В 1720 году Татищев был оторван от своих историкогеографических работ новыми поручениями. Вероятно по рекомендации Брюса, послан он был "в Сибирской губернии на Кунгуре и в прочих местах, где обыщутся удобные разные места, построить заводы и из руд серебро и медь плавить". С ним был послан саксонец Блиер, уже бывший прежде на Урале, знакомый с устройством горной части в Европе и знаток рудничного дела. С ним было несколько учеников московской школы, да в Казани Татищев принял в службу пленного шведа Берглина, который прежде был на Фалунских медных заводах. Отправляясь на заводы, Татищев ехал на дело, новое для него самого и представлявшее много затруднений даже для человека знакомого с делом. Затруднение представлял и самый край, мало исследованный: карты, сколько-нибудь соответствовавшие требованиям науки, начали составляться только в эту пору, отчасти по почину самого Татищева, отчасти присланными из Петербурга геодезистами; естественные богатства края были неизвестны: велено было Татищеву изыскивать их. К тому же край был не безопасен: башкиры, киргизы-кайсаки и татары нередко грабили и жгли заводы; плохо укрепленные города (например, Кунгур) не могли служить против них оплотом. Самая администрация страны часто служила не пособием, а помехою делу: заводы, вверенные Татищеву, находились в двух тогдашних губерниях: Сибирской и Казанской*, а следовательно, ему приходилось иметь сношения с двумя ведомствами, приходилось даже ездить в Тобольск. Едва ли нужно говорить о продажности и притеснениях тогдашней администрации, особенно в таком отдаленном крае. Стоит вспомнить страшную кару бывшего пред тем в Сибири губернатора, князя Матвея Гагарина, чтобы понять до каких колоссальных злоупотреблений могли доходить тогдашние правители Сибири. Генин, посланный управлять заводами после Татищева, представляет грустную картину общего положения края: "Видна злая пакость, -- говорит он, -- крестьянам бедным разорение от судей, и в городах от земских управителей, которые посланы от камерирства, и в слободах зело тягостно и без охранения; а купечество и весьма разорилось, так что уже едва посадского капиталиста сыскать можно, отчего и пошлины умалились". Общий недостаток в деньгах не только мешал дать большое жалованье служащим, что было бы необходимо, но даже и заслуженное жалованье нередко не высылалось: "никогда я жалованье без злобы и спора, -- говорит тот же Генин, -- а фуража и весьма лет с 10 получить не мог". Такое положение дел, разумеется, отражалось и на судьбе заводов. Приехав в Кунгур, Татищев стал вызывать охотников наниматься на работы, но никто не шел; из следствия, производимого Татищевым, оказалось, что при прежних управителях крестьяне наряжались к горной работе и к возке руды силою, денег же им, по большей части, не платили.
______________________
* К Сибирской губернии принадлежали тогда почти вся Пермская, часть Вятской и Оренбургской: к Казанской же принадлежали Вятская и Уфимская.
______________________
Понятно, как легко было Демидовым, тогда владевшим Невьянским заводом, переманивать к себе рабочих, в особенности шведских пленных, людей привычных и знающих. Все сколько-нибудь важные распоряжения по заводам делались не иначе как с разрешения берг-коллегии, а между тем сношения с Петербургом были крайне затруднительны; бумаги нужно было или посылать в Тобольск, откуда раз в месяц шла почта в Европейскую Россию, через Верхотурье, или отправлять с нарочным в Вятку, откуда тоже шла почта через Казань, хотя и очень неисправно, или, наконец, посылать нарочного в Петербург. Понятно, как трудность сообщения мешала делу, особенно если возникала новая мысль, как это было при предложении Татищева построить завод на Исети. Стали собирать строительные материалы, и вдруг последовало запрещение из берг-коллегии; пришлось вновь сноситься и ждать; только приезд советника берг-коллегии Михаелиса и его донесение решили дело в пользу проекта, представленного Татищевым. При таком порядке сношений, при неполноте и неточности знания о крае, должны были возникать недоразумения, с которыми трудно было бороться. К таким недоразумениям относился существенный для края вопрос о дороге в Сибирь. Издавна проложен был путь через Верхотурье, где существовала и таможня и где, между прочим, смотрели, что воевода везет с собой в Сибирь и что вывозит из Сибири. Когда при новом заселении края явилась необходимость в других, более кратких путях, жизнь начала прокладывать эти пути; но они постоянно запрещались, и самому Татищеву пришлось в разных своих представлениях бороться с этим препятствием и не удалось победить его*. Таково было положение края, в который судьба бросила Татищева, приготовив его к делу трудному и для него совершенно новому; но не потерялся Татищев, принимаясь за новое для него дело, и не испугался его трудностей.
