Наша характеристика литературно-критической деятельности Зайцева была бы весьма неполной, если бы мы ничего не сказали о нем как о полемисте. В той непрерывной, крайне ожесточенной и разносторонней полемике, которую вело "Русское Слово" со всеми другими журналами, Зайцев играл весьма важную роль. Можно сказать, что полемические статьи были его специальностью, и недаром один из его соратников по "Русскому Слову", Шелгунов, говорит в своих воспоминаниях, что там, где требовалось напасть на противника, подметить слабые стороны, выискать нелепость и противоречия, Зайцев был незаменим. "Писарев был пропагандист, Зайцев -- боец", -- читаем мы в этих воспоминаниях, и это утверждение до некоторой степени правильно.
Рамки статьи не дают нам никакой возможности воспроизвести историю этой журнальной полемики во всех деталях, тем более, что важнейший и наиболее сложный эпизод ее -- расхождение "Русского Слова" и "Современника", т. е. так называемый "раскол в нигилистах", выразившийся в столкновении Зайцева и Писарева с Салтыковым-Щедриным, довольно детально освещен в статье Б. П. Козьмина {"Раскол в нигилистах" в сборнике "От 19 февраля к 1 марта". М. 1933.}, к которой мы и отсылаем читателя. Скажем несколько слов о других моментах полемической деятельности Зайцева. В течение трехлетней своей деятельности в "Русском Слове" Зайцев четыре раза помещал статьи под выразительным заглавием "Перлы и адаманты русской журналистики", представлявшие собой своеобразные полемические обзоры, направленные против "Времени", "Отечественных Записок", "Библиотеки для Чтения", "Русского Вестника" и других реакционных органов... (В сущности, подобного же рода полемический обзор представляет собой и его статья "Славянофилы победили").
Полемический метод Зайцева был не нов; Зайцев пользовался теми же приемами, которые в свое время применил Чернышевский в "Полемических красотах". Подобно Чернышевскому, и Зайцев, во-первых, давал общую характеристику враждебных журналов (см., например, характеристику "Отечественных Записок" во второй статье "Перлы и адаманты русской журналистики") и, во-вторых, не упускал случая рассчитаться с отдельными журналистами, сотрудничавшими в этих органах, уничтожая их одной или двумя цитатами из их же статей с прибавлением соответствующих комментариев. Часто при этом сущность выпада, заключалась даже не в его содержании. Цель была в том, чтобы, Еыбрав из статьи противника какое-нибудь отдельной высказывание, воспользоваться им как материалом и лишний раз выявить ничтожество и реакционность этого противника. В своих беспощадных отповедях таким реакционным публицистам того времени, как Громека, Н. Соловьев, Страхов, Аполлон Григорьев и т. д., Зайцев порою возвышался до едкой и остроумной сатиры, и в этом отношении характерна уже самая ранняя стать я "Перлы и адаманты русской критики" ("Русское Слово" 1863, апрель), в первых же строках которой читаем: "Не знаю, как кому, а мне чрезвычайно нравится современная русская литература. Какое разнообразие в талантах! Громека напоминает Демосфена, князь Вяземский напоминает Андрея Шенье, Аполлон Григорьев напоминает Цицерона, Юркевич {Профессор Киевской духовной академии и впоследствии профессор Московского университета, полемизировавший с Чернышевским по философским вопросам.} напоминает некоторые физические отправления Диогена, как уверяют те, которые присутствовали на его лекциях, и, наконец, все напоминают друг друга". Основная мысль и этой тирады, и очень многих тирад, подобных ей, заключалась в том, что между всеми русскими журналами, за исключением "Русского Слова" и "Современника", по существу нет никакой принципиальной разницы, что все они в сущности делают одно и то же дело -- служат реакции.
Особо следует остановиться на борьбе Зайцева с антинигилистическим реакционным романом. С антинигилистическим романом начала шестидесятых годов боролся и Антонович (статья "Современные романы" в "Современнике" 1864, No 4), боролся и Писарев в известных своих статьях "Сердитое бессилие" и "Прогулка по садам российской словесности", но едва ли не самые чувствительные удары этому литературному жанру были нанесены Зайцевым. Блестящие статьи Писарева были напечатаны в февральской и мартовской книжках "Русского Слова" за 1865 год, когда полемика уже подходила к концу, т. е. Писарев в сущности добил уже сраженного наполовину врага, всю же тяжесть борьбы и все неприятные ее стороны и здесь, как во многих других случаях, сразу же взял на себя Зайцев. Зайцев первый в статье "Взбаламученный романист" дал должный отпор Писемскому. Он показал, что главный герой этого романа Бакланов -- безвольный, развращенный эгоист, неспособный ни к какой серьезной общественной деятельности, есть не что иное, как "лишний человек" и представитель поколения сороковых годов, т. е. еще один представитель того явления, которое дворянские писатели воплотили в образах Обломова, Лаврецкого, Рудина и т. д. О современной же молодежи Писемский в сущности не имеет никакого понятия, хоть и скрежещет зубами при мысли о ней, хоть и взялся изображать ее в своем романе. "Жаль мне вас, г. Писемский, -- писал Зайцев в этой статье, -- вас грубым и недостойным образом обманули. Вам показали жалких шутов вашего же, т. е. баклановского, времени, и вы не узнал^, что это ваше отражение. Зеркало вы приняли за картину, лакея, корчащего себя за господина в его отсутствии, вы приняли за барина и злитесь, горячитесь, выходите из себя. Подойдите поближе, взгляните хорошенько, это не зверь, а ваше же изображение. Самого зверя вы не видали, да и не увидите".
