочные и иные продукты. Замѣчательно, что у карелъ почти всегда есть кровати, тогда какъ русскіе оказываютъ предпочтенье къ спанью прямо на полу, либо на тюфякахъ, либо на овчинахъ.
Точно также у карелъ чаще встрѣчаются теплыя помѣщенія для скота, больше чистоты и хозяйственности въ домѣ, что слѣдуетъ приписать если не сосѣдству смежной Финляндіи, то болѣе трезвому, матеріальному складу мышленія карелъ, предъявляющихъ больше требованій къ житейской обстановкѣ. Впрочемъ, большая зажиточность и даже культурность карелъ наблюдается лишь въ болѣе густо населенныхъ южныхъ частяхъ. Далѣе на сѣверѣ полудикое карельское населеніе живетъ среди топей и дебрей въ ужасающей бѣдности, почти въ условіяхъ чисто натуральнаго хозяйства; даже желѣза мало. Причина тому рѣдкое населеніе, дальнія разстоянія и бездорожье, не говоря про скудную природу, съ которой карелъ при всемъ напряженіи силъ едва въ состояніи собрать скудную дань. Дворовъ съ воротами и огородовъ у карелъ нѣту, но есть широкія и чистыя деревенскія улицы, проходя по которымъ нѣтъ надобности зажимать носъ, ограждая органъ обонянія отъ запаха коровьяго навоза. Дальше на сѣверѣ, гдѣ зимы холоднѣе, карелы заколачиваютъ окна до половины досками и смазываютъ пазы избъ смѣсью глины или толченаго мрамора съ навозомъ, чтобы изба лучше держала тепло. Благодаря обилію лѣса, всѣ постройки крыты тесомъ, а у богатыхъ обшиты имъ и выкрашены въ темнокрасный цвѣтъ и самыя избы.
Обиліе строевого и дровяного лѣса и близость воды позволяютъ каждому хозяину имѣть баню. Впрочемъ бываетъ, что нѣсколько хозяевъ пользуются общей баней. Въ баню ходятъ очень часто, кажется даже, чуть ли не каждый день. Лѣтомъ мытье въ банѣ связано съ купаньемъ, такъ какъ попарившись, лѣзутъ въ рѣку, а зимой валяются въ снѣгу. Должно быть, потребность въ банѣ вызывается обиліемъ насѣкомыхъ -- комаровъ на воздухѣ и клоповъ въ избахъ, отъ которыхъ при всей любви къ чистотѣ почти невозможно отдѣлаться въ щелистой бревенчатой постройкѣ.
Что касается пищи, то главными элементами ея являются хлѣбъ, рыба, рѣпа, дичь. Своего хлѣба, чѣмъ дальше на сѣверъ, тѣмъ хватаетъ на меньшее время, и его приходится прикупать. Особенные охотники до "мучнины", т. е. мучныхъ блюдъ, карелы, у которыхъ немало сортовъ ихъ -- калитки, кокачи, рыбники съ разной начинкой, овсяные блины съ житной кашей, овсяной кисель съ молокомъ (чупука). Хлѣбъ карелы пекутъ пополамъ изъ ржаной и овсяной муки. Рыбу ѣдятъ больше въ вареномъ видѣ, а изъ овощей рѣшительно преобладаетъ рѣпа (печеная, рѣже вареная), для посѣва которой выжигаютъ на подсѣкѣ мелкій березнякъ, она такъ и называется -- подъ рѣпу; такая подсѣка годна только на одинъ разъ. Изъ остальныхъ овощей изрѣдка встрѣчается картофель, все же остальное какъ напр. горохъ, капуста, не выдерживаетъ іюльскихъ морозовъ. Изъ рѣпы приготовляется обычный карельскій напитокъ -- рѣпной квасъ. Дичи, несмотря на обиліе ея, ѣдятъ мало. Въ неурожайные годы недостатокъ хлѣба; дороговизна его и бездорожье часто доводятъ населеніе до формальнаго голода, о которомъ рѣдко приходится слышать, такъ какъ этимъ заброшеннымъ краемъ интересуются мало, а про здѣшнее земство, состоящее, при отсутствіи дворянства и кающихся дворянъ, больше изъ чиновниковъ и купцовъ (они же кулаки), нельзя сказать, что бы оно принимало близко къ сердцу интересы массы, оно больше исполняетъ "волю пославшаго мя". Оттого населеніе справляется съ голодомъ само какъ умѣетъ. Опишемъ здѣсь тотъ удивительный древесный и иной хлѣбъ, кокорымъ олонецкіе жители въ голодный годъ умудряются замѣнять настоящій; цѣны на хлѣбъ подымаются въ такое время втрое, вчетверо и выше противъ обыкновенной. Собственно говоря, хлѣба не хватаетъ почти всегда, такъ что потребленіе хлѣбнаго суррогата чуть ли не вошло въ обычай, и весь вопросъ сводится только къ количеству его.
Есть хлѣбъ "соломенный" и "древесный". Соломенный приготовляется такъ: берутъ ячменную солому, сушатъ ее, толкутъ въ деревянной ступѣ и мелятъ на ручныхъ жерновахъ (иногда на деревянныхъ за неимѣніемъ каменныхъ) и къ полученной трухѣ и пыли присыпаютъ ржаной муки -- четвертую часть, у болѣе зажиточныхъ -- половину. Если нѣтъ ячменной соломы, то берутъ ржаныя колосья съ оставшимися въ нихъ сѣменами, толкутъ въ ступѣ и, неразмалывая, пекутъ изъ толченой мякины хлѣбъ безъ всякой примѣси муки. Хлѣбъ изъ ржаныхъ колосьевъ, конечно, грубѣе, переваривается труднѣе и хуже на вкусъ. "Соломенный" хлѣбъ несомнѣнно вреденъ, но еще ужаснѣе хлѣбъ "древесный". Весной, почему то непремѣнно послѣ перваго грома, сдираютъ съ сосенъ кору, отдѣляютъ внутренній бѣловатый нѣжный слой отъ корки, сушатъ на горячихъ угольяхъ, чтобы "духъ смоляной выгорѣлъ", пока масса не приметъ красноватый цвѣтъ, потомъ ее толкутъ, мелятъ и, смѣшавъ съ мукой (1/4 или 1 / 2 ), пекутъ изъ нея хлѣбъ. Это происходитъ обыкновенно весной, когда уже и соломы нѣтъ. Наконецъ послѣдній суррогатъ, придуманный злополучнымъ олончаниномъ, это "корява", сосновая каша, т. е. та же сосновая пыль, которую за неимѣніемъ муки, всыпаютъ въ молоко. Вотъ этимъ сѣрымъ клейстеромъ и питаются люди... Вынести эту пищу могутъ только исключительно крѣпкіе животы. Обыкновенно же потребленіе ея производитъ опухоль, а затѣмъ смерть. Изъ напитковъ чай не въ такомъ распространеніи какъ въ другихъ частяхъ Россіи, въ западныхъ уѣздахъ его замѣняетъ плохой кофе, который также какъ и соль, доставляется контрабандой изъ Финляндіи. Вино также въ меньшемъ употребленіи по той же причинѣ, какъ табакъ -- много старовѣровъ.
