Пріѣздъ.
Громадный пароходъ линіи Гамбургъ -- Америка шестой день шелъ моремъ въ Европу. Погода стояла ясная, теплая, слабая зыбь едва колебала громадину, и пассажиры, пестрой толпой заполнявшіе палубы, были въ наилучшемъ настроеніи. Вскорѣ должны были показаться берега Европы. Около 11 часовъ утра, совершенно неожиданно для всѣхъ, гигантское судно, слабѣя въ движеніи, наконецъ остановилось вовсе. Произошла важная поломка машины, которую не представлялось возможнымъ починить собственными судовыми средствами. Судну не угрожало никакой опасности -- по безпроволочному телеграфу уже было дано знать въ ближайшій портъ, -- но ясно было, что путешествіе замедлится на нѣсколько дней. Пассажиры, смотря по темпераменту, кто негодовалъ, волновался, иные смѣялись, особенно молодые люди и дѣвицы, многіе отнеслись къ извѣстію равнодушно. Морской гигантъ безпомощно, но спокойно, едва замѣтно, колебался на волнахъ.
Спустя три съ лишнимъ часа, на горизонтѣ показался дымокъ -- шелъ пароходъ, и курсъ его видимо совпадалъ съ курсомъ "Каледоніи", называлось судно, которое только что постигло несчастье. Приближавшійся пароходъ оказался большимъ грузовикомъ. Оживленная сигнализація заставила его приблизиться. Туда и назадъ на моторномъ катерѣ проѣхалъ капитанъ. Вскорѣ среди пассажировъ распространилось сообщеніе капитана, что пароходъ "Танкредъ" направляется безъ захода въ промежуточные порты въ Одессу и можетъ снять тѣхъ изъ пассажировъ, которые того пожелаютъ. Пассажиры 1-го класса весело смотрѣли другъ на друга, иронически освѣдомляясь, кто желаетъ плыть въ Одессу. Ко всеобщему изумленію нашлось двое такихъ оригиналовъ. Впрочемъ, это были дѣйствительно оригиналы, которыхъ въ теченіе протекшихъ шести дней пути пассажиры 1-го класса скорѣе склонны были третировать, какъ паріевъ. Одинъ былъ ничего себѣ; стройный, молодой, съ симпатичнымъ лицомъ, съ вольными манерами, которыя однако обличали полученное имъ хорошее воспитаніе. Его охотно приняли бы въ свое общество американки, составившія шумную и веселую компанію. Но другой былъ зато изъ рукъ вонъ плохъ. Прежде всего это былъ цвѣтной джентльменъ, несомнѣнно индѣецъ, наряженный въ новенькій европейскій костюмъ. Въ этой одеждѣ цвѣтной джентльменъ чувствовалъ себя такъ, какъ чувствуетъ себя котъ, когда дѣти, развеселившись, надѣнутъ на него передникъ, завязавъ вокругъ шеи, да еще бумажку на хвостъ нацѣпятъ, По манерамъ, ихъ онъ ѣлъ за столомъ, жевалъ и сплевывалъ табакъ, было ясно, что мѣсто ему не на палубѣ 1-го класса трансатлантическаго парохода, а въ трюмѣ, а еще было бы лучше, если бы онъ вовсе не покидалъ своего захолустнаго ранчо гдѣ-нибудь на Дальнемъ Западѣ, въ Новой Мексикѣ или Аризонѣ. Любопытные, они же сплетники, какіе всегда присутствуютъ во всякой большой толпѣ, уже на второй день плаванія сообщили во всеобщее свѣдѣніе, что упомянутый выше молодой человѣкъ, хотя американскій поданный, но русскій, а цвѣтной джентльменъ не лакей, не поваръ, а пріятель, едва ли не другъ его. Взаимныя отношенія этихъ двухъ пассажировъ, затесавшихся не въ свое общество, составляли предметъ шутокъ для однихъ и объектъ презрительныхъ наблюденій для другихъ пассажировъ, прошлое которыхъ, впрочемъ, никого не касалось, хотя и могло бы заинтересовать иного представителя правосудія въ Англіи или Франціи. Такъ или иначе, но едва оба пассажира заявили о своемъ желаніи измѣнить "Каледоніи" для "Танкреда", обстоятельство это дало обильный матеріалъ для всеобщей веселости, достигшей своего апогея, когда оба джентльмена спустились со своими чемоданами по трапу въ лодку, которая немедленно и отвалила отъ борта "Каледоніи". Насмѣшливыя маханія шляпами, платками, возгласы съ пожеланіемъ "добраго пути въ Одессу безъ захода въ промежуточные порты" вызвали на лицѣ молодого человѣка добродушную улыбку, но физіономія цвѣтного джентльмена сохранила свое каменное равнодушіе.
Пока новые пассажиры взбираются на палубу "Танкреда", устраиваются въ отведенной имъ каютѣ, скажемъ о нихъ нѣсколько словъ. Молодой человѣкъ былъ, дѣйствительно, русскій, бѣжавшій по причинѣ семейныхъ обстоятельствъ въ Америку еще юношей. Теперь онъ возвращался назадъ съ небольшимъ состояніемъ, которое составилъ себѣ, занимаясь въ одномъ изъ степныхъ штатовъ Запада коневодствомъ.
Мальчикомъ его звали Митя, какъ и мы намѣрены называть его впредь {О предыдущихъ приключеніяхъ этого молодого человѣка читатели могутъ узнать изъ повѣсти того же автора "Въ Новый Свѣтъ за счастьемъ".}. Индѣецъ служилъ одно время вмѣстѣ съ Митей въ коубояхъ, т.-е. въ пастухахъ, очень привязался къ нему, въ опасномъ приключеніи спасъ ему жизнь, и съ тѣхъ поръ они такъ сдружились, что уже не могли разстаться. Когда Митя собрался домой въ Россію, индѣецъ, носившій странное имя "Сизая спина", послѣдовалъ за нимъ. Хотя перемѣна маршрута на Одессу представляла извѣстныя неудобства, но Митя, котораго раздражала американская пароходная публика, -- а цѣну этой публикѣ онъ хорошо узналъ въ Америкѣ, -- предпочелъ избавиться отъ нея и перебрался со своимъ другомъ на "Танкредъ". "Не заходя въ промежуточные порты", "Танкредъ" благополучно доставилъ своихъ случайныхъ пассажировъ въ Одессу, гдѣ и разыгралось происшествіе, совершенно невѣроятное, если бы оно не произошло на самомъ дѣлѣ.
Въ Одессѣ Митя предполагалъ остаться не болѣе сутокъ, а затѣмъ имѣлъ въ виду направиться въ Москву и Петербургъ, чтобы встрѣтиться съ родными послѣ разлуки, продолжавшейся нѣсколько лѣтъ. Занявъ номеръ въ гостинницѣ, почистившись, Митя вечеромъ вышелъ въ сопровожденіи своего "друга" погулять, посмотрѣть городъ. Хотя Одесса городъ не слишкомъ русскій, какъ по своему внѣшнему виду, такъ и по разноплеменнымъ обитателямъ своимъ, однако, пробывъ нѣсколько лѣтъ среди янки, Митя съ наслажденіемъ, съ особымъ чувствомъ воскрешенной новизны приглядывался къ роднымъ сценкамъ, прислушивался къ звукамъ родной рѣчи, даже когда она звучала не слишкомъ нѣжно и учтиво. Не прошли оба друга до конца Ришельевской улицы,
Сизая Спина спокойно сказалъ Митѣ по-англійски -- языкъ, на которомъ они только и могли обмѣниваться мыслями.
-- За тобой слѣдятъ четыре человѣка, одинъ черный, высокій шелъ отъ самаго поѣзда, три потомъ пристали.
Зная хорошо своего пріятеля, Митя не подумалъ усумниться въ его словахъ. Но онъ отнесся къ сообщенію его спокойно.
-- Это, навѣрное, детективы, принимаютъ насъ за кого-нибудь или просто "знакомятся" съ пріѣзжими. Въ Россіи это обыкновенная вещь, не стоитъ обращать вниманія.
