I.
Возвращеніе къ родному очагу.
-- Графъ умеръ!
Это былъ единственный отвѣтъ, котораго могли добиться на всѣ свои вопросы двѣ особы, остановившіеся въ экипажѣ у рѣшетки замка Монторни, между Бомъ-ле-Дамъ и Безансономъ.
Спустя минуту, тяжелая рѣшетка отворилась и карета помчалась къ замку, по широкой аллеѣ парка.
Былъ іюль мѣсяцъ. Растительность была въ полномъ блескѣ, деревья покрыты густою, свѣжею листвою. Послѣдніе лучи чуднаго заката еще обливали золотомъ и пурпуромъ кустарники, окаймлявшіе вдали линію горизонта.
Въ каретѣ сидѣли, какъ мы уже сказали, двое. Это были человѣкъ уже немолодыхъ лѣтъ, но здоровый и крѣпкій, высокаго роста, и молодая дѣвушка, лицо которой было совершенно закрыто густымъ вуалемъ
Оба они молчали, какъ бы поглощенные мыслями о чемъ-то важномъ, и не обращали никакого вниманія на разстилавшуюся передъ ними картину.
Слышенъ былъ только шумъ колесъ и глухой стукъ копытъ по мелкому песку аллеи.
Вдругъ молодая дѣвушка прервала молчаніе.
-- Бѣдный отецъ! вскричала она, подавляя глубокій вздохъ.
Ея спутникъ вздрогнулъ и бросилъ на нее удивленный взглядъ, который, въ подобную минуту, могъ показаться страннымъ.
Однако Робертъ де-Ламбакъ не былъ лишенъ ни ума, ни чувства.
Правда, его лицо носило слѣды бурной жизни, его черты выражали скрытность и грубость, но было невозможно не признать въ немъ человѣка благороднаго происхожденія.
Молодая дѣвушка снова погрузилась въ молчаніе. Де-Ламбакъ сталъ нетерпѣливо крутить свои сѣдые усы и барабанить пальцами по стеклу.
Между тѣмъ, карета была уже въ нѣсколькихъ шагахъ отъ замка.
-- Наконецъ! сказалъ ворчливымъ тономъ де-Ламбакъ. Теперь вы у себя, мадемуазель Маргарита де-Монторни... Оправьтесь и подумайте о томъ, что вамъ еще остается дѣлать.
-- Я не могу ни о чемъ думать... кромѣ моего бѣднаго отца! отвѣчала молодая дѣвушка, голосомъ, прерываемымъ рыданіями.
Экипажъ остановился. Двери замка тотчасъ отворились безъ шума, и нѣсколько слугъ вышли на встрѣчу путешественникамъ.
Одинъ изъ нихъ приблизился къ Маргаритѣ и сказалъ ей въ полголоса:
-- Безъ сомнѣнія, я имѣю честь говорить съ графиней де-Монторни?
Маргарита кивнула головой и лакей продолжилъ:
-- Баронъ и баронесса де-Рошбейръ ожидаютъ графиню въ салонѣ.
Спустя минуту, Маргарита, въ сопровожденіи де-Ламбака, входила въ салонъ, гдѣ встрѣтили ее супруги де-Рошбейръ, которые, въ силу одного параграфа завѣщанія графа, дѣлались владѣтелями замка де-Монторни, конечно, еслибы этому не воспротивилась Маргарита.
Но захотѣла ли бы она начинать процессъ, котораго неизвѣстная развязка могла быть для нея болѣе вредной, чѣмъ полезной.
Наконецъ, тѣло ея отца еще лежало въ замкѣ. Неужели въ это время дочь могла противиться исполненію его послѣдней воли?
Салонъ, въ которомъ произошла встрѣча, назывался салономъ Ванъ-Дика, потому что онъ былъ украшенъ тремя или четырьмя большими, обдѣланными въ богатыя золотыя рамки, портретами, работы этого знаменитаго художника.
Это были портреты знаменитыхъ предковъ графа де-Монторни.
Около одного изъ нихъ стоялъ новый владѣлецъ замка, человѣкъ лѣтъ пятидесяти-пяти, съ изящными манерами и привѣтливой улыбкой, но лицо котораго нисколько не напоминало черты его славныхъ предковъ.
Его жена, почти такихъ же лѣтъ, какъ и онъ самъ, сидѣла около него. Лицо ея дышало добротою и сохраняло еще слѣды нѣкогда блестящей красоты.