"Но и эта постоянная безхлѣбица, замѣчаетъ Майновъ, не можетъ удержать земледѣльческаго зуда, и просто диву даешься иной разъ, когда верстъ за 20 отъ селенія вдругъ вынырнетъ изъ за лѣса огнище съ посѣвомъ, а слѣдовательно и "подсѣчка государственнаго имущества".
Плохая и недостаточная пища, суровый и влажный климатъ, обиліе болотъ, отсутствіе врачебной помощи все соединилось для того, чтобы предать населеніе края во власть разныхъ повальныхъ и иныхъ болѣзней, среди которыхъ первое мѣсто принадлежитъ тифу и оспѣ. Противъ оспы, которую народъ называетъ Марьей Ивановной, олончане, кажется, ничего не имѣютъ, потому что жертвой ея чаще всего падаютъ дѣти, а большое количество дѣтей въ народѣ отнюдь не считается благословеніемъ свыше. Одинъ изслѣдователь края говоритъ, что когда она появляется въ селеніи, то вся деревня отъ мала до велика собираетъ дары и отправляется въ зараженную избу. "Здравствуй матушка, Марья Ивановна! здравствуй на многія лѣта! Благодарствуй, что посѣтила насъ, рабовъ твоихъ покорныхъ, не будь ты намъ злою мачихой, будь родной матерью! Ты лики порти, да въ гробы не складывай! Не побрезгуй дарами нашими!" Все это сопровождается учащенными поклонами, и дары подносятся больному, который долженъ всенепремѣнно отвѣдать ихъ: и рыбничка, и водочки, и всего такого. Затѣмъ дары съѣдаются присутствующими, а больного ведутъ въ до безобразія натопленную баню, гдѣ незараженные отъ жару завязываютъ себѣ глаза и на руки надѣваютъ рукавицы и "выпариваютъ желанную гостью",-- "а то матушка по Россіи бродивши овшивѣла". Иной отъ такого леченья выздоровѣетъ, а иной (чаще) помретъ" {Майновъ стр. 272.}. Любопытно, что въ здѣшнемъ краѣ оспу олицетворяютъ въ образѣ какой-то Марьи Ивановны; сибирскимъ инородцамъ эта болѣзнь тоже представляется въ видѣ старухи, разъѣзжающей по тундрѣ на красныхъ собакахъ. Тифъ свирѣпствуетъ больше зимой, весной же начинается сезонъ лихорадки, "веснухи". Здѣсь, какъ и вездѣ на Руси, эту хворь распредѣляютъ между 12-ю дѣвицами -- "простоволосыя трясавицы, лукавыя, окаянныя, видѣніемъ престрашныя"; вотъ они: знобиха, ломиха, тугота, коркота (жаба), черная (пятнистый тифъ), огненная, томиха (мигрень), сухота, искрѣпа, синяя, зеленая, смертнозримая. Въ число этихъ болѣзней входятъ, конечно, не однѣ лихорадки, а разнообразныя болѣзни вплоть до апоплексіи (смертнозримая). Далѣе не малое мученіе представляютъ разныя накожныя болѣзни, поражающія особенно часто малолѣтнихъ ребятъ и проистекающія отъ грязной и дурной пищи. Среди нихъ первое мѣсто занимаетъ "свороба", головная сыпь. Эти болѣзни, подобно оспѣ, также чаще всего лечатъ просто баней.
Языкъ, которымъ говорятъ олончане, подобно многому другому, сохранился въ большей чистотѣ. Онъ заключаетъ немало древнихъ словъ и свободнѣе отъ примѣси словъ иностранныхъ и словъ тюркскаго корня, зато принялъ въ себя много корельскихъ словъ. Встрѣчаются, впрочемъ, офенскія слова а у ладвинскихъ стекольщиковъ есть свой такой же "билямскій" языкъ. Характерную особенность олонецкаго говора составляютъ именно эти слова и заимствованная, вѣроятно, тоже у финновъ манера переносить удареніе подальше отъ конца: п о йдемъ, у шелъ, н е могу, в о да: этимъ особенно отличается заонежско пудожскій говоръ; далѣе олончанинъ любитъ смягчать гласныя (а въ я, у въ ю послѣ ц), и согласныя (ч въ ц), напр. вмѣсто чудо говоритъ цюдо, вмѣсто молодица -- молодиця, цитатъ вмѣсто читать. Въ олонецкомъ говорѣ, покрайней мѣрѣ въ заонежьѣ, нѣтъ о канокъ, и въ связи съ этимъ рѣчь часто льется нараспѣвъ, особенно любятъ речитативъ бабы. Неправильности или скорѣе правильности тѣ же, что вездѣ на сѣверо-западѣ: сохранилось двойственное число, въ дательномъ и предложномъ вмѣсто ѣ -- и или ы (въ избы, въ городи), творительный сходенъ съ дательнымъ (взялъ рукамъ вмѣсто руками), въ глагольныхъ формахъ часто опускается окончаніе (не хоче, не п о йде). Населеніе Обонежья сохранило до новѣйшаго времени богатую народную поэзію, особенно эпическую, не только русскую но и финскую. Русскія былины собраны здѣсь Рыбниковымъ и Гильфердингомъ, а причитанія -- Барсовымъ. Изъ 400 былинъ кіевскаго цикла 300 записаны въ Олонецкой губерніи, а былины о Микулѣ сохранились только здѣсь. Извѣстные "сказители" былинъ Рябинины, отецъ и сынъ, олонецкіе крестьяне. Финскіе собиратели (Кастренъ, Европеусъ, Альквистъ и другіе) также нашли здѣсь въ приходахъ Репола и Химола наиболѣе богатый послѣ прихода Вуоккиніэми (Архангельской губ.) матеріалъ, вошедшій въ сборникъ финскихъ былинъ, носящій общее названіе "Калевала".
