Обитатели финской деревни.
Полтораста лѣтъ тому назадъ въ Финляндіи насчитывалось всего 420.000 жителей, теперь же число ихъ приближается къ 3 милліонамъ.
Если принять въ расчетъ, что Финляндія занимаетъ 374.812 кв. к., то оказывается, что, какъ ни много три милліона, но, по сравненію съ громадностью страны, число это очень, очень небольшое, такъ что въ среднемъ тамъ на жв. килом. приходится что-то около 8--9 ч. Если даже отбросить всю сѣверную Финляндію, гдѣ жителей очень мало, то и въ такомъ случаѣ населеніе оказывается очень рѣдкимъ -- 13--14 ч. на кв. к. Семь десятыхъ жителей Финляндіи {Говорящихъ по-фински -- 86,07%
", шведски -- 13,56%
" на другихъ языкахъ -- 0,37%
По сословіямъ жители Финляндіи дѣлятся такъ:
дворянъ -- 0,12 %
духовныхъ -- 0,26%
горожанъ -- 3,11%
крестьянъ, имѣющихъ землю -- 26,15%
безземельные и рабочіе -- 70,36%
По религіи жители дѣлятся на:
лютеранъ -- 98,08%
православныхъ -- 1,90%
католиковъ -- 0,02%} чистые финны, остальные три десятыхъ говорятъ на шведскомъ языкѣ, почему ихъ причисляютъ къ шведамъ. На дѣлѣ же среди этихъ шведовъ много тѣхъ же финновъ, которые только приняли шведскій обликъ, т. е. передѣлали свои фамиліи на шведскій ладъ и стали говорить по-шведски.
По крайней мѣрѣ, три четверти жителей Финляндіи занимаются сельскимъ хозяйствомъ, но кромѣ землепашцевъ въ деревняхъ живетъ еще много другого народа: ремесленники, лавочники, духовенство, чиновники. Въ городахъ живутъ рабочіе, ремесленники, купцы, чиновники. Но городовъ въ Финляндіи, особенно большихъ, мало, и въ нихъ живетъ всего не много больше десятой части всѣхъ жителей, тогда какъ въ городахъ Западной Европы живетъ половина и даже больше половины всѣхъ жителей, какъ, напр., въ Англіи.
Уже изъ этого видно, что финны по преимуществу земледѣльцы. Казалось бы, что въ такой скудной странѣ очень трудно и тяжело кормиться отъ плодовъ земли. Такъ оно и есть на самомъ дѣлѣ. Но упорный трудъ, хорошее хозяйство и разумная помощь, какую земледѣльцы встрѣчаютъ со стороны своего правительства, приводятъ въ Финляндіи къ самымъ поразительнымъ результатамъ. Какъ ни плоха почва, какъ ни суровъ климатъ, между тѣмъ урожаи хлѣбовъ и овощей въ Финляндіи прямо на диво, если сравнивать ихъ съ нашими сѣверными губерніями.
Итакъ, финны по преимуществу крестьяне.
Но какъ различенъ ихъ бытъ отъ нашаго крестьянскаго уклада! Какая разница между угрюмымъ, одиноко живущимъ финномъ, и нашимъ мужикомъ, обитающимъ въ большихъ, тѣсно построенныхъ селахъ!
Бедный крестьянский двор в Финляндии.
Прежде всего у финновъ совсѣмъ другіе земельные распорядки. Въ Великороссіи крестьяне еще вездѣ въ большей или меньшей степени владѣютъ землей сообща: пашни, луга, лѣсъ и выгонъ составляютъ собственность сельскаго общества; земля дѣлится на части, по "душамъ", и дается въ пользованіе каждому домохозяину. Въ Финляндіи этого никогда не было. Уже раньше, при описаніи заселенія Финляндіи, было разсказано, какъ финны-земледѣльцы постепенно завоевывали свои пашни. Каждый, кто обработалъ столько земли, сколько могъ, становился полнымъ собственникомъ ея. Пустопорожнія, болѣе плохія земли не принадлежали вначалѣ никому, и только потомъ ихъ взяли въ казну. Но каждый безземельный можетъ получить изъ этой земли, сколько считаетъ возможнымъ обработать. Обработанный участокъ переходитъ по наслѣдству его дѣтямъ, остается въ его родѣ, пока обладатели уплачиваютъ казнѣ подати и обрабатываютъ землю. Если они этого не дѣлаютъ, то теряютъ права на свой участокъ. Если захотятъ, они могутъ выкупить его въ полную собственность.
Кромѣ собственныхъ и коронныхъ владѣній (скаттовыя и коронныя геманы) есть еще дворянскія земли (фрельсовыя), освобожденныя отъ всякихъ налоговъ. Казалось бы, если всякій можетъ получить въ аренду и выкупить казенный участокъ, то въ Финляндіи не должно было бы быть безземельныхъ крестьянъ. Но на дѣлѣ оказывается какъ разъ обратное: изъ громаднаго числа земледѣльцевъ, примѣрно, только одна двадцатая часть ихъ владѣетъ собственными участками. Всѣ остальные принуждены либо арендовать землю у собственниковъ и казны, либо наниматься къ собственникамъ въ батраки и въ рабочіе.
Не странно ли это при обиліи земли? Ничуть. Надо обратить вниманіе на то, какая это "свободная" земля. Всѣ лучшіе куски давно уже расхватаны, обработаны и стали собственностью немногихъ. Оставшіеся громадные пустыри представляютъ болота, болотистые лѣса, низины, гдѣ морозъ побиваетъ всякую растительность, и обширныя каменистыя пространства на далекомъ сѣверѣ.
Усадьба зажиточного крестьянина в Финляндии.
Кто польстится на такую землю? У кого хватитъ мужества и выносливости врѣзаться въ этотъ лѣсъ и чуть не цѣной своей жизни и жизни всей своей семьи достигнуть въ концѣ концовъ только того, что въ результатѣ его упорныхъ долголѣтнихъ трудовъ и нескончаемыхъ лишеній удастся расчистить клочекъ пашни, который еще долгое время будетъ давать лишь жалкій урожай.
Но и собственниковъ крестьянъ, по сравненію съ количествомъ земли, столько, что на долю каждаго приходится не очень-то много удобной земли: въ среднемъ на каждаго хозяина-собственника въ Финляндіи приходится 20--25 десятинъ на дворъ. Крупныхъ дворянскихъ и крестьянскихъ помѣстій въ Финляндіи мало.