Тутъ же находился г. Симоне, нотаріусъ покойнаго графа, толстый и приземистый, одѣтый въ черное, съ лицомъ, окаймленнымъ рѣдкими бакенбардами.
Баронесса де-Рошбейръ первая встрѣтила молодую графиню.
-- Мое дорогое дитя, сказала она, протягивая ей руку, извините за печальный пріемъ, который мы принуждены вамъ сдѣлать.
Въ эту минуту Маргарита отбросила назадъ вуаль, покрывавшій ея лицо.
Ей было въ это время восемьнадцать лѣтъ, но она казалась моложе своего возраста. Она была нѣжна и граціозна, какъ фея, поэтъ назвалъ бы ее Титаніей. Ея робость доходила до ребячества и ея розовыя щеки, обрамленныя густыми прядями черныхъ волосъ, выдавали ея малѣйшее волненіе. Поэтому, при словахъ баронессы, она зардѣлась яркимъ румянцемъ и слезы, которыя она напрасно старалась удержать, отуманили ея большіе, голубые глаза.
Баронесса внезапно почувствовала глубокое влеченіе къ этому нѣжному созданію, оставшемуся одинокимъ на землѣ.
-- Я понимаю, что вы должны испытывать, сказала она. Пусть, по крайней мѣрѣ, васъ утѣшитъ вѣсть, что вашъ отецъ умеръ безъ страданій, благословляя васъ, мое бѣдное дитя. Я не могу и не хочу говорить теперь болѣе. Вы слишкомъ утомлены и взволнованы, вамъ необходимъ отдыхъ и спокойствіе.
Въ это время баронъ де-Рошбейръ и де-Ламбакъ обмѣнялись пожатіемъ руки.
-- Мы вамъ такъ много обязаны, говорилъ баронъ, за ваше согласіе сопровождать графиню въ этомъ печальномъ путешествіи. Мы только потому злоупотребили вашей любезностью, что бѣдный графъ такъ откладывалъ пріѣздъ дочери, что, въ рѣшительную минуту, намъ было невозможно отыскать кого-нибудь другаго, кому бы мы могли поручить графиню.
-- О! ваше порученіе, право, нисколько не тягостно для меня, отвѣчалъ де-Ламбакъ, любезнымъ и въ тоже время сердечнымъ тономъ. Какъ и всѣ, кто имѣлъ счастіе узнать вашу племянницу, я питаю къ ней глубокую привязанность, и очень счастливъ, что могъ оказать ей эту ничтожную услугу...
-- Мадемуазель де-Монторни не моя племянница, прервалъ баронъ, и я очень объ этомъ сожалѣю, такъ какъ въ этомъ случаѣ... Богъ знаетъ, что съ ней будетъ, заключилъ онъ, какъ бы говоря самъ съ собой и такъ тихо, что де-Ламбакъ едва уловилъ смыслъ его словъ.
Затѣмъ Рошбейръ пожалъ руку молодой графини и обратился къ ней съ нѣсколькими банальными вопросами о здоровьи, о дорожныхъ приключеніяхъ.
Его глубоко тронули отвѣты молодой дѣвушки, которая, въ своей наивной простотѣ, казалось, не понимала громадности поразившаго ее горя.
Мущины, по большей части, не любятъ выказывать чувствительность характера. Баронъ де-Рошбейръ, далеко не будучи исключеніемъ изъ этого правила, ни за что въ мірѣ ее согласился бы взять на себя роль утѣшителя.
Облако, омрачившее лобъ де-Ламбака, при послѣднихъ словахъ барона, скоро разсѣялось, уступивъ мѣсто обычному выраженію смѣлой хитрости.
Стоя и возвышаясь надъ окружающей его группой, онъ мало гармонировалъ съ остальными.
Въ немъ было что-то такое непонятное, что возбуждало скорѣе отвращеніе, чѣмъ симпатію, но нельзя было сказать опредѣлительно, что это было именно.
Онъ обращалъ большое вниманіе на свою наружность. Его лицо, дышавшее здоровьемъ, было всегда тщательно выбрито, исключая длинныхъ, сѣдыхъ усовъ, скрывавшихъ его рѣзко очерченный ротъ
Его глаза, большіе и выдающіеся, смотрѣли проницательно, почти нахально. Толстыя жилы ясно обрисовывались на его широкомъ и низкомъ лбу, и переплетались узлами. Глубокія морщины еще болѣе заставляли выдѣляться крупныя и рѣзкія черты его лица.