______________________
* См. по этому вопросу Н.К. Чупина и П.П. Пекарского в "Записках Географического Общества" 1863, No 3.
______________________
Объехав вверенный ему край, он поселился не в Кунгуре, а на Уктусском заводе (в 7 верстах от не существовавшего еще тогда Екатеринбурга), где и основалось управление, названное вначале горною канцелярией, а потом сибирским высшим горным начальством. Живя здесь, Татищев спешил познакомиться с горным делом: учителем его был Блиер и вызванный им из Соликамска пленный швед Шенстрем, владевший в Швеции железными заводами. Здесь же любознательный Татищев начал учиться по-французски, что и записал на экземпляр грамматики, купленной им еще на Аландских островах.
Всего полтора года продолжалось первое пребывание Татищева на уральских заводах. Но он умел сделать многое в такой короткий срок: он перенес Уктусский завод на реку Исеть и там положил начало теперешнему Екатеринбургу; хлопотал о переводе сюда Ирбитской ярмарки, причем указывал на то, что приезжающие сюда башкиры "придут в лучшее обхождение и любовь с русскими", что купцы, видя заводы и узнав их прибыльность, приохотятся к горнозаводскому делу, и что стечение приезжих будет выгодно для местных жителей; хлопотал о колонизации заводов пленными шведами, чему помешал только Ништадтский мир; предлагал обратиться к частной предприимчивости для того, чтобы начать разработку руд, где они окажутся вновь, причем замечал: "Ежели охотников россиян не явится, возможно иностранных призвать, на что, чаем, охотников довольно будет и мастеров сами промыслять, а государственный прибыток десятиною (т.е. десятинной пошлиной с добываемого металла) доволен (удовлетворен) будет". Впрочем, тут же он указывал и на то, что являлись уже охотники обрабатывать железную руду из тульских кузнецов. Для надзора за частными заводами Татищев предлагал учредить шихтмейстеров, которые наблюдали бы за тем, мало или много производит завод и имели бы право остановить излишнюю деятельность и увеличить слишком малую. Берг-коллегия, не желая стеснять только что начинающуюся промышленность, отвергла это предложение, основанное на примере Германии. Состояние дорог и почт вызвало несколько представлений Татищева, которые все-таки имели известный успех: дозволено было купцов на Ирбитскую ярмарку и гонцов пропускать и через Верхотурье, а почту было велено завести между Вяткою и Кунгуром. Татищев обратил внимание и на водяные сообщения. Он первый указал на возможность соединения двух Кельтм, из которых одна впадает в Каму, а другая -- в Вычегду. Впоследствии проведен здесь Северо-Екатеринбургский канал (окончен в 1822 году). При заводах Татищев открыл школы, из которых две были первоначальные, где священники учили читать и писать. Тем, кто выучится писать, было обещано освобождение от отдачи в солдаты или матросы; в двух же других школах учили арифметике, геометрии и прочим горным делам. За учителями для этих школ Татищев обратился сначала к сибирскому губернатору; но получил ответ, что "для обучения арифметике и геометрии в Тобольске умеющих ныне нет". Поэтому учителями назначены были шихтмейстеры (рудничные смотрители) из учившихся в московской артиллерийской школе. В этих школах училось человек до 30; а в одной из школ грамотности (на Алапаевском заводе) было 13 учеников. Татищев требовал также, чтобы в селениях приписных к заводам крестьян были заведены школы грамотности. Обещая грамотным свободу от рекрутчины, Татищев указывал и на другую пользу грамотности: "велеть, -- писал он, -- лучшим мужикам детей своих грамоте обучать, хотя б читать умели, дабы их подьячие не так могли обманывать". Впрочем, сельское духовенство неохотно принялось за это дело и с отъездом Татищева о сельских школах и говорить перестали. Заводским управителям Татищев составил инструкцию, в которой предписывалось прекращать конокрадство, оберегать леса (Татищев вообще заботился о сохранении леса: так, запрещено сжигать сухую траву, во избежание лесного пожара; чтобы избежать траты леса на доски, предложил завести пильные мельницы и выписать для них мастера из Казани), не наряжать крестьян на заводы в страдную пору без нужды, засчитывать рабочие дни в подати по той же цене, которая платится вольнонаемным; стараться, чтобы заводские судьи не делали крестьянам обид напрасно. До Татищева крестьяне должны были со своими исками ездить в Тобольск; но по ходатайству Татищева из Тобольска был прислан особый судья на заводы. Препятствия в разыскании руд до сих пор представляли башкиры. По мысли Татищева, к ним была послана грамота из сената, за государственною печатью, о том, чтобы они не мешали обрабатывать руды. Башкиры послушались и начали сами являться и показывать рудники. Таково было управление Татищева и могло бы быть еще плодотворнее, если бы у него было более помощников, если бы берг-коллегия своим постоянным вмешательством, вред которого еще увеличивался медленностью сообщения, не связывала ему рук.
