Положение Хосров-мирзы по возвращении в Персию. -- Несогласие между сыновьями Аббас-мирзы. -- Хосров-мирза в Хорасане. -- Он начальником Ак-Дербента. -- Приезд в Мешед и Себзевар. -- Бегство. -- Приезд в Тегеран. -- Неудовольствие шаха. -- Хосров-мирза добивается аудиенции у шаха.
Милости, которыми император Николай осыпал Хосров-мирзу, и расположение к нему русских были хорошо известны в Персии и на первых же порах поставили его в глазах народа выше прочих сыновей Аббас-мирзы. Такое положение свое, как нельзя лучше, сознавал и сам Хосров-мирза. Возвратившись на родину, благосклонно принятый и щедро награжденный Фетх-Али-шахом, он тотчас же стал себя держать необыкновенно гордо и надменно, не только в отношении приближенных его отца, но даже родных братьев. Такое поведение Хосров-мирзы, само собою разумеется, создало ему немало врагов. В числе последних были и родные его братья, между которыми еще до того образовались две, враждебные друг другу, партии: во главе одной стоял Мамед-мирза, старший сын Аббас-мирзы; представителем другой был Джехангир-мирза, считавший себя по личной храбрости выше остальных. К последней партии примкнул и Хосров-мирза; ей же тайно сочувствовал каймакам Мирза-Абуль-Касим, пользовавшийся громадным влиянием на Аббас-мирзу и отличавшийся столько же упрямством и жадностью к деньгам, сколько безнравственностью и безмерным честолюбием. Персия дрожала при одном его имени и глубоко его ненавидела. Враждебные отношения между сыновьями Аббас-мирзы не только не умерялись, но, напротив, все усиливаясь, не предвещали ничего доброго в будущем.
В 1831 году Аббас-мирза оставил Тавриз и отправился в восточные провинции Персии, чтобы, как он писал государю императору, "стереть нечистый прах мятежа с лица того края". Но не успел он еще кончить тамошних дел, как был вызван в Испагань, где в то время находился шах. Воспользовавшись этим свиданием, Аббас-мирзе удалось, между прочим, осуществить свою заветную мечту: заручиться согласием шаха на поход в Хорасан. Экспедицией этой он думал отдалить свое возвращение в Адербейджан и, на случай смерти отца, возраставшую слабость которого он видел, -- иметь готовое войско в Ираке, для обеспечения за собой престола. Пробыв несколько времени в Испагани, он двинулся с войсками, прибывшими к нему из Кермана, на Кашан, а оттуда, оставив в стороне Кум и Тегеран, вышел на хорасанскую дорогу, в селении Хор. Одновременно с этим движением, Хосров-мирзе, управлявшему тогда Керманом, было приказано с оставшимися в этом городе и в Езде войсками двинуться, через Систанские степи, на соединение с отцом.
Говорят, что Хосров-мирзе, во время хорасанской экспедиции, удалось оказать весьма важные услуги правительству и лично Аббас-мирзе. Вероятно, в воздание за эти отличия, он был назначен начальником Ак-Дербента. Но, после некоторого там пребывания, он предпринял поездку в Мешед, имев случай разбить по дороге Текейскую конницу, несравненно сильнейшую против его свиты. В Мешеде находился в то время Мамед-мирза. Хосров-мирза, никогда не любивший старшего брата, старался относиться к нему и на этот раз с полным невниманием. Последствием этого было то, что едва Хосров-мирза прибыл в Себзевар, где он надеялся быть тем же, чем был в Ак-Дербенте, как последовал приказ Мамед-мирзы на имя Кахраман-мирзы учредить над непокорным принцем строгий надзор, не лишая его, впрочем, должного уважения и подобающих его происхождению почестей.
Глубоко оскорбленный таким распоряжением, Хосров-мирза решился бежать. С этой целью он выразил однажды желание отправиться на загородную прогулку. Не имея достаточных причин воспретить такое невинное развлечение, Кахраман-мирза дал согласие, но, в предупреждение всяких случайностей, сообщил Хосров-мирзе, что он лично будет ему сопутствовать с 400 туркменцами. Для большей же осторожности, секретным образом распорядился расковать его лошадь, не имевшую себе подобной в целом улусе. Когда все собрались, Хосров-мирза, ничего не подозревая, сел на своего верного коня и выехал за город. Отдалившись на некоторое расстояние от Себзевара, он начал джигитовать, бросаясь то в одну, то в другую сторону, как бы испытывая быстроту своего скакуна, но всегда возвращался к свите, делая вид, что не таит никакого умысла. Продолжая снова эти упражнения, он вдруг подскакивает к Кахраману и спрашивает:
--- Брат, три да четыре сколько?