Еще интереснее выступления Зайцева против романа "Некуда". Если Писемский во "Взбаламученном море" безуспешно пытался изобразить представителей революционного движения шестидесятых годов, если Клюшников в "Мареве" стремился опорочить участников польского движения, то Лесков в романе "Некуда" пошел еще дальше. Он направил свой роман не только против нигилизма, как своеобразного мировоззрения или морально-психологического явления, но попытался изобразить подпольную революционную деятельность наших шестедесятников и даже описать приемы политической конспирации (сходки в подземельях, комнаты с потайными дверьми, появление неизвестных с наклеенными усами и т. д.). Кроме того, Лесков в своем романе изобразил ряд общественных и литературных деятелей 60-х годов (В. А. Слепцова, Евгению Тур, Артура Бенни), воспроизводя общеизвестные факты из жизни или деятельности их так, что нетрудно было в каждом отдельном случае узнать, с кого списан тот или иной персонаж. Существовавшая в действительности в начале шестидесятых годов в Петербурге коммуна была изображена Лесковым в самом непривлекательном виде; ее члены в его романе ведут бесконечные и нудные споры о том, имеет ли право отдельный член коммуны принимать своих гостей, приобретать вещи в свою собственность; мужчины под предлогом проповеди эмансипации пытаются соблазнять девушек, вошедших в коммуну, и т. д.
Разумеется, нелегко было дать отпор подобному произведению на страницах легальной печати, но Зайцев сумел это сделать. Он разоблачил приемы Лескова. Роман "Некуда" Зайцев сравнил со статьями, печатающимися в немецких полицейских газетах и журналах в роде "Bayerischer Polizeianzeiger" или "Deut ches Geheimpolizeicentralblatt". "Разница только в том, -- писал Зайцев, -- что "Некуда" не сопровождается фотографическими снимками. Вскоре и этого усовершенствования ожидать нужно". Зайцев едко высмеивал авторов, для которых "все нигилисты сосредоточиваются в каком-нибудь юнкере Удалове"; эти авторы, по словам Зайцева, описывая в романах своих знакомых, заранее наслаждаются при мысли о том, что какой-нибудь титулярный советник, читая роман, воскликнет: "А ведь это он меня изобразил!", а общие знакомые, не расположенные к этому титулярному советнику, будут думать: "Молодец, ловко отделал!".
"В сущности, это просто плохо подслушанные сплетни, перенесенные в литературу, -- писал Зайцев. -- Если б г. Стебницкий {Псевдоним Лескова.} взглянул на себя в зеркало и если б г. Боборыкин, печатая его роман, имел хоть какое-нибудь понятие о нем, то оба вы переконфузились бы друг друга, обоим вам сделалось бы омерзительно, а "Некуда" не явилось бы в "Библиотеке".
До какой степени меток был в данном случае удар Зайцева, можно судить хотя бы на основании откликов, вызванных им. В газете "С.-Петербургские Ведомости" статья Зайцева вызвала целых две заметки, авторы которых вполне присоединялись к оценке романа, сделанной Зайцевым, и в свою очередь клеймил" позором и Лескова, и "Библиотеку для Чтения" {См. "С.-Петербургские Ведомости" 1864, No 179 ("Литературные новости") и No 200 ("Пропущенные главы из романа "Некуда" -- статья за подписью Знакомый г. Стебницкого [Суворин!].}.
С другой стороны, характерен тот исступленный, почти истерический тон, в котором были составлены ответы на эти выпады редакцией "Библиотеки для Чтения" и самим Лесковым. О Зайцеве в этих ответах говорили почти с пеной у рта, заявляли, что Зайцев -- это господин, специальность которого -- клевета и памфлет, что "нет той пошлости и гадости", которую бы он не напечатал о любом сколько-нибудь видном литературном деятеле, что он с цинизмом забирается в частную жизнь писателей, что это -- критик, подобного которому не было в природе, что он не пощадил Пушкина, Лермонтова, Фета, Писемского, Тургенева и везде склонен обнаруживать "грязные призраки собственной мелкости и чисто субъективной подозрительности" и т. д. Со всем тем редакции "Библиотеки для Чтения" почувствовала неловкость своей позиции и даже постаралась ослабить впечатление, снабдив объяснение Лескова, напечатанное в декабрьской книжке журнала, следующим примечанием: "Не имея права отказать автору, мы сообщаем его объяснение, хотя далеко не разделяем высказанных в нем мнений. Многочисленные намеки объяснения оставляем на полной совести автора".
Но Зайцев разоблачил и эту махинацию "Библиотеки для Чтения", указав, что пока роман печатался, редакция из кожи лезла, чтобы защитить его, а теперь начинает мало-по-малу отделываться от него. "Предупреждаю вас, что я употреблю все усилия, чтоб... помешать вам вытащить из горла эту кость, которую вы добровольно проглотили", -- писал Зайцев в февральской книжке "Русского Слова" за 1865 г., а в мартовской книжке за этот же год появилась известная статья Писарева "Прогулка по садам российской словесности", дискредитировавшая Лескова в глазах общественного мнения. Каково было чисто политическое значение всех этих выступлений, можно видеть из "Собрания материалов", составленного по поручению министра внутренних дел Валуева Капнистом. В этом официальном документе вслед за указанием положительной роли антинигилистических романов совершенно недвусмысленно высказывается сожаление, что "отрезвляющее" действие этих произведений парализуется тактикою, принятой петербургскими журналами крайних направлений: журналы эти как "бы поставили себе обязанностью глумиться в каждом своем номере над всеми этими произведениями; Капнист вынужден признать, что подобный образ действий имеет успех, "потому что в большинстве читающей публики мало людей, самостоятельно мыслящих"... Это значило, что непрерывная борьба радикальных журналов с реакционными романистами приносила свои Плоды; в борьбе же этой одну из самых главных ролей сыграл Зайцев.