Дорога из Эривани в Тифлис. -- Мост на Храме. -- Прибытие в Тифлис. -- Полицмейстер подполковник Ляхов.-- Доносы барона Гана. -- Развод от 1-го батальона Эриванского полка. -- Неудовольствие императора против князя Дадиани и ссылка его в Бобруйск. -- Злоупотребление по Эриванскому полку. -- Суд над князем Дадиани и приговор. -- Бал в Тифлисе. -- Выезд императора.
Пребывание в Эривани, само собой разумеется, не могло произвести особенно благоприятного впечатления на императора. Убедившись в существавании весьма важных злоупотреблений и недостатков в местной администрации, он вместе с тем видел всю трудность их устранения. Но все это были только цветочки в сравнении с тем, что его ожидало в древней грузинской столице, куда он направлял свой путь.
Дорога из Эривани пролегает через возвышенную плоскость и мимо Дарачичага идет к Гокчинскому озеру, от которого круто спускается в Делижанское ущелье. В описываемую эпоху дорога эта находилась в невозможном состоянии. Если же присоединить к этому нескончаемые ливни со всеми их последствиями, то мы не будем удивляться, если государю случалось из экипажа пересаживаться на простую казачью или обывательскую лошадь и совершенно одиноким являться на почтовую станцию. Так, по крайней мере, это случилось в Делижане.
Проехав ущелье, государь достиг Акстафы, откуда повернул к известному Красному мосту, на реке Храме, построенному, как гласит предание, в царствование шаха Аббаса II, которому персияне любят приписывать сооружение лучших архитектурных памятников точно так же, как грузины все относят к царице Тамаре (1182--1212 гг.) -- этой почти единственной светлой личности в их исторической летописи.
У Красного моста царский поезд остановился для перемены лошадей.
-- Когда построен мост? -- спросил государь.
-- Еще в древние времена, -- отвечал один из присутствовавших.
-- Хорошо сохранился, -- ответил его величество.
-- Это от того, ваше величество, что ремонту не полагается, -- произнес лейб-гвардии Казачьего полка ротмистр Иловайский.
Государь улыбнулся, сделав вид, что не слышал этих слов. 7 октября он прибыл в Коды, где провел ночь, отпустив предварительно барона Розена в Тифлис для нужных распоряжений по встрече его величества.
Переезд из Коды до Тифлиса, на протяжении 25-ти верст, совершается по дороге, которая по свойству грунта и от проливных дождей оказалась до того дурной, что лошади, не сделав половины пути, завязли в топкой грязи, не будучи в состоянии поднять экипажа; пришлось прибегнуть к буйволам и быкам и медленно двигаться вперед. Все это настолько задержало государя, что он достиг Тифлиса не ранее 4-х часов пополудни.
На черте города его величество был встречен бароном Розеном, тифлисским военным губернатором генерал-лейтенантом Брайко, грузинским гражданским губернатором князем Палавандовым и другими чинами военной и гражданской администрации. В числе прочих находился также полицмейстер подполковник Ляхов, но в совершенно нетрезвом виде, за что был предан суду и по высочайшему приказу, от 15 октября 1837 года, отставлен от службы, с назначением на его место Нижегородского драгунского полка подполковника Маркова.
Приняв рапорт от генерал-лейтенанта Брайко, государь проследовал по узкой улице Армянского базара к Сионскому собору, но он, на беду, оказался запертым, так что его величеству пришлось войти в храм со стороны двора через боковую дверь. Беспорядок этот произошел оттого, что тогдашний экзарх Грузии, архиепископ Евгений, имевший привычку после обеда предаваться отдыху, проспал приезд государя.
Из собора его величество проехал в дом корпусного командира. При самом входе в приготовленные для него комнаты раздались такие сильные удары грома, что население приписало это редкое, по позднему времени года, явление дурному предзнаменованию. "Ну, быть беде", -- говорило оно, и предчувствие на этот раз его не обмануло.
С первого дня вступления на почву Закавказья император Николай относился к барону Розену вполне благосклонно и милостиво, но с приездом в Тифлис судьба его была решена. Причиной царского гнева был сенатор барон Ган, прибывший на Кавказ в качестве председателя высочайше утвержденной комиссии по преобразованию местных гражданских учреждений и, как гласила народная молва, добивавшийся быть переименованным в военный чин для получения звания корпусного командира. Он сделал донос государю на вопиющие злоупотребления зятя барона Розена, флигель-адъютанта полковника князя Дадиани40, в то время командира Эриванского карабинерного полка.
Выслушав сенатора Гана, государь обратился к присутствовавшему при Докладе барону Розену и сказал: "Поступи с Дадиани как родственник и начальник". Когда же Розен признал весь доклад сенатора клеветой, то Ган вынул из портфеля и представил его величеству подлинный всеподданнейший отчет князя Палавандова с исправлениями и помарками барона, как красноречивое свидетельство, что губернатор как бы лишен правдоносить истину своему государю.
Государь взял отчет и, обращаясь к Розену, спросил:
-- Почерк твой?
Розен побледнел и сознался.
-- Ну, -- произнес император, -- этого я не прощу.
Между тем, в тот же день был назначен развод от 1-го баталиона Эриванского карабинерного полка. Он происходил на Мадатовской площади, на том самом месте, на котором впоследствии князем Барятинским был устроен Александровский сад -- одно из лучших украшений города. Еще с раннего утра жители густыми массами начали стекаться к площади, чтобы быть личными свидетелями готовившегося зрелища. Семейства же барона Розена и князя Дадиани поместились на балконе выходившего фасадом на площадь дома полковника Беглярова, главного переводчика при корпусном командире.