Уже этого обстоятельства, именно, что финскіе крестьяне мелкіе собственники, достаточно тому, кто, проѣзжая по странѣ, удивляется, почему во всей Финляндіи нѣтъ такихъ деревень, какъ у насъ. Вмѣсто деревенской длинной улицы, уставленной двумя тѣсными рядами сѣрыхъ избъ подъ крутыми, украшенными рѣзьбой крышами, съ густо лѣпящимися къ нимъ амбарчиками, ригами, сараями и крохотными огородами, путешествующій по Финляндіи, спускаясь медленно съ крутого холма, видитъ передъ собою пеструю картину отдѣльныхъ хуторовъ или поселковъ, раскиданныхъ разсѣянно посреди четырехугольниковъ полей, нивъ, огородовъ, тщательно обведенныхъ высокими, косыми заборами изъ расколотыхъ жердей. Между поселками простираются поросшіе кустарникомъ пустыри, поляны, лѣсистые холмы, болотистые лѣса. Обыкновенно недалеко сверкаетъ и серебристая гладь озера, а то и нѣсколькихъ озеръ. Только благодаря раскиданности хуторовъ Финляндія кажется въ своей южной части населенной страной.
Угрюмому и молчаливому финну не нужно общества. Онъ любитъ жить особнякомъ, безъ помѣхи. Оттого нѣтъ здѣсь оживленія, которое часто разнообразитъ улицу нашей деревни. Вы не увидите здѣсь, кромѣ какъ въ праздники, кучки мужиковъ, разсуждающихъ о своихъ дѣлахъ около чьихъ либо воротъ или завалинокъ, не увидите бабъ, которыя хлопочутъ, кричатъ смѣются и ругаются, ребятъ, которыя вихремъ, какъ стаи шумныхъ воробьевъ, носятся по длинной улицѣ или возятся по задворкамъ. Все здѣсь пустынно, чинно и мертво. Усадьба каждаго крестьянина стоитъ обыкновенно совсѣмъ особнякомъ, на берегу озера, въ серединѣ поляны, открывающейся въ лѣсной чащѣ, или на холмѣ, съ котораго далеко видны синѣющіе окрестъ лѣса. Въ селеніяхъ крестьянскіе дома отстоятъ на десятки, сотни саженъ одинъ отъ другого, такъ что прорѣзающая деревню дорога, вынырнувъ изъ тощаго соснячка, долго вьется мимо оградъ и рѣдкихъ строеній, иногда на протженіи двухъ, трехъ верстъ, и снова скрывается въ лѣсу, который протянется дальше на 5, 10, 15 верстъ до слѣдующаго селенія. Но изъ лѣсу тамъ и сямъ будутъ показываться среди расчищенныхъ полянъ усадьбы, обрамленныя пестрымъ ковромъ полей, или хилыя избушки съ жалкимъ клочкомъ распаханной землицы возлѣ нихъ.
Центромъ многихъ селеній и дворовъ, составляющихъ "приходъ", является мѣстечко, гдѣ находится храмъ въ готическомъ или скандинавскомъ стилѣ. Возлѣ церкви за каменной оградой изъ валуновъ пестрая толпа наклонившихся во всѣ стороны крестовъ. Гдѣ нибудь по сосѣдству на живописномъ пригоркѣ въ тѣни сада стоитъ усадьба пастора (священника). Въ мѣстечкѣ нѣсколько большихъ лавокъ, даже магазиновъ, живетъ портной, сапожникъ, есть булочная, чистенькая почтовая станція съ крохотными опрятными комнатами для пріѣзжающихъ, есть аптека, живетъ докторъ, полицейскій чиновникъ-ленсманъ съ помощникомъ. Отъ мѣстечка тянутся во всѣ стороны прекрасныя, ровно-укатанныя дороги, вдоль которыхъ видна вереница тонкихъ столбовъ съ гудящей проволокой телеграфа и телефона.
Самый дворъ крестьянскій не такой, какъ у насъ. Только взглянешь на зажиточный хуторъ, такъ сразу поймешь, что финнъ не охотникъ до мелкихъ, тѣшащихъ взоръ, украшеній, разной рѣзьбы, коньковъ, балюстрадъ. Онъ любитъ постройку основательную, прочную, теплую, аккуратную въ отдѣлкѣ. Некрашеныя сѣрыя избы только у бѣдныхъ, у богатыхъ онѣ обязательно окрашены въ темно-красный, почти малиновый цвѣтъ съ бѣлыми косяками оконъ и дверей. Эти простые домики удивительно какъ гармонируютъ съ сѣро-рыжимъ гранитомъ скалъ, съ темной хвоей сосенъ, съ изумрудомъ луговъ и серебромъ озеръ. Чаще всего крестьянинъ селится на холмѣ, "на юру", не особенно заботясь о какомъ нибудь порядкѣ въ расположеніи строеній, которыя раскиданы далеко кругомъ двора. Часто также дворы стоятъ у тихой заводи озера. То у другое понятно. Окрестности озеръ и особенно высоты холмовъ не такъ сильно страдаютъ отъ губительныхъ морозовъ, которые простираютъ леденящее дыханіе свое въ звѣздныя, осеннія ночи, "желѣзныя ночи", какъ ихъ тамъ называютъ, на болотистыя низины. Кромѣ того финнъ любитъ воду, которая для него знакомая стихія. При своемъ терпѣливомъ характерѣ онъ прекрасный рыбакъ, и его также часто можно встрѣтить на озерѣ, въ лодкѣ, или стоящимъ по поясъ въ водѣ съ удочкой или бреднемъ, а зимой -- сидящимъ на скамеечкѣ у проруби, какъ въ полѣ, на пашнѣ и въ лѣсу. Дома зажиточныхъ крестьянъ различны въ разныхъ частяхъ Финляндіи, хижины бѣдняковъ вездѣ сходны. Въ этомъ отношеніи можно наблюдать всѣ переходныя ступени. И какая же разница тамъ между богачемъ-крестьяниномъ и бѣднякомъ! Богатый живетъ въ просторномъ двухэтажномъ или длинномъ одноэтажномъ домѣ, къ которому примыкаетъ четырехугольный дворъ съ навѣсами для дровъ, телѣгъ и саней, съ рядомъ амбаровъ, съ помѣщеніемъ для скота и ледникомъ, причемъ эти зданія нерѣдко сложены изъ большихъ, скрѣпленныхъ цементомъ, кубическихъ булыжныхъ глыбъ. Внутренее помѣщеніе часто раздѣлено на жилыя и парадныя комнаты, которыя открываютъ для гостей, для пастора, когда онъ пріѣзжаетъ, и въ другіе торжественные моменты. Тутъ все чисто и уютно. По обитому клеенкой полу вьется половикъ; удобная, даже мягкая мебель стоитъ вдоль стѣнъ, на которыхъ немало картинъ или какихъ нибудь узорныхъ надписей въ рамкахъ, представляющихъ тексты изъ священнаго писанія. На окошкахъ занавѣси, цвѣты въ горшкахъ, иногда даже стоитъ фисгармонія или рояль. Жилыя комнаты, конечно, убраны проще, но все же и ихъ убранство свидѣтельствуетъ, что обитателямъ ихъ не чуждо понятіе объ удобствахъ. Такъ, напримѣръ, всѣ члены семьи имѣютъ свои кровати съ матрацами, подушками и одѣялами. Даже бѣдняки финны спятъ въ кроватяхъ; у нихъ нѣтъ обычая нашихъ крестьянъ спать, не раздѣваясь, на полатяхъ, на лавкахъ, а чаще на полу, постеливъ на него тулупы. Самъ крестьянинъ-собственникъ одѣтъ аккуратно, смотритъ увѣренно. Въ праздникъ, скинувъ обычную рабочую одежду, онъ одѣваетъ, какъ господинъ, синюю пару съ крахмальной рубахой, шляпу и выѣзжаетъ въ церковь на блестяще лакированной одноколкѣ, запряженной рыжей лошадкой, крутые бока которой лоснятся отъ хорошаго корма. Рядомъ съ нимъ въ чепцѣ или наколкѣ, въ хорошей шали, сложивъ руки на животѣ, возсѣдаетъ дородная супруга его, въ ногахъ нерѣдко прикурнули дѣти въ новенькихъ одеждахъ. У него лежатъ деньги въ банкѣ и, кромѣ земледѣлія, онъ охотно занимается разными торговыми операціями: скупаетъ и перепродаетъ земли, лѣсъ, сельскохозяйственные продукты. На землѣ его живетъ одинъ или нѣсколько мелкихъ арендаторовъ, такъ называемыхъ торпарей, на поляхъ работаютъ наемные рабочіе, ему кругомъ должны многіе и многіе. Въ приходѣ его выбираютъ на почетныя и видныя должности, на выборахъ въ сеймъ онъ пользуется правомъ голоса и случается попадаетъ въ депутаты отъ крестьянскаго сословія. Оттого онъ выступаетъ такъ увѣренно, говоритъ медленно и важно, отвѣчаетъ благосклонно на поклоны и въ усъ себѣ не дуетъ, пока имѣетъ дѣло съ мелкой деревенской сошкой, а не съ образованнымъ господиномъ, богатство и вѣсъ котораго внушаютъ ему еще большее почтеніе, чѣмъ какое онъ питаетъ къ собственной особѣ. Онъ каждый день сытъ и спокоенъ за свое будущее; семья его тоже сыта, чисто одѣта и чисто вымыта. Знакомство онъ водитъ съ равными себѣ или съ такими людьми, которые еще побогаче его. Боже упаси, чтобы къ дочери его посватался какой нибудь сынъ бѣднаго арендатора или наемный рабочій, чтобы сынъ его женился на дѣвушкѣ изъ бѣдной семьи!
Слѣдующее мѣсто за крестьянами собственниками занимаютъ мелкіе арендаторы, коѣоуыхъ называюіъ "торпарями", отъ слова "торпъ". Когда земли было больше, крупные собственники, не въ силахъ воздѣлывать ее сами, и не имѣя также подъ рукой свободныхъ рабочихъ, отдавали участки разной величины въ долгосрочную аренду. Аренда нерѣдко передавалась изъ рода въ родъ. Возможно также, что по смерти отца, все имѣнье доставалось старшему сыну, а остальные дѣлались наслѣдственными торпарями, т. е. получали пахотную землю за обязательство отрабатывать владѣльцу имѣнія извѣстное число дней въ году. Вмѣстѣ съ тѣмъ они получали право рубить въ его лѣсу сколько имъ потребуется деревьевъ на постройки, на дрова. Торпъ бываетъ разной величины, нерѣдко онъ достаточенъ, чтобы вести самостоятельное хозяйство, т. е. держать 1--3 лошади, нѣсколько коровъ и овецъ. Поэтому многіе торпари мало чѣмъ отличаются въ своемъ бытѣ отъ крестьянъ средней руки. Но уже то, что они не имѣютъ права на землю и по окончаніи срока контракта могутъ быть удалены, лишаетъ ихъ самостоятельности и заставляетъ чувствовать извѣстную зависимость отъ "господина". Всѣхъ торпарей въ Финляндіи около 70.000. Конечно, эти арендаторы бѣднѣе крестьянъ, но все же они крѣпче сидятъ на землѣ, чѣмъ всѣ тѣ "неосѣдлые" землевладѣльцы, сотни тысячъ рукъ которыхъ по настоящему обрабатываютъ скудную почву Финляндіи.
Убогая избушка безземельного финна ("неоседлого землевладельца"), кое-как выстроенна на чужом клочке земли, аредрванного у собственника.
Кто же эти "неосѣдлые?". А это очень разный людъ. Вотъ, напримѣръ, муоналнесъ -- нахлѣбники, ипаче, годовые земледѣльческіе рабочіе. Они живутъ со своими семьями на землѣ помѣщика или сооственника-крестьянина, на хозяйскихъ харчахъ, работаютъ на хозяина 2--3 дня въ недѣлю. Кромѣ харчей, въ видѣ продуктовъ,-- ржи, кортофеля, масла и т. п. они получаютъ небольшое жалованье, рублей 60--70 въ годъ, смотря по контракту. Въ барскихъ имѣніяхъ такіе рабочіе живутъ въ большихъ общихъ казармахъ; Какъ ни скудно живется этимъ рабочимъ, но положеніе ихъ все-таки лучше тѣхъ, кого въ Финляндіи называютъ мякитупала й ненъ т. е. "живущій въ избушкѣ на пригоркѣ". Приблизимся къ такой избушкѣ, сложенной изъ тонкаго дрянного лѣса и расположенной гдѣ нибудь подальше на краю усадьбы, гдѣ топкій лугъ или песчаный пригорокъ переходитъ въ усѣянный валунами пустырь или въ мелкій соснякъ. Крыша ея вогнулась, поросла зеленымъ мохомъ, а гдѣ отъ старости должны зіять дырья, тамъ обитатель ея наложилъ бересты и аккуратно придавилъ ее плашками. Все указываетъ на то, что сама избушка, сѣрая изгородь возлѣ нея, картофельный погребокъ и закутка для свиньи собирались и возводились по частямъ и въ разное время изъ сборнаго матеріала, который хозяинъ добывалъ тамъ и сямъ. Все жалко и убого, но свидѣтельствуетъ ясно, что бѣдная семья честно и упорно силится обезпечить себѣ скудное пропитаніе и жилье. Низкія оконца зимой завалены снаружи мохомъ, полузавѣшаны холстиной, потому что въ щели между стеклышками, изъ осколковъ которыхъ заботливо составлено окно, неумолимо дуетъ вѣтеръ и даже порошитъ снѣгъ. Вся то избушка состоитъ изъ одной комнатки съ большой печью и крохотныхъ сѣней, да пристройки для единственной коровы, если она есть. Возлѣ избушки, внутри изгороди небольшой, съ трудомъ вскопанный, картофельный огородъ. Видно, что хотѣлось бы и вскопать его хорошенько, и навозу потрусить больше -- да силъ не хватаетъ, времени нѣтъ. Здѣсь живетъ бобыль. Этотъ клочекъ земли онъ снимаетъ у хозяина подъ обязательство отработать ему нѣсколько дней въ году или прямо за деньги. Изъ хозяйскаго лѣсу онъ получаетъ валежникъ для топки, на хозяйскій выгонъ ходитъ его корова съ тощей спиной и большимъ вспученнымъ животомъ -- не даромъ, конечно. А зарабатывать этому мякитупалайнену представляется гдѣ угодно. Рано утромъ онъ плетется по тропинкѣ куда нибудь на постройку, пилить бревна, лѣтомъ онъ коситъ, убираетъ сѣно, словомъ, рветъ работу, гдѣ удается найти ее. Нѣтъ работы -- онъ голодаетъ. Станетъ вовсе плохо въ этой мѣстности, или сгонитъ его съ аренды хозяинъ, онъ переселяется на другой клочекъ, перетаскивая туда свою жалкую избушку по бревнышкамъ, если только она принадлежитъ ему.