-- Мы, краснокожіе, -- продолжалъ Сизая Спина, въ такомъ случаѣ сейчасъ же разсыпаемся и запутываемъ слѣды.
-- Ну, любезный мой, здѣсь не прерія. Гдѣ тебѣ скрыться. Смотри, при видѣ твоей физіономіи, всѣ оглядываются на тебя, -- добродушно замѣтилъ Митя.
-- Я предупредилъ своего блѣднолицаго друга.
Индѣецъ, дѣйствительно, предупредилъ его. По крайней мѣрѣ, когда на ближайшемъ углу вокругъ нашихъ путешественниковъ образовалась густая кучка людей, когда лихо подкатили два фаэтона, и на одинъ изъ нихъ неизвѣстные люди повлекли и усадили Митю, крѣпко держа его за руки, а на другой такимъ же способомъ помѣстили индѣйца, то обстоятельство это не явилось для обоихъ слишкомъ неожиданнымъ. Съ этого момента Митя уже не видѣлъ индѣйца, потому что ихъ разлучили. Судьба обоихъ сложилась различно.
Митю свезли въ охранное отдѣленіе. Здѣсь ему былъ учиненъ допросъ, состоявшій изъ разныхъ вопросовъ, не имѣвшихъ видимой и ясной связи между собой. На требованіе Мити предъявить обвиненіе въ преступленіи отмалчивались съ видомъ увѣренной загадочности, на завѣренія его о своей личности, о томъ, что онъ только что прибылъ изъ Америки, ничего не отвѣчали, на угрозу заступничества со стороны правительства Штатовъ, такъ какъ де онъ, Митя, гражданинъ великой республики, добродушно улыбались. Совершенно достовѣрныя свидѣтельскія показанія нѣсколькихъ агентовъ, въ томъ числѣ въ качествѣ главнаго того чернаго и высокаго, который, по увѣренію Сизой Спины, слѣдилъ за пріѣзжими съ самаго начала, разрушали всякія попытки къ защитѣ и самооправданію. Митѣ было ясно, что произошла ошибка, что его приняли за какого-то важнаго государственнаго преступника, бѣжавшаго и вернувшагося изъ-за границы., Но такъ какъ подобныя дѣла подлежатъ особому производству, быстрому и безапелляціонному, то положеніе Мити оказалось самымъ трагическимъ.
Судьба индѣйца оказалась иной. Когда его доставили въ полицію, разобрали его вещи, разсмотрѣли американскій паспортъ, попробовали спросить о чемъ-то, то убѣдились, что предъ ними дѣйствительно, хотя и цвѣтной, но подлинный "гражданинъ" Американскихъ Штатовъ. Поэтому индѣйца немедленно освободили. О сложномъ механизмѣ управленія цивилизованныхъ странъ Сизая Спина не имѣлъ, конечно, никакихъ опредѣленныхъ представленій. Дитя преріи, сынъ полудикаго племени, онъ не подозрѣвалъ о существованіи американскаго консульства. Очутившись на улицѣ, Сизая Спина имѣлъ въ виду встрѣтиться съ Митей и только не зналъ, кого спросить о немъ, гдѣ и какъ искать его. Онъ не могъ оріентироваться въ этомъ хаосѣ улицъ, домовъ, въ морѣ человѣческой толпы. Его окружили какіе-то молдаване, повели, было, куда-то съ галдѣніемъ и знаками сочувствія, но на базарѣ всѣ они какъ-то внезапно исчезли, при чемъ исчезъ и чемоданъ Сизой Спины и все, что у него было въ карманахъ, даже та бумага, къ которой индѣецъ относился съ нѣкоторымъ суевѣрнымъ чувствомъ, и которая называлась паспортомъ. Равнодушные прохожіе видѣли въ тотъ день этого "китайца", за какового Сизая Спина сходилъ, въ разныхъ частяхъ города, но на другой день онъ исчезъ, провалился, какъ сквозь землю, чего впрочемъ никто не замѣтилъ, такъ какъ въ громадномъ городѣ. не было вѣдь ни одной души, которая бы интересовалась судьбой какого-то, словно съ неба свалившагося индѣйца.