К половине рождественского поста у старосты умер сын. Совсем молодой еще был и единственный наследник и помощник в хозяйстве.
Загоревал староста.
-- Сноха сварливая попала, -- жаловался он соседям. -- Маята с ней... А что поделаешь? Венцом оба крыты...
На пять лет старше сына была старостина сноха. Из богатого дома взята была, из волостного села. Командовала сыном старосты, хотела командовать и стариками. А после смерти мужа сразу заговорила об отъезде домой.
Совсем закручинился староста: хоть и работника держал, но хозяйство большое, а выбывало сразу двое.
Как-то повстречался староста с бродягой Никитой на улице. Остановился. Провел рукавицей по широкой бороде и со вздохом сказал:
-- Худо, Никита, живу...
Никита кутался в рваную и старую шубенку, гнилые огрызки из-под сосулек скалил:
-- Почему худо?
-- Умер Васятка, а мы с бабкой совсем измаялись...
-- А сноха?
Староста махнул рукой:
-- Лихоманка, а не сноха!.. Может быть, из-за нее Васятка-то и помер...
Никита подслеповатые глаза навострил:
-- Как из-за нее? Говорят, поветрие это... мор...
Староста снял рукавицу. Пальцами бороду почесал:
-- А кто его знает? Может быть, и поветрие... Может быть, и мор... Всяко бывает... Дело наше деревенское... темное...
Никита оглянулся кругом. На ухо старосте зашептал:
-- Вот что я тебе обскажу, Гаврила Терентьич... Заговор это, бабий... понимаешь? Заклятье! Слово такое знают бабы. Понимаешь?
Староста насторожился:
-- Неужели правда?
Никита шептал:
-- Поверь!.. Всю Сибирь прошел я... вдоль и поперек, и наискось... Всего навидался!.. Заговор... Заклятье. И больше ничего тут такого нет...
Староста удивленно спросил:
-- Значит... слово такое бабы знают?
Никита тряхнул белой, заиндевевшей бородой, поднял кверху руку в обтрепанном рукаве и таинственно выпалил:
-- Во!.. Понял теперь? Слово такое знают бабы! И кому такое слово-заклятье прицепят, тому и конец... крышка! Понял?
Староста пытливо взглянул в слезящиеся глаза старика и задумчиво протянул:
-- Так... А я думал другое... Я ведь хотел в город ехать к начальству...
Стоял староста, смотрел себе под ноги, перебирал пальцами широкую бороду и, точно чем-то осененный, с расстановкой повторял:
-- Та-ак... Ишь ты!.. Стало быть... заговор? Слово такое, говоришь, знают бабы?.. Та-ак...
Старый бродяга хорошо, конечно, знал, что люди мрут на деревне не от бабьего заклинания, а от Зинкиного зелья, которым она наделяла баб. Но только сейчас он понял, какой оборот может принять это дело для баб, если староста поедет в город и донесет кому следует. Охваченный тревогой и желанием во что бы то ни стало спасти баб от тюрьмы, а может быть, и от каторги, он еще раз, и на этот раз настойчиво, повторил:
-- Поверь, Гаврила Терентьич! Заговор это... бабий! Видал я такие дела... не один раз... Поверь! И никуда ты не езди, Гаврила Терентьич. Смотри, как бы и на тебя чего не напустили бабы, а?
Староста ничего не отвечал. Он стоял и, перебирая пальцами бороду, смотрел куда-то за деревню. О чем-то думал. Затем он круто повернулся и, похрустывая валенками по снегу, крупно зашагал к своему дому.
Никита смотрел ему вслед и чувствовал, что старое сердце его бьется в груди тревожно и часто. Он смотрел вслед удаляющемуся старосте и думал: "А вдруг Гаврила Терентьич и в самом деле поедет в город? Поедет сегодня же... сейчас? Что тогда будет с бабами? А дети..." У Никиты никогда не было ни жены, ни детей. Но к детям у него была особенная любовь, граничащая со страстью. И когда старый бродяга представил себе, сколько останется в деревне детей-сирот и сколько горя перенесут эти дети, если их матерей засудят и отправят на каторгу, ему сразу стало не по себе.
Никита решил сейчас же что-нибудь сделать для спасения баб. Но как и что сделать?
Растерявшийся бродяга чувствовал, что надо бы ему сейчас с кем-нибудь посоветоваться. Но с кем?
Морозная деревенская улица была пустынна.
Да и не со всяким человеком о таком деле мог он заговорить.
Никита вспомнил о кузнеце.
Он повернулся к окраине деревни и, разглядев, что в морозном воздухе над кузницей вьется сизый дымок, быстро пошел туда.