Экономическое положеніе населенія, конечно, нельзя признать удовлетворительнымъ, хотя вообще олонецкіе крестьяне пользуются большимъ достаткомъ и живутъ во всѣхъ отношеніяхъ лучше своихъ собратьевъ въ разныхъ рязанскихъ и калужскихъ палестинахъ. Основу крестьянскаго благосостоянія составляетъ здѣсь земледѣліе, а промыслы составляютъ лишь извѣстное подспорье, къ которому крестьяне прибѣгаютъ или для покрытія разныхъ нехватокъ въ хозяйствѣ, или же занимаются ими между прочимъ, походя, какъ напр. охотой. При такомъ положеніи дѣла все зависитъ, разумѣется, отъ количества и качества земельныхъ угодьевъ и отъ численности скота. Выше мы уже видѣли, что послѣдняя статья одна изъ самыхъ важныхъ, потому что обработка постоянныхъ пашень здѣсь совершенно невозможна безъ удобренія, а количество скота опять таки зависитъ отъ площади сѣнокосовъ, участки которыхъ нерѣдко разбросаны клочками на громадномъ пространствѣ въ разстояніи 10--20 верстъ отъ селенія. Потому то всякій недородъ сѣна является здѣсь настоящимъ бѣдствіемъ, которое иные мужики стараются смягчить тѣмъ, что замѣняютъ сѣно березовымъ листомъ, который они собираютъ уже въ іюнѣ, сушатъ и затѣмъ, скармливаютъ зимою скоту. Въ отношеніи достатка мѣстные крестьяне довольно рѣзко распадаются на три группы: богачи (дикіе богачи, какъ ихъ зовутъ здѣсь), справные хозяева и, наконецъ, голь перекатная. При земледѣльческой культурѣ распредѣленіе на эти три группы стоитъ въ прочной связи съ владѣніемъ землей, и постепенная концентрація лучшихъ земельныхъ участковъ въ рукахъ богачей является причиной возростанія контингента "перекатной голи". Формы землевладѣнія въ Олонецкой губерніи, въ зависимости отъ способовъ хозяйства, довольно разнообразны и уже давно представляли собою извѣстное сочетаніе общиннаго начала и начала личнаго владѣнія. Въ давнопрошедшія времена преобладало "волостное владѣніе". Это была эпоха подсѣкъ. Обиліе земли позволяло всякому расширять свои участки въ зависимости отъ количества рабочихъ рукъ въ семьѣ. Въ принципѣ земля была общая, "волостная", но каждый заводилъ и обрабатывалъ свои подсѣки, какъ собственникъ. Съ теченіемъ времени лучшія подсѣки и осушенныя болота перешли въ разрядъ "постоянныхъ пашень", начался періодъ "трехполья", который въ скоромъ времени привелъ къ тому, что начало личнаго владѣнія взяло верхъ надъ "волостнымъ" и "общиннымъ" и лучшія земли перешли въ собственность немногихъ богачей, которые завладѣли ими "обыкновенными способами", а не тѣмъ, что затратили собственныя силы на превращеніе этихъ участковъ изъ подсѣкъ въ разрядъ постоянныхъ пашенъ. Такіе участки, созданные собственными усиліями изъ подсѣкъ и болотъ, будутъ ли то пашни или сѣнокосы, до сихъ поръ нерѣдко остаются въ личномъ владѣніи и переходятъ по наслѣдству. Упомянутая выше мобилизація земель и возростаніе численности населенія создали вскорѣ столь невыносимыя условія, что наступила необходимость какъ нибудь раздѣлаться съ возникшимъ неравенствомъ. И вотъ тогда то всплыло наверхъ общинное начало, которое навремя взяло перевѣсъ надъ личнымъ, причемъ дѣло не обошлось безъ вмѣшательства правительственной власти, которой "личное владѣніе" приходилось не по вкусу -- съ обезземеленной голытьбы не соберешь податей. Первый передѣлъ земли, возстановившій нарушенное равновѣсіе, произошелъ въ царствованіе Екатерины II, и благодаря ему община возобладала. Многое однако заставляетъ подозрѣвать, что процессъ земельной мобилизаціи, задержанный въ свое время правительствомъ, не прекратился, а вновь начинаетъ свою работу,-- созидательную съ одной стороны, разрушительную съ другой. Число лицъ, забирающихъ въ волостяхъ билеты и уходящихъ на промыслы, растетъ годъ отъ году: въ нѣкоторыхъ мѣстахъ уходитъ половина, кто на лѣсные промыслы, кто въ столицу; а это указываетъ на то, что "перекатная голь" не въ состояніи прокормиться землей и понемногу уступаетъ ее кому то другому. Условія хозяйства въ этой рѣдко населенной болотно-лѣсистой странѣ не слишкомъ то измѣнились по сравненію съ прошлымъ, они все еще таковы, что даютъ извѣстный просторъ личной самодѣятельности, которая въ нашъ капиталистическій вѣкъ дѣйствуетъ успѣшно лишь на почвѣ извѣстнаго достатка. Если раньше расширеніе обрабатываемаго участка зависѣло исключительно отъ рабочей силы семьи, то теперь при наличности наемнаго труда оно стоитъ въ гораздо большей зависимости отъ денегъ... богатый увеличиваетъ свои владѣнія, бѣдный лишается того немногаго, что имѣлъ.
Этому процессу ставитъ нѣкоторые препоны разрядъ "справныхъ хозяевъ", среди которыхъ имѣетъ наибольшее развитіе артельное начало. Такіе хозяева, не имѣя возможности превратить болото въ пашню или сѣнокосъ единоличными усиліями, соединяются для этой цѣли въ артели, такъ называемыя себры; этимъ путемъ каждый изъ членовъ артели увеличиваетъ свою "личную" недвижимость, благодаря чему онъ повышаетъ свои шансы современемъ попасть въ разрядъ богачей. Изъ перекатной голи понемногу рекрутируется армія наемныхъ рабочихъ, которыми буквально торгуютъ "десятники", "рядчики", т. е. поставщики рабочихъ рукъ на разные промыслы. Каждый недородъ, а они часты въ Олонецкой губерніи, усугубляетъ неравенство, и бѣдняки постепенно должаютъ "справнымъ" и богачамъ. И немудрено, -- весною бѣдняки покупаютъ у нихъ свой же, проданный осенью хлѣбъ по вдвое возросшей цѣнѣ!
Волостное владѣніе способствовало въ свое время равномѣрному разселенію, вызывая возникновеніе "починковъ". Общинное и личное владѣніе, наоборотъ, благопріятствуетъ концентраціи населенія въ большихъ селеніяхъ. Волостное владѣніе и почти чистое натуральное хозяйство преобладаютъ въ рѣдко населенныхъ сѣверныхъ частяхъ, тогда какъ въ южныхъ болѣе густо населенныхъ уѣздахъ, которые въ скоромъ времени пересѣчетъ желѣзная дорога на Петрозаводскъ, оно отошло въ область прошлаго.
Нѣтъ, конечно, сомнѣнія, что рядъ разумныхъ экономическихъ мѣропріятій могъ-бы привести къ тому, что при жизненности артельнаго начала обитатели Олонецкой губерніи обезпечили бы себѣ съ помощью его болѣе свѣтлое будущее. Дѣйствительно -- земли много, при расчисткѣ лѣса и по осушкѣ многихъ болотъ ея могло бы хватить всѣмъ, проведеніе дорогъ сильно подняло бы промышленность края, но... событія, протекающія въ этомъ глухомъ краѣ съ особенной медленностью, направляются совсѣмъ не въ томъ направленіи, какое выгодно подавляющей массѣ населенія. Правда, въ Олонецкой губерніи нѣтъ помѣщиковъ, а потому отсутствуютъ и многія явленія, характеризующія сіе "рыцарское" сословіе, но роль его съ успѣхомъ выполняютъ сельскіе богачи, которые наряду съ чиновниками заполняютъ здѣшнее земство. Не говоря уже про то, что перереформированное въ недавнее время земство вообще потеряло значительную долю своей полезности, оно въ Олонецкой губерніи носитъ еще специфическій характеръ: покорное по отношенію къ власти, оно не очень то близко принимаетъ къ сердцу интересы населенія, за что и пользуется въ его средѣ вполнѣ заслуженной непопулярностью. Не трудно конечно понять, къ чему клонитъ дѣло, когда засиліе во всемъ беретъ все болѣе усиливающаяся сельская буржуазія, хотя бы здѣшніе представители ея выгодно отличались отъ своихъ собратьевъ, извѣстныхъ повсюду въ Россіи подъ именемъ "кулаковъ", своей большей культурностью и обнаруживаемою подчасъ представителями ея готовностью удѣлить часть заглотаннаго куска на пользу общую. Мѣстные Финогенычи, живущіе куда чище и благообразнѣе россійскаго г-на Колупаева, съ особенной охотой жертвуютъ на школы, которыя въ Олонецкой губерніи нерѣдко поражаютъ своимъ благоустройствомъ.