На Урале Татищев встретил сильного врага в Демидове. Тульский кузнец, обративший на себя внимание Петра своею расторопностью, искусством и смышленостью, Демидов, получив Невьянский завод, не остановился на этом, но продолжал расширять свои предприятия. Предприимчивость Демидова была причиною, что Петр дорожил им; к тому же в числе лиц, приближенных к царю, были благоприятели Демидова. Таким был Ф.М. Апраксин; он-то и передал царю жалобу Демидова. Демидов был недоволен тем, что к нему, привыкшему распоряжаться полновластно, шлет указы какой-то капитан. "Капитану Татищеву, -- говорили его приказчики, -- мы ни в чем не послушны и дела ему до нас никакого нет, и впредь бы он нам указов никаких от себя не присылал, и буде впредь будет какие указы посылать, и таких посыльщиков будем держать скованными до хозяина своего в тюрьме". Не любо было Демидову требование отдачи в казну 10% из добываемого металла, запрещение принимать беглых с казенных заводов, наконец самое существование заводов. Генин впоследствии доносил Петру, что Демидов хотел подкупить Татищева деньгами, чтобы не быть казенным заводам; но что ему это не удалось. Жаловался же он на то, что Татищев устроил заставы, которые затрудняли привоз хлеба на заводы и отнял часть пристани, устроенной на Чусовой; но заставы Татищев построил по требованию сибирского губернатора, а пристань отнял потому, что она устроена самовольно. Вследствие неудовольствия на Татищева, Демидов запретил крестьянам своим наниматься в казенные караваны и даже продавать хлеб казенным рабочим. Вогулов, которые указывали Татищеву руду, били и грозили пометать в домну.
Пока шла жалоба Демидова, из берг-коллегии прислан был управлять заводами советник Михаелис, а Татищеву велено было быть его помощником. Татищев, повидавшись с Мехаелисом, решился сам ехать в Москву и Петербург объясниться по случаю своей ссоры с Демидовым и уехал в начале 1722 года. В Москве Татищев не застал ни Брюса, ни государя и проехал в Петербург. В апреле на Урал назначен был Генин, до того времени управлявший олонецкими заводами. Ему поручено было исправить медные и железные заводы, а также произвести следствие по делу Демидова "не маня ни для кого". Татищев, вспоминая об этом времени, писал впоследствии: "Демидов через адмирала графа Апраксина так меня перед его величеством оклеветал, что все думали о моей погибели". Генин, которому поручено было определить места для канала, долженствующего соединить реку Москву прямо с Волгой, выехал только в конце июля; вслед за ним поехал и Татищев, впрочем не как подсудимый, ибо с ним были посланы из Москвы школьники учиться рудному делу. Перед отъездом ходил он кланяться царице Прасковий, любимый юродивый которой предсказал ему: "Он руды много накопает, да и самого закопают"; не любил его этот юродивый за то, что он у него руки не целовал.