Зайдемъ внутрь. Въ небольшой комнатѣ съ прогнувшимся, щелеватымъ поломъ и низкимъ потолкомъ много народу. Въ переднемъ углу у лавокъ столъ. Къ нему свисаетъ съ потолка маленькая лампа. Дальше у стѣнъ старый комодъ, постель или двѣ. Въ другомъ углу, выступая чуть не на середину горницы, большая, пахнущая гарью и закопченная печь. На постеляхъ гомозятся ребята, за столомъ, сидя на лавкахъ и стульяхъ, обѣдаютъ взрослые. Дряхлая старушка, ломая хворостъ съ прилипшимъ къ нему снѣгомъ, топитъ печку и варитъ на веселомъ огонькѣ кофе въ черномъ отъ копоти чайничкѣ. Старикъ съ густыми, сѣдѣющими волосами неподвижно сидитъ у окна и куритъ трубку. Почему такъ много народу въ убогой избушкѣ, единственнымъ украшеніемъ которой служатъ сипло тикающія на стѣнѣ старые часы? Или всѣ эти люди составляютъ одну семью? Нѣтъ, здѣсь тѣснятся двѣ семьи: кромѣ семьи хозяина, который представляетъ изъ себя мелкаго арендатора, мякитупалайнена, въ тѣсной комнаткѣ нашла себѣ пріютъ семья постояльца, представителя самой жалкой группы сельскихъ жителей. У арендатора нѣтъ ни денегъ, ни запасовъ, но все же онъ живетъ въ своей избушкѣ, имѣетъ свою корову, онъ "хозяйничаетъ" на клочкѣ земли, хотя каждый день его осаждаетъ забота, гдѣ достать работу. Но все же въ воскресенье, когда онъ надѣнетъ чистую рубаху, натянетъ поверхъ ея старенькій, но заботливо сохраненный въ чистотѣ пиджакъ и выпуститъ штаны поверхъ голенищъ ветхихъ сапогъ, да выйдетъ на перекрестокъ у церкви покурить трубочку въ обществѣ такихъ же скромныхъ тружениковъ, ему начинаетъ мерещиться, что онъ человѣкъ,-- бѣдный и незамѣтный, но человѣкъ, съ такими же правами и потребностями, какъ тѣ, кто усѣлся въ большихъ домахъ на просторныхъ земляхъ. "Есть,-- говоритъ онъ въ утѣшеніе себѣ,-- кому живется еще хуже". И къ несчастью онъ правъ, потому что молодой парень съ костлявой женой и парой бѣлокурыхъ ребятъ, занимающій уголъ въ его убогой хатѣ, еще бѣднѣе его. Это уже совершенный бѣднякъ; у него нѣтъ ни жилья, ни клочка арендованной земли, и потому онъ принужденъ ютиться въ избѣ бѣднаго арендатора въ качествѣ нахлѣбника за самую скромную плату, обольщаясь отдаленной надеждой, что когда нибудь ему удастся сколотить деньгу и купить старый домишко, который онъ поставитъ на пустырѣ посреди клина нанятой землицы. Жена его тоже работаетъ, не покладая рукъ, и все же оба они и дѣтки ихъ не всегда сыты. А когда наступаютъ страшные годы неурожая, оттого что ранніе морозы побили посѣвы, всѣ эти бѣдные, необезпеченные земледѣльцы обречены на голодъ, на болѣзни и смерть. Въ это черное время появляется тотъ ужасный хлѣбъ изъ толченой сосновой коры, который только заглушаетъ голодъ; долгое питаніе имъ за отсутствіемъ другой пищи, рано или поздно, приводитъ самаго сильнаго работника на край могилы. Избушки и землянки полны тогда несчастными страдальцами, которые лежатъ пластомъ съ темными, истощенными лицами, въ бреду отъ голоднаго тифа, иногда рядомъ съ тѣми, кто уже скончался нѣсколько дней тому назадъ. Приходъ, который долженъ содержать своихъ нищихъ, и частная благотворительность не въ силахъ помочь всѣмъ, и только болѣе достаточные сосѣди, заглядывая время отъ времени въ эти уединенныя жилища смерти, ставятъ у ложа погибающихъ краюху хлѣба или чашку тощаго молока. Много десятковъ лѣтъ бѣдствовали эти несчастные, молча и терпѣливо, не обвиняя никого. Только недавно судьбой ихъ стали интересоваться.
Послушаемъ, что разсказываетъ о "голодномъ годѣ" финскій писатель Піетари Пейверинта.
Илмари Юузе.
Эпизодъ изъ голоднаго 1867 года.
