Трое братьевъ городили городъ --
Марлявчевичи звалися братья:
Вукашинъ король былъ первый стройщикъ,
А другой Углѣша воевода,
Третій строилъ Марлявчевичь Гойко --
Городъ Скадаръ на рѣкѣ Боянѣ.
Ровно три года городятъ городъ,
Ровно три года, рабочихъ триста,
Но не могутъ и основу вывесть,
А куда ужь весь поставить городъ.
Что работники построятъ з а день,
То повалитъ злая вила з а ночь.
Какъ четвертое настало лѣто,
Слышутъ -- вила кличетъ изъ Шанины:
"Вукашинъ, не мучься ты задаромъ,
Не губи добра ты понапрасну:
Не видать тебѣ и основанья,
А куда ужь весь поставить городъ,
Коли сходныхъ не найдешь двухъ прозвищъ,
Сестру съ братомъ, Стою и Стояна,
И подъ башню ихъ ты не заложишь,
А заложишь -- будетъ основанье
И построишь Скадаръ на Боянѣ!"
Какъ тѣ рѣчи Вукашинъ услышалъ,
Подзываетъ слугу Десимира:
"Десимиръ, мое милое чадо!
Былъ донынѣ ты моимъ слугою,
Будь отнынѣ моимъ сыномъ милымъ!
Запрягай ты к о ней въ колесницу,
Шесть кулей бери добра съ собою,
Поѣзжай по бѣлому ты свѣту,
Двухъ ищи ты одинакихъ прозвищъ,
Сестру съ братомъ, Стою и Стояна,
Добывай за деньги, или силой,
И вези ихъ въ Скадаръ на Бояну:
Мы заложимъ ихъ подъ башню въ камень
Такъ поставимъ граду основанье
И построимъ Скадаръ на Боянѣ."
Какъ услышалъ Десимиръ тѣ рѣчи,
Снарядилъ конёй и колесницу,
Шесть кулей добра съ собой насыпалъ
И поѣхалъ онъ по бѣлу свѣту;
Ѣздитъ, ищетъ одинакихъ прозвищъ,
Ѣздитъ, ищетъ Стою и Стояна.
Ужь три года Деспмиръ проѣздилъ,
Не нашолъ онъ одинакихъ прозвищъ,
Не нашолъ онъ Стою и Стояна,
И назадъ пріѣхалъ къ Вукашину,
Отдаетъ коней и колесницу,
И кули, какъ были, вынимаетъ:
"Вотъ тебѣ кони и колесница,
Вотъ и все добро твое, богатство!
Не нашолъ я одинакихъ прозвищъ,
Не нашолъ я Стою и Стояна!"
Какъ услышалъ Вукашинъ тѣ рѣчи,
Призываетъ зодчаго онъ Рада,
Зодчій кличетъ всѣхъ людей рабочихъ,
Стали строить Скадаръ на Боянѣ,
Зодчій строитъ, злая вила валитъ,
Не даетъ и основанья вывесть,
А не только весь построить городъ,
И опять съ горы заголосила:
"Эй, король, не мучься ты задаромъ,
Не губи добра ты понапрасну!
Коль не можешь и основу вывесть,
Такъ куда жь тебѣ построить городъ!
Но послушай моего совѣту:
Васъ три брата на рѣкѣ Боянѣ,
И у всякаго по вѣрной любѣ,
Чья придетъ сюда поутру прежде
И рабочимъ принесетъ обѣдать,
Заложите вы тоё подъ камень:
Основанье граду будетъ крѣпко,
Ты построишь Скадаръ на Боянѣ."
Какъ услышалъ Вукашинъ тѣ рѣчи,
Призываетъ онъ родимыхъ братьевъ,
Говоритъ имъ: "братья дорогіе,
Вонъ съ горы что говоритъ мнѣ вила:
Вишь добро мы понапрасну губимъ,
Ни за что намъ съ вилою не сладить,
Не возводитъ вывесть и основы,
А куда ужь весь ностронть городъ!
Да сказала, что вотъ насъ три брата
И у всякаго по вѣрной любѣ:
Чья придеть поутру на Бонну
И рабочимъ принесетъ обѣдать,
Заложить тоё велитъ подъ башню:
Такъ поставимъ граду основанье
И построимъ Скадаръ на Боннѣ.
Только, братья, заклинаю Богомъ,
Чтобъ ни чья про то не знала люба;
]1и оставимъ это имъ на счастье:
Чья пойдетъ, за и пойдетъ съ обѣдомъ!"
И другъ дружкѣ братья клятву дали,
Что ни кто своей не скажетъ любѣ.
Такъ застала ихъ пора ночная,
Ко дворамъ они вернулись бѣлымъ
И за ужинъ сѣли за господскій,
А лотомъ пошли въ опочивальни.
Но великое свершилось чудо:
Вукашинъ не удержался первый,
Разсказалъ онъ все подругѣ-любѣ:
Ты послушай, люба дорогая,
Не ходи ты завтра на Бояну
И рабочимъ не носи обѣдать,
А не то себя, душа, погубишь:
Завладутъ тебя подъ башню въ камень!"
И Углѣша клятвы не исполнилъ,
Разсказалъ и онъ подругѣ-любѣ:
"Ты послушай, люба дорогая,
Не ходи ты завтра на Бояну
И рабочимъ не носи обѣдать,
А не то себя, душа, погубишь:
Закладутъ тебя подъ башню въ камень!"
Лишь одинъ не посрамился Гойко,
Не сказалъ своей ни слова любѣ.
Какъ назавтра утро засіяло,
Встали братья и пошли на стройку.
Часъ обѣда настаетъ рабочимъ,
А черёдъ за любой Вукашнна.