Такъ напр., прекрасно устроенное народное училище въ селѣ Лугахъ Каргопольскаго уѣзда вызвано къ жизни всецѣло усиліями мѣстнаго богатаго крестьянина Е. П. Попова, причемъ цѣль его заключалась вовсе не въ томъ, чтобы раздобыть себѣ такимъ способомъ медаль или благодарность начальства. Кромѣ многихъ школъ, обитатели губерніи обязаны своимъ богачамъ многими другими общеполезными сооруженіями, въ числѣ которыхъ особенно выдѣляются мосты, гати, дороги. Построеніе мостовъ еще въ древнія времена представляло "подвигъ",которому съ особенной любовью предавались мѣстные вольные устроители края изъ числа раскольниковъ.
Это обстоятельство не слѣдуетъ, конечно, приписывать особенной культурности Олонецкихъ Финогенычей, мы скорѣе склонны видѣть въ этомъ явленіи вліяніе давнихъ демократическихъ началъ, сохранившихся въ бытѣ и нравахъ населенія благодаря расколу, этому цѣнному обломку древней Руси, скрывшему въ своей изуродованной, продавленной, общипанной игрою судебъ оболочкѣ не одно пустое восмиконечіе и двуперстіе.
Изъ общаго числа 376.102 ч., составляющихъ населеніе Олонецкой губерніи, оффиціальная статистика зарегистрировала всего только 5.244 ч. уклоняющихся отъ православія, изъ нихъ 2.383 ч. единовѣрца и 2.871 ч. раскольника. Надо ли говорить, что цифра эта совершенно невѣрна. Населеніе уѣздовъ Повѣнецкаго, Пудожскаго и Каргопольскаго, русскіе и карелы, -- чуть ли не сплошь раскольники, числящіеся однако по спискамъ православными. Восьмиконечные кресты, старинныя иконы и книги, двуперстіе, особая посуда, отвращеніе къ табаку и вину -- вотъ первые, легко кидающіеся въ глаза признаки принадлежности къ расколу. Многократныя гоненія, закончившіяся въ 1854 г. настоящимъ погромомъ, связанныя съ ними строгости, стѣсненія, жестокое и оскорбительное отношеніе къ личности раскольника и его святынямъ со стороны духовенства, особенно работавшихъ здѣсь одно время миссіонеровъ, не гнушавшихся доносовъ и прибѣгавшихъ на каждомъ шагу къ дѣятельному содѣйствію полиціи, привели къ тому, что расколъ надѣлъ на себя личину православія, но пустующія церкви и многочисленныя записи духовныхъ пастырей, ежегодно отмѣчающихъ въ своихъ спискахъ противъ именъ пасомыхъ ими "православныхъ", -- "не былъ у исповѣди и св. причастія по нерадѣнію" или "по болѣзни", указываютъ, что населеніе еще упорно придерживается старой вѣры.
Расколъ старообрядства, возникшій въ срединѣ 17-го вѣка по поводу исправленія Никономъ церковныхъ книгъ, вылился вскорѣ въ болѣе широкое опозиціонное движеніе, въ которомъ недовольство существующимъ порядкомъ сплелось самымъ запутаннымъ образомъ съ консервативнымъ желаніемъ уберечь національную старину, отъ постепенно надвигавшихся на нее элементовъ новой, именно западной культуры. Отсутствіе теоретической научной мысли, берущей на себя руководительство народнымъ сознаніемъ, въ чемъ допетровская Русь сильно походила на современный намъ Китай, было причиной, почему это опозиціонное движеніе приняло въ высшей степени уродливыя формы и въ формулированіи своихъ требованій почти не вышло за предѣлы узкой церковности. Постепенное распространеніе правительственной власти на окраины, которыя были колонизованы свободною волной переселенцевъ, уходившихъ изъ центральныхъ областей Московскаго государства по самымъ разнообразнымъ причинамъ, большая свобода и самостоятельность этихъ новыхъ частей ростущаго государства, вотъ причины, почему, расколъ нашелъ въ нихъ болѣе прочную опору и создавалъ себѣ здѣсь новыя формы. Неразвитая критически, туго работавшая русская мысль оперлась на вызванное Никономъ раздвоеніе въ безсознательной надеждѣ найти на этомъ пути свое собственное, національное выраженіе, развить новыя, добавочныя недостающія формы для развивавшейся жизни и создать этимъ путемъ систему соціальнаго строя, которая совмѣстила бы въ себѣ возможность дальнѣйшаго развитія на основѣ своего древняго, вѣками развивавшагося строя. Это стремленіе встрѣтило непреодолимое сопротивленіе съ одной стороны въ слишкомъ сильномъ правительствѣ, обладавшемъ несравненно болѣе дѣйствительными средствами и силами для того, чтобы направить народное развитіе по своему пути, выгодному для заправительскаго слоя націи, и оправдываемому потребностями времени и логикой положенія, съ другой -- въ собственной убогости мысли, безсильно и поверхностно скользившей по св. Писанію и Преданію, изъ котораго развитое сознаніе западнаго народа извлекло опорные принципы для новыхъ религіозныхъ и соціальныхъ воззрѣній. Можетъ быть послѣднее обстоятельство не составило бы непреоборимаго препятствія, и упорная работа раскольничьей мысли выбралась бы изъ дебрей формальной церковщины на просторъ, куда ее выпирали непреклонныя требованія самой жизни, еслибы частыя и сильныя гоненія и разныя стѣсненія въ концѣ концовъ не вырвали бы изъ подъ ногъ упрямо боровшагося съ правительственною влтстью раскола матеріальной основы его силы. Какимъ образомъ умственное движеніе, упорная, хотя подчасъ и безплодная работа сознанія, характеризующая разныя толки раскалывавшагося въ свою очередь старовѣрія, понемногу находила болѣе раціональныя формы и сравнительно легко отбрасывала то, что сковывало и тормозило или могло тормозить въ будущемъ соціальное развитіе,-- показываетъ исторія сѣвернаго раскола. Около 1685 г. расколъ разбился на поповщину и безпоповщину. Болѣе радикальная безпоповщина пошла по направленію, намѣченному еще при жизни протопопа Аввакума; основную мысль, легшую въ основу ея, можно формулировать такъ: разъ антихристъ народился и уже царствуетъ на землѣ (какъ училъ Аввакумъ), то значитъ православіе утрачено, и на землѣ нѣтъ болѣе ни истинной церкви, ни таинствъ, нѣтъ и не можетъ быть священства, и для общенія съ Богомъ не требуется посредничества церкви, а достаточно молитвы и религіозныхъ упражненій. Не отрицая брака, безпоповцы остановились на требованіи безбрачія, такъ какъ за отсутствіемъ священниковъ браки некому было совершать. Но такъ какъ подобное требованіе въ сущности неисполнимо, то вопросъ о бракѣ получилъ практическое, подсказанное жизнью разрѣшеніе, оставаясь въ теоріи крайне запутаннымъ. Мы ясно видимъ здѣсь, какъ скованная авторитетомъ мысль, покачнувшись на своей вѣковой основѣ отъ какихъ то по существу совершенно маловажныхъ разногласій (двуперстіе, трегубая алилуя, восьмиконечный крестъ и т. п.), въ своемъ логическомъ развитіи безтрепетно опрокидываетъ гораздо болѣе крѣпкія традиціонныя преграды и съ необычайной смѣлостью рѣшаетъ наново самые основные вопросы. Главнымъ райономъ первоначальнаго распространенія безпоповщины является сѣверное русское Поморье. Думаютъ, что это произошло оттого, что самыя природныя условія давно уже пріучили здѣшнее населеніе обходиться безъ поповъ. Но можетъ быть справедливѣе мысль, что радикализмъ русскаго сѣвера, есть радикализмъ Сѣвера вообще -- большая затрата труда, необходимость цѣлесообразной экономіи его на сѣверѣ, сравнительно съ веселящимся чувственнымъ Югомъ, устанавливаютъ здѣсь болѣе короткіе пути между дѣйствительностью и сознаніемъ и труднѣе мирятся съ занесенными издали и совершенно лишними здѣсь формами быта. Отсюда религіозный раціонализмъ сѣверянъ. Поморское согласіе, сложившееся на сѣверѣ, вскорѣ создало центръ и опору для всей безпоповщины въ знаменитой Выгорѣцкой обители, возникшей на рѣкѣ Выгѣ въ концѣ 17-го столѣтія. Отъ поморскаго согласія отдѣлилась въ 1706 г. федосѣевщина, а въ 1730 г. еще болѣе радикальная филипповщина, послѣ чего дробленіе безпоповщины на менѣе и болѣе радикальные толки пошло еще быстрѣе. Такъ изъ федосѣевщины выдѣлилась титловщина, аристовщина; изъ филипповщины -- пастухово согласіе, аароновщина. Затѣмъ появились странники или бѣгуны, нѣтовщина, или спасово согласіе, самокрещенцы, рябиновщина, дырники, средники, любушино согласіе, воздыхатели и т. п. мелкія секты, возникавшія уже въ иныхъ мѣстахъ нашего обширнаго отечества.