Юузе отнюдь не былъ ученымъ человѣкомъ. Мальчикомъ онъ выслушивалъ въ школѣ немало упрековъ и замѣчаній, потому что ученіе плохо давалось ему. Онъ попытался-было уклониться отъ этихъ непріятностей тѣмъ, что пересталъ ходить въ школу. Но попытка кончилась тѣмъ, что его привели въ школу при содѣйствіи полиціи. Передъ тѣмъ, какъ приступить къ чашѣ причастія, Юузе нѣсколько лѣтъ подрядъ ходилъ учиться къ пастору, потому что имѣть дѣло съ полиціей казалось ему очень непріятно {Въ Финляндіи, пока было мало школъ, дѣти обучались грамотѣ у пастора. Неграмотные и незнающіе основъ вѣры не допускаются къ причастію, къ которому у лютеранъ подростки приступаютъ, когда проявятъ извѣстную зрѣлость.}. Нельзя сказать, чтобъ ему не хватало добраго желанія. Вѣдь онъ усердно старался умѣстить книжную премудрость въ свою голову съ помощью глазъ, устъ и указательнаго перста, такъ что нерѣдко потъ катился градомъ съ его наморщеннаго лба. Наконецъ, его допустили къ священной вечери, несмотря на то, что познанія его мало чѣмъ отличались отъ тѣхъ, какія онъ имѣлъ, когда только еще приступалъ къ ученію.
Между тѣмъ Юузе уже успѣлъ превратиться въ сильнаго, широкоплечаго парня. Добывать себѣ хлѣбъ, работая въ людяхъ, ему пришлось уже съ десятилѣтняго возраста. Работу ему давали вездѣ охотно, потому что Юузе трудился охотно и былъ добродушнаго нрава. Онъ получалъ скромную плату въ качествѣ рабочаго, но такъ такъ у него, подобно многимъ другимъ, сложилась скверная привычка тратить по воскреснымъ днямъ то, что онъ скопилъ за недѣлю, то ему не удавалось завести себѣ приличнаго платья, въ какомъ щеголяли другіе парни.
Нехорошо человѣку жить одному. Истина эта понемногу стала ясной и Юузе, и, когда ему стукнуло 24 года, онъ высваталъ себѣ въ жены служанку, сироту безъ роду и племени, и безтрепетно обвѣнчался съ нею.
Но разъ появилась подруга жизни, надо было обзавестись и собственнымъ очагомъ, чувствовать свою крышу надъ головою. Тогда Юузе пошелъ къ Илмари и попросилъ у него разрѣшенія расчистить клочекъ земли и поставить на ней свою хижину. Правда, земля у Илмари была похуже, чѣмъ у другихъ собственниковъ, но разъ отецъ Юузе жилъ на ней, то и Юузе тоже какъ-то невольно потянуло на старое мѣсто, несмотря на то, что отецъ его погибъ въ тяжелой борьбѣ за существованіе. Контрактъ былъ заключенъ въ самое короткое время, и вотъ Юузе получилъ участокъ довольно болотистой земли.
Тутъ онъ вскорѣ построилъ избушку, и не прошло года, какъ молодые очутились подъ собственнымъ кровомъ. И вотъ Юузе сталъ пахать землю и выводить птенцовъ, которые появлялись на свѣтъ одинъ за другимъ. Въ концѣ концовъ, они достигли того, что въ годы добраго урожая имъ жилось недурно. Если своего хлѣба не хватало, Юузе работалъ на деревнѣ въ качествѣ поденщика, ибо ему, какъ хорошему рабочему, всегда давали работу. Хоть онъ и не былъ ученый, какъ это явствуетъ изъ первыхъ строкъ нашего разсказа, но это не мѣшало ему любить жену и дѣтей со всею силой добраго семьянина и, въ свою очередь, быть любимымъ ими.
Но вотъ подошелъ ужасный 1867 годъ. Разумѣется, на нивѣ Юузе посѣвъ померзъ, какъ и у всѣхъ сосѣдей, и страшная нужда шагнула черезъ порогъ его хижины. Работы не было нигдѣ, даже за кусокъ черстваго хлѣба. Оставалось продавать изъ имущества то, безъ чего можно было обойтись, чтобы купить хоть сколько нибудь муки, которую мѣшали съ рубленой соломой, съ толченой сосновой корой.
Но это не могло долго продолжаться, потому чтобъ годину бѣдствія вещи шли задешево, ибо люди сами сидѣли безъ денегъ, а мука была страшно дорога, если ее вообще можно было достать.
Комитетъ о бѣдныхъ дѣлалъ, что могъ, въ цѣляхъ смягчить нужду, но многаго ли достигнешь съ пустыми руками?
Время отъ времени и Юузе получалъ, въ числѣ другихъ, для своей семьи фунтъ чистаго зерна, но могло ли хватить его для многолюдной семьи. Жена и дѣти тощали день это дня подъ рукой жестокаго голода и скоро стали похожи на скелеты: тонкая кожа висѣла складками на костяхъ, жизнь едва тлѣла въ тѣлѣ. "Только бы лѣто наступило скорѣе", вздыхалъ Юузе, "лѣтомъ наберешь травы и другихъ растеній, которыя утолятъ голодъ лучше, чѣмъ сухая солома теперь зимой".
Такъ боролись они съ нуждой въ надеждѣ на лучшія времена.
Однажды Юузе опять пошелъ въ комитетъ просить помощи. По указу правительства въ селеніи, по примѣру прочихъ, былъ учрежденъ домъ для бѣдныхъ.
-- Нѣтъ, любезный, мы ничего не можемъ дать тебѣ, но дѣтей своихъ ты можешь прислать сюда, здѣсь они по крайней мѣрѣ каждый день получатъ пищу. Ты съ женой, смотри самъ, какъ бы вамъ перебиться,-- такъ сказалъ ему завѣдующій.
Тяжко было выслушать такой совѣтъ, но лучшаго не было въ виду.
Со слезами на глазахъ привели родители шестерыхъ старшихъ дѣтей въ домъ для бѣдныхъ; младшій ребенокъ, грудной, остался дома.
Они появились какъ разъ въ то время, когда разливали мучную похлебку. У кухонной двери толпились, едва держась на ногахъ, истощенные и слабые отъ голода люди, толпились такъ густо, что невозможно было протискаться. Сильные оттирали слабыхъ, дѣтей и стариковъ, и крики голодныхъ висѣли въ воздухѣ, такъ что не слышно было собственнаго голоса.
Юузе тоже тѣснился тутъ съ деревянной чашкой въ рукахъ Онъ былъ посильнѣе прочихъ и потому, пробившись впередъ, протягивалъ свою чашу изъ первыхъ.
-- Что! Такой здоровый парень, а туда же проситъ помощи! Здѣсь много другихъ, нуждающихся сильнѣе!-- такъ крикнула ему женщина, разливавшая похлебку.
-- Да вѣдь я не для-себя, вѣдь у меня же здѣсь шестеро ребятокъ, я хлопочу за нихъ,-- молилъ Юузе.
Шумъ и толкотня не стихали, по тутъ появился завѣдующій домомъ съ нѣсколькими помощниками, которые водворили порядокъ. Онъ разрѣшилъ споръ Юузе съ женщиной тѣмъ, что приказалъ наполнить его чашку...