Прибыв на Урал, Генин сначала осмотрел с Татищевым заводы и только тогда приступил к следствию по жалобе. Долго бился Генин с Демидовым, чтобы он изложил свое дело письменно, но упрямый старик отнекивался: "Я-де писать не могу и как писать не знаю, я не ябедник". Когда же наконец удалось уговорить его, Генин увидел справедливость Татищева и просил государя оправдать его, назначить директором заводов: "К тому делу лучше не сыскать, -- писал он царю, -- как капитана Татищева, и надеюсь, что ваше величество изволите мне в том поверить, что оного Татищева представляю без пристрастия, и не из любви или какой интриги, или бы чьей ради просьбы; я и сам его рожи калмыцкой не люблю; но видя его в деле весьма и к строению заводов смышлена, рассудительна и прилежна". Далее Генин пишет, что он говорил Татищеву об этом; но он сказал, что ему у этого дела быть нельзя, потому что государь на него сердится и потому он нс надеется ни на какую награду, особенно в таком отдалении, без представительства других; к тому же если не будет учинено управы на Демидова за оболгание и убытки его не будут вознаграждены, то он будет видеть много вражды и беспокойства. Еще до окончания следствия Генин писал к Брюсу, прося позволения оставить Татищева при делах, так как он считал его необходимым, и о том же доносил государю, на что и получил наконец разрешение. Окончив все следствие, Генин писал и к Апраксину, но уклончиво: "Демидова розыск на Татищева кончился. А что он на Татищева доносил, на оном розыске не доказал, или Татищев умел концы хоронить. И что тем не мог угодить Демидову: не всем и Христос угодил". Только в сентябре 1723 года получено было на Урале оправдание Татищева и позволение приставить его к прежним делам; в письмах к государю Генин говорит, что он не мог без слез читать оправдание Татищева. Вместе с тем Татищев, как он сам говорит, получил тогда с Демидова 6000 рублей. Генин вполне оценил способность Татищева и ревностно принялся за исполнение его планов: близ Исетского завода основал город Екатеринбург, хлопотал о переводе туда ярмарки, посылал делать разведки о возможности канала между реками Кельтмами. Наказ управителям заводов, подписанный Гениным, составлен был, по всей вероятности, Татищевым*. Сам Татищев не оставался без дела: он объехал с Гениным заводы, наблюдал за строительством завода на реке Исети, заведовал школами, писал бумаги к государю и в берг-коллегию, то есть самые важные, делал следствия о беспорядках, ездил в Соликамск строить там медноплавильни и оттуда в Верхотурье понуждать тамошнее начальство чинить дороги. Во время этой командировки Татищев получил полное свое оправдание.
______________________
* См. об этом у Н.К.Чупина.
______________________
В конце 1723 года Татищев был послан в Петербург с докладом к государю о состоянии заводов и в январе 1724 года представлялся Петру*. Оправдавшись по делу Демидова, Татищев, по собственным его словам, "большую его величества милость получил"; в "Истории" Татищев сообщает, что в 1723 году взят он ко двору, "где был при его величестве близ года". К этой поре жизни Татищева относится любопытный разговор его с Петром: в своем ответе на обвинение Демидова, на вопрос о взятках, Татищев привел текст: "Делающему мзда не по благодати, а по делу". Петр требовал объяснений на эти слова. Татищев отвечал, что только в случае неправого решения можно обвинять за взятку; а в случае правого нельзя: судья может получить вознаграждение от тяжущегося, -- если 1) работал после полудня, чего не обязан делать из-за жалованья, 2) если не тянул дела справками и придирками, 3) если решил дело не в очередь, в случае крайней в том нужды тяжущегося. Государь сказал на это: "Сие все правда и для совестных людей невинно; токмо не без опасности бессовестных позволить, чтоб под тем доброхотным принужденного не было; и лучше винного и бессовестного законом помиловать, нежели многих невинных оным отяготить". Понятно, что в ту эпоху, когда еще живо было воспоминание о кормлении, когда само правительство, сознавая невозможность платить соответствующее труду жалованье, определяет подьячих секретного стола в сенат по строгоновским делам, когда правительство должно было иногда не доплачивать жалованья, или выдавать его товарами, когда сознание долга было так слабо, что даже страшные примеры, вроде Гагарина, не отвращают от грабительства и притеснений и таких людей, как Меньшиков, такая теория могла казаться невинною; невинным могло казаться даже то, что такой деловой человек, как Татищев, иногда на практике шел и далее этой теории; и действительно, мы увидим, что обвинением во взятках пользовались иногда, чтобы удалять Татищева от того или другого дела. Но едва ли за этими обвинениями не скрывалось всегда других поводов.
______________________
* Привезенная Татищевым докладная записка о состоянии заводов, оставшаяся неизвестною Н.К. Чупину, теперь напечатана в "Сборнике Исторического общества", XI, 539 -- 544.
______________________