Поморское согласіе, какъ сказано выше, отрицаетъ священство, предоставляетъ мирянамъ совершеніе таинствъ, которыя дѣлитъ на "нужнопотребныя" (крещеніе, покаяніе и причащеніе) и просто "потребныя" (остальныя четыре), безъ которыхъ спасеніе возможно. По отношенію къ таинству брака Поморское согласіе держалось вначалѣ отрицательной точки зрѣнія, требуя для всѣхъ "дѣвства", но такъ какъ практически это оказалось трудноисполнимымъ и приводило къ неудобнымъ послѣдствіямъ, то поморскіе настоятели стали относиться терпимо къ бракамъ, совершеннымъ въ православной церкви, не признавая однако ихъ законными. Затѣмъ вошло въ обычай брачное сожительство безъ вѣнчанія въ церкви по одному взаимному согласію брачущихся. Наконецъ, въ настоящее время установился прежній взглядъ, подправленный особымъ компромиссомъ, т. е. всѣ должны вести безбрачную жизнь, но если кто женится безъ священническаго благословенія, тому общество его единовѣрцевъ не судья -- каждый самъ даетъ въ томъ отвѣтъ Богу. Отказавшись отъ литургіи, поморцы имѣютъ однако свои богослуженія, отправляемыя въ часовняхъ. Въ Выговской пустыни были составлены "чины" этихъ службъ: "чинъ всѣмъ богослуженіямъ непосвященныхъ мужей и женъ", "уставъ поморской службы церковной и келейной", "чинъ нехиротописанныхъ для отправленія крещенія и покаянія", "чинъ очищенія жены родившей", чинъ для поставленія пастырей словесныхъ овецъ". Этотъ послѣдній чинъ есть благословеніе наставниками избираемаго лица въ собраніи народа, онъ сопровождается семипоклоннымъ "началомъ", краткими молитвами и славословіями и представляетъ такимъ образомъ посвященіе. Посвященное лицо получаетъ титулъ "благословеннаго отца". Принимая къ себѣ отказавшихся отъ православія, Поморское согласіе требуетъ отъ нихъ полнаго разрыва съ прежней церковью и потому перекрещиваетъ ихъ. До 1738 г. поморцы не молились за царя, но затѣмъ они постановили на соборѣ поминать Императорское Величество вездѣ, гдѣ значится по книгамъ, и приняли тропарь "Спаси Господи люди твоя"; но это "моленіе" не вошло въ ученіе, а является простымъ и внѣшнимъ приспособленіемъ къ "обстоятельствамъ".
Первыми основателями Поморскаго согласія были: Павелъ, бывшій епископъ Коломенскій, Досифей, игуменъ тихвинскаго Никольскаго монастыря и соловецкіе выходцы иноки: Епифаній, Германъ, Іосифъ, дьяконъ Игнатій, инокъ Корнилій и повѣнецкій крестьянинъ Емельянъ, но организовали его по настоящему Данила Викулинъ, дьячекъ изъ Шунги, и братья Денисовы -- Андрей и Симеонъ, главные дѣятели и столпы Данилова монастыря или Выговской пустыни, ставшей благодаря имъ настоящимъ центромъ для безпоповщины всей Россіи.
Въ началѣ возникновенія раскола увѣренность въ томъ, что антихристъ народился и, стало быть, конецъ міра близокъ, разжигала ревность о вѣрѣ до готовности принять мученическій вѣнецъ. Еще Аввакумъ училъ, что насильственная смерть за вѣру вожделѣнна: "стоять въ вѣрѣ" надо непоколебимо, "страха человѣческаго не бояться, а надѣяться на Бога всенадежнымъ упованіемъ и смѣло по Христѣ страдать... хотя и бить станутъ и жечь... Что лучше сего? Съ мученики въ чинъ, съ апостолы въ полкъ, со святители въ ликъ. А въ огнѣ то здѣсь небольшое время потерпѣть. Боишься пещи той? Дерзай, плюй на нее, не бось! До пещи страхъ-отъ, а егда въ нее вошелъ, тогда и забылъ вся..." Такъ проповѣдывалъ Аввакумъ, и немало нашлось на сѣверѣ гонимыхъ и затравленныхъ бѣглецовъ, которые слѣдовали этому совѣту тѣмъ охотнѣе, что упорныхъ изъ нихъ безъ того ждала пещь {По 12-ти статьямъ царевны Софьи отъ 7 апрѣля 1685 г. полагалось: 1) жечь въ срубѣ: тѣхъ, которые хулятъ господствующую церковь и производятъ въ народѣ мятежъ или соблазнъ и остаются упорными, а также и тѣхъ, которые у казни покорятся св. Церкви, но потомъ снова обратятся въ расколъ; наконецъ тѣхъ, которые увлекали другихъ на самосожженіе. 2) Казнить смертію: тѣхъ, которые перекрещивали другихъ въ свою секту, и тѣхъ которые, перекрестившись, не соглашаются вернуться въ Церковь. 3) Бить кнутомъ и ссылать нъ дальніе города: раскольниковъ, скрывающихъ принадлежность свою къ расколу, хотя бы послѣ и раскаялись; всякаго званія людей, укрывавшихъ раскольниковъ у себя въ домѣ и не донесшихъ на нихъ. Имущество казенныхъ и ссылаемыхъ конфисковалось на томъ основаніи, что на прогоны и жалованье "сыщикамъ шло много государевой казны".}. И самосожженія происходили въ ужасающихъ размѣрахъ. Только до 1690 г. на сѣверѣ сожглось не менѣе 20.000 ч. (изъ нихъ не болѣе 3.800 душъ до изданія указа 7 Апрѣля 1685 г., стало быть указъ значительно усилилъ это явленіе). Послѣдній случай самосожженія имѣлъ мѣсто въ Олонецкой губ. въ 1860 г., когда сожглось 15 ч. Какъ извѣстно этому предшествовалъ разгромъ 1855 г.