Юузе принесъ чашку съ похлебкой и позвалъ дѣтей, И вотъ они окружили ее, жадно хлебая горячую жидкость и закусывая хлѣбомъ изъ оленьяго моха.
-- Папа съ мамой, покушайте съ нами,-- закричали дѣтки въ одинъ голосъ, едва принялись за ѣду и увидѣли, что родители ихъ не принимаютъ участія въ ней.
-- Не заботьтесь о насъ, дѣтки, кушайте спокойно, бѣдные ребятки,-- отвѣтилъ имъ Юузе со слезами на глазахъ.
Быстро очистили дѣти чашку; супъ показался имъ праздничнымъ блюдомъ -- вѣдь онъ былъ изъ чистой ржаной муки и даже чувствовалось въ немъ присутствіе мяса.
Въ заключеніе завѣдующій приказалъ налить похлебки и Юузе съ женой и обѣщалъ имъ присматривать за дѣтьми, чтобы ихъ не затолкали въ толпѣ.
Прошло еще нѣсколько недѣль, и голодный тифъ, обычный спутникъ нужды и голода, проложилъ себѣ путь въ домъ для бѣдныхъ. Всѣ обитатели его поочередно падали его жертвой. Рука смерти косила богатую жатву.
Юузе часто навѣщалъ дѣтей въ этомъ гнѣздѣ смерти, и, когда онъ увидѣлъ, какъ блѣдныя тѣни одна за другой склонялись на ложе болѣзни и гибли, ему захотѣлось увести дѣтей домой. Разрѣшеніе на то не заставило ждать себя, потому что при страшной смертности отъ свирѣпой болѣзни у всѣхъ руки были полны дѣла. Изъ дѣтей Юузе еще никто не хворалъ, и потому была надежда, что, убравъ ихъ изъ дома для бѣдныхъ, онъ отстранитъ отъ нихъ руку смерти.
И вотъ дѣти въ теченіе цѣлой недѣли дома, какъ вдругъ старшій начинаетъ жаловаться на боль въ головѣ, въ спинѣ; спустя нѣсколько дней дитя уже бредитъ и мечется въ постели въ приступахъ жестокой горячки. Очевидно, дитя заразилось въ домѣ для бѣдныхъ и носило зародыши болѣзни въ себѣ. Одинъ за другимъ дѣти и даже мать стали жертвой болѣзни, одного Юузе пощадила она.
Можно себѣ представить, какъ ему было тяжело день и ночь ухаживать за всѣми больными, которыхъ было восемь человѣкъ. Со двора Илмари ему приносили время отъ времени немного молока и хлѣба изъ сосновой коры. Юузе варилъ изъ этого съ примѣсью соли похлебку и пытался кормить ею больныхъ, чтобы они не погибли отъ истощенія. Самъ онъ довольствовался коркой этого жалкаго хлѣба, которую глодалъ, мокая ее въ соль и запивая водою.
Двѣ недѣли спустя померъ маленькій ребенокъ. Юузе обмылъ трупикъ и поставилъ его въ сѣняхъ. Черезъ два дня скончалась и мать.
Этотъ ударъ сильно придавилъ его. Онъ думалъ и такъ и эдакъ, но нигдѣ никакого выхода, ни откуда нѣтъ помощи. Ему оставалось только ходить за больными дѣтьми, какъ онъ умѣлъ, одному предъ лицомъ жестокой смерти.
Прошла третья недѣля, и Юузе остался одинъ: вся семья его лежала на полу, одинъ подлѣ другого, въ пустыхъ сѣняхъ. Самъ Юузе такъ ослабъ отъ страданій, горя, голода, отъ безсонныхъ ночей, что былъ не въ силахъ самъ схоронить своихъ милыхъ. Объ этомъ позаботился комитетъ о бѣдныхъ. И вотъ въ одинъ день во дворъ въѣхало двое саней, въ каждомъ по четыре гроба, которые сколотили тѣ обитатели дома бѣдныхъ, которые еще шевелили руками. Покойниковъ, завернутыхъ въ скудныя лохмотья, уложили въ нихъ и увезли.
Юузе такъ ослабъ, что не могъ даже приподняться съ постели, чтобы послать вслѣдъ своимъ милымъ прощальный взглядъ. Но онъ сознавалъ, что происходило въ домѣ, и тихонько всхлипывалъ въ своей постели.
Отнынѣ для Юузе погибли всѣ надежды: дорогіе его не дождались лѣта, отъ котораго ждали спасенія.
Онъ оправился было настолько, что могъ самъ топить печь, но кромѣ этой работы былъ безсиленъ дѣлать что либо и большею частью лежалъ въ постели. Никто не заботился о немъ, ибо у всѣхъ во всей округѣ у самихъ не было пищи! Только отъ Илмари изрѣдка приносили ему молока и кусокъ сосноваго хлѣба. Слабость доходила у него до того, что онъ не могъ даже варить себѣ похлебки, а просто разбавлялъ молоко водой, крѣпко присаливалъ его, пилъ соленую жидкость и глодалъ краюху. Если бъ хоть этой пищи перепадало ему ежедневно! Но вѣдь у Илмари тоже не было много запасовъ, чтобъ давать на сторону, и часто дни тянулись за днями, когда Юузе не перепадало ни крохи. Голодъ неустанно терзалъ и точилъ его.
Иногда въ избушку его заходили двѣ женщины-сосѣдки и помогали ему растопить печь -- пищи онѣ не могли дать ему, у нихъ у самихъ ничего не было; но все же положеніе ихъ было тѣмъ лучше, что они могли двигаться и дѣлать кое что.
-- Навѣрно, тебѣ порядкомъ хочется ѣсть?-- спросила его какъ-то одна изъ нихъ.
-- Я сумѣлъ бы покушать, еслибъ было что,-- сказалъ Юузе,-- но поможешь ли жалобами!
-- Ахъ, какъ страшно, такъ сильно терпѣть отъ голода!-- замѣтила снова женщина.
-- Увы, его чувствуешь слабѣе, когда хорошенько привыкнешь къ нему и когда порою попадаетъ въ ротъ кроха, другая. Жизнь, вотъ что тяжко и лишено покоя. Пришло бы лѣто скорѣе... но горе и безсиліе....-- устало прошепталъ Юузе.
Разъ женщины опять навѣстили его и принесли немного молока и сосноваго хлѣба.
Юузе много благодарилъ ихъ за милость и замѣтилъ, что сбережетъ эту пищу до того времени, когда у него ничего уже не будетъ.
-- А если ты помрешь?-- спросила одна.