Вотъ идетъ она къ своей невѣсткѣ,
Къ молодой Углешиной хозяйкѣ,
Говоритъ: "невѣстка дорогая,
Помоги, неможется мнѣ ныньче,
Голову мнѣ съ вѣтру разломило:
На, снеси обѣдъ рабочимъ людямъ!"
Но Углѣшнна подруга молвитъ:
Ахъ, невѣстка, радостью бы рада,
Да рука сегодня заболѣла,
Попроси ужь ты сноху меньшую!"
Та приходитъ къ Гойкиной подругѣ,
Говоритъ: "невѣстка дорогая,
Помоги, неможется мнѣ ныньче,
Голову отъ вѣтра разломило:
На, снеси обѣдъ рабочимъ людямъ!"
Люба Гойки ей на это молвитъ:
"Матушка ты наша, королева,
Отнесла бы я тебѣ съ охотой,
Да еще ребенка не купала
И полотенъ не стирала бѣлыхъ!"
Вукашиниха на это молвитъ:
"Ты поди, невѣстка дорогая,
Отнеси обѣдъ рабочимъ людямъ,
А ребенка я тебѣ помою
И полотна выстираю бѣлы."
Нечего, пошла подруга Гойки,
Понесла обѣдъ рабочимъ людямъ;
Какъ пришла она къ рѣкѣ Боянѣ,
Увидалъ свою подругу Гойко,
Стало Гойкѣ раздосадно-горько,
Стало жаль ему подруги вѣрной,
Стало жаль и малаго ребенка,
Что глядѣлъ на бѣлый свѣтъ лишь мѣсяцъ:
Слёзы пролилъ Марлявчевичь Гойко;
Издали его узнала люба,
Тихой поступью къ нему подходитъ,
Говоритъ ему такое слово:
"Что съ тобою, господинъ мой добрый,
Что ты ронишь ныньче горьки слёзы?"
Отвѣчаетъ Гойко Марлявчевичь:
"Ахъ, душа ты, вѣрная подруга!
Приключилось горькое мнѣ горе:
Яблоко пропало золотое,
Укатилось въ быструю Бояну:
Вотъ и плачу, слёзъ не одолѣю!"
Но не тужитъ Гойкина подруга,
Говоритъ она, смѣючись, мужу:
"Лишь бы ты мнѣ былъ здоровъ и веселъ,
А про яблоко чего крушиться:
Наживемъ мы яблоко и лучше!"
Тутъ еще ему горчѣе стало;
Отъ своей онъ любы отвернулся
И смотрѣть ужь на нее не можетъ.
Подошли тогда родные братья,
Деверья его подруги-любы,
За бѣлы ее схватили руки,
Повели закладывать подъ башню,
Призываютъ зодчаго на стройку,
Зодчій собралъ всѣхъ людей рабочихъ,
Но смѣется Гойкина подруга,
Думаетъ, что съ нею шутки шутятъ.
Стали въ городъ городить бѣднягу,
Навалили триста тѣ рабочихъ,
Навалили дерева и камню,
Что коню бы стало по колѣно;
Люба Гойки все еще смѣется,
Думаетъ, что съ нею шутку шутятъ.
Навалили триста тѣ рабочихъ,
Навалили дерева и камню,
Что коню бы п о поясъ хватило;
Какъ осѣло дерево и камень,
Увидала Гойкина подруга,
Что бѣда у ней надъ головою,
Взвизгнула змѣёю мѣдяницей,
Деверьямъ своимъ взмолилась жалко:
"Ради Бога, братья, не давайте
Загубить мнѣ молодъ вѣкъ зелёный!"
Такъ молила да не умолила:
Ни одинъ и поглядѣть не хочетъ.
Тутъ зазоръ и срамъ она забыла,
Господину своему взмолилась:
"Не давай ты, господинъ мой добрый,
Городить меня подъ башню въ городъ,
Но поди ты къ матушкѣ родимой,
У нея добра въ дому найдется,
Пусть раба или рабыню купитъ:
Заложите ихъ подъ башню въ камень!"
Такъ молила да не умолила --
И когда увидѣла бѣдняга,
Что мольба ей больше не поможетъ,
Зодчему тогда она взмолилась:
"Побратимъ ты, побратимъ мой зодчій,
Проруби моимъ грудямъ окошко,
Бѣлые сосцы наружу выставь:
Какъ придетъ сюда мой соколъ Ваня,
Пососётъ онъ материнской груди!"
Какъ сестру, ее послушалъ зодчій,
Прорубилъ ея грудямъ окошко
И сосцы ей выставилъ наружу,
Чтобы могъ, придя, ея Ванюша
Покормиться материнской грудью.
Снова зодчему она взмолилась:
"Побратимъ ты, побратимъ мои зодчій!
Проруби моимъ очамъ окошко,
Чтобъ глядѣть мнѣ на высокій теремъ,
Коли Ваню понесутъ оттуда
И назадъ съ нимъ къ терему вернутся."
И опять ее послушалъ зодчій:
Прорубилъ ея очамъ окошко,
Чтобъ глядѣть на теремъ ей высокій,
Какъ оттуда понесутъ къ ней Ваню
И назадъ съ нимъ къ терему вернутся.
Такъ ее загородили въ городъ;
Всякій день носили къ ней Ванюшу;
Восемь дней она его кормила,
На девятый потеряла голосъ,
Но кормила Ваню и опослѣ:
Цѣлый годъ его туда носили.
И понынѣ у людей въ поминѣ,
Что бѣжитъ и будто тихо каплетъ
Ради чуда молоко оттуда,
И приходятъ жоны молодыя
Грудью той лечить сосцы сухіе.
Н. Бергъ.