"Всюду бо мучительства мечъ обагрей кровію, неповинною новыхъ страстотерпцевъ видяшеся, всюду плачъ и вопль и стонаніе, вся темницы во градѣхъ и въ селѣхъ наполнишася христіанъ, древняго держащихся благочестія. Вездѣ чепи бряцаху, вездѣ вериги звеняху, вездѣ тряски и хомуты Ніконову оученію служаху. вездѣ бичи и жезліе въ крови исповѣднической повсядневно омочахуся... Оутопаху въ слезахъ села и веси, покрывахуся въ плачи и въ стонаніи пустыни и дебри... они мечи оусѣкаеми, они же огнемъ сожигаеми, и иніи инако скончеваеми, чесо ради, понеже елико праведно, толико и дерзновенно Ніконову противо стояху новшеству... куйте оубо мечи множайшія, оуготовляйте муки лютѣйшія, изобрѣтайте смерти страшнѣйшія, да и радость виновнику проповѣди будетъ сладчайшая. И бысть тогда лютое гоненіе и немилостивое неповинныхъ мучительство. Всюду плачъ, вопль и стонаніе слышашеся и на всякой души страхъ и трепетъ и колебаніе и оужасъ. Отъ лютаго гоненія и мучительства мнози людіе домы своя покидающе бѣгаху...
А вотъ и картина самосожженія:
"Отецъ Пиминъ со своими собравшися въ мѣсто зовомое въ Березовъ на волокъ въ деревню къ нѣкоему христолюбцу въ большую храмину и около хоромъ стѣну крѣпкую оградиша и оуготовившеся моляхуся Господу Богу день и нощь съ постомъ крѣпкимъ и со слезами многими и съ чистымъ покаяніемъ ожидающе пріѣзда гонителей: стѣны оубо и покровъ храмины отвсюду оутверждаетъ, да мучитиліе скоро и нечаянно въ домъ внити не возмогутъ оученики же своя на терпѣніе вооружаетъ на мученіе воздвизаетъ на страдалчество помазуетъ, да неоустрамившеся смертнаго страха, благочестія отбѣгнутъ и къ новшеству приступятъ. Посланный же съ Олонца началникъ, ѣдущій къ Березову на волоку съ ближнихъ волостей взявъ понятыхъ множество и пріѣхавъ гдѣ отецъ Пиминъ въ собраніи и обступиша храмину около и начаша приступати крѣпкимъ приступомъ ко оградѣ храминной, изо всего оружія стрѣляти съ великою яростію и гнѣвомъ, хотяще всѣхъ живыхъ взяти и на мученіе повести и пришедше къ стѣнѣ начаша топорами сѣщи стѣны. Видѣвъ же отецъ Пиминъ со своими собранными ихъ лютое нападеніе, суровое свирѣпство, звѣрскую наглость въ руки немилостивыя вдатися трепетаху, да не како собранное его стадо, въ расхищеніе и попраніе будетъ, скончашеся огнемъ благочестно и съ нимъ къ другой тысящи нѣсколько народа".
Въ этихъ самосожженіяхъ, дымъ и смрадъ отъ которыхъ стлался по Олонецкимъ лѣсамъ, многіе и даже ученые изслѣдователи видѣли проявленіе какого то нелѣпаго упорнаго фанатизма. Но это невѣрно. Самосожженіе -- логика кроткаго отчаянія, послѣднее средство слабаго, борющагося за дорогую ему свободу совѣсти и мысли, свободы недалекой, узкой, но все же свободы, мысли -- наивной, младенческой, но все же мысли. Жизнь, требующая отъ религіозныхъ идей безкорыстнаго служенія своимъ сокровеннымъ, несознаваемымъ людьми, но могучимъ стремленіямъ, создала въ данномъ случаѣ то же высокое воодушевленіе, какое привыкли видѣть въ древнихъ мученикахъ христіанства; и здѣсь, какъ и тогда, вызванная этимъ движеніемъ моральная сила обезпечила на время подъемъ организованнаго существованія, что ярко выразилось между прочимъ въ дѣятельности и процвѣтаніи Выговской пустыни, этой своеобразной маленькой республики, успѣшно несшей на себѣ и выполнявшей среди сѣверныхъ топей и лѣсовъ высокія культурныя задачи. Кто знаетъ, какую картину представляла бы собою вся великая Озерная область, еслибы этой силѣ было открыто свободное поле дѣятельности. Далеко за океаномъ, гдѣ небыло "началника съ Олонца", при сходныхъ условіяхъ выросли города Бостонъ, Филадельфія, а вскорѣ затѣмъ Нью-Іоркъ и Чикаго...
Познакомимся же вкратцѣ съ дѣятельностью нѣкогда знаменитой, а нынѣ уже не существующей пустыни. Мы уже сказали выше, что 'начало организаціи, объединившей въ одну общину многочисленныя кельи поселившихся на Выгѣ "старцевъ", бѣглецовъ изъ Соловецкаго монастыря, положилъ Шунгскій дьячекъ Данила Викуловъ въ 1695 г. Дѣло не обошлось безъ пророчества, которое легенда приписываетъ вышеупомянутому старцу Пимину: "бывшу оунего (у Пимина) нѣкогда въ Корельскихъ пустыняхъ изъ Поморія Даніилу Викулову и бесѣдовавшу съ нимъ и доволно о пользѣ душевнѣй и егда Даніилъ начатъ въ путь свой отходити, тогда отецъ Пиминъ изыде проводити его и понеже путь бѣ рѣка, въ лодку собрашася и Даніилъ оубо сѣде къ весламъ хотя грести, оученику же отца Пимина остася мѣсто на кормѣ, Пиминъ же сѣде по средѣ лодки, пророчествова духомъ глаголаше Даніилу: ты Даніиле сяди на корму зане ты будеши кормикъ и правитель добрый христіанскому послѣднему народу въ Выговской пустыни"... Какъ не вспомнить при этомъ знаменитое: "ты еси Петръ и на семъ камнѣ созижду Церковь Мою"...
Кромѣ Викулова, на Выгѣ жили еще два необыкновенныхъ человѣка -- братья Андрей и Семенъ Денисовы съ сестрой Соломошей, поселившіеся здѣсь еще въ 1692 г. Время вскорѣ наступило благопріятное -- воцарился Петръ. Реформы его сильно поспособствовали возростанію числа всякихъ бѣглыхъ, находившихъ себѣ гостепріимный пріютъ у раскольниковъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ ослабѣли гоненія, потомучто практическій геній Петра съ удивительной проницательностью разгадалъ культурное значеніе раскола, какъ бы это явленіе не сплеталось съ различными мятежами, "мрачившими начало славныхъ дней". На своемъ походѣ 1702 г. черезъ Олонецкую губ. Петръ проходилъ мимо Выговской пустыни. "Прослыша о проходѣ черезъ ихъ мѣста Петра, выгорѣцкіе раскольники выслали ему навстрѣчу своихъ старшинъ съ хлѣбомѣсолью. Зная, что они будутъ являться тому, кого они считали антихристомъ, кто былъ для нихъ звѣремъ апокалипсиса, и чей титулъ представлялъ собой "звѣриное число", выгорѣцкіе старшины порядкомъ струсили. Они ждали увидѣть грознаго судію своего отщепенства и знали напередъ, что Петру наговорили объ нихъ нивѣсть чего.