-- Я не боюсь смерти, пусть придетъ она... я надломленный, жалкій человѣкъ....-- равнодушно отвѣтилъ Юузе.
-- Но куда ты попадешь послѣ смерти?-- спросила снова женщина, которой казалось необходимымъ позаботиться о его спасеніи.
-- Я не ученый, но вѣдь извѣстно, что есть двѣ силы, которыя заботятся о нашей душѣ, когда мы помираемъ; которая изъ нихъ придетъ раньше, пусть беретъ мою душу, я не въ силахъ противиться, а жить я не хочу,-- отвѣтилъ Юузе утомленнымъ голосомъ.
Женщины въ ужасѣ удалились отъ него. Спустя три дня, они вновь навѣстили хижину Юузе.
Они окликнули его съ пожеланіемъ добраго дня, но Юузе молчалъ. Они бросили взглядъ на стулъ возлѣ постели, гдѣ поставили въ послѣднее свое посѣщеніе молоко и положили сосновый хлѣбъ. Хлѣбъ исчезъ, чашка стояла пустая. Они подступили къ постели и убѣдились тутъ, что Юузе уже не было въ живыхъ. Глаза его свѣтились въ глазницахъ, какъ двѣ стеклянныхъ пуговицы. Въ лѣвомъ кулакѣ онъ крѣпко сжалъ что-то, точно эта вещь казалась ему очень важной и необходимой. Они разжали руку: въ ней было немного соли. Должно быть, Юузе, сосалъ ее, чтобы заглушить муки голода. На груди его лежала развернутой единственная книга, имѣвшаяся въ домѣ, псалтырь; правая рука мертвеца лежала на ней, какъ будто хотѣла удержать ее.
Значитъ, въ часъ послѣдней борьбы ему показалось не такъ безразлично, какая сила придетъ прежде по его душу.
-----
Разсказъ этотъ показываетъ, какъ необезпечена судьба такихъ землепашцевъ, какъ Юузе, а вѣдь главную массу финскаго крестьянства составляютъ именно эти бѣдняки-рабочіе. Нерѣдко, странствуя по дорогамъ Финляндіи, можно наткнуться на бѣдную семью, которая бредетъ куда то въ поискахъ за лучшею жизнью.
Отецъ тащитъ за собой телѣжку, въ которой лежитъ жалкій домашній скарбъ, истощенная мать бредетъ за нимъ съ гурьбой ребятъ. Куда они? Или въ мѣстность, гдѣ легче найти работу, или туда, гдѣ можно получить въ аренду клочекъ земли. Но это отнюдь не нищіе, потому что они не просятъ милостыни. Дебри финляндскія покрылись пашнями и лугами благодаря поколѣніямъ этихъ работниковъ. Смѣло, съ твердой вѣрой въ свои силы, врѣзались они въ темный лѣсъ, изнемогали въ борьбѣ, гибли тамъ отъ голода и, холода, отъ тѣлеснаго и душевнаго изнеможенія, но гибли, торжествуя надъ природой. Сколько ихъ еще и теперь, убѣгая отъ рабскаго труда, стремится завоевать себѣ счастье независимости собственными руками, но, одинокіе, они, подобно своимъ предкамъ, гибнутъ въ непосильной борьбѣ. Вотъ исторія такой семьи лѣсного поселенца.
Новая земля.
Разсказъ Юхани Ахо.
Оба они служили у пастора: онъ -- батракомъ, она служанкой.
Онъ имѣлъ дѣло съ лошадью, она состояла при домашнемъ хозяйствѣ, Встрѣчаясь за ѣдой у стола, за которымъ каждый занималъ свое обычное мѣсто, они иногда перекидывались шутками. Но чаще они ссорились. По мнѣнію господъ, оба, какъ слуги, были невыносимы.
"Точно собака съ кошкой", говорили про нихъ.
Но при ночномъ ловѣ рыбы, на сѣнокосѣ и во время жатвы у нихъ у обоихъ понемногу созрѣло рѣшеніе основать собственный дворъ. Въ чащѣ лѣса, на берегу глухого озера, они выбрали мѣсто для хижины. Лѣсу для расчистки было много кругомъ, просторная, поросшая ольшанникомъ равнина должна была превратиться въ пашню, а низины кругомъ воды въ луга. Но жалованье было маленькое, между тѣмъ, чтобы начать собственное хозяйство, нужна была лошадь, нужна была корова. Это обстоятельство замедляло свадьбу. Однако, въ теченіи послѣдующихъ лѣтъ узы, связывавшія ихъ, становились все прочнѣе, надежды на будущее свѣтлѣли. Въ свободные отъ работы часы они занимались разсчетами, сколько у нихъ пакоплено денегъ, и сколько еще надо времени, чтобы скопить нужную сумму. Никто не догадывался, что у батрака и служанки постепенно возгорѣлась жажда свободы и горячее стремленіе зажить собственнымъ домомъ. Вѣдь имъ было такъ хорошо и беззаботно у хозяевъ: жалованье, харчи и одежда шли отъ нихъ. Но желанія гнали ихъ въ пустыню. Когда лѣтомъ они отказались наняться еще на годъ, всѣ наперерывъ отговаривали ихъ. "Тамъ свирѣпствуетъ морозъ, и вы завязнете по уши въ долгахъ. Появятся дѣти, а нищихъ и безъ того много". Но они разсчитывали и обдумывали свое намѣреніе пять лѣтъ, и рѣшеніе ихъ сложилось. Пасторъ долженъ былъ отпустить ихъ, и осенью они оставили у него службу.
Зиму они прожили наемной работой. Въ свободное отъ поденщины время Вилле рубилъ избу, Анни ткала и помогала хозяйкѣ въ работѣ. Весной на Троицу они наконецъ, обвѣнчались. Пасторша сама наряжала ихъ къ вѣнцу, а пасторъ вѣнчалъ своихъ бывшихъ слугъ въ большой залѣ пастората. Но когда они простились, то пасторъ, провожая взоромъ ихъ фигуры, удалявшіяся по узкой тропинкѣ, покачалъ въ раздумьи головой и промолвилъ: "Пусть молодые люди попытаются, но не батраку, и служанкѣ съ ихъ жалкимъ капиталомъ заселить дикій пустырь".
Однако, именно такіе капиталы превратили дебри Финляндіи въ поселенія.
Тѣмъ не менѣе, все же и пасторъ былъ съ своей стороны правъ.
Мы, молодежь, проводили нашихъ давнихъ друзей въ ихъ новый домъ.
Весь долгій лѣтній день мы гуляли въ зеленомъ лѣсу, а всю ночь напролетъ танцовали въ избѣ. Половицы въ ней смыкались не очень плотно, неотпиленные концы стропилъ торчали далеко въ стороны по угламъ, черная болотная почва сквозила всюду на свѣжей пашнѣ.