--- Девять, -- отвечал обидевшийся Кахраман.
-- И прекрасно... Ну, так поминай же, как меня звали! -- крикнул ему Хосров и, с последним словом пришпорив коня, понесся по направлению к Тегерану.
Свита бросилась было его догонять, но не достигла, по выражению персиян, и взвившейся пыли, укрывшей за собой уносившегося Хосрова.
Через 10 часов он уже достиг Бостама, откуда, после недолгого отдыха, направился к шахской резиденции.
Появление Хосров-мирзы в Тегеране тотчас же сделалось известным Фетх-Али-шаху, который до того остался недоволен поведением внука, что отказался его принять. Но всегда находчивый Хосров и на этот раз сумел выйти из затруднения. Рассказывают, что он прибег к следующей хитрости:
Убедившись, что все его старания добиться аудиенции у шаха остаются тщетны, он обратился за ходатайством к родному дяде Али-Кули-мирзе, лицу весьма влиятельному при дворе.
-- Если, -- сказал он, -- тебе удастся устроить мне свидание с шахом, то, клянусь Аллахом и святыми имамами, я отблагодарю тебя за эту услугу такой драгоценностью, какой не создаст себе и самое пылкое воображение. Я привез ее из Петербурга, храню ее как лучшее достояние в жизни, и если решаюсь расстаться с нею, то только из глубочайшей признательности к тебе.
Такая убедительная речь произвела свое действие, а тем более на Али-Кули-мирзу, человека в высшей степени корыстолюбивого и жадного. Долго изыскивал он средство угодить племяннику. Мысль эта не давала ему покоя ни днем, ни ночью. Наконец, после долгих и настойчивых убеждений, ему удалось склонить Фетх-Али-шаха принять Хосрова. Происшедшее между ними свидание кончилось благополучно и не без важных последствий для последнего.
Между тем, прошло несколько дней после аудиенции, и Хосров, по-видимому, забыл о своем обещании. Тогда Али-Кули-мирза решился сам напомнить ему о долге.
-- Я твоя жертва, -- отвечал Хосров, -- ты свет моих очей и перл моей души. Клянусь, сто раз клянусь головою средоточия вселенной, что никакие превратности этого тайного мира не заставят меня изменить данному тебе слову. Обещанная драгоценность будет в твоей власти, но помни, что я могу передать ее, по самому ее свойству, в таком только тайном месте, куда не проникает ни взор смертного, ни луч денного света.
Услышав такие слова, Али-Кули-мирза, после некоторого раздумья, избрал местом херамханэ, то есть гаремное отделение, куда и предложил Хосрову явиться ночью, в условный час. Сказано и сделано. Наступила ночь; в городе царила глубокая тишина, только изредка нарушаемая окликами сторожевых сарбазов. Али-Кули-мирза с напряженным вниманием поджидал позднего гостя. В это время кто-то легко стукнул в ворота.
Хозяин впустил Хосрова. Перешептавшись, они тихо и осторожно направились в назначенное место. Прошло несколько минут. Хосров молчал; Али-Кули-мирза притаил дыхание: послышался легкий звук, похожий на скрип, и в один миг комната осветилась. В руках Хосрова оказалась коробка обыкновенных серных спичек, в то время еще не вошедших в употребление в Персии.
-- На, возьми эту драгоценность, -- обратился он к Али-Кули-мирзе. -- Теперь она твоя, но заклинаю тебя хранить ее так же тщательно, как я ее хранил.
Сказав это, Хосров исчез, а Али-Кули-Мирза долго еще стоял с разинутым от удивления ртом, пока не очнулся, и, пристыженный, не удалился размышлять наедине об этом странном случае.
Между тем, рассказанное происшествие мало-помалу сделалось гласным, возбуждая общий говор и смех среди тегеранского населения.