-- Что за люди?-- спросилъ царь, по словамъ мѣстнаго преданія.
-- Это раскольщики,-- поторопился объяснить какой то бояринъ,-- властей не признаютъ духовныхъ, за здравіе вашаго царскаго величества не молятся.
-- Ну, а подати платятъ исправно?-- справился прежде всего практическій Петръ.
-- Народъ трудолюбивый -- не могъ не сказать правды тотъ же ближній человѣкъ,-- и недоимки за ними никогда не бываетъ.
-- Живите же, братцы, на доброе здоровье, о царѣ -- Петрѣ пожалуй хоть не молитесь, а раба Божія Петра во святыхъ молитвахъ иногда поминайте -- тутъ грѣха нѣтъ {Лѣтописецъ Выговской пустыня Иванъ Филиповъ, описывая страхи выговцевъ въ ожиданіи проѣзда царя, не упоминаетъ объ этой бесѣдѣ, а просто приводитъ слова Петра: "пускай живутъ!" Ист. Выг. Пуст. стр. 115.}.
Въ исторіи Выговской пустыни, составленной раскольникомъ Иваномъ Филиповымъ, кромѣ этого упоминается еще одинъ случай, обрисовывающій трезвый взглядъ Петра на расколъ. Вотъ этотъ эпизодъ:
"Въ то же время самоволникъ нѣкто, не могій понести пустыннаго житія изшедъ изъ монастыря своеволнѣ, и скитался по Волгѣ, въ нижегородскихъ городахъ хождаше съ прочими бурлаками, и поймаше ихъ будто на воровствѣ и по испытанію за воровство хотяху смерти предати: оной же избывая смерти, сказа за собою слово Государево и свезоша его въ Москву въ Преображенское и тамо начаша спрашивати, онъ же нача на Выговскую пустыню и на настоятелей и на братію, что живутъ въ старовѣрствѣ, и иныя неправедныя рѣчи діаволомъ наученъ сказовати, чего не возможно писанію предати, хотя імператорское величество на гнѣвъ подвигнута къ разоренію Выговской пустыни... Но въ то время, что сотвори Богъ оудивленію достойно: съ Петровскихъ заводовъ (изъ Петрозазодска) началникъ завоцкой, иноземецъ Вилимъ, написавъ отписку милостиву противъ данной съ монастыря скаски, въ Москву къ его імтраторскому величеству и посла со отпискою своего деньщика, да монастырскаго съ нимъ брата Никифора Семенова, и пріѣхавъ оные въ Москву. А въ то время бысть на Москвѣ, и иные Государевы великіе розыскные дѣла, въ нѣкихъ важныхъ винахъ о нѣкоихъ боярѣхъ: и его імператорское величество, въ то время вельми гнѣвенъ и печаленъ. И оной отписки никто подати не смѣяше, что въ такое время не чаютъ милости пріобрѣсти. А преже того оного доносителя въ Преображенскомъ самъ імператорское величество на словахъ допрашивалъ и оуразумѣлъ въ немъ составное коварное напрасное дѣло, избывая своей смерти, что въ такихъ смиренныхъ пустынныхъ изганныхъ людехъ того не чаетъ быти, и не было, томко распрашиваше правды: но на вышеписанное возвратимся и многимъ показоваше отписку, вси отговариваються, и показаста господину Андрею Ивановичу Оушакову, и сказаста про дѣло словесно, и отъ Вилима заводскаго грамотки ему подаша. Онъ же вземъ оную отписку, подавъ его імператорскому величеству, онъ же пріятъ разсмотривъ ю не единократно и положи ю къ себѣ въ свой корманъ, а подъячему своему оуказа и сказа ему, какъ будемъ въ Новѣгородѣ, помяни о семъ мнѣ и не забуди, а самъ послѣ поѣхавъ чрезъ Новъ городъ въ Питербурхъ и бысть въ Новѣ городѣ нѣсколько времени. Оной его подъячей, поминалъ ли, или ни, про то никто не вѣдаетъ, точію его величество, будучи въ Новѣ городѣ спросилъ: еще ли сѣдитъ Выговскій пустынникъ Семенъ Денисовъ {Семенъ Денисовъ былъ арестованъ до этого, и послѣ допроса у Петра, приказавшаго не пытать его, сидѣлъ долго въ Новгородѣ въ заключеніи, пока не освободился благодаря неустаннымъ хлопотамъ своего брата Андрея.}, они же сказали ему, что оушелъ, онъ же глагола: Богъ с нимъ, и поѣхавъ с Нова города въ Питеръ и на пути ѣдучи спалъ онъ імператорское величество и прохватился, приказалъ своих коней поставити на пути, и призвавъ писаря, повелѣ написати на заводъ оуказъ къ завоцкому начальнику, чтобъ онаго пустынника Даніила Викулова {Даніилъ Викуловъ и другіе пустынножители были по этому же навѣту арестованы въ Петрозаводскѣ начальникомъ завода Билимомъ.} ис под караула спустить на свободу и свою пустыню, и о том ни о чемъ не розыскивать и подписалъ своею рукою на скорѣ, и приказа своего изъ сержантъ Преображенского полку сержанта и давъ ему оуказъ, повелѣ ему ѣхати на заводы на скорѣ, на почты день и нощь, и отдати оуказъ" {Иванъ Филипповъ, "Исторія Выговской старообрядческой пустыни", стр. 152--4.}.