Но вот вдали показался государь император, окруженный большой свитой и быстро приближавшийся к площади. Еще несколько минут, и громкое, восторженное "ура!" разнеслось по площади, в ответ на милостивое царское приветствие.
Когда все смолкло, государь могучим повелевающим голосом произнес:
-- Розен!..
При этом слове толпа вдруг отхлынула от площади и вмиг рассыпалась по ближайшим улицам, откуда, несколько спустя, опять, хотя и боязливо, начала собираться к прежнему месту. Причиной обуявшей всех зрителей паники было то, что им вместо "Розен" послышалось "розог".
Розен приблизился к государю. Вслед за ним его величество потребовал князя Дадиани. Окинув его грозным величественным взором, император в самых сильных и строгих выражениях начал высказывать против него свое крайнее неудовольствие, упомянув, что флигель-адъютанты обращаются в подрядчиков, эксплуататоров, что они не поддерживают царского к ним доверия, унижая свое высокое звание, и кончил тем, что приказал генерал-лейтенанту Брайко снять с князя Дадиани аксельбанты и передать их молодому Розену. Вместе с Розеном был назначен флигель-адъютантом барон Врангель, впоследствии столь видный кавказский деятель. Затем, обратившись снова к Дадиани, государь грозно произнес: "В Бобруйск". Осужденный тотчас же был посажен на заранее приготовленную для него тройку и в сопровождении жандарма отправлен по назначению. Ему разрешили только проститься с женой, которую он нашел в обморочном состоянии, вследствие сильного потрясения от всего случившегося.
Во время этой раздирающей сцены престарелый и убитый горем Розен стоял около императора и, прильнув головой к царской груди, обливался горькими слезами.
Когда все было кончено, государь пропустил баталион церемониальным маршем, простился с солдатами, и, сев в коляску, поехал в военный госпиталь.
Такова была судьба, постигшая Дадиани. Из предварительного дознания, произведенного Васильчиковым, обнаружилось:
Васильчиков, подъезжая к Манглису, штаб-квартире Эриванского карабинерного полка, встретил толпу людей, которая на вопрос "Куда идет?", отвечала: "На завод (винокуренный) князя". "Да кто вы такие?" -- спрашивает Васильчиков. "Карабинеры", -- отвечают ему. Услышав это, он сам отправляется на завод и собирает показания. Оказывается, что злоупотребления были вопиющие. Приведем несколько примеров.
Однажды князю Дадиани донесли, что принадлежащие ему верблюды не едят лепешек, так как мука оказалась затхлой и гнилой. "Отдать людям в пищу", -- приказывает полковой командир. То же распоряжение делается с мукой, которую отказывается принимать Ицко -- еврей, управлявший княжеским винокуренным заводом.
Другой пример. Случилось, что бабы-солдатки отказались идти на сенокос. Когда об этом узнал Дадиани, то приказал десятую высечь розгами. В числе осужденных была солдатка, в ту пору беременная. Не смея освободить ее от наказания, решились сделать для живота выемку в земле, и когда это оказалось неудобным, решили высечь ее стоя. Сказано -- сделано. Когда избитую бабу привели домой, то при раздевании обнаружилось, что сапоги были наполнены кровью. В ту же ночь она разрешилась и, к общему удивлению, благополучно.
Не решаясь более испытывать терпения читателя рассказами о других возмутительных поступках князя Дадиани, ограничимся упоминанием, что подобное поведение не могло не возбуждать общего, весьма справедливого, против него негодования, которое, в особенности, ясно обнаружилось при очных ставках с Золотаревым -- адъютантом и строгим исполнителем приказаний князя Дадиани, которому бабы прямо говорили: "Что, взяли? Крови нашей много выпили, а все-таки бледны".
Но, осуждая князя Дадиани, мы не можем не сказать, что большая доля участия в допущенных им злоупотреблениях должна лечь на совесть баронессы Розен -- женщины алчной и сребролюбивой, пользовавшейся громадным влиянием над мужем и нанесшей, нет сомнения, своим образом действий смертельный удар служебной его карьере.
Между тем, флигель-адъютанту Катенину (впоследствии генерал-адъютант и оренбургский генерал-губернатор) было повелено произвести императорский смотр Эриванскому полку и формальное следствие о действиях полковника князя Дадиани, с тем, чтобы донесение его послужило основанием суждений военного суда. Когда судебное дело было окончено, и государю императору представлен, в 1840 г., в Динабурге, доклад генерал-аудиториата, приговорившего Дадиани к лишению чинов, орденов, княжеского и дворянского достоинств и к записанию в рядовые, то его величество повелел: лишив полковника Дадиани чинов, орденов, княжеского и дворянского достоинств и вменив ему трехлетнее содержание в каземате в наказание, отправить на безвыездное пребывание в Вятку. Впоследствии ему было разрешено жить безотлучно в Москве, а в 1856 году, по случаю коронации императора Александра И, возвращены чин полковника (в отставке), ордена и княжеское достоинство. Он умер в Москве, в начале шестидесятых годов.
11-го числа в доме корпусного командира был бал, открытый самим императором с супругой князя Палавандова, урожденной княжной Орбелиани. Баронесса Розен, под впечатлением постигшего ее семью несчастья, отказалась было, под предлогом болезни, принять участие в торжестве, но по приказанию его величества должна была явиться. Бал прошел довольно оживленно и кончился далеко за полночь.
С бала государь удалился в свои покои и, предаваясь отдыху, начал готовиться к отъезду.