Наконецъ пришла очередь нотаріуса обратить на себя вниманіе.
Для него было особенно важно не остаться незамѣченнымъ богатымъ барономъ, наслѣдникомъ замка.
Онъ былъ въ теченіе четырнадцати лѣтъ повѣреннымъ графа и надѣялся въ новое царствованіе сохранить за собой этотъ важный и выгодный постъ. Онъ претендовалъ быть единственнымъ человѣкомъ, способнымъ управлять землями Монторни, знающимъ до малѣйшихъ подробностей цѣну земель, условія найма, возобновленія контрактовъ, заключенія ихъ и т. п.
Отведя въ сторону барона де-Рошбейръ, Симоне началъ съ оживленіемъ говорить ему объ акціяхъ, лежавшихъ въ различныхъ ящикахъ, о вещахъ изъ мебели, на которыя слѣдуетъ наложить печати, о деньгахъ, положенныхъ въ различныхъ банкахъ, французскихъ и иностранныхъ, о серебрѣ, о фамильныхъ брилліантахъ.
Между тѣмъ баронесса, не принимавшая участія въ этомъ разговорѣ и все вниманіе которой привлекла Маргарита, дружески настояла, чтобы молодая дѣвушка пошла въ приготовленныя для нея комнаты отдохнуть.
Помѣщеніе графини состояло изъ спальни и расположенныхъ по бокамъ ея уборной и маленькой гостинной, роскошно убранной и носившей названіе розовой отъ цвѣта дорогихъ шелковыхъ обой, покрывавшихъ ея стѣны.
Скромный гардеробъ Маргариты былъ уже сюда перенесенъ и ее ожидала одна изъ служанокъ замка, назначенная ей для прислуги, такъ какъ у Маргариты не было горничной, а въ замкѣ, среди суеты, никто и не вспомнилъ объ этомъ.
-- Ахъ! какой сегодня печальный день для всѣхъ насъ! сказала со вздохомъ служанка. Бѣдный господинъ! Онъ былъ такой благородный, такой добрый!... И вы, мой бѣдный ягненочекъ... Извините, ваше сіятельство, я вѣдь васъ видѣла еще крошечной, я такъ часто носила васъ на рукахъ; но конечно вы ужь позабыли вашу старую Манонъ...
Пока Манонъ говорила, Маргарита держала у глазъ свои платокъ.
-- Нѣтъ! Я еще помню мою добрую Манонъ, отвѣчала она послѣ минутнаго молчанія. Я рада что нашла хоть одно знакомое лицо въ этомъ домѣ, гдѣ все кажется мнѣ чужимъ.
Эти слова были произнесены такимъ искреннимъ и сердечнымъ тономъ, что проникли до глубины сердца старой служанки. Ея глаза невольно наполнились слезами.
Въ этотъ день обѣдъ былъ гораздо позже обыкновеннаго. Пробило девять часовъ, а за столъ еще не садились.
Воспользовавшись этимъ временемъ, Симоне имѣлъ удовольствіе все разсматривать, розыскивать, накладывать печати на различныя цѣнности, дѣлая при этомъ видъ, что онъ занимается этимъ противъ воли.
Наконецъ онъ простился со своимъ новымъ кліентомъ.
За столомъ собрались баронъ и баронесса Рошбейръ и де-Ламбакъ. принявшій ихъ приглашеніе остаться въ замкѣ. Молодая графиня не выходила изъ своихъ комнатъ.
Спустя нѣсколько часовъ свѣтъ исчезъ мало по малу во всѣхъ частяхъ замка, исключая залы, гдѣ графъ Шарль де-Монторни спалъ послѣднимъ сномъ, и розовой гостинной, гдѣ, опустившись въ глубокое старинное кресло, сидѣла дочь покойнаго; но на лицѣ молодой дѣвушки уже не было выраженія дѣтской невинности.
Уже первые отблески зари показались на горизонтѣ, когда молодая графиня вспомнила объ отдохновеніи.
Опуская на подушку свою очаровательную головку она прошептала:
-- Ему оставленъ Монторни, хорошо; но земли Пуатре въ Дофине и Вильменъ въ Ерёзѣ мои, и во всякомъ случаѣ я графиня де-Монторни!...
Мысли по меньшей мѣрѣ странныя для молодой дѣвушки въ подобную минуту.