Эпизодъ чрезвычайно характерный: гнѣвный, печальный Петръ, допрашивающій по политическому дѣлу бояръ, не забываетъ про какихъ то пустынножителей, томящихся за карауломъ, лично входитъ въ дѣло и приказываетъ отпустить ихъ на свободу, чего не могло бы быть, еслибы царь хоть на мгновеніе заподозрилъ взятыхъ поморцевъ въ прикосновенности къ какимъ нибудь политическимъ дѣламъ. Такимъ образомъ Выговская пустыня или Даниловъ монастырь {По имени его основателя Даніила Викулова.} уцѣлѣла. Эта община особенно увеличилась именно при Петрѣ, реформы котораго много способствовали увеличенію числа бѣглыхъ. Сюда принимали всѣхъ приходящихъ: кого перекрещивали, а кого вмѣсто троеперстія обучали креститься двумя перстами. Руководители общины понимали, что весь этотъ гонимый и преслѣдуемый сбродъ есть полезная рабочая сила, требующая только организаціи. Такимъ образомъ расколъ отчасти исправлялъ то, что само государство разрушало во вредъ себѣ. Многолюдство привело вскорѣ къ раздѣленію пустыни, и возлѣ Данилова возникла въ 1706 г. Лекса, женская обитель. Избытокъ рабочихъ рукъ позволилъ общинѣ расширить хозяйство, для чего съ 1700 г. она начинаетъ заарендовывать обширныя площади казенной земли, на которой возводятся необходимыя хозяйственныя постройки, гдѣ лѣтомъ живутъ рабочіе, а для сообщенія съ пустынью черезъ топи и лѣса были проведены дороги и построены мосты. На дорогахъ монастырь ставилъ постоялые дворы, гдѣ путники и ихъ кони находили пріютъ и продовольствіе даромъ, т. е. за счетъ обители. Кромѣ расширенія пашеннаго хозяйства, обитель стала снимать рыбныя ловли на озерахъ (на Выгѣ, Водло) и посылать ватаги своихъ промышленниковъ на Мурманъ, на Новую землю и даже на Шпицбергенъ. Наконецъ Андрей Денисовъ убѣдилъ братію заняться торговлей хлѣбомъ; это произошло, вѣроятно, благодаря тому обстоятельству, что во время частыхъ недородовъ, Выговскіе старцы посылали своихъ приказчиковъ на Волгу, на Низъ, за хлѣбомъ, а затѣмъ, смекнувъ, какую пользу можно извлечь изъ этого дѣла при высокихъ цѣнахъ на хлѣбъ, стоявшихъ въ Петербургѣ, они занялись хлѣбной торговлей уже не изъ человѣколюбія, а ради выгодъ. Торговля эта приняла такіе размѣры, что монастырь выстроилъ въ разныхъ мѣстахъ пристани и подворья. Главной пристанью служила Пигматка на с. берегу Онежскаго озера. Понятно, что Выговская пустынь и ея колоніи росли, богатѣли и понемногу превращались въ людные, оживленные городки. Порядокъ въ этомъ городѣ-монастырѣ былъ основанъ на мѣстной конституціи, особомъ уложеніи, составленномъ Андреемъ Денисовымъ. Строгіе подвижники и противники брака жили въ самой пустыни, а всѣ "не могшіе вмѣстить" разселились по сосѣднимъ скитамъ и кельямъ и крестьянствовали. По внутреннимъ своимъ порядкамъ Выговская пустынь представляла небольшую демократическую республику съ широкимъ примѣненіемъ принципа самоуправленія. Всѣ дѣла, касавшіяся какого нибудь скита, рѣшались общими мірскими собраньями всѣхъ жителей скита; что же касается дѣлъ, касавшихся всей населенной территоріи пустыни, то таковыя обсуждались и рѣшались на общемъ собраніи представителей всѣхъ Выгорѣцкихъ скитовъ. Исполнительная власть т. е. отвѣтственное руководство всѣми дѣлами общины находилась въ рукахъ Киновіарха или большака, которому были подчинены другіе выборные чины и должностныя лица, кто по хозяйственной части, кто по духовной. Однако, во всѣхъ своихъ дѣйствіяхъ большакъ долженъ былъ сообразоваться съ постановленіями "собора". Въ скоромъ времени, благодаря искусству и уму своихъ большаковъ, Выговская пустынь стала центромъ для всей русской безпоповщины. Въ ея мастерскія и школы раскольники присылали учиться своихъ дѣтей, особенно дочерей (бѣлицъ), подобно тому какъ это дѣлалось и на Западѣ. Кромѣ школъ грамотности, на Выгѣ были заведены школы переписчиковъ раскольничьихъ книгъ, школы пѣвцовъ, иконописцевъ. Ревнители старины собрали изъ всѣхъ уголковъ Руси и схоронили здѣсь отъ свѣта богатѣйшую коллекцію древнихъ рукописей и старопечатныхъ книгъ, не только богослужебныхъ, но всякихъ: тутъ были и риторики и грамматики, космографіи, лѣтописи, хронографы, философскія сочиненія, книги на польскомъ, литовскомъ и малорусскомъ языкахъ. Словомъ матеріальная и духовная жизнь теплилась въ этомъ уголку, затерянномъ среди болотъ и лѣсовъ подъ хмурымъ, холоднымъ небомъ, и отсюда разумныя начала организованнаго строя распространялись во всѣ стороны, приводя постепенно страну въ культурное состояніе. Сильная своимъ просвѣщеніемъ Выговская пустынь дала расколу цѣлый рядъ дѣятелей, которые привели его въ систему и написали цѣлый рядъ сочиненій, касавшихся самыхъ разнообразныхъ вопросовъ. Отсюда понятно, почему здѣшніе расколоучители пользовались во всемъ раскольничьемъ мірѣ, безъ различія толковъ и согласій, необыкновеннымъ уваженіемъ и вліяніемъ.
Разумѣется, богатая и вліятельная раскольничья община не могла не обратить на себя вниманія власти. При Петрѣ, однако, ихъ оставили въ покоѣ. Указъ 1703 г. предоставлялъ имъ свободу: совѣсти, обязавъ только приписаться и отправлять въ видѣ повинности разныя работы при вновь устроенныхъ повѣнецкихъ горныхъ заводахъ. Чуждые чисто политическихъ тенденцій выговцы въ совершенствѣ постигли искусство проведенія своей утлой ладьи по необозримому морю нѣмецко-московской канцелярщины. Располагая значительными средствами, они не только привлекали къ себѣ нужныхъ людей изъ мѣстнаго чиновничества, но имѣли своихъ агентовъ и разныя "заручки" въ самой столицѣ. Благодаря этому, они съ успѣхомъ сбывали съ рукъ всякія слѣдственныя коммиссіи и при случаѣ переходили даже въ наступленіе; такъ по поводу собесѣдованій посланнаго къ нимъ сѵнодомъ іеромонаха Неофита (въ 1722 г.), они составили знаменитые "Поморскіе отвѣты" -- главный трудъ Выговскихъ расколоучителей. Особенную тревогу и много хлопотъ причинила имъ слѣдственная коммиссія Самарина 1739 г., наряженная по извѣту бывшаго пустынножителя Круглова, донесшаго изъ злобы на пустынь, что дескать выговцы не молятся за царя. Такъ оно и было до того времени. Выговцы изъ политики уступили, хотя вопросъ этотъ вызвалъ не мало споровъ, и дѣло даже кончилось выдѣленіемъ непримиримыхъ. Со второй четверти 19-го ст. начинается упадокъ пустыни, вызванный рядомъ мѣръ, предпринятыхъ для борьбы съ расколомъ. И все-таки еще въ 1835 г. выговцы имѣли въ своемъ распоряженіи болѣе 13.000 десятинъ земли и разными промыслами и доходными статьями собирали ежегодно до 200.000 р. (т. е. по нынѣшнимъ цѣнамъ до милліона). Но окончательный, непоправимый ударъ пустыни, причинилъ погромъ 1855 г. Проживавшихъ въ Даниловѣ и Лексѣ раскольниковъ разослали на мѣста ихъ приписки по ревизіи, скиты обращены въ селенія государственныхъ крестьянъ, часовни и молельни, которыхъ насчитывалось въ то время около 50, частью закрыты, частью превращены въ православные храмы, древнія иконы, старопечатныя книги отобраны и вывезены на возахъ, могилы основателей и дѣятелей безпоповства осквернены и сравнены съ землей. Теперь на мѣстѣ богатаго, красиваго монастыря остались одни гніющія пустыя строенія, доживающія свой вѣкъ среди заростающихъ сорными травами пустырей. "Довольно прочесть исторію Филиппова, -- пишетъ г. Майновъ {Майновъ, стр. 210.}, -- посѣтившій раззоренныя обители около 30 лѣтъ тому назадъ, довольно послушать разсказы стариковъ о поѣздкахъ на Грумантъ, въ Америку, о гавани Пигматкѣ, о рудномъ монастырскомъ дѣлѣ, чтобы видѣть вліяніе скитовъ на народное богатство.
КОНЕЦЪ.