Но по склону холма межъ обугленныхъ пней красиво зеленѣла молодая рожь, а тамъ, гдѣ должна была раскинуться пашня подъ овесъ, всюду лежали деревья, лишенные въ цѣляхъ просушки сучьевъ. Молодая хозяйка развела огонь на новой землѣ и въ первый разъ подоила свою корову. Мы, я и Вилле, сидѣли на камнѣ и смотрѣли, какъ хлопотала хозяйка; она не скинула еще нарядной одежды, и заходящее солнце тускло освѣщало ея фигуру. Вилле ничуть не сомнѣвался въ успѣхѣ ея усилій. "Только бы намъ быть здоровыми, да не хватилъ бы морозъ...", и словно угадывая мою мысль, онъ добавилъ: "Къ несчастью, болотце-то внизу напускаетъ холодъ, но если усердно потрудиться, вырубить лѣсъ и открыть просторъ солнцу теперь вечеромъ прохладно, а вотъ приходи слѣдующее лѣто и посмотри!"
Мнѣ не удалось навѣстить ихъ ни въ это, ни въ слѣдующее лѣто. Сказать правду, я совсѣмъ забылъ о нихъ. Однажды въ побывку свою домой я освѣдомился, какъ имъ живется. "Имъ пришлось войти въ долги", отвѣтилъ мнѣ отецъ. "А здоровье Анни совсѣмъ плохо", добавила мать.
Прошло нѣсколько лѣтъ. Я превратился въ студента, завелъ ружье и охотничью собаку и остался на осень дома въ деревнѣ.
Однимъ пасмурнымъ октябрьскимъ днемъ, шатаясь по лѣсу, я вышелъ на тропу, которая показалась мнѣ знакомой. Началъ накрапывать дождь, собака лѣниво трусила передо мною. Вдругъ песъ мой сильно залаялъ. Впереди послышался конскій топотъ, и вскорѣ на поворотѣ дороги показалась лошадка; конь, впряженный въ пару длинныхъ оглобель, концы которыхъ волочились по землѣ, имѣлъ на дугѣ бѣлый платокъ. Поперекъ оглобель стоялъ гробъ, а за нимъ шелъ Вилле, словно пахарь за сохою. Онъ былъ поглощенъ стараніями поддерживать грузъ въ равновѣсіи. Видъ у него былъ изможденный: блѣдныя щеки, тусклые, лишенные блеска глаза.
Онъ узналъ меня лишь послѣ того, какъ я назвалъ себя.
-- Что это у васъ на возу?
-- Это моя покойная жена,-- отвѣтилъ онъ,
-- Мертвая!
-- Да, она скончалась.
Понемногу я узналъ всю исторію этой четы, судьбу которой предсказывали заранѣе: морозы, долги, дѣти, жена, захворавшая отъ непосильной работы и, наконецъ, упокоившаяся навѣки. И вотъ онъ везетъ ее къ погосту, но дорогу такъ развезло, что гробъ того и гляди развалится, не добравшись до церкви.
Вилле дернулъ за возжу, такъ какъ конь свернулъ въ сторону, чтобы щипнуть травы среди пожелтѣвшей листвы. Несчастное животное стремилось утолить голодъ, потому что обрѣталось въ такомъ же жалкомъ состояніи, какъ и хозяинъ: то есть -- кожа да кости.
Вилле простился со мной, не спуская глазъ съ гроба, и тронулся дальше. Оглобли зачертили двѣ параллельныя борозды на песчаной дорогѣ.
Я удалился въ противоположную сторону и вышелъ на болото, вдоль котораго виднѣлась недоконченная осушительная канавка. Тропа, столь памятная мнѣ со дня свадьбы, привела меня ко двору. За изгородью мычала тощая корова, свинья рылась на дворѣ, ворота котораго стояли настежь. Посреди двора стояла пустая кровать, а постель покойной висѣла на заборѣ. Стропила попрежнему торчали по угламъ неотпиленныя. Стекла окошка смотрѣли слѣпо, затекли грязью, за ними на подоконникѣ въ берестяномъ коробѣ торчалъ увядшій цвѣтокъ.
И все-таки поселенцу удалось превратить въ пашню хоть кусокъ дебри. Добрый участокъ пашни и такой-же кусокъ готовой росчисти врѣзались въ лѣсъ просѣкой. Но тутъ силы, видимо, измѣнили ему. Правда, онъ повалилъ березнякъ и превратилъ въ пашню ольшанникъ, но позади этой мелочи стояли темныя высокія ели лѣса, подобныя неодолимой стѣнѣ, у подножія которой остановился пахарь.
Долго стоялъ я среди пустого двора. По лѣсу гулялъ вѣтеръ, онъ шумѣлъ въ вершинахъ деревьевъ и, проникая въ дуло моего ружья, извлекалъ изъ него печальные и жалобные звуки.
Итакъ, первое поколѣніе этихъ поселенцевъ сложило оружіе: у того человѣка уже нѣтъ силъ продолжать начатый трудъ. Онъ надломленъ тѣлесно и душевно, огонь его глазъ потухъ, и гордая вѣра въ себя, которою онъ сіялъ въ день свадьбы, исчезла.
Но за нимъ придетъ другой, перейметъ его дворъ, и, можетъ быть, судьба пошлетъ ему больше удачи. Ему уже будетъ легче, потому что лѣсная чаща оттѣснена. Онъ поселится въ готовой хижинѣ и засѣетъ пашню, которую приготовилъ для него другой.
Можетъ быть, современемъ на мѣстѣ хижины встанетъ большой, богатый крестьянскій дворъ, а потомъ, кто знаетъ, кругомъ раскинется цѣлое селеніе.
Но о тѣхъ, кто вложилъ въ эту землю свое единственное богатство -- юношескую силу, не вспомнитъ тогда никто. Вѣдь они были батракъ и служанка, только, притомъ голые бѣдняки.
Если-бы они остались въ пасторатѣ, одинъ -- батракомъ, другая -- прислугой, то жизнь ихъ, весьма возможно, протекла бы свободнѣе отъ заботъ, но дебри лѣса остались бы невоздѣланными, и никто не основалъ бы въ нихъ аванпоста цивилизаціи.
Когда цвѣтетъ рожь на нашихъ поляхъ, и ячмень выкидываетъ колосъ, подумайте тогда объ этихъ первыхъ жертвахъ колонизаціи.
Мы не въ состояніи воздвигнуть памятниковъ на ихъ могилахъ, ибо имя имъ легіонъ, да и самыя, имена -- кто же ихъ знаетъ!