После того, как отец сообщил Барбаре поразившую ее новость, она некоторое время сидела молча, уставившись на отца. Она не сразу могла сообразить значение его слов.

-- Что? -- закричала она наконец. -- Это невозможно! Откуда ты это узнал?

-- Грэйсону только что сообщили об этом по телефону из Куиваки, объяснил мистер Хардинг. -- Только вчера починили линию, которую перерезали молодцы Пезиты месяц тому назад. Это первое сообщение, которое мы получили. И, знаешь, Барбара, мне очень грустно. Я все-таки надеялся, что он удерет!

-- Я тоже, -- просто сказала девушка.

Отец пристально на нее посмотрел. Но на лице девушки отражалось огорчение не больше, чем то, которое он чувствовал сам: понятная тревога за судьбу соотечественника, осужденного на смерть чужестранцами, вдали от родины.

-- Ничего нельзя сделать? -- спросила она.

-- Абсолютно ничего! -- ответил он решительно. -- Я уже говорил об этом с Грэйсоном. Он уверяет, что попытка вмешательства с нашей стороны может сильно испортить отношение к нам Виллы, а в таком случае мы погибли. Он и то не слишком нас любит, и Грэйсон думает, что он будет рад малейшему предлогу лишить нас права на его защиту; а стоит ему это сделать -- мы немедленно станем добычей банд, наводняющих горы. Не только Пезита набросился бы на нас, но и те, которые номинально признают власть Виллы. Нет, дорогая моя, мы, к сожалению, ничего не можем сделать. Впрочем, молодой человек сам приготовил себе эту страшную судьбу.

Девушка сидела молча. Немного погодя, отец встал и вошел в дом; она последовала за ним, но вскоре вернулась на веранду, одетая в шаровары для верховой езды, и быстро направилась к конюшням. Здесь она увидела американского ковбоя, сидевшего на опрокинутом ящике и строгавшего ножом палку.

-- Эдди! -- крикнула она.

Юноша поднял голову и вскочил, как наэлектризованный. Он снял свою широкополую шляпу, и широкая улыбка осветила его веснушчатое лицо.

-- Да, мисс, -- ответил он. -- Чем могу служить?

-- Оседлайте мне пони, Эдди, -- сказала она. -- Я хочу немного проехаться.

-- Сию минуту, мисс! -- весело откликнулся он. -- Будет готово моментально!

И он побежал к небольшой группе верховых пони.

Минуты через две он вернулся, ведя за собой пони, которого он привязал к перегородке.

-- Но я не могу ехать на этом пони! -- воскликнула девушка. -- Он очень дикий.

-- Очень дикий, мисс, -- подтвердил Эдди. -- На нем поеду я.

-- О, вы едете куда-нибудь? -- удивилась она.

-- Я еду с вами, мисс, -- объявил Эдди.

-- Но я не просила вас об этом, Эдди, и вы мне не нужны... сегодня, заявила она.

-- Простите, мисс, -- бросил он через плечо, уходя за вторым пони, -- но таково приказание. Вас не позволено никуда отпускать без провожатого. И это, правда, было бы не безопасно, мисс... -- Он говорил почти умоляющим тоном. Право же, я вам нисколько не буду мешать! Я буду ехать довольно далеко позади, только чтобы в случае необходимости быть при вас.

Он вскоре вернулся с другим пони, очень смирным на вид, и начал седлать обоих.

-- Обещаете ли вы, -- спросила Барбара после некоторого молчания, -- что вы никому не расскажете, куда я еду и кого увижу?

-- Провались я на этом месте, лопни мои глаза, -- с жаром воскликнул он.

-- Хорошо, Эдди, тогда я позволю вам ехать со мной, и вы можете даже ехать рядом со мной, а не позади.

Они поехали по равнине, следуя за изгибами реки. Вот они сделали уже одну милю, две, пять, десять... Эдди давно удивлялся про себя, какова могла быть цель этой поездки, совершаемой быстрой рысью. Во всяком случае, он был уверен, что дочь хозяина выехала не для увеселительной прогулки.

Было чего призадуматься! Они уже давно миновали безопасную линию и находились теперь во владениях Пезиты. Здесь каждая небольшая хижина, -- а они были всюду разбросаны по берегу реки, -- или скрывала фанатичного партизана Пезиты, или же была пуста; на этот счет уж постарался сам Пезита.

Наконец молодая девушка остановилась перед грязной и разрушенной хибаркой. Эдди раскрыл рот от изумления. Это была хижина Хозе, худшего негодяя округи, которого только преклонный возраст удерживал от активного разбоя -- единственного призвания его жизни. Какое дело могла иметь мисс к Хозе, к Хозе, который был запанибрата с каждым головорезом в Чигуагуа?

Барбара легко спрыгнула с лошади и передала поводья Эдди.

-- Держите ее, -- сказала она. -- Я через минуту вернусь.

-- Вы не собираетесь ли войти одна в хижину к старому Хозе? -- испуганно спросил Эдди.

-- Почему же нет? Если вы боитесь, оставьте мою лошадь и поезжайте домой.

Эдди покраснел до корней своих рыжих волос и не проронил ни слова. Девушка приблизилась к дверям жалкой лачуги и заглянула внутрь. В одном конце грязной комнаты сидел сгорбленный старик и курил.

-- Хозе! -- позвала девушка.

Старик встал и подошел к ней.

-- Что, сеньорита? -- прошамкал он.

-- Вы Хозе? -- спросила она.

-- Да, сеньорита, -- ответил старый индеец. -- Чем может служить бедный старый Хозе прекрасной сеньорите?

-- Вы можете передать поручение одному из офицеров Пезиты, -- ответила девушка. -- Я много слышала о вас с тех пор, как приехала в Мексику. Я знаю, что в этой части Чигуагуа нет другого человека, который мог бы так легко проникнуть в лагерь Пезиты, как вы.

Индеец собирался уже запротестовать, но она опустила руку в карман своих шаровар, вынула горсть серебряных монет и стала, позвякивая, пересыпать их из одной ладони в другую.

-- Я желаю, чтобы вы отправились в лагерь Пезиты, -- сказала она, -- и передали человеку, ограбившему банк в Куиваке, -- он американец, -- что его друг, сеньор Бридж, захвачен в плен Виллой и содержится до казни в Куиваке. Вы должны отправиться немедленно, вы должны передать это сообщение другу сеньора Бриджа вовремя, чтобы еще до рассвета можно было освободить сеньора Бриджа. Вы меня поняли?

Индеец кивнул в знак согласия.

-- Вот задаток, -- сказала девушка. -- Когда я узнаю, что вы мое поручение исполнили вовремя, вы получите еще столько же. Вы это сделаете?

-- Постараюсь, -- ответил индеец и протянул свою костлявую руку за деньгами.

-- Хорошо! -- воскликнула Барбара. -- Отправляйтесь тогда немедленно.

И она высыпала серебряные монеты в подставленную